Сквозь воду

      – Син, ты скоро домой? – в трубке прозвучал обеспокоенный голос отца, от которого на душе становилось немного теплее. Парень мимолётно улыбнулся и стал выкладывать свои покупки на ленту.       – Да, скоро приду, дай мне пятнадцать минут дотащиться из магазина.       – Ты в магазине? А почему мне не сказал? Я бы за тобой заехал! – в трубку обиженно засопели.       Син Цю не сдержал тихого смеха, прижав телефон к уху плечом. Его отец хоть и говорит взрослые вещи, но порой ведёт себя, как его ровесник, если не младше. Не по годам серьёзный парень воспринимал это, как маленькое послабление: невозможно всегда оставаться собранным, нужны мгновения и минутки дурачества. И такое разрешал себе его отец в общении с ним.       – Пап, всё хорошо. Просто я внезапно захотел чипсы с салями, давно их не ел. Да и ты устал после работы.       – Это не отговорка заехать за тобой, пятнадцать минут сократили бы до трёх.       – Я скоро буду дома, – он отрицательно покачал головой на просьбу дать ему пакет и протянул карточку для оплаты. – Уже выхожу, засекай время.       – Хорошо, жду, – послышался тяжёлый вздох. – Люблю тебя.       – И я тебя.       Сбросив звонок, Син Цю тихо выдохнул. Улыбка медленно сползла с его лица, возвращая ему вид задумчивого грустного подростка. В последнее время ему стало трудно тяжело держать на своём лице хотя бы приблизительно радостное выражение лица – на глаза тут же просились слёзы.       После произошедшей катастрофы, когда они с отцом, дядей и его дочкой, отправились на море – Син Цю не мог даже в голове у себя дать название этому, – ему казалось, что его сердце разбилось на части, как бы банально это ни звучало в книгах. Он надеялся, что хотя бы вдали от их проклятого района они смогут вздохнуть спокойно, расслабиться, повеселиться все вместе – хоть тревога и не отпускала. Он даже писал практически всем, кого знал, каждый день: спрашивал их дела, интересовался жизнью, беспокоился, и на то были смутные причины. Слишком много человек погибло пять лет назад, и он боялся, что их будет больше.       Что-то творилось в их маленьком районе. Что-то плохое.       Когда погиб Чунь Юй в той поездке, Син Цю почувствовал, что беда бродила слишком близко к нему. А ведь всё началось с Сяо – с кузена Сяо, который в чём-то оказался замешан. Син Цю не винил его и не думал, что он – всему причина, хотя бы потому, что совершенно ничего не понимал и не знал. Да и ему ли судить? В конце концов, Сяо тоже поплатился за своё любопытство или невезение – здесь уже как посмотреть.       Баше всегда боялся, что это коснётся и его сына, но Син Цю и Чунь Юй могли держать свой интерес в разумных рамках. Они оба понимали: старшим будет слишком плохо, когда их не станет. Но не стало только одного, и теперь парень не понимал, что ему теперь делать. Жизнь рассыпалась на части, когда из моря вытаскивали труп Чунь Юя.       Но, собрав все продукты в школьный почти пустой рюкзак, парень лишь покачал головой, отгоняя непрошенные страшные картины из головы и направился к выходу. Он должен быть сильным, должен держать себя в руках, хотя бы ради беспокоящегося отца. Тот тоже многое пережил, начиная с депрессии брата и заканчивая лечением и попытками оградить сына от боли. Героический мужчина, и Син Цю, временами смотревший на свою жизнь, как на очередной роман, думал, что его отец действительно сильный крутой человек.       На улице уже вовсю царствовал закат, распространяя вокруг свои оранжево-красные лучи и погружая потаённые уголки города в ночной полумрак. Прохладой пахнуло в лицо, хотя лето было в самом разгаре, и в воздухе возник запах листвы деревьев из соседнего парка. Прохожие, такие же, как Син Цю, спокойно шли по своим делам: кто домой, кто в гости, кто в магазин или уже с покупками, кто на прогулку, а кто на работу. У каждого человека вокруг была своя судьба, своя жизнь, свои дела, и порой, наблюдая за ними, можно было составить целые книги, сборники и романы с их историями. Син Цю, как любитель таких текстов, раньше с удовольствием читал их на людях, в их внешности, глазах, образе, словах. Но это было раньше – сейчас его занимала лишь его собственная жизнь.       