Почему нельзя будить Пруссию?

— Алло. Привет, – в трубке у Бальдшмидта послышался знакомый голос Австрии. – Слушай, у меня к тебе дело есть…. Надеюсь, ты не спишь? — Вообще-то я именно сплю, — Пруссия начал приходить в себя ото сна. – Чего тебе надо среди ночи?! — Да я по поводу предстоящего концерта. Помнишь, ты обещал со мной сходить на концерт…? — сначала оживленный голос Родериха с каждым словом ставал все более робким и неуверенным. – Я тебя разбудил, да? – совсем уж смущенно промямлил Австрия. — Я тебя спрашиваю, чего тебе надо среди ночи, мать твою?! – сонный Гилберт постепенно зверел от того, что не мог узнать конкретную причину, почему его Величество разбудили в столь поздний час. – Ты хоть, знаешь, сколько сейчас времени? — Ну да. Две минуты двенадцатого. Ой, ну уже три, — немного обиженным тоном сказал Эдельштейн. – Ну а что, разве нормальные люди уже спят в это время? – честно-удивленный голос Австрии был неподдельным доказательством того, что он и подумать не мог, что брат спит и видит уже третий сон. — Это на что ты намекаешь? – голос Пруссии приобрел новый оттенок, от чего Родериху стало не по себе. – Солнце мое, но я-то уже сплю. Так, не мотай мне нервы! Говори чего тебе и вали!.. — Эээ… Ну… Это… В общем я хотел попросить тебя узнать о точном времени начала концерта и о цене билета, — выпалил Родерих. Он сделал вывод, что чем быстрее распрощается с Пруссией, тем целее будет. — Ты что, совсем офигел! – В трубке были настолько высокие децибелы, что злой голос Гилберта можно было услышать через всю немаленькую гостиную. – Ты разбудил меня только для того чтоб попросить узнать о концерте? Поверить не могу! Ты наверное переиграл на своем долбаном пианино! — Вообще-то у меня рояль… — робко возразил Эдельштейн. Видимо не к месту. — Ты еще меня и перебивать будешь?! – окончательно озверев, Бальдшмидт орал на Эдельштейна не своим голосом. – Ты там точно перебрал чего-то! Вообще озверели, бля… — последнюю фразу Пруссия сказал уже больше для себя, чем для Австрии, что тихонько молчал на том конце линии. — Так, — уже более спокойным голосом начал Бальдшмидт, — я узнаю тебе это, как его там… А! Когда начало этого твоего концерта и о цене билета. Только ж не на завтра. На завтра и не надейся! Завтра у Штирлица выходной… — Хорошо. Благодарствую тебя Гилберт. Сообщишь, как узнаешь, ладно? – все тем же робким голоском отозвался Родерих. Фух, ураган пронесся, не задев его на этот раз. Повезло. — Все. Я тебе пообещал узнать, значит, узнаю, может быть. А теперь, паразитирующая аристократия, брысь из трубки! Я чертовски хочу спать, — голос Пруссии одолевала усталость. Он даже сонно зевнул в трубку, которую тут же положил на телефон, тем самым закончив разговор с кузеном. — Еще раз спасибо, – сказал Родерих, но услышал в трубке лишь короткие гудки. *** На следующий день. — Здравствуй Гилберт. – Вежливо поздоровался Родерих. — Привет Родерих. Садись. – Пруссия говорил тише обычного и был задумчив, что на него совсем не похоже. Кафе, в которое пригласил Австрию Бальдшмидт, было почти пустое. Гилберт выбрал самый отдаленный столик. Это его привычка. Он боится, что его приватные разговоры будут подслушаны шпионами. Кажется, что решением этой проблемы были бы переговоры, проведенные в доме у Пруссии, но нет. Он так боялся что те же злощастные шпионы, попав в дом Бальдшмидта, будут искать секретную информацию и ценные бумаги, а потом использовать их во вред самому хозяину, что пускал к себе лишь избранных. Родерих среди этих избранных замечен не был, поэтому они встретились именно здесь. Австрия окинул помещение взглядом. А здесь ничего так, мило. Странно, что он выбрал почти нормальное кафе. Не похоже на кузена, но все же он хотел ему что-то сказать, при чем, не по телефону. Так что выбора не было. Во время размышлений взгляд Эдельштейна блуждал по кафе, пока не наткнулся на лицо