***
Феликс напевал незамысловатую песню под нос, ожидая погрузки сохраненной трансляции. Устал притворяться, устал улыбаться, когда душу изнутри рвут на части. Сердце бешено колотится. Австралиец переводит взгляд на стену, где прикреплен одинокий листок календаря, весь в ярко-красных пометках. В глазах отражается пустота. Нет, Феликс больше не больно. Он не чувствует ничего. В сердце давно зачахли последние бутоны надежды, а ком в горле мешает говорить с самого первого дня. Казалось, одно лишнее слово побудит парня на новый поток слез, что ручья и будут беззвучно стекать по щекам, где кожа покраснела от соли. Целых сто шесть дней в неведении сводил парня с ума.***
Под приглушенные биты грохочущей в соседней комнате музыки, Сынмин опрокидывает в себя очередной стакан крепкого спиртного. Напиток жгучей струей стекает по пищеводу, заставляя поморщиться от неприятных ощущений. Он вновь прикусывает до боли губу, уже много раз пострадавшую. Мину необходимо сейчас эта боль, чтобы еще раз удостовериться в реальности происходящего. Но картина перед его глазами остается неизменна; мигающая настольная лампа в окружении противно-фиолетового цвета стен, идиотские постеры, на чьих местах совсем недавно были фотографии его солнечного мальчика, что заставлял улыбаться, даже когда мир под ногами Сынмина рушился, утягивая того в бездну. Все, абсолютно все в этой комнате напоминало о Хване. Вон на столе те самые засушенные желтые розы, что Хенджин подарил Мину на годовщину их знакомства. И Ким прекрасно знал значение этих цветов. Он резко подпрыгивает со стула, хватает вазу с теперь ненавистными розами и с силой швыряет ее в стену, наблюдая за разлетающимися по всей комнате осколками. Мамин хрусталь. Ким шепчет кровоточащими губами: — Вернись... Прошу.***
Дождевые капли разбиваются об асфальт, словно стеклянная крошка. Неоновые вывески круглосуточных магазинов отражаются рябью в появляющихся по всему городу лужицах. В такой поздний час, да еще и в дождь, люди расходятся по домам, кто-то идет к родственникам, друзьям, дабы отметить Лунный Новый год. Но Джисон лишь зло шагает по улицам, специально наступая тупая в лужи и брызгая фонтанами во все стороны. Вода помогает охладить голову, поэтому Хан снимает капюшон, позволяя своим волосам намокнуть. В любой другой день он бы не позволил этому случиться. Но сегодня ведь не простой день, верно? Сегодня праздник, радоваться надо... Да вот только на душе у Джисона совсем не радостно, паршиво. Хочется выть во всю глотку, да так, чтобы все почувствовали ту боль, что сейчас ощущает парень. Но он позволяет себе проявить слабость лишь в горячих слезах, не смотря на проливной холодный... душ. Ведь теперь не понятно — кто из вас плачет... Человек не может выдержать столько боли.***
Чанбин отрывается от рассматривая своего отражения в зеркале и обращает внимание на дверь зала. В последнее время он почти перестал ходить в него, аргументируя это тем, что он и так в форме, зачем лишний раз перенапрягаться? На самом же деле, парень просто не мог. Он чувствовал... чувства, находясь среди тренажеров. А ведь когда-то они с Хваном, по его же просьбе, занимались прямо здесь, прямо перед этим чертовым зеркалом, в котором Со видит только одно отражение. Хенджин всегда считал себя недостаточно идеальным, хотя Со уверял его в обратном. Много раз доказывал мастерство и красоту парня, хотя абсолютно такие же мысли посещали Чанбина про него самого. Но, в отличие от Хвана, Бину не к кому было обратиться за поддержкой, да так, чтобы наверняка выбить эту дурь из своей впечатлительной головы. Нет, остальные мемберы всегда поддерживали его, переживая о состоянии друга. Но было бесполезно. Мысли об отталкивающей внешности Чанбина прочно засели в нем... И порой парню кажется, что его слова так же не действовали на Хвана. И это пугает больше всего. Со словно сходит с ума от осознания своей бесполезно сии. И он снова признает себя никчемным куском дерьма. — Если бы я лучше поддерживал его, этого бы не случилось!***
Чонин, обычно безобидный, послушный мальчик, сейчас холодный и отчужденный взрослый. Мир казался жестокой ямой грехов, и Ян не понятно за что сейчас засплачсиыался. Он не хотел так быстро взрослеть, он хотел жить моментом и просто радоваться мелочам. Но сейчас мир превратился в сплошной момент, жуткий кошмар, который ты проживаешь снова и снова. Забросил вокал, танцы, пианино. Ведь он помнит моменты. И все с ним, черт. Вспоминает чистый голос Хвана, его читку, плавные движения, выполненные с любовью. На его лице всегда можно было прочесть каждую эмоцию, пусть глаза и были закрыты. Ян обожал наблюдать за Хваном. Он был влюблен в каждое слово, движение, восхищался трудом Джина. Хен служил для него примером. Но а сейчас? Сейчас что? Чонин разбит, ему не хватает хвальбы Хенджина и их совместных тренировок. Ничего уже не вернуть.***
Минхо. Он так возненавидел себя. Вот бы поступил иначе, исправил. Да только ничего не вернуть назад. Все уже случилось, поздно корить себя. Но Минхо плевать, чувство собственной вины пожирало его изнутри, изничтожая органы вместе с душой. У всех есть проблемы, не у одного него. Но проблема, заключающаяся в смерти родного человека затмевает все другие. Хван был для него другом, братом, опорой и поддержкой, когда Ли сомневался в себе и своих силах. Парень всегда помогал с хореографией, пусть у Минхо и такой северный с виду характер, он не бросал в беде. А Минхо находил возможность подколоть, съязвить, по угрожать. Он не мог остановиться, хоть и знал, что неправ и ведет себя отвратительно. Не смог и тогда. Тот день прочно засел в голове старшего, по расписанию являясь в кровавых кошмарах, где Хван возвращается, а после падает с крыши, разбиваясь насмерть. Снова и снова, заставляя просыпаться в холодном поту. Он готов сам нажраться салфеток и спрыгнуть в реку Хан, лишь бы все прекратилось.***
А через некоторое время, кто-то из Стэйзаметит, как скизы посещают могилу из гладкого гранита. Какой ужас охватить фанатов, ведь с плиты им улыбается их долгожданный солнечный мальчик. А после истерики и скорби придет всеобъемлющая ярость к компании. Ситуация повторилась, а утрата не пройдет никогда.