Сумка на плечах неприятно их оттягивала – он купил даже больше, чем рассчитывал. Дома закончилось молоко и хлопья, да и овощей немного пришлось захватить – кроме моркови, правда. Чипсы он тоже взял – вообще-то он только за ними и выходил из дома. На мгновение он остановился возле отдела с мороженым, снова погрузившись в воспоминания. Чунь Юй ведь любил мороженое, особенно фруктовый лёд на палочке. Сейчас любая мелочь, что могла хоть как-то напомнить о нём, делала больно – Син Цю убежал от отдела и так и не взял угощение.       Внезапно громкий тонкий вскрик заставил парня вздрогнуть, и он подскочил на месте. Нога подвернулась, из-за чего он свалился на горячий асфальт и в испуге дёрнулся вперёд – не дайте Архонты пачка молока в сумке лопнет. Сердце скакнуло к горлу, но тут же стало успокаиваться. Син Цю заозирался в поисках источника звука, одновременно поднимаясь с тротуара.       Обнаружить его было не так уж и сложно – звук повторился, и среди ветвей ближайшего дерева мелькнуло белое пятно. Взлетела, хлопая крыльями, ворона, а ей вслед раздалось шипение и грозный крик. Из-за ветвей вышел небольшой белый котёнок и снова крикнул – громко, раздражённо, а после прижался к ветке и тихо мяукнул. Он словно был раздосадован и огорчён, что добыча ускользнула из его лап, и его грусть была так сильно заметна на мордочке, что Син Цю, находившийся рядом, не смог сдержать лёгкой улыбки. Ну что за прелесть?       – Друг, не волнуйся, в следующий раз получится, – странно это – говорить с незнакомым котом, но парень не думал, что это плохо. В конце концов, они не понимали речь друг друга, а прохожих, что с осуждением качали бы головами и сомневались в его психическом здоровьи, в округе не наблюдалось. Именно эта улица казалась самой пустынной в любое время суток и года – такова была улица, на которой он жил с Баше. Хотя Лимон тоже казался мирным и тихим районом, но что скрывалось за всем этим…       Котёнок повернул к нему голову, и парня прошиб холодный пот. Кристально-голубые глаза были в точности, как у него, и от этого внезапно выбило воздух из лёгких. В голове стало слишком тяжело и пусто, словно после удара, и широко открытыми глазами Син Цю смотрел, как котёнок, громко мяукнув, помялся на месте, царапая коготками кору дерева, спрыгнул на газон с коротким мырком и, чуть прихрамывая, направился к нему. На закатном солнце его шерсть казалась почему-то с голубым оттенком, отчего было почти физически больно.       – Ты?..       Внезапно ослабевший голос потонул в дальнем гудке какого-то автомобиля, но он даже не заметил этого – вопрос был риторический. Котёнок, видимо, смелый и ещё не видавший уличной жестокой жизни, подошёл к нему без опаски и ткнулся носом в ботинок. С близкого расстояния было заметно, что шерсть у него была покрыта какими-то смоляными пятнами, на пушистом хвосте сидели порядочного размера колтуны, а на ухе была подсохшая царапина. Прижимая травмированное ухо к голове, она поднял голову и громко мяукнул, привлекая к себе внимание.       Син Цю подумал, что, возможно, этот котёнок чей-то – слишком смелый, такими бывают лишь избалованные домашние котики. Он не нападал, не шипел, не сторонился посторонних. Наверное, его хозяин или хозяйка уже обыскались – внешний вид у него был потрёпанный, пару дней он точно был на улице. Лучше бы его оставить и не подпускать к себе – увяжется ещё, а так позже вернётся домой.       Но сердце дрогнуло, стоило снова посмотреть в эти глаза цвета льда на солнце. Ладони сами потянулись к коту, и тот с готовностью запрыгнул, покрутился на худых руках, прижался к груди и стал мурлыкать – оглушительно, мягко, словно согревая. Парень осторожно погладил его по запачканной макушке и вздохнул, прикрыв глаза. Болезненные воспоминания до сих пор саднили на душе, но что-то не давало ему разжать руки и отпустить бродяжку на произвол судьбы.       – Ладно, будь, что будет, – он мягко ткнулся носом в мокрый нос котёнка. – Если увижу объявление с тобой – верну.       