Огонь прикосновения

       Он стоит на коленях перед девушкой, и взирает на неё своими мёртвыми глазами. Дороро сейчас очень страшно. Одному Богу известно, что творится в его душе, которая голодала годами по теплому прикосновению. По огню. Эта инстинктивная жажда вырвалась из-под толстой корки льда, и девушка с затаённым ужасом ожидает, когда рухнет последний барьер. И тогда…        Ночь угрожающе нависла над ними, птицы смолкли. Даже ветер притих, боясь потревожить и вызвать страшную бурю. Все стихло и в этом безмолвии Дороро не видела спасения. В ушах отражается предостерегающий треск костра, а вокруг никого. Никого кроме них.        — Дороро... прикоснись...прикоснись..., — Хяккимару умоляет, его безликий голос наполняется эмоциями, которые больно ополяют сердце Дороро. Он дрожит, корчится, но искусственные руки плетями висят вдоль тела. Голос хриплый, тяжёлый и полон той самой опасной вспыхивающий первобытной страсти.        Но молящий слабый голос в любой миг сменится яркой ослепительной злостью и тогда всё будет кончено. Для них обоих. И Хяккимару остро ощущает этот страх, исходящий от Дороро. Он уже научился узнавать его по фиолетовым всполохом вокруг потемневшей души. Это плохо. Дороро боится его. Это неверно. Не так. Слишком сильно противоречие. Хяккимару горит, он пожирает его тело, душу. А Дороро все так же далеко.        — Прикоснись, — он шепчет как в бреду, в лихорадке. — Дороро, прошу…        Пот катится с висков, Хяккимару затих и просто стоит больше ничего не делая и не говоря. Лишь тяжёлое дыхание выдаёт его.        Девушка напряжённо продолжает молчать, горло крепко сжимает страх, но она заставляет себя. Потому что видит его борьбу. За них. Но один в поле не воин. Ветер ласково теребит чёрную короткую прядь, выбившейся из кички, дёргает за полы драного зелёное кимоно, аккуратно подталкивает в спину.        — Я не могу этого сделать.        Он сглатывает, кадык медленно двигается. Его лицо искажается от муки, все тело сотрясается. Он резко падает на руки, рычит, отчаянно зарываясь искусственным пальцами в земли будто бы хватает кого-то. Наконец он медленно поднимает голову и шепчет, срывающимся шёпотом.        — Почему, Дороро?        — Потому что я боюсь твоего огня, Хяккимару. Он сожжёт меня, а после него останется лишь холод и пустота. Я не хочу этого, братец.        Эти слова поднимаются из глубины души, и она тут же с сожалением одёргивает себя. Ронин может её просто не понять. Но она не успевает. Хяккимару задаёт очень странный, но не лишенный смысла вопрос. Он понял. Правда по своему.        — А Дороро хочет другого огня?        Его лицо вновь та бесстрастная кукольная маска, но на этот раз это лишь слабая завеса, которую Дороро с легкостью порывисто сдирает.        — А если так Хякиммару, что ты сделаешь?        Он резко отбрасывает в сторону руку и показывает клинок. Всполохи огня играют на чистой поверхности стали.        — Тогда я убью его! — с рокочущими нотками чёрной ярости рычит он, заслоняя своё лицо металлическим клинком. Весь ощетинившийся, он готов прямо сейчас покромсать того на куски. Дороро несмотря на жуткость зрелища горько улыбается.        — А меня ты тоже убешь?        — Нет!        — А если это мой выбор, Хяккимару.        Дороро стоит прямо, необузданная волна не смела девушку, ужас не затуманил рассудок. Хяккимару, поколебавшись опустил клинок.        — Не знаю… Не понимаю…- потерянно шепчет тот, окончательно растерявшись во всем этом. Непонятно.        — Я объясню тебе, но не сейчас.        Хяккимару встаёт, технично надевает вторую руку, слышится надсадный скрип протезов. Надо смазать, — замечает Дороро. Девушка настороженно следит за ронином. Прежде чем скрыться в темноте Хяккимару, бросает:        — Я здесь, — потом постукивая пальца по голове, добавил, — Никто не тронет, Дороро.        Он предвидел все её вопросы. Ронин уже начинает понимать, но в этот раз это лишь вызывает чёрную тревогу. Дороро легла лицом к костру усталая, замученная, изможденная в надежде согреться. Всю ночь она не сомкнула глаз, как впрочем и Хяккимару, стороживший верным псом её сон.        Один вопрос бился в голове, он заставлял душу устало и обессиленно метаться от такого зыбкого, ненадежного будущего. «Что же будет с ними дальше?»