Grand Piano/Рояль

Джина не может заставить себя анонимно заявить на Минсока в полицию. Просто не может это сделать. С их разговора прошла неделя, а она не может ничего сделать. Она просто сидит дома и притворяется, что всё хорошо. Родители дали ей на время другой телефон, пока Джина не найдёт свой собственный (хоть она уверена, что никогда его не найдёт, потому что когда она вернулась в парк, телефона там уже не было). Она продолжает встречаться с Кёнсу, видеться с Чонином, Сехуном и Чонхвой. Хани всё так же её игнорит, вместо их компании проводя время с Сольджи и её друзьями. Минсока она тоже не видит. Но даже в таком случае Джина не может на него заявить. В общественных местах Кёнсу держит её за руку, а она ему отвечает тем же. Так крепко держится за чужую ладонь, что Кёнсу нечитаемо на неё смотрит, словно пытается отгадать чужие мысли. — Со мной всё нормально, — говорит она, хотя её даже и не спрашивали об этом. — Точно? — спрашивает парень, прижимая большой палец к щеке. Спускается ниже, к подбородку, и произносит: — У тебя опухшие глаза. Она берёт его за руку, переплетая пальцы. — Всё хорошо, — заверяет Джина уже более твёрдо. — Всё в порядке. Он наклоняется и захватывает чужие губы в нежный поцелуй, после чего идёт дальше к подбородку и уху. Пухлые губы двигаются на мочке, опаляя тёплым дыханием. — Я вижу твою ложь насквозь, дорогая. — Позже, — смягчается Джина, даже слишком легко. Она заметила, что с Кёнсу всё выходит слишком легко. Она для него как открытая книга, и, наверное, просто наверное, в этом и отличаются её отношения с Кёнсу от отношений с Минсоком. Кёнсу она целиком и полностью доверяет, и в процессе их отношений учится открываться и другим людям, но с ним это гораздо легче. — Я расскажу тебе позже, — на выдохе произносит она, когда ладонью обхватывает шею, губами водя по впадине между шеей и плечом. — Тогда я буду ждать, — шепчет он на коже, пока губы скользят к ключицам. Она утвердительно мычит, буквально скулит, ощущая на коже его улыбку. *** Сыльги вздыхает, прислоняясь спиной к дивану. Даже выглядит почти счастливой. — Прошло больше недели с последнего убийства. Это самый долгий перерыв, — бормочет Сыльги, глядя в телевизор, где ведущие новостей предполагают причину внезапного исчезновения убийцы. Джина думает, что, может, Минсок передумал убивать. — Думаешь, он наконец-то остановился? — спрашивает Сыльги, на последнем слове понижая голос, словно боится, что сглазит. Джина слышит в её словах надежду. — Надеюсь, — шепчет она. — Очень сильно надеюсь. *** — Тебе нужно рассказать полиции, — шипит Сехун с распахнутыми глазами и невероятно бледным лицом, а это уже о чём-то говорит, так как у Сехуна самое бледное лицо среди них четырёх. — Я не могу поверить… Я просто… Ты должна им рассказать Сехун дёргает её за рукав, а Чонхва смотрит в ужасе. Сехун дёргает и дёргает, пока не хватает свой телефон и не кидает ей на колени. Его движения дёрганые, паникующие, и это только ещё больше пугает Джину. Она думает, что эти попытки говорить правду и открываться, которые предпринимает в последнее время, просто делает жизнь гораздо труднее. — Я не могу! — кричит Джина, голос эхом отзывается по тихому парку. Какие-то прохожие на них смотрят, и Джина заставляет себя понизить голос. — Я правда не могу. Сехун пялится на Джину, отпускает её локоть. — Если это потому, что ты его любила раньше, то… — Нет, не поэтому, — перебивает его Джина. А затем Чонхва встревает: — Всё ещё любишь, да? Всё ещё его любишь? Джина смотрит на Чонхву, как она по-турецки сидит на брошеном на траве покрывале, а её платье веером раскинуто вокруг. Она бросает Джине многозначительный взгляд, даже слишком