До дома он не помнил, как дошёл. Словно первоклассник, только что получивший пятёрку, он мчался по дороге, окрылённый какой-то неясной пока что, опьяняющей радостью. В голове колотилась одна мысль, которая читалась чьим-то детским голосом: «Котёнок! У меня есть котёнок!», а жмурящаяся мордочка питомца заставляла чувствовать какое-то умиление и удовлетворение. Он никогда не испытывал такой яркой привязанности и каким-либо домашним животным и на вопрос «Кто тебе больше нравится?» не совсем искренне говорил, что все – но сейчас чувствовал почти детскую любовь.       То же самое он чувствовал в последний раз только с…       Дома уже был Баше – бродил из коридора в гостиную, как на иголках, смотрел то на телефон, то в окно. Его мучало беспокойство за сына – да, он обещал прийти через пятнадцать минут, но неужели за это время с ним ничего не случится? Мужчина не находил себе места, когда не видел Син Цю хотя бы рядом, волновался за него. Если бы он мог и такое было возможно, он бы пожелал залезть в душу к нему, найти все больные места и, словно сложный механизм, починить, убрать эту боль, забрать её на себя. Было невыносимо смотреть, как парень после того злополучного отпуска осунулся, стал ещё более нелюдимым, нервным, замкнутым; из глаз пропала некая искра, и даже улыбка, которую он дарил отцу, казалась лишь тенью, корявой пародией на то, что было.       Баше было плохо, наверное, так же, как и его сыну. Он относился к Чунь Юню уже, как к родному сыну, и на сердце становилось тепло, стоило увидеть их счастливую спокойную пару. Син Цю пытался избавиться от боли и невыносимого груза мыслей «а что если», а его отец пытался избавиться от боли из-за невозможности что-либо сделать и облегчить его участь. Он потерял одного ребёнка и видел, как гаснет второй – и это медленно убивало его, как бы позитивно он ни общался и ни поддерживал брата с его утратой.       Он не понимал – что они все сделали не так, что проходят эти испытания?       На пороге, спустя восемнадцать долгих минут, появился сын, и Баше с облегчением вздохнул.       – А я уже собирался звонить тебе, ты задержался.       – Прости, пап, – парень замер у двери и в нетерпении мялся с ноги на ногу. В глазах горела какая-то шалость, словно давно уснувшие черти решили зажечь на глубине зрачков костёр и устроить танцы с хороводами. Такое выражение лица у него было раньше – и мужчина был рад видеть это снова. – Мы можем его оставить?       На руках Син Цю сонно моргал глазами грязно-белый котёнок, и на слова человека лишь дёрнул поцарапанным ухом в сторону мужчины. Парень крепко держал его и прижимал к своей груди, как самое дорогое и хрупкое сокровище, и с лёгкой полуулыбкой смотрел на отца в ожидании ответа.       Баше в замешательстве замер, не ожидая такой ситуации, а в следующий миг рассмеялся. Неужели кто-то из них думал, что он даст отрицательный ответ?       – Ставь покупки на кухне, а я пойду сделаю ванну для нашего бродяжки. Надо ещё найти ему сносный шампунь, полотенце принести, – оставив на столике телефон, который в ожидании прихода сына сжимал в ладони, он поспешил вглубь квартиры. – Чёрт, у нас же молоко закончилось!       – Я купил, не беспокойся, – парень поспешил на кухню, неуклюже сбрасывая сумку с плеч и не отпуская котёнка с рук.       – Тогда ладно. А ты уже придумал, как его назовёшь? – вытаскивая полотенце из шкафа, мужчина поспешил в ванную. Чжун Ли разбирался во всех тонкостях (и не совсем) заботы о кошках, но из головы совсем вылетело ему позвонить. Да и зачем – неужели он не сможет набрать тёплую воду для котёнка для купания? Настолько всё плохо? В крайнем случае, если он начнёт сопротивляться, он будет его держать и не даст Син Цю ходить в кровавых царапинах.       Сын появился на пороге ванны, но теперь уже без груза за спиной, и присел на край ванны. Котёнок повернул голову и замер, внимательно смотря на журчащий поток воды. Из-за отражения движения на сетчатке казалось, что лёд на его радужке движется, совсем как живой.       Парень улыбнулся – тепло, но с толикой грусти, как будто вспоминая что-то тайное и сокровенное, и тихо проговорил:       – Его зовут Юнь.

