Не говори. Давай помолчим

Давай помолчим, я не хочу ничего слышать. Наши разговоры никогда не заканчиваются чем-то хорошим. Крики, ор, оскорбления. Не надо слов. От тебя не услышишь ничего хорошего. Ты не скажешь мне доброго слова, а я не полезу за ним в твой карман И я замолчу. Ни пророню ни одной колкости. Ни слова. Ни звука. Сегодня не будет ссор. Не будет того урагана сквернословия, который ты частенько преподносишь мне, а затем я выливаю это на всеобщее обозрение. Нет, ни сегодня. Я воздержусь. Я могу называть Рехея по имени, не реагировать на глупые шутки Ямамото, могу игнорировать тебя. Не стоит говорить о любви между нами... Хотя кто о ней говорит? "Милые ругаются - только тешатся", - да? Не наш случай. Да и кому я все это говорю? Внутренний монолог, тебе и не нужны мои чувства, а я их тебе и не отдам. Сегодня слишком хороший день, так что ты не глупая женщина, сегодня ты Хару. Прекрасный зимний день! В Италии такого не увидишь. Чистый белоснежный снег крупными хлопьями падает с угрюмого неба. На улице не холодно, скорее свежо. Ветер не холодный, он ободряющий. Наверно, это я просто проникся духом Японии. Нет никаких планов, разве что заглянуть в дом Савады. Нана-сан в последнее время так слилась с образом идеальной матери большого семейства. Она достала котацу. Я первый раз увидел его вчера! Очень широкая столешница, довольно теплые ткани. Да за ним сможет уместиться наша маленькая семья Вонголы: босс, хранители и женщины. Да, в семье есть несколько женщин, независимо от моего желания. И все они разные как калейдоскоп: есть милая и тихая, есть тайфун, есть моя сестра, а еще малышка И-Пин и Нана-сан. Все мы сможем сесть за котацу. Я смогу ощутить ту семейную теплоту, которую так старательно оберегают в доме Савады. За своими размышлениями я добрел до низкого крылечка дома Джудайме. Звонить не буду, это ни к чему. В доме всегда было шумно, но сегодня что-то не то. Шум есть, но сейчас он уютный, что ли. На кухне тихий лязг посуды и шум воды; в гостиной слышны голоса парней и звонкий девичий смех; на втором этаже короткие глухие шажки двух озорников. Быстро сняв обувь я прошел в гостиную. В центре комнаты стоял котацу. Ямамото ставил на его столешницу белые коробки с едой из суши-бара отца, а Хару расстилала ткани, кротко поглядывая на бейсболиста и изредка посмеиваясь. Я не ревную. Некого. У меня нет чувств к этой женщине. Но все же интересно, о чем они говорят, от чего звонкий смех? Не успел я сделать и пары шагов, как скрип половиц выдал мое присутствие. Две пары глаз тут же кинули на меня взгляды. Нет, не удивленные, скорее безразличные. И от чего-то потеплело внутри. Я член это семьи. - Я принес еду, - с улыбкой начал Ямамото, возвращаясь к своему делу. - Проходи, Гокудера-сан, - слегка отогнув край тяжелого одеяла пригласила Хару, - Ты вовремя. И Хару, и Ямамото говорили с какими-то спокойствием и умиротворением, так несвойстенными им. Но и я прошел тихо, негромко поприветствовав их. Я сел на место, с которого женщина убрала одеяло перед моим приходом. Сел как обычно. - Гокудера-сан... Я прикрыл глаза. Это голос Хару, противной надоедливой женщины. Но так не хотелось ссор сегодня. Один день тишины, ничего более не прошу. Я поднял на нее свой взгляд. Но не было раздражения на ее лице, лишь скромная улыбка. Она положила край одеяла прямо на столешницу, открывая предо мной пустоту под ней. - Протяни ноги. Вот так... Эта женщина накинула на мои ноги одеяла и удалилась. Сегодня особый день, даже нет сил удивляться. Немного непривычно. Каждый год, один зимний день провожу в одиночестве, а сегодня... А сегодня в теплой и семейной атмосфере. Может пора что-то менять? Ямамото поставил предо мной раскрытую коробку. Из нее пахло рыбой и водорослями. В гостиную вновь вошла Хару, ведя за собой остальных членов семьи. Сегодня она особенно напоминает тот образ японской женщины: смиренный и кроткий. Все устроились за котацу. Джудайме сел по левую сторону от меня, по правую Ямамото. Хару села напротив и на мгновение наши ноги соприкоснулись под столешницей котацу. Нет, ничего особенного, во мне ничто не дрогнуло. Как и в ней. Женщина просто отвела ноги чуть в сторону. Все было так мирно... Кроме маски сестры, но без этого никуда. Нана-сан включила телевизор. Рехей тут же взревел, наровя свернуть котацу, благо Киоко была недалеко. С лестницы быстро спустились дети: Ламбо, И-Пин. Они тут же бросились на руки к Хару. А она их просто обняла и пристроила у себя на коленях, раскрыла коробку с едой и стала кормить их палочками. Конечно, они могли есть сами. Но дети не сопротивлялись, и в этом было свое очарование. Великая мать, да? Но, увы, пока что это звание заслужила лишь Нана-сан. И все же, мне нравится наблюдать за ней, как она кормит детей, а затем снимает с колен, но они вновь лезут на нее, сильно оттягивая кофту и юбку. Глупая женщина, почему она улыбается вместо того, чтобы поставить малышню на место? - Ламбо-сан здесь главный. Не перечить Ламбо-сану! Хотелось бы мне вдарить этой пятнистой корове. Но сегодня не стану. Пусть живет и радуется. Глупая женщина, почему ты позволяешь себе эти короткие смешки, когда Ламбо в очередной раз отдает приказ? Почему ты кротко салютуешь? Ведь обычно ты - взрыв! Маленький подросток отаку, который умеет хорошо раздражать. С каждой минутой становилось теплее: и от котацу, и от атмосферы в комнате. Мы смотрели спортивное шоу, жуя суши и изредка разговаривая. Все словно прочли мои мысли. Они не создавали раздражающего шума. Надоедливая женщина молчала. Мне даже на мгновение показалась, что эта женщина могла бы войти в мою жизнь. Но, наверно, все же, показалось. Я думаю, что читатель сейчас скажет: "Что это? Это ООС! Не бывает Гокудера таким спокойным. А что за Хару? Вы нам, голубчик, Мэри Сью подбросили"! Я права? Но терпение, дорогой читатель. День перетекал в вечер. Разговоры согревали души, а котацу - тела. Сасагава Рехей и Киоко покинули дом, Тсуна отправился провожать гостей. Ямамото сидя собирал коробки в одну стопку, Нана и Бьянки ушли на кухню, а дети тихо сопели на коленях Хару, которая сама частенько зевала, Хаято был спокоен и непроницаем. Бейсболист толкнул подрывника в бок и взглядом указал на девушку, которая неотрывно смотрела в одну точку на столешнице. Ей пора спать. Хаято лишь коротко кивнул. Такеши встал из-за котацу и ушел на кухню. В гостиной остались Миура, Гокудера и дети. Хаято поднялся и задел ноги щатенки, от чего та тут же подняла голову. Она хотела что-то сказать. - Тссс, - Хаято приложил палец к губам и кивнул на сопящих детей. Юноша подошел к Хару и аккуратно взял одной рукой Ламбо, второй - И-Пин. Девочка тут же свернулась клубочком, приложив одну руку к лицу. Гокудера позволил себе мимолетную улыбку и понес детей на второй этаж, в их спальню. Ямамото на минуту зашел в гостиную, забрал куртку, попрощался с Хару и ушел. Девушка слышала, как хлопнула дверь. Этот день был очень сложным для нее. С самого утра, когда она, Ямамото и Бьянки остались наедине, Гокудера рассказала кое-что. 28 января. Хаято считал это число особенным потому, что на целые сутки предавался одиночеству и размышлению каждый год в этот день. Так повелось, что в конце января он предавался воспоминаниям о матери. Бьянки заранее попросила Миуру и Такеши вести себя тихо, ведь Хаято всегда был в этот день один. Друзья согласились. Хару не знала, насколько Ямамото было тяжело сдерживать свой необузданный оптимизм, но она первое время с трудом сдерживала в себе весь яд и сарказм по отношению к Хаято. Но потом, чаще задумываясь о том, как сильно переживает хранитель урагана, как не комфортно ему может быть в круговороте веселья в тот день, когда он почитал воспоминания о матери, ее словно что-то обуздало. Не ведомое до селе желание не навредить. Улыбнувшись сама себе, Миуру поднялась на затекшие ноги и стала поправлять одеяла котацу. Настенные часы пробили полночь. Закончился день почитания матери Хаято. Чуть позже, когда обессиленная Хару почти заснула, облокотившись на котацу, со второго этажа спустился Гокудера. Юноша прошел в гостиную. Девушка, словно через молочную завесу, слышала его тихие шаги и скрип половиц, который так отдавался в ушах. Она поднялась. Когда девушка почти поровнялась с подрывником, тот спокойной спросил: - Тебя проводить? Хару коротко кивнула. До дома они шли молча. У дверей тихо попрощались. - Тупая баба! - Урод! Козел! Парнокопытный! - Как можно быть такой истеричкой? - Как можно иметь ген кретинизма? По дороге шла компания школьников, и двое из нее очень громко ругались. Хаято и Хару. Их друзья шли молча, изредка стыдливо оглядываясь. - Ты позоришь великое имя Вонголы, одним своим присутствием в семье, - срываясь кричал Гокудера, показывая жаркий итальянский темперамент. - Ты людей позоришь лишь тем, что родился с 46 хромосомами! - не отступала девушка. - Как же это сложно у них, - вздохнул Тсуна, - Как кошка с собакой. Я надеялся, что они станут друзьями, но надеждам на сбыться. - Да ладно, - сквозь смех проговорил Ямамото, - Ничего страшного. Я, вот, лажу со всеми. Это особое качество, которым должна обладать правая рука босса мафии. - Что ты сказал, бейсбольный придурок?? - Эй, я с тобой разговариваю, - заверещала Хару. - Как же все у этих детей непросто, - вздохнул Реборн. - Ничего, пусть лучше сейчас прокричатся, чем после брака, - ответила Бьянки. - Ты все еще надеешься на это? - Ты ведь и сам знаешь, что в этом мире все возможно. Я хочу племянников. Если этот осел сам не догадывается, то я помогу. Мне нравятся глаза и волосы Хару, а еще ее навыки домохозяйки. Есди это передастся их детям, а потом внукам... - Бьянки, они не любят друг друга, - покачал головой Реборн. - Это они так думают. - Что ж, ты права, все возможно. В конце концов, ведь Хару вчера весь день вела себя спокойно и даже адекватно. - "Иногда молчание говорит больше, чем слова". Это их случай.