Пруссии. Бальдшмидт и так отличался краснотой глаз из-за альбинизма, но сейчас он превосходил самого себя, потому что был похож на вурдалака. Кроме красных зрачков у Пруссии были красными и белки глаз, что создавало весьма жуткое зрелище. К этому еще добавлялись слегка фиолетовые круги вокруг глаз, что довершало образ вампира. Для полноты ужаса не хватало только клыков, но это было бы перебором. — Гилберт, что с тобой? – Родерих начал беспокоится. — Тебе плохо? Вид у тебя неважный. Может давай отложим разговор. Я уверен, что это подождет. — Нет, это не подождет. Я узнал то, что ты хотел, — голос у Бальдшмидта был все так же тих. – Это будет в девятнадцать часов ровно. А цена, цена – 150 марок. — О, ты про концерт, — Австрия удивился тону Бальдшмидта. Даже на похоронах у него нет столько задумчивости и тайны в голосе. – Ты же говорил, что не сможешь узнать на сегодня. Я приятно удивлен. Спасибо тебе большое. — Это не все. – Перебил Эдельштейна Пруссия. — Я хочу еще кое-что сделать, точнее сказать. Но только тебе на ухо, чтоб никто другой не слышал, — траурно и почти заговорщицки шептал Гилберт. — Это какая-то тайна? А тебе точно можно это говорить? Ну, да ладно, я слушаю, — согласился Австрия. Несмотря на все его примерное воспитание, ему было интересно, почему это Прусс будет ему говорить что-то не для широких масс населения, да еще и с какой стати. Поэтому он слегка выгнул шею в сторону Гилберта, тем самым подставляя ему свое ухо. Бальдшмидт тоже слегка наклонился к Австрии, чтобы максимально сократить расстояние между ними. А потом томно прошептал брату в ухо: — Я давно хотел тебе сказать… Хотел признаться… что… я – вампир, — и укусил Родериха за шею в область сонной артерии. — Аааа! Убивают! – Эдельштейн завопил, как красна девица и, пытаясь убежать от Пруссии-вампира, оттолкнулся на стульчике от стола, что привело к падению Родериха вместе со стульчиком. – Уби… -но тут прекратил орать, заметив дурацкую улыбку на лице у Гилберта. — Т-ты ч-чег-го, с-совс-сем ч-что ли? – заикаясь, спросил Австрия, при этом крутя пальцем у виска. – Я чуть инфаркт не получил. В гроб решил меня положить? – стараясь выровнять дрожащий голос, продолжал Эдельштейн. Тут Бальдшмидт уже не выдержал смеха, который пытался таить и засмеялся во весь голос. — Ну, уморил однако. А орал как, ну просто как девчонка. Блин, во ты дал стране угля. Уже и слезы от смеха выступили, твою мать, — смеясь говорил Гилберт. – Ты что, реально поверил что я – вампир? Пока Пруссия уже откровенно ржал с Родериха, тот не спешил подыматься с пола и прятался за стульчик на всякий случай. Мало ли чего может прийти в голову Бальдшмидт. Немного спустя, когда он пересмеялся, то заметил, что брат до сих пор сидит на полу за стулом, как будто прячась. — Ну, ты чего на полу-то расселся? Вставай уже, трусишка зайка серенький, — все еще улыбаясь, обратился Прусс к брату. — А ты на меня кидаться не будешь больше? – опасливо переспросил тот. — Не, не буду, мне и одного твоего девчачьего визга на месяц ржать хватит, так что не бойся. Покажи шею, а то я чувствую, там синяк будет от моего укуса. Родерих поднялся с пола, сел на стул и продемонстрировал шею, но предусмотрительно на расстоянии, а то теперь почему-то не очень доверял словам Гилберта. — Да, — голосом знатока сказал Бальдшмидт, — синяк будет. И наука будет, как будить меня, когда я сплю. — Так вот почему ты это сделал? – теперь до Австрии дошло. – Из-за того, что я тебя вчера разбудил, да? — Ну а ты как думал? После твоего звонка мне всю ночь снились какие-то концерты, билеты, сцены, музыканты, фанаты… В общем хрень всякая. Я нифига не выспался, вот и решил отыграться, — хмыкнув, объяснил Прусс и, продолжая подхихикивать над Родерихом, встал и вышел из кафе, оставив Австрию наедине с учащенно стучащим от недавнего выброса адреналина в кровь сердцем и мыслями о тяжелом характере Бальдшмидта.