За окном офиса — холодная осень в самом разгаре, но это не мешает гулять по комнате удушающим затхлым чувством. Будто тебя обдали со всех сторон кипятком и горячий пар никак не хочет выветриваться.
Такемичи хватается за ворот грязной и потной рубашки, через раз дергает пуговицы, надеясь, что хоть это может спасти, дать больше доступа к кислороду и не впиваться в шею мертвой петлей. Там, до сих пор, алеют тертые полосы. Губы у него стёсаны и от нервов обгразыны до крови.
Мысли крутятся по помещению, цепляются вопросами за подоконник, горшок, доску с яркими кляксами фотоотчетов и разной документации.
Пошатываясь, Ханагаки ступает вперед, к стене, но идет словно в открытую пропасть.
Карты вскрыты, настоящие личины показали свои уродливые носы, а со всех сторон слышатся злобные смешки и ехидные остроты.
На его бегающий, ошеломлённый взгляд, внимания не обращают.
У Казуторы на лице залегает тень мрачного осознания и принятия. Все черты будто столярным станком отсечивают — словно пытаясь ещё больше заострить и ожесточить. Он становиться старше лет на десять, смотрит перед собой и продолжает молчать.
Тишина сгущается томным и напряжным ожиданием.
Перед Ханемией четко и ясно мерцают картинки недавних событий, а ногти оставляют красные полумесяцы на внутренней стороне руки.
Бесконечные коридоры и мелькающие силуэты вооруженной охраны проносятся одним дублем.
Одной секундой.
Те стоят застывшими статуэтками и даже не дергаются остановить или преградить ему дорогу. Замирают по сторонам и будто в насмешку даже взглядом не одаривают. Казутора чувствует как попадает в чью-то спланированную ловушку. Постановку, и все его дальшхнейшие действия давно предугаданы. Словно он чертова лабораторная крыса, а сверху на него с хирургической высоты глядит врач, готовый вот-вот препарировать.
Как бы сейчас он не поступил, что бы не предпринял — всё это бессмысленное и жалкое барахтание, что только позабавит.
Серые стены сужаются, давят своей несконьчаемостью, а лестницы и пролеты путают сознание и оставляют круги бешено вертеться. Кровь набатом в висках, дыхание сперто и загнано.
Паника и страх ютятся где-то на задворках сознания, но едкими полосами кружат внутри него — вьются и оплетают сердце вонзая шипы до кровавых увечий.
На телефон нет ответа. Сообщения игнорируют, и Казутора уверен, что делают это с ухмылкой.
Она всплывет в памяти навязчивым напоминанием и мигает, распаляя сознание.
Только бы успеть!
В жезную дверь он врезается со всех сил и со страшным лязгом бьет ту об стену вцепляясь в ручку.
Глаза режет красные пятна внизу, а слух пронзает свист от выстрела. В нос бьет запах пороха и затхлой сырости. Потом слышится и злосчастный запах сигарет.
Одной марки.
— Ты долго.
На него и мимолетного взгляда не бросают, оставаясь в том же положении с занесенным стволом наготове.
Ямадзаки Кохэку неспешна поворачивается в сторону входа.
Казутора вглядывается в ненавистные алые губы с такой знакомой улыбкой полной напускного дружелюбия и искренности, что кривится в отвращении. Он не обращает внимание на это, во все глаза уставившись на тело Чиффую прямо у чужих ног. Смотрит и не может до конца поверить, осознать, что все было четно.
Пуля в черепе — лучше любого доказательства кричит о собственной глупости. Бурая клякса на полу говорит одним единственным словом.
На секунду он поверил, что может успеть.
На одно лишь мгновение память перечеркивает те события и воспоминания о таком человека, как она.
Все было очевидно ещё с самого начала. Сразу стало ясно, что как бы он не спешил, как бы не торопился и не бежал сломя голову — она бы такой возможности не дала. Сделала специально так, чтобы не хватило всего мгновения. Шага и протянутой руки.
Эфемерная надежда рассыпается под грузом осознания всей своей бессмысленности.
И это больно.
Казутора теряет Чиффую в плату за одну секунду времени и с аккуратной подписью внизу страницы.
Имя горит яркими буквами и клеймом выжигает ненависть на коже.
Казутора давно убил её.
Прикончил эту циничную и гнилую тварь уже стони раз. Его глаза — два горящих золотом олова, яростные и ненавидящие пересекаются со стеной из могильного спокойствия.
Он теперь живет с чувством вины и непереносимые ощущением упущенного времени, только потому, что так она захотела.
Кохэку дарит ему Такемичи Ханагаки как поощрение, утешительный приз и Казутора послушно берет крохотную флешку у кого-то из рук и замирает каменным изваянием, на словах о — «подарке и для детектива».
— Как давно?… , — Ханагаки сглатывает ком нервов, что застрял в горле и царапает изнутри, — Нет. Почему Кохэку отдалилась от Тосвы?
Тишина в помещение прерывается тихим и усталым голосом, а понурые головы что Казуторы, что Наото поочередно встрепенулись, будто выходя из сонного дрема.
К кому конкретно был одресован вопрос было не ясно. Да и сам мужчина задавал его скорее самому себе, в попытках откопать на задворках память, хоть жалкий намёк, хоть какую-нибудь деталь что могла послужить подсказкой.
Кода в его воспоминании — немногословеный, но всегда готовый съязвить или кинуть остроту в разгар спора. Его присутствие ощущается терпким привкусом на языке и запахом сигарет у кончика носа. Временами пугающий он всегда остаётся удивительно спокойным не смотря ни на что.
В голове всплывает нечеткая картинка того, как летящий в него кулак Майки одним движением перехватывают.
У Манджиро глаза бездны, отсутсвие эмоций на лице, что ужасает до дрожи, и полное отсутствие тормозов.
Через завесу пелены перед глазами, после очередных ударов и драки — голос Коды прорезается холодным воздухом под дых.
— Этого хотел Баджи?
Один вопрос. Короткий, но до сжатых Кулаков колючий, острый. Стрелой вонзает в сердце и разбивает стылую ярость на мелкие осколки возвращая человека в реальность. Заставляет того взглянуть в лицо тому выбору, с которым ему жить дальше. Кода не позволяет Майки уйти — забыться в собственном горе и ненависти, а принять эту страшную реальность.
Остановить главу не смогли ни крики друзей, ни шепот здравого смысла, ни появление того знаменательного талисмана.
Такемичи вообще не уверен, что будь он тем кто вручил бы Майки этот предмет, все устаканилось бы именно так.
Но при всей своей холоднокровной натуре с примесью легкого и изворотливого отношения ко всему происходящему вокруг, у Кохэку проявлялись и другие странности.
Кохэку любит Эмму.
Любит своей чудной и трепетной любовью. Как если бы та была хрупким цветком или диковинной статуэткой — любуется издалека. Смотрит так тепло и чутко, что у самого Такемичи замирает где-то под ребрами.
Назвать это чем-то конкретным он не может. Просто в одно мгновение на мир смотрят с вызовом, с немыслимым превосходством и стылым расчетом, а в другой — вкрапления янтаря пылаю жарче раскаленного племени.
Кроме Эммы вызвать в этом человеке такой ураган, никто не способен.
Девушка заходит в комнату и Кода словно оживает — не явно — в улыбке не расплывается, но что-то неуловимо в нем меняется.
Сейчас Кохэку одним быстрым движением спускает курок и проделывает в чужом черепе дыру. И не дергается ни от шума пистолета, ни от красных брызгов на одежде и лице.
Сейчас Кода смотрит на всех одинаково безразлично и пусто — будь то Доракен что когда-то прикрыл его тело своим и схлопотал ножевое, будь то Чифую что смотрел на него с уважением и немым восхищением.
— 30 ноября 2005-го года, на территории заброшенной больницы Вакаяма, что на окраине Токио, было обнаружено тело Эммы Сано, — Казутора говорил сухо, будто зачитывал прямо из следственного протокола — … смерть наступила в следствии удушения.
— Убийца — Масаоми Тачихиро, в возрасте 33 лет был найден застреленным в собственной квартире 4 декабря этого же года, — Наото отрывает спину от стены и подходит к ящику на первой полке шкафа — при вскрытии в теле было найдено пять пуль, навылет прошли одиннадцать. Все произошло ночью, на камерах ничего — нападавший предусмотрительно отключил систему видеонаблюдения.
На стол, перед Такемичи аккуратно были разложены несколько фотографий двенадцатилетней давности.
На одной — в сером и потрепалось временем помещение, на старом пыльном полу лежало тело до боли знакомой девушки.
Пшеничные волосы от грязи царящей темноты совсем потускнели и утратили былой блеск. Кожа приобрела тусклый желтый оттенок, руки бежзиненно были раскинуты в стороны, а голова нездорово запрокинута назад.
На других фото-карточках были более приближены те или иные части тела. Кисти рук — с красной корочкой под ногтями и стесанной кожей от веревки — можно было догадаться что Эмма до последнего хваталась за жизнь.
Пытаясь ослабить путы и царапаясь об кожу убийцы.
Знакомые медовые патоки больше не смотрели с озорством или смущением, посиневшие губы некрасиво исказились в предсмертной агонии, а синие отметины рук на тонкой девичей шее заставляли судорогой свети тело.
Взгляд у Ханагаки сейчас — затравленный, дохлый направлены будто сквозь стол, голубизна глаз потухла ещё в момент когда заговорил Ханемия. И без того осунувшееся лицо посерело, а возможность вымолвить хоть что-то большее нежели неразборчивое мычание или вой — не представлялось возможным.
Переведя пустой взгляд стылых стекляшек тот натыкается на мужчину.
В красной от крови рубашке, найденый облокотившимся на небольшой журнальный столик с бордовой дорожкой на полу и ковре. С лицом искаженным ужасом и блеклыми зрачками на выкат. Руки его были измазаны в собственной крови.
Судя по всему, напали и выстрелили в него еще в коридоре.
Преступник не спешил — наступал неспешно.
Он позволил ему ползти и цепляться за жизнь подольше намеренно.
Будто играясь и смеясь.
Тревожный звоночек прозвенел где-то на просторах сознания, что от шока не успело прийти в относительную норму.
— Масаоми Тачихиро не значился в деле как подозреваемый, подтвердить что мужчина был знаком с Эммой Сано не удалось. Свидетелей не было. — ещё раз пролистывая материалы старого дела о двух убиствах, Наото недовольно скривился. — Тело нашли утром, преступник нарочно оставил дверь открытой. Нет ни улик, ни отпечатков — абсолютно пусто, но вот что примечательно, в квартире было найден ряд доказательств, что перед полицие — убийца. При обыске сотрудники обнаружили диктофон с одной записью. Не трудно догадаться, что это было признание. Так же обнаружили школьный галстук, принадлежащий девушке.
— Того кто ублюдка прикончил так и не нашли. — Казутора придирчиво крутит в руках фото Масаоми и кривиться в отвращении. Время проходит и былого яростного взрыва больше нет. Только ноющая пустота внутри и скулящее горе. — Но догадаться ведь не так трудно?
Теперь обращаются уже к Такемичи, что каменным изваянием буквально врос в диван.
— Не понимаю, почему ты сам не помнишь этого, но отвечая на твой вопрос — Курода Кохэку покинула Тосву зимой 2005. — Он усмехается недоброй ухмылкой — кривой и не искренней, — Ну как покинула? Просто после этого случая она не показывалась никому на глаза. Потом подстроила собственную кончину — взорвала квартиру где раньше жила, подкинула чью-то тушу и поминай как звали.
— Взрыв спровоцировала утечка газа, тело нашли обугленным и разобрать ничего конкретного не удалось. Только пол и примерный возраст, но совпадало с тем кто арендовал квартиру.
Тачибана утвердительно кивнул чему-то только ему одному понятному и перевел задумчивый взгляд на Казутору. Тот лишь невесело хмыкнул и перенял эстафету.
— Курода Кохэку значится мертвой, тогда как Ямадзаки Кохэку появляется в официальном статусе только спустя шесть лет — как учредительно нового конгломерата и прочими ответвлениями по легализированию капитала своего основного предприятия. — Последнее слово берется в громкие кавычки, а предложения сочатся напряжонным язвлением. Недовольным и грозным.
— Возраст сходится, как и внешность. Но в этот раз Ямадзаки Кохэку позиционирует себя как мужчина. Вся документация и деловые встречи проводятся через него в первые года,… — Наото кивком указывает на крупную стопку листов у края стола. Там четко по датам рассортированы все доступные заявления и сделки.
— Однако, на этот небольшой нюанс уже всем плевать.
— Почему? Если это было так важно, что пришлось подстроить собственную смерть да и так явно? — Такемичи говорит тихо, еле разъединяя губы, но смаргивает наплыв отчаяния и горя — в потухших сапфирах плещется нездоровая решительность и жажда докопаться до истины.
Слова что он слышал все это время — режут его, бъют наотмашь и не дают и секунды продохнуть.
Каждый новый факт — удар по картине мира, хотя ещё недавно тот был вдребезги разрушен и растоптан пяткой лакированных туфель.
Казутора на ожививщегося Ханагаки смотрит одобрительно, хмыкает про себя и грузно прыгает рядом с тем на диван перекинув руку на спинку.
— Одно дело когда ты только начинаешь крутиться в криминальных кругах, другое дело когда твой пол может либо стать бременем, либо не мешать твоим делам. Лучше перестраховаться. Ну, это я так думаю! Не могу сказать, что именно она хотела этим добиться — насколько я смог понять, Кохэку — это тот человек которому плевать есть у тебя член между ног или нет.
— Когда у тебя есть влияние и устойчивое положение всем станет плевать мужчина ты или женщина. Такие мелкие вопросы задают только новички и делитанты. И что характерно — долго не живут.
Такемичи нервно зарывается пальцами в волосы — оттягивает на затылке и пытается уложить всю эту кипу информаци в собственной черепушке.
— Погоди, ты говорил, что работал с ней и вышел досрочно, — он несколько дергано двигает руками и по-случайности выдирает несколько черных прядей — Она… Как-то этому поспособствовала? Я имею в виду с выходом?
Будто вспоминая нечто крайне неприятное, Казутора рядом хмурит брови и досадливо цыкает, но то происходит так быстро, что в следующую секунду перед ним прежний Казутора с длинным хвостом темных волос на затылке и сережкой колокольчиком в одном ухе.
— Ага, мне бы и дальше видеть небо в клетку, да вот только не сраслось. Сначала приходила ко мне, потом потихоньку вводила в курс дела, в конце-концов предложила работату. Я по началу не хотел. Только вот дела в Тосве, сам понимаешь, уже начали идти не по той дороге. Кохэку и предложила сделку, моя помощь в обмен на то что она поможет остановить Майки.
За время своей речи лицо Казуторы успело потемнеть от гнева, а кулаки яростно хрустнуть.
Позолеченное марево переливалось искрами и буквально кипело.
— Вот только, у нас понятие «остановить», несколько различается. — и Такемичи готов поклясться, что слышал скрежет чужих Зубов. Казутора дышит медленно и глубоко пытаясь совладать с собственными чувствами, вот только в ушах до сих пор слышится свистящий звук выстрела, в перед глазами медленно валится на асфальт тело когда-то бывшее другом. Просто очень запутавшимся и потерянным человеком. — Она просто пристрелила его. Без лишних слов. Будто какого-то незнакомца!
От подступившей тошноты Ханагаки Такемичи жмурится до звезд перед глазами и дрожащей рукой зажимает губы. Слышать подтверждение чужих слов — тех, ужасных и спокойных слов — до абсурда больно и невыносимо.
Хочется просто вдарить себе чем-нибудь тяжолым и наконец-то очнуться от это жуткого кошмара, что по ошибке он считает явью.
— Вы упоминали, что «Ямадзаки» это одна из трех крупных группировок якудз, — мозг парня работал уже на чистом упрямстве, как бы не было больно и мерзко, если он не выяснит все сейчас, не сможет ничего изменить. — Выходит одна просто поглотила две другие?
Наото до этого молчавший в стороне и возившийся с врученной им флешкой, наконец-то подал голос, разбавляя скопившееся напряжение над двумя темными макушками.
— Не совсем, — чуть задумавшись он продолжил, — Стоит напомнить, что устройство мафии куда более строгое и консервативное чем обычная группировка. — Наото неосознанно приложил сгиб костяшек к подбородку — Следовательно, путь передачи здесь такой же как и в нынешней императорской семье — наследственный.
— То есть, от отца к сыну, от деда к внуку если не повезло.
Казутора неопределенно махнул рукой — вся эта мудреная система его не привлекала и показывала собой насколько заезженными могут быть традиции и уставы.
— Верно, и крайне редко эту должность занимали женщины, но и если это происходило, то только в качестве декоративного инструмента. У Кохэку была похожая ситуация — первенец в семье, но по каким-то причинам она продолжала жить под фамилией матери у дальних родственников и к делам семьи отношения не имела. До определенного момента.
— Тут трудно будет говорить, что произошло нечто переломное в её жизни, она не из таких, что резко меняют свои взгляды и планы на будущее. Никто об этом никогда в слух не говорили, но было ясно что к контролю над преступным синдикатом она шла намеренно. — В этот момент Ханамия покачал головой и звучно щелкнул пальцами — Не удивлюсь если эта расчетливая гнида планировала все с самого начал. Непонятно только как давно и как долго?
Смерть Эммы только дала толчок.
Приглушенный шепот мыслей Ханагаки повис в воздухе заряженным ружьем.
У того в голове постепенно начинала вырисовываться цельная картина всего творящегося здесь.
— Чифую тайно работал со мной — именно он был тем от кого мы узнавали обо всех делах Тосвы. Мацуно предполагал, что Кисаки мог что-то задумать, однако мы и представать не могли подобное. Он решил продать групоривку со всеми лидерами Ямадзаки в обмен на единоличное управление в организации. Естественно с условием полного сотрудничества и процентом отчестных в бюджет Кохэку.
— Решил, что в крысую приберет все себе чужими руками, — на лице у Казуторы заиграла кровожадная в своей невинности улыбка, ту что Такемичи до сих пор отчетливо помнил, в день их первого знакомства, — Он не думал, что поляжет там с теми кого до этого ценично продал за лакомое местечко. Хотя это меня как раз и не удивило — Кохэку бы не стала вести дела через посредников и получать жалкие проценты. Если что я и понял за время нашего милого знакомства, так это то, что она всегда забирает всё до конца.
На некотрое время все присутвующие замолчали. Каждый осмысливал ситуацию и то что готовит им будущее.
Единственным непонятным вопросом оставалась злосчастная флюшка принесенная Казуторой вместе с Такемчи. Чего-то обычного не стоило и ожидать.
— Врубай. — несмотря на резкость, нервные нотки все равно просачивались в голосе Ханамии.
— Хорошо, — шелкнув по клавиатуре, Тачибана поставил ноутбук перед сидящими парнями, а сам облакотился об спинку скрестив руки.
Такемичи напряжено заерзал на месте и судорожно перехватил себя руками поперек туловища.
На экране крупным шрифтом появилось посление адресованное одному конкретному человеку в этом здании.
С наулучшими пожеланиями, детективу полиции Тачибане Наото!
Видеофайл наконец запустился.