многозначительный, по мнению Джины. Сехун по очереди переводит на них обеих взгляд. — Ты… любишь? — медлит Сехун. — Нет, не так, как раньше. Но. Но ты не видел его тем вечером. Он был, — Джина содрогается, — он был таким другим. Совсем не похожим на того Минсока, которого я знала, и… — И ты считаешь, что это не мог быть он? Что это просто был какой-то самозванец? С его лицом и голосом? — более резко спрашивает Чонхва. Джина закрывает глаза. — Он не смог бы… не смог бы так поступить с собственной матерью. Он любил её, — Джина пытается объясниться, но, судя по выражению лица Чонхвы, её воспринимают как наивную девчонку. Джина просто не хочет, чтобы это оказалось правдой. — Тебя он тоже любил. И, судя по его словам и несмотря на его любовь, он всё равно хотел повесить на тебя всю вину, — и голос, и выражение лица Чонхвы остаётся неизменным. — Тебе нужно хотя бы предупредить полицию. — Но он остановился, и, может, он сможет… — Сможет что? — спрашивает подруга, начиная откровенно злиться. — Жить как ни в чём не бывало и не ответить за совершённые действия? Жить долго и счастливо, пока те, кого он убил, покоятся пеплом в горшке? Или ты и это хочешь скрыть, Джина? Да? Девушка полностью обескуражена. Такое ощущение, будто каждое сорвавшееся с её губ слово влепляло пощёчину. Джина должна признать, что это больно, что её слова жалят до ужаса. Но Чонхва права, её слова абсолютно логичны. Джина делает глубокий вдох, закрыв глаза. — Чонхва, — тихо вмешивается Сехун, — сбавь немного тон. — С какой стати? — горько усмехается девушка. — Она пытается оправдать его поступки, словно он всего лишь списал на экзамене, Сехун. Он. Убил. Людей. Ей нужно это осознать, — грубо говорит она. Воцаряется молчание. Джина знает, что Сехун молча смотрит на неё и, вероятно, на Чонхву тоже, потому что она смягчается: — Джина… Сехун успокаивающе гладит её по спине, и девушка открывает глаза, наконец-то глядя на подругу. Чонхва ищет глазами её взгляд, а потом утешительно произносит: — Ты не можешь защитить всех, Джин. — Жаль, что не могу, — бормочет Джина. В глазах щиплет. Чонхва долго смотрит на неё, после чего вздыхает, выпрямляется и, полная решимости, заявляет: — Тогда я это сделаю. Если ты не можешь, тогда я это сделаю вместо тебя. — Ты не сделаешь… — Сделаю, — обрывает её Чонхва, приподнимая подбородок. — Позволь мне сделать это для тебя. Джина дёргано кивает и «спасибо», которое срывается с её губ, обрывается на полуслове, голос ломается. В течение нескольких секунд Сехун с Чонхвой заключают её в тёплые объятия, едва не выбивая ей воздух из лёгких, а она изо всех сил держится за друзей, пряча лицо в их шеях. Она не плачет, уже давно всё выплакала, но если бы могла, то обязательно бы заплакала. *** С другого конца улицы Джина смотрит на дом, где живёт Минсок. Она не единственная, половина их соседей собрались за полицейской лентой. Суют любопытные носы, о чём-то тихо перешёптываются. Сестра Минсока — Сохи — скрестив на груди руки, раз за разом подносит к уху телефон, будто пытается кому-то позвонить, но ничего не выходит. Офицер полиции, чей ярко-жёлтый жилет ослепляет, с растущим нетерпением наблюдает за попытками девчонки. Отец Минсока ещё не вернулся с работы. Джина помнит, что работает он в соседнем городе и ежедневно тратит час на дорогу. — Они тут уже часами стоят, — говорит пожилой сосед Минсока. — Очевидно, собирают показания. Джина видит, как полицейский бежит к заднему двору дома, неся ржавую лопату, засунутую в чистый полиэтиленовый пакет. Когда Джина присматривается, то ржавчина не совсем выглядит как ржавчина. Она темнее и краснее. Начальник полиции, женщина за сорок, которая (Джина знает) в