***

      Котёнок быстро обосновался в новом доме, словно всегда здесь и был. Он стойко и спокойно перенёс первое испытание – купание, а затем чистку, приём лекарств для профилактики и приучение к порядку. Он сразу запомнил, где находится лоток, куда поставили его миски и что на обед ему достаётся часть мяса вместо сухого корма. Получив уход и регулярное питание, он тут же стал расти и набирать массу, но, вопреки ожиданиям Баше, большим и толстым котом не стал.       Когда мужчина уезжал на работу, он всегда запрыгивал на подоконник в гостиной и провожал его, пока машина не скрывалась на ближайшем светофоре. Син Цю погрузился в домашнее обучение, спрятавшись от мира за книгами и философскими трактатами, но теперь стал чаще выглядывать из комнаты, чтобы проверить котёнка. В каждой комнате днём была открыта форточка, и он боялся, что в один из многих дней он не обнаружит Юня, и на зов он не придёт. Он словно ждал, что когда-нибудь Юнь исчезнет – как исчез Чунь Юнь.       Котёнок, видимо, чувствовал это настроение парня: никто не видел, чтобы он после того дня выбирался на улицу. Он мяукал на птиц за окном, шипел на пробегающих котов и собак, бегал по подоконнику, когда приезжал Баше – но никогда даже на газон рядом с домом не выбирался. Он всегда был внутри и не выходил, даже когда окна были настежь открыты. Словно Юнь чувствовал, что, если ступит на землю хоть раз – назад пути не будет, и не хотел покидать дом и семью, что к нему привязалась, как и он к ним.       По вечерам, когда Баше выбирался из кабинета и пару часов сидел перед телевизором, отдыхая, кот любил спать у него на коленях, мурлыкая. Он немного топтался на его бёдрах, устраиваясь поудобнее и слегка царапая мужчину, ложился, свернувшись в клубок, и утыкался носом ему в живот, начиная свою песню. Если Баше ещё не заснул перед очередной бессмысленной передачей, то обязательно начинал его гладить, а многочисленные фотографии отправлять маленькой Ци Ци и брату. Чжун Ли уже начал шутить, что котёнок такими темпами станет ему совсем, как ребёнок, а девочка каждый раз писала, что он милый и она хочет его погладить.       Когда-нибудь Баше заставит Чжун Ли приехать к нему в гости вместе с дочкой, и она точно погладит котёнка. Он был уверен – они подружатся.       Но в остальное время Юнь не отходил от Син Цю. Парень постоянно сидел в своей комнате, изредка отвечая, что он в порядке, но занят. Баше переживал за него, как, видимо, и кот: каждый раз, когда мужчина уходил от его комнаты, белоснежное создание лёгкой трусцой подбегало к двери и начинало её с громким мявом царапать. Син Цю тут же открывал, удивлённо смотря на внезапное недовольство, и тогда он с отцом мог нормально поговорить. Он продолжал себя гробить на самостоятельном обучении, поглощая новые знания и книги, словно воздух – Баше уже без шуток говорил, что он на фоне сына кажется дурачком, – но он не отказывался от внешнего мира и не игнорировал его. Изредка он отвечал на звонки Чжун Ли, когда тот хотел с ним поговорить, шутил с Ци Ци, очень слабо, но поддерживал связь с другими подростками из Лимона – но в остальное время сидел за очередным философским трактатом, абстрагируясь от мира.       Баше беспокоился, а его беспокойство передавалось и коту. Но вдвоём они справлялись и поддерживали Син Цю, как у них получалось – мужчина надеялся, что получалось удачно.       Баше однажды сказал, что Юнь совсем как человек. Син Цю на это лишь грустно улыбнулся и согласно кивнул головой, что-то для себя рассудив.       Да, похож. На одного конкретного человека точно похож.

***

      Сегодня Син Цю не выходил из свей комнаты даже на завтрак. Баше проспал на работу, от того торопился и носился по всему дому, но он выкроил пару минут, чтобы постучаться сыну в комнату. И пусть хоть сгорит эта проклятая работа – для него парень всегда был намного важнее многолетних трудов его отца и его самого в этой фирме.       – Син Цю? Ты спишь?       С той стороны двери послышался тихий шорох и ещё более тихое «угу». Видимо, парень до самого утра просидел над очередным сборником, вычитывая заумные тексты и формируя очередное своё суждение для построения мировоззрения – такой уж Син Цю. Но в последнее время Баше сильно беспокоился о нём и его затворничестве: тревога грызла где-то под сердцем и не давала даже есть спокойно.       Он чувствовал, что что-то происходит, и боялся, что всё закончится плохо – по крайней мере, он надеялся, что его мальчик справится и не уйдёт, как другие.       – Я на работу поехал, – рука замерла над дверной ручкой на расстоянии сантиметра, но не коснулась её. Мужчина уважал личное пространство сына и даже дверь не открывал без его согласия. – Может, ты что-то хочешь? Купить тебе на обратном пути?       – Я… тебе напишу днём, – голос у парня был хриплым и слегка надломленным, но Баше списал это на то, что, кажется, он его разбудил. – Кажется, хотел что-то, но… забыл.       Мужчина кивнул, вздыхая:       – Хорошо, я тебе попозже напишу тогда. Ложись ещё поспи, радость моя.       – Угу, удачи на работе.       Возле самого порога он кивнул сидящему на маленькой тумбочке коту:       – Присмотри за ним, Юнь. Хорошо?       Тот коротко мыркнул и подставил голову для поглаживаний. Баше улыбнулся – всё-таки этот кот был слишком понятливый, но так даже лучше. Словно у него и правда появился ещё один ребёнок.       Мужчина скрылся за дверью и отправился заводить машину, а Юнь по привычке залез на подоконник. Внимательно он проследил, как человек сел в машину и медленно отъехал от дома, и после этого он потянулся, зевая, и прислушался. Дома было тихо, и невольно создавалось впечатление, что что-то случилось.       Син Цю не спалось от слова совсем. Ещё с вечера он залез в кровать, чувствуя, в груди всё сильнее и сильнее болит и зудит. Осознание потери уже давно пришло к нему, и он понимал, что больше никогда не увидит Чунь Юня, но внутри словно была какая-то надежда, что однажды – однажды это всё окажется лишь страшным затянувшимся сном. До влюблённого сердца не желала доходить правда, жестокая и беспощадная, и парень предпочитал запираться в своей комнате среди книг, чтобы не замечать её.       Это было слишком больно. Он думал, что, когда он смирится с ней – боль его убьёт. Зарывшись в одеяло, он вслушивался в тихие шумы с улицы. Ему не хотелось выходить, не хотелось говорить с отцом – мысленно он извинился перед ним и надеялся, что к вечеру почувствует себя лучше, – не хотелось что-либо делать, не хотелось есть, не хотелось читать новые романы. Медленно Син Цю погружался в отчаяние и омут вязкой апатии, и хоть он понимал, что так не может продолжаться долго, но в этих чувствах увязал всё глубже и глубже.       Тишину дома потревожил скрежет по пластику, и парень поднял голову к его источнику. На подоконнике, со стороны улицы находился Юнь: зацепившись когтями за край открытой форточки, он задними лапами бил по стеклу, понемногу подтягиваясь. Син Цю безразлично наблюдал за его попытками пробраться к нему, не двигаясь на кровати. Юнь всё-таки смог вскарабкаться на оконную раму, после чего лёгким длинным прыжком приземлился к изголовью кровати парня. С тихими короткими мявками он приблизился к его лицу и ткнулся мокрым холодным носом ему в щёку. Пронзительно-голубые глаза смотрели ему словно в душу, и Син Цю не выдержал. Внутри будто что-то сорвало единственный клапан, сдерживающий его истинные эмоции.       Слёзы резко хлынули по щекам, перед глазами всё поплыