День как день,
Только ты почему-то грустишь.
И вокруг все поют,
Только ты один молчишь.
Потерял аппетит
И не хочешь сходить в кино.
Ты идешь в магазин,
Чтобы купить вино.
Аккорды давно не проблема для его погрубевших пальцев, а голос ломался вроде только совсем недавно, но уже привыкнув к нему, парень с легкостью напевает строчки очень уж полюбившейся песни.Солнце светит и растет трава,
Но тебе она не нужна.
Все не так и все не то,
Когда твоя девушка больна
Когда твоя девушка больна
Когда больна.
У него нет девушки. Да и не то чтобы прямо сейчас он в ней очень нуждался. Вроде парень состоятельный, с жизнью, вон, определяться надо, а он по дворам да на гитаре. С друзьями ошивается. Отец негодует. Ведь, действительно, как таким образом на милицейского поступать? И Игорь то не особо против, ему нравится это дело. Он всегда отца с огромным интересом о делах слушал, даже как-то на месте преступления присутствовал давно. Вот только свободы хочется совсем немного, перемен каких, что-ли. Идти сейчас в академию кажется просто не тем вариантом.Ты идешь в магазин,
Головою поник,
Как будто иссяк
Чистый горный родник.
Она где-то лежит,
Ест мед и пьет аспирин,
И вот ты идешь
На вечеринку один.
Вокруг все и вправду подпевают, только где-то неподалёку слышатся незнакомые голоса, а Гром на них внимания за игрой совсем не обращает.Солнце светит и растет трава,
Но тебе она не нужна.
Все не так и все не то,
Когда твоя девушка больна.
На вечеринку — один.
Когда твоя девушка больна.
На вечеринку — один.
Когда твоя девушка больна.
Те голоса оказываются ребятами из другой компашки, что подходят послушать песню. Только оказываются они новомодными сейчас готами. Не то чтобы Игорь их недолюбливал, но выглядели они, как минимум, странно, а, как максимум, подозрительно. Доиграв песню и быстро со всеми попрощавшись, он пытается выбраться из круга людей. Ему почти удаётся вытиснуться, как навстречу ему выпадает, в буквальном смысле, какой-то паренек. Кажись, ниже его на голову точно. Только понять это, пока этот гот-недоросток лежит на нём и на его гитаре, довольно трудно. — Я очень-очень прошу прощения, правда, я же не сломал её, ну, гитару, да, так ведь? — темно-волосый поднимается, все же смущающих положений им обоим не хочется, видно, что очень переживает, а Игорь просто открывает чехол. И видит неутешительные щепки. Нет, во еще струны, колки вон тоже на месте, только где само место — не понятно. — Ну епт налево, твою ж…- у Игоря нервов и словарного запаса не хватает, чтобы раскорячиваться тут, он просто застегивает это черное тряпье, закидывает на плечо, и быстрым шагом, задевая плечом бедного, «как их там, готки-колготки», юношу в общем, уходит в закат, а точнее, до ближайшей свалки, ведь это, как теперь по-другому назвать свою гитару Игорь не знает, уже никто не починит. А темно-волосый юный гот так и стоит вкопанный в землю, и стыдно безумно. — Какой же я неуклюжий. Катастрофа какая-то. Пиздец, — твердо заключает. - Дим, Дим, да ты не парься, нормас все, ты ж не специально. Игорь думает, что возможно это был знак, ведь надо же везде искать, черт возьми, хорошее. Дима думает, что пора уже закрыться в комнате и не выходить.***
Дима долго помнит этот случай. Блондинистые волосы он замазывать перестал. Всю черную одежду и подводку убрал далеко и надолго. Стал больше рисовать и читать, но не говорить с остальными. И не то чтобы он сильно опечален. Причисляя себя к готам, он просто пытался влиться в хоть какое-то общество, но все еще был белой вороной. Он ушёл из компании и находился в своём комфорте, что было лучше, чем разбивать гитары каких-то, хоть и красивых, но все еще парней. Больше он его не встречал. Ни заканчивая школу, ни гуляя по тем же улочкам, ни поступая в полицейскую академию. На последнем настоял отец. А Дима не особо против. Хоть какая-то польза обществу, кроме бесчисленных скетчей. Нет, он умел за себя постоять, да и вспылить мог неплохо так. Только после пары сцен, он понял, что оба этих навыка лучше не применять без особой надобности. Академию он закончил с отличием, и вот его переводят в главное отделение МВД. Не то чтобы он с самого начала там прижился. Его напарник Игорь Гром, к которому Диму приставили и который Диме очень отдаленно кого-то напоминал, вообще изначально плевался, мол работает он только один, нечего к нему новеньких приставлять. Потом вроде принял и привык, и шаверму звал на крыше есть, и за кофе иногда бегал, а точнее за «господи-Дима-как-ты-пьешь-эту-сладкую-бурду» карамельным латте. Дима не жаловался, нет, что вы. Только вот и дом стоит, и свет в нём горит, а печаль откуда-то появляется каждый раз, что вечером возвращаешься в квартирку. Как-то, последнюю рабочую неделю перед Новым годом, все начали обдумывать празднование. Решили все банально — соберемся отделом, выпьем, поговорим, да разойдемся. Уже не до пьянок и гулянок. У кого семья, у кого собака, у кого машина в кредит с квартирой. А Димка все каждый раз после работы заходит то в магазин за дешёвым вином, то уже дома заканчивает только вчера начатую бутылку, не все же в один раз, так и до алкоголизма недалеко.***
Игорь не то чтобы перестал жить свободно. И гитару он тогда новую нашел, спасибо знакомым, и в Академию в итоге то поступил, не видя другого выхода. Да и в полиции он неплохо так преуспел. Майор уже все же. Только приставили к нему Димку Дубина, стажера. Сначала мешался под ногами, раздражал только. Но потом вполне дал понять, что и за себя постоять может, и что голова не пустая, не парень, а золото в общем, и Игорь как-то проникся. Шаву приглашал поесть на свою крышу любимую, где когда-то сидел со своей бывшей, а сейчас хорошей подругой Юлей, за кофе бегал этим, хоть и противным, как-то даже Диму провожал до дома. Впервые такое чувство было у Грома, что все это просто нужно делать для человека, и предлогов не надо было вообще никаких. Дима ощущался привычным, гармоничным и тем, с кем хорошо и спокойно. На все это Юля смеется, мол любишь и все. А Гром отнекивается, ведь, действительно, какие у него-то чувства? Юля просто повторяет, что надо словами и через рот поговорить, так все всегда только и решается, а Игорь жмет плечами. Не умеет. Вот Новый год на носу. Все в отделе собираются. Игорь решил не мелочиться Диме на подарок. Первый раз в жизни. Матери он так подарок не выбирал, как этот блокнот, «или как его там, скетчбук, во», ему, Дубину. Все стоят, болтают, кто с кем. А Дима и Игорь просто в сторонке. Просто пьют немного. — Я тут подарок тебе отдать хотел, точно, — Дима все же немного мнется в голосе, но выглядит довольно уверено. Поворачивается в поисках своей сумки где-то, отлучается на секунду и возвращается уже с небольшой черной коробочкой в руках. — Ты как-то говорил, про тот свой сон, ну где ты шарф купить хотел, лежа на крыше поезда, так вот, — Игорь, слушая речь Дубина, открывает коробку. И видит шарф. Ну не кольцо же. — Так я этого, того... — Игорь, ты ж на гитаре играл, давай, сбацай что-нибудь! Мы тут нашли на закромах, — его перебивает Цветков, подлетая и всовывая Грому в руки старенькую акустику. — Давайте не сегодня, ну. — Чего ты, ну одну, пожалуйста. Просим! Давайте-давайте. Просим! Просим! — сотрудники внезапно зазвучали в унисон. — Ладно-ладно, только одну, больше не буду. Взял гитару в руки, стул подставили, сел, провёл рукой по струнам — расстроилась знатно, но ничего, сейчас развеселим — настроил кое-как наслух. — Чего играть-то вам? — Цоя давай, - внезапно заявила Зайцева. — Ну Цоя так Цоя, — совсем немного удивившись, Гром начал:День как день,
Только ты почему-то грустишь.
И вокруг все поют,
Только ты один молчишь.
Потерял аппетит
И не хочешь сходить в кино.
Ты идешь в магазин,
Чтобы купить вино.
Дима стоит, и что-то это начинает ему все напоминать. Да и чувствует он себя, внезапно, прямо как герой песни. Только девушка у него не болеет. У него вообще девушки нет. Потому что любит матерого, высокого, с темными ночными волосами и совсем немного отросшей щетиной Игоря Грома. Любит и боится любить. Проходит от стола чуть вперед, ближе.Солнце светит и растет трава,
Но тебе она не нужна.
Все не так и все не то,
Когда твоя девушка больна
Когда твоя девушка больна
Когда больна.
Все тихонько подпевают, а пальцы Игоря немного побаливают, давно он инструмент в руки не брал. Дима уже в первых рядах.Ты идешь в магазин,
Головою поник,
Как будто иссяк
Чистый горный родник.
Она где-то лежит,
Ест мед и пьет аспирин,
И вот ты идешь
На вечеринку один.
Диму вдруг прошибает, будто током. Он вспоминает. И прошлое своё, темное, и кудрявого паренька, налетел на которого и которому гитару разбил. Он же первый тогда на эту мелодию из компании побежал, очень уж она ему нравилась, хоть и была совсем не готской.Солнце светит и растет трава,
Но тебе она не нужна.
Все не так и все не то,
Когда твоя девушка больна.
На вечеринку — один.
Когда твоя девушка больна.
На вечеринку — один.
Когда твоя девушка больна.
Голос будто не менялся совсем, только кудряшки Игорь отрезал, и скулы будто обострились. Гром заканчивает, беря гитару и, видя Диму в первом ряду, двигается прямо к нему. — Давно я не играл, тяжело уже. Раньше гитаристом даже в группе был, делали такие, знаешь, пародии на Цоя. Слушай, можешь подержать её, я хлебнуть чего хочу. — Ладно-ладно, держу, только аккуратней надо, а то уже одну твою гитару разбил, — Дима поднял взгляд, ожидая реакции с хмельной улыбкой на лице. Не было бы хмеля, не было бы этой ужасной шутки, о которой Дима пожалеет. — Да, ага… Погоди, ты чего? — Ну, гитару сломал. — Стоп. — Ну, ты то же самое играл тогда, я подошел с компанией, молодой совсем был… — Так ты был тем готом-недоростком?! — Ну... Что значит недоростком?! — Да то и значит! На меня упал, гитару разбил, и что? — Ты же убежал сразу тогда, я и сказать не успел совсем ничего.., — Дима как-то расстроился. Не ожидал он такого гнева. И чего на него так все нахлынуло. — Я пойду, выйду, ладно, — он практически выбежал. Воздух и снег буквально ударили раскрасневшее лицо, Дубин задержал дыхание, но со вздохом две слезы скатились по щекам. Было холодно и выбегать в одной рубашке — самый опрометчивый поступок Димы за весь вечер. Не считая этого «признания». Он снял очки, чтобы вытереть слезы. Зачем все так? Не понятно было абсолютно ничего. И зачем сказал все это? Тоже не понятно. Взгляд сразу трезвый. Он мог бы прямо сейчас пойти домой, если бы не сумка и куртка, что лежат где-то в отделе. — Пиздец, — твердо, но с дрожащим вздохом сказал Дима. — Ты не выражайся то так, недорос еще. Чего на морозе стоишь то? Дима обернулся на голос. Знакомый голос. Ну как так, ну зачем сейчас то. — Ты переставай давай.., — посмотрел на лицо Дубина и увидел переливающийся след от слез. — Ты... Плачешь что ль? — промелькнул в его глазах испуг. Он больше всего боялся, если близкие чувствовали боль, а он не мог её устранить. Гром метнулся к Диме и просто обхватил и прижал к груди. Он гладил его по голове, и считал, что это правильно. Его куртка на плече потихоньку становилось мокрой, и он считал, что это правильно. Пока Дима успокаивал всхлипы и себя, Гром просто пытался помочь, не зная вообще ничего, что делать. — Димка, а Димка, ты чего так? — с грустью, волнением и ещё ста эмоциями сказал Гром. — Да я вот не знаю, и гитару сломал твою тогда, и мешаюсь тебе вечно, катастрофа я сплошная. И люблю тебя, а по жизни только и делаю, что вино под Новый год бухаю, — все карты на стол, так все карты на стол. Гром удивлен, это ладно, но чего сейчас с Димкой то делать? — Дим, а Дим, ты чего говоришь то такое, какое мешаюсь? Ну да, гитару разбил тогда, ну случайность же, а я вспылил уж чересчур, не надо было так. Я ж хреново чувства выражаю, только сам и могу, что до дома провожать да за кофе бегать. Я ж ведь тоже неравнодушен к тебе, ну чего, успокаивайся, да и вообще куда без куртки выбежал? — тихий поцелуй в Димин лоб. Потом в обе щеки, в аккуратный, но покрасневший на морозе носик. — Ты ведь не шутишь сейчас, так ведь? — Ну ты скажешь тоже, хватит на сегодня шуток, — он крепче сжал его. — Как ты умудрился тогда то? — Тогда что? — Упасть на гитару мою. — Да толкнули меня, я чего-то равновесие не удержал, вот и свалился, — было ясно по голосу, что Диме стыдно. — Тоже мне, готка, — Игорь хихикнул, его забавляло вспоминать эту историю и Диму, накрашенного тогда полностью черным, так еще и в такой же одежде. — Ну прости ты меня, мне что теперь всю жизнь отдуваться за тот случай? — Ну почему всю жизнь. Давай я тебя просто поцелую, и на этом ты свою душеньку очистишь, м? Дубин раскраснелся пуще прежнего. Игорь знает 100 и 1 способ как его засмущать. Дима на носочки встает и тянется к лицу Грома, тот его за талию придерживает и ближе к себе прижимает, и губы находят друг друга. Поцеловались они в первый раз под снегом, почти в канун Нового года. — Я сбегаю за курткой и сумкой сейчас, и мы пойдем, — Дима уже откровенно замерзал. — Давай беги, идем ко мне, будем отпаивать тебя чаем… Или кипятком. Не то чтобы Дима после этого так часто ходил в магазин за вином. Только если было что-то вроде романтического ужина с шавермой. Не то чтобы Игорь перестал быть свободным. Он стал счастливым, а счастье вроде окрылять должно? Игорь сам не знает точно, но это именно то, что он считает правильным.***
— Так я этого, — Игорь мнется, — я ж подарок не отдал то свой. Он шарится во внутреннем кармане куртки. Достаёт небольшой блокнот в кожном переплете. — Ты говорил, что у тебя закончился, я выбирал долго, но тоже не знаю ведь, какой надо. — Игорь, спасибо тебе! — Дима радостно клюет его в щеку. — Я его присматривал давным-давно, да не решался все. Так здорово! Игорь смотрит и не видит в этих глазах больше ничего из того, что видел раньше. Только радость, счастье и… — Люблю тебя, — Игорь произносит это быстро, но тихо. Дима все же в правду счастлив.