свободное время волонтёрит в школьной библиотеке, осматривает лопату и жестом указывает на полицейскую машину. На лице у женщины написана крайняя срочность, пока она разговаривает по рации. Затем она садится в автомобиль и уезжает, оставляя других офицеров на месте происшествия. Вскоре подъезжат отец Минсока. Недовольство Сохи виднеется в каждом жесте. Полицейский смотрит на неё не менее недовольно и раздражённо. Джина не может перестать думать о лопате. Чем больше размышляет о грязи на ней, тем больше оно кажется чем-то более ужасным, чем грязь. «Кровь», — на задворках разума шепчет голос. Это кровь. — Интересно, не правда ли? — спрашивает незнакомый голос. Она выныривает из мыслей, дёргает голову в сторону — рядом стоит Ким Чондэ собственной персоной, прислонившись к красному байку и с умеренным интересом разглядывает полицейских. Губы его, кажется, постоянно приподняты в озорную улыбку. Неважно, насколько она заметная, она всегда присутствует на его губах. Джина хмуро на него смотрит: — Что ты имеешь в виду? Что интересно? — Как быстро они хотят кого-то заловить, — говорит Чондэ. — Но они нашли доказательства, — возражает Джина, подозрительно глядя на парня и раздумывая, каким образом у него оказалась подвеска Джиин, если убийца Минсок. — Но ты веришь, что это он сделал? — Чондэ выгибает бровь и пристально смотрит. Она не отвечает, молчит, а улыбка Чондэ только становится шире. — Оу, — громко и беззастенчиво ржёт он, и на них обоих странно, раздражённо косятся люди, которые с жалостью смотрят на разворачивающуюся картину, и им явно не до смеха. — Ты правда веришь, да? — Какая разница, верю я или нет? — Джина недоверчиво смотрит на Чондэ. — Потому что, — Чондэ склоняет голову набок, отворачиваясь. Взглядом окидывает дом Минсока, брови недовольно нахмурены. Затем вновь возвращается глазами ко взору девушки, — ты кажется очень смышлёной и проницательной. Джина не понимает этот чужой взгляд, будто он через него старается передать ей скрытое послание. — Эм, спасибо? — хмурится девушка. Чондэ кивает в знак признательности, а потом сжимает губы в тонкую, упругую полоску. Взгляд становится жёстче. — Ты достаточно умна, чтобы использовать её. Использовать свою голову, Кан Джина. Я уверен, что ты уже что-то заметила. И он резко уходит. Джина недоуменно смотрит в его сторону, потому что ничего не понимает. *** Полиция не находит Минсока, что делает ситуацию ещё хуже. Убийства прекратились, а сам парень будто исчез с лица земли. О чём ещё все должны думать? Как-то раз ей звонит даже Лухан, чуть ли не дыша в трубку и объясняя, что «Минсок исчез» и «Минсок не уезжает не попрощавшись с ним. Здесь что-то не так, Джина, что-то, блять, пошло не так», пока Джина не отвечает резким «конечно, не так в том, что он убил людей, и ему пришлось бежать». Поисковые отряды ищут Минсока по всей стране, но стараются сделать это тайно, так как полиция посчитала, что пока что будет лучше не клеймить Минсока убийцей, ведь у них до сих пор нет улик. В полиции говорят, что «на данный момент у нас есть только предположения, поэтому, пожалуйста, не делайте поспешных выводов». А ещё удивительно то, что в городе никто не очерняет его имя. Может, потому, что у Минсока всегда была настолько хорошая репутация, что никто не мог поверить, что он убил всех тех людей. (Джина до сих пор не верит.) *** Проходит очередная неделя. Очередная неделя без убийств — поспешные выводы перетекают в допущение, ядовитые слова и абсолютную злость. Полиция не даёт никакой информации по поводу прогресса сбора доказательств виновности Минсока. Горожане становятся беспокойными. Они хотят мести. В глазах жителей города Ким Минсок становится беглецом. Его фотография висит на каждой доске объявлений в городе, а местные новостные каналы показывают его лицо каждый час. Иногда Джина смотрит на разбитый медальон, лежащий на столе, и думает, что Ким Чондэ с ним оказался связан по случайному стечению обстоятельств. Они с Джиин были соседями, друзьями, в конце концов. Может, она случайно оставила его в машине друга. Может, он нашёл его и собирался вернуть. Может, перепутал с украшением мамы. — Это уже становится похоже на преследование, — шепчет Чонин, глядя на экран телевизора в местном кафе. Джина кивает, надкусывая бутерброд. — Они просто хотят, чтобы убийцей оказался Минсок. Джина моргает, её взгляд встречается со взглядом Чонина, и она хмурится на этот выбор слов. — Я видела, как они выдернули с заднего двора окровавленную лопату, — твёрдо, медленно говорит она. — У них есть весомая причина. (Это она сделала (точнее Чонхва) анонимный звонок, который привёл к тому, что дом бывшего парня обыскали. Джине не нравится этот вывод в словах Чонина о том, что он не верит в виновность Минсока. Джина своими ушами слышала, как бывший парень говорил, что убил свою мать.) Чонин распахивает глаза, затем кивает. — Ого, — лепечет он, его глаза ещё больше расширяются, взгляд становится отдалённым. — Это… удивительно. (Она слишком хорошо его знает, чтобы не ощутить в чужом взгляде рассеянность, отвлечённую неясность. Он потерян в мыслях, и ей хотелось бы понимать, о чём он думает.) Джина кивает. — И не говори. Они едят в тишине, и это молчание растягивается настолько, что Джина раздумывает, начнёт ли Чонин ещё один разговор или они так и будут сидеть молча. Затем Чонин с грохотом бросает палочки, опуская руки на колени. Глядит на Джину, впиваясь в её глаза крайне серьёзным взглядом. — Кёнсу рассказывал тебе, что его родители умерли? — Эм, что? — внезапная смена темы разговора застигает девушку врасплох. — Его родители, — Чонин подчёркивает каждое слово. — Они оба мертвы. — Что? — Джина откладывает бутерброд. — Как? Когда? Чонин делает паузу, на лице очень противоречивые чувства. Вскоре он продолжает: — Помнишь, когда я говорил тебе, что он съехал от родителей пару лет назад? Джина кивает. — И что он с тех пор изменился? — Он переехал, потому что его родители погибли, — Чонин пялится взглядом на еду, поджимая губы. — Он хочет, чтобы люди знали об этой истории так, как ему удобно, поэтому он тебе и не рассказал, — Чонин поднимает многозначительный взгляд на подругу. — Это был несчастный случай. — Он не… Кёнсу не рассказывал мне об этом, — шепчет Джина, разглядывая лицо Чонина. — Я знаю, — вздыхает друг. — Поэтому я тебе рассказал. Ты заслуживаешь это знать. Ты заслуживаешь знать причину… почему он такой… закрытый. Теперь, думает она, это всё имеет значение. Теперь всё понятно. — Спасибо, Чонин, — говорит Джина, улыбаясь. Чонин лишь отстранённо кивает, нахмурив брови, и принимается за еду, периодически кусая нижнюю губу, выдавая тревогу. *** Иногда жизнь идёт плохо, до ужасного неожиданно плохо, и Джина в последнее время уже испытала это на своём опыте. На данный момент она считала, что уже достигла дна, что у неё остался один путь: наверх. Но она ошибалась. И ошибается сейчас. (Именно оттуда начинается её падение.) Всё начинается тогда, когда к ней домой приходят полицейские. Родителей тогда не было дома, а в гости она пригласила Сехуна. Сехун валяется на диване, когда она открывает дверь, и полицейские просят её поехать в участок. Сехун медленно встаёт с дивана, выключает телевизор и ковыляет до двери, вставая за Джиной. Один из полицейских, немолодой мужчина — друг её отца, смеряет неряшливый вид Сехуна (и её тоже) взглядом критики, разочарования и осуждения. — Я могу поехать с ним? — спрашивает она ровным тоном, хмуро глядя на офицеров. — Будет лучше, если он не поедет… — Меня же не задерживают, да? — перебивает она, складка между бровей залегает глубже. Свои права она знает очень хорошо. Оба офицера отрицательно качают головой, хотя тот, который друг отца, едва заметно корчится. — Тогда он со мной. Мы сами туда приедем. Спасибо, — и девушка хлопает дверью перед их носами, после чего в панике и с беспомощностью смотрит на Сехуна. — Пустяки. Не переживай, — эти слова Сехун напоминает ей и именно на этом она концентрируется, пока они едут в участок. Она заходит в здание. Сехун болтается где-то сзади. Когда Джина проходит мимо кабинетов, каждый полицейский окидывает её оценивающим взглядом, от чего кожу покалывает, а сердце стучит быстрее, чем должно. Ожидание словно медленная нервотрёпка. А когда Джина идёт к шерифу — известному во всём городе Ким Донхэ, самому молодому шерифу, который был у них в городе (и, чего греха таить, самому красивому), Сехуну говорят подождать снаружи. — Мы нашли это на жертве на месте преступления. Мы его отследили, и он привёл к тебе, — шериф опускает на стол полиэтиленовый пакет, и девушка тупо на него смотрит. В нём лежит телефон, тот самый, который она уронила. Она с недоумением на него смотрит. — Я потеряла его в парке пару недель назад. Родители дали мне временный телефон, пока не найду свой, — на удивление ровным голосом отвечает Джина и поднимает на полицейского взгляд: — Где вы его нашли? Ким Донхэ внимательно разглядывает лицо девушки, и ей становится страшно. Вдруг он увидит панику, или страх, или ложь?.. Но затем он улыбается, так грустно и так искренне, и она решает, что ему понравилось то, что написано у неё на лице. Мужчина издаёт тяжёлый-тяжёлый вздох, словно несёт на своих плечах груз всего мира, не меньше, который на него медленно, но верно давит. — Прошлой ночью мы нашли тело. Судя по всему, это было убийство. От этих слов у Джины почти останавливается сердце. Она думала, что всё закончилось. — Тело уже начало разлагаться. Я не должен был говорить тебе об этом, но к вечеру СМИ уже обо всём узнают, поэтому разницы нет, — Донхэ ставит локти на стол, снимает фуражку и запускает руку в волосы. — Криминалисты говорят, что ему уже две недели, и… — И? — Джина смотрит на мужчину во все глаза. Сердце бешено отбивает ритм. «Нет», — думает она, — «господи, пожалуйста, нет». — Результат теста ДНК подтвердил, что это Ким Минсок. *** — Какое у вас алиби? «Солги, ты должна солгать», — голос в голове до ужасного похож на голос Кёнсу. Так она и поступает. Она лжёт. Снова. — Я шла домой с другом, а когда стемнело, мы разошлись по разным дорогам. — Имя друга? — Ким Чонин. — Дальше. — На улице темнело, и я стала впадать в паранойю, особенно когда идти домой мне пришлось одной. Я была перед парком и подумала, что услышала какое-то движение. Теперь я думаю, что, наверное, мне это показалось. Но тогда я испугалась, уронила телефон и не стала поднимать. Я просто убежала домой. — Родители могут подтвердить ваши слова? — Да, они спрашивали меня об этом. Я так испугалась, что забежала к себе в комнату и целую ночь из неё не выходила. На следующее утро я пошла в парк за телефоном, но его там уже не было. Найти я его не смогла. Вернувшись домой, я попросила у родителей другой телефон, и в тот же день они мне его дали, и я до сих пор им пользуюсь. — Хорошо. Спасибо за содействие, мисс Кан. — Была рада помочь. *** «…на затылке следы удара тупым предметом, а также полиция выявила следы алкоголя на одежде, хотя в полиции не могут точно определить, была ли жертва на момент смерти под воздействием алкоголя или нет, так как тело было обнаружено поздно. Улики, которые были найдены в доме мистера Кима и изначально использованы для того, чтобы поместить его в список подозреваемых, теперь подтверждены как орудие убийства мистера Кима. Оказалось, что кровь на орудии совпадает с кровью жертвы, а отпечатки пальцев на орудии были тщательно стёрты. Также было обнаружено послание, написанное кровью. Родителям настоятельно рекомендуется отвести от экранов детей при следующей фотографии». У Джины от картины на экране телевизора стынет в жилах кровь. Тёмно-красной стекающей кровью написано одно слово. Кровью Минсока. В этот раз она не свежая, растеклась по трещинам в серой цементной стене переулка, на которой оставлена надпись, — Ошибка. Все, что написано, — это слово «Ошибка». Джина внезапно не может дышать. «Дальнейшую информацию о более точном времени и месте для прощания с Ким Минсоком мы предоставим, как только у нас появится возможность. Оставайтесь с нами дальше после новостей о погоде…» Джина отводит взгляд от экрана телевизора, пальцы дрожат. Она не может думать. Она чувствует на себя взгляды Сыльги и матери, и они словно душат. Она медленно поднимается с дивана, хватая с кофейного столика телефон и кошелёк. — Джина, — окликает её мама. Девушка неторопливо поворачивается, вопросительно смотрит на мать. Она словно не может заставить себя говорить. Мама смотрит на дочь, словно та бомба с отсчётом времени, которая разорвётся в любой момент. Может, так и есть. Джина именно так себя и ощущает. — Береги себя, — мягко и тихо говорит мама, в её глазах печаль, от которой у Джины становится очень тяжело на сердце. Джина ничего не говорит. Она знает, что если начнёт, то её уже будет не остановить. Поэтому она разворачивается и резко выходит из дома. Она идёт, идёт, идёт, пока пешая прогулка не превращается в бег. Она бежит всю дорогу до квартиры Кёнсу, а затем так же отчаянно и грубо стучится в его дверь. Кёнсу открывает спустя три стука. На голове чёрти что, волосы торчат в разные стороны, взгляд затуманенный. На нём майка-безрукавка, а на груди, когда ткань отходит в сторону, виднеется синяк. Это отвлекает Джину от ужасного состояния, пока глазами скользит по чужой груди, по краю одежды, куда исчезает синяк. Она делает паузу, прикасаясь к его мягкой щеке. — Что произошло? — спрашивает девушка, глазами вновь устремляясь на место синяка, которого не видно, потому что Кёнсу поправляет майку, чтобы его скрыть. Парень мотает головой и трёт грудь. — Случайно уронил на себя тяжесть, пока тренировался, — она кривится, слыша обьяснение, а Кёнсу слегка улыбается. — Не беспокойся, я в порядке, — затем он хватает её за руку и затаскивает в квартиру, довольно серьёзно ища глаза девушки. — Но что произошло с тобой? Что-то не так? — Помнишь, когда, — она глубоко, шатко вдыхает, и от этого вдоха напрягается всё тело, — когда я попросила тебя подождать? Кёнсу смотрит на неё большими глазами, едва отстраняясь, чтобы заглянуть ей в глаза. — Ты наконец-то собираешься рассказать мне, что случилось? — спрашивает он. Его прикосновения мягкие, успокаивающие. Она кивает, делает ещё один глубокий вдох и шепчет: — Я видела Минсока в тот вечер, когда он исчез. Она рассказывает ему всё о том вечере, о том, что она могла поклясться, что убийца именно Минсок. Он говорил и делал те вещи, что ясно указывало на то, что он убил собственную мать, и по странной причине обвинял в этом её. Её мобильный телефон находился у Минсока плюс алкогольное опьянение, плюс тот факт, что смерть случилась две недели назад спустя час или два после заката — всё это привело её к единственному заключению. Она была последним человеком, кто видел Ким Минсока живым. Она ошибалась насчёт того, что Минсок убийца, и возможно, просто возможно, он собирался рассказать ей что-то про настоящего убийцу. Может, слова, срывавшиеся с его губ, были лишь бессвязным бредом от горя, может, он хотел сказать ей что-то важное. Но вместо того, чтобы выслушать, она убежала, бросая парня на произвол судьбы. Она последняя видела его тем вечером. И каким-никаким образом, но она могла это остановить. Она позволила Чонхве донести на Минсока, буквально организовала на него облаву, когда вместо этого они должны были заняться его поисками. — Он был прав, — бормочет девушка, — это моя вина. Джина опускает голову ему на широкую грудь, и Кёнсу обнимает её, нежно гладя по спине. — Ты ничего не могла с этим поделать, — бархатный голос Кёнсу звучит в тишине дома, пока он сам играется с её волосами. Он прислоняется спиной к стене, а Джина буквально погружается в его тело, вдыхая тёплый мускусный аромат. — Он заслуживал лучшего, — приглушённо бормочет девушка. Руки парня всё ещё на её спине. — Что, — Кёнсу делает паузу, — что ты имеешь в виду? — Он заслуживал в последние моменты жизни увидеть человека получше. Заслуживал лучшего человека, чем я, которая сделала поспешные выводы. Он заслуживал лучшего. Кёнсу деревенеет. Джина отстраняется от него и заглядывает в лицо. — Нет, — у парня по лицу ходят тени, — нет, это ты заслуживала лучшего. Он не должен был тебя так пугать, если хотел, чтобы ты его выслушала. — Он мёртв, — Джина дрожит. — Я не могу поверить, что Минсок мёртв. — Ты не можешь их всех спасти, — его голос, кажется, на грани, словно он расстроен потому, что расстроена она. — Я знаю, что ты хочешь попытаться, но пора остановиться. Джина не хочет останавливаться. Каждая частичка души говорит ей возразить Кёнсу, ведь если она попытается, то спасёт любого, кого сможет. Но она очень устала. — Ладно, — смягчается Джина, сжимая в кулаке его майку. — Думаю… думаю, ты прав. В тот момент Кёнсу возобновляет медленные круговые движения по спине, целует её в макушку. Она чувствует, как парень улыбается ей в волосы, даже когда изнеможение пробирает глубоко до костей, и она будто бы окончательно рассыпается перед Кёнсу. Рассыпается полностью, но в руины не превращается только лишь потому, что он согревает её и успокаивает своим теплом. *** Когда она сидит дома, прислонившись к окну, и пытается читать книгу, на улице появляется знакомый автомобиль. «Автомобиль родителей Чондэ», — проносится в голове, когда он поворачивает и подъезжает ближе, ближе, и ближе, и ближе к её дому. Солнце садится, насыщенный цвет льётся в комнату, при этом практически ослепляя девушку. Она косится на дорогу и видит на водительском сидении Чондэ. Солнечный свет мерцает на его иссиня-чёрных волосах, создавая тени, которые, кажется, отскакивают из его машины, а большая часть скрывается в её темноте. Он ведёт автомобиль, пока не сбавляет скорость перед её домом. Он останавливается прямо перед ведущей из дома тропой. Джина поднимает руку к глазам, закрываясь от яркого солнечного света. Чондэ не смотрит в сторону её дома, потому что его взгляд обращён на заброшенный дом на противоположной стороне. Джина смотрит, как он поднимает телефон, двумя пальцами увеличивает масштаб изображения дома напротив в камере. Кажется, он делает фотографии. Большой палец постоянно двигается. Джина отрывает от парня взгляд, бросая его на заброшенный дом. В нём нет ничего необычного. Никаких движений. Дверь закрыта. Он просто выглядит пустым. Взгляд возвращаются к Чондэ, и Джина едва ли не кричит, поднося ладонь ко рту: Чондэ сидит, опираясь локтем на дверцу автомобиля, и через открытое окно смотрит прямо на неё. На губах и близко нет никаких озорных и хитрых улыбок. Он просто бесстрастно на неё смотрит. Джина в ужасе глядит в ответ, зная, что он её запалил. Но затем на его губах расцветает улыбка, и это выглядит дико. Его губы совсем чуть-чуть изгибаются на кончиках, и он пальцем подзывает девушку к себе. Голос в голове кричит, что нужно завесить шторы и спрятаться дома. А Чондэ высовывает из окна руку и стучит по дверце машины, продолжая смотреть на девушку, которая знает, что лучше бы ей к нему не спускаться. (В Ким Чондэ есть что-то жуткое. Она ему совсем не доверяет.) Но она всё равно спустится к нему. Он ей ничего не сделает. Не сделает же? *** — Что-то ты долго, — Чондэ вновь прислоняется локтем к дверце, опустив подбородок на ладонь. Буравит взглядом, проникает в самую душу, чересчур проницательно. — Ты что здесь вообще делаешь? — огрызается она, стоя в нескольких шагах от машины. Чёрта с два она подойдёт ближе. Даже не собирается. — Что, если я тебе скажу, что это для моего проекта? — совсем неубедительно интересуется Чондэ. Видно же, что он просто придуривается. Джина недовольно хмурится. — Я серьёзно, — Джина держит телефон наготове. — Если ты сейчас же не объяснишь, что здесь забыл, то я заявлю на тебя в полицию. — Так же, как и заявила на бедного Минсока? — приподнимает бровь Чондэ. Джина бледнеет. — Что… О чём ты говоришь? — заикается девушка. Она не верит, что он знает. Чондэ улыбается, растягивая по-кошачьи губы. В глазах темнота вкупе с какой-то старой печалью, которая, кажется, находится глубоко в нём. Говорят, что глаза — зеркало души, и в этих глазах и предвещающем бурю лице Джина видит очень много хаоса. Точно такой же взгляд она видела тем роковым вечером в глазах Минсока. — А у тебя хорошо это получается. — Что? — Джина недоуменно смотрит на Чондэ. — У тебя хорошо получается притворяться, будто ты не понимаешь, что делаешь. Особенно когда ты так явно общаешься с теми двумя, — уточняет Чондэ, склоняя голову набок. Он неспеша открывает дверь, выходит из салона. Стук захлопнувшейся двери громко раскатывается по тихой улице. Он медленно шагает в её сторону, всего ещё держа набок голову, а девушка с каждым его шагом делает такой же шаг назад. — Ты так хорошо притворяешься, словно не знаешь, что происходит, или почему всех этих людей убивают. — Но я, — Джина во все глаза смотрит на Чондэ, от непонимания и страха путается в своих ногах, пока ступает назад, — я не притворяюсь, — она делает передышку, после чего вновь говорит с колотящимся сердцем, потому что Чондэ продолжает на неё наступать: — Что ты имеешь в виду под «теми двумя»? Чондэ уже собирался ей ответить, но он не успевает произнести и слово, как и сделать очередной шаг, как за спиной Джины в их разговор вмешивается Сыльги: — Джин, что происходит? — у Сыльги голос твёрдый и пронизан осторожностью. Взгляд Чондэ тут же устремляется за спину Джины. Он призадумывается, глядя на неё, и Джины думает, правда ли он теперь отстанет. И Чондэ действительно отступает, всё ещё буравя девушку своим пронзительным мрачным взглядом. Он ничего не говорит, но Джина видит его лицо, его глаза. (Он выглядит достаточно злым, чтобы убить. А, может, так оно и есть? Чондэ убийца? Он хочет обвинить её во всех грехах, как и серийный убийца, который делал это в каждом кровавом послании, оставленным на своём пути? Она не знает, но, наблюдая, как шины скользят по тротуару, решает, что больше не может жить в этой мрачной реальности. Она оборачивается на Сыльги, которая смотрит вслед уезжающей машине, до белых костяшек сжав кулаки, и решает, что время настало. Настало время для себя. Она должна прекратить жить в постоянном параноидальном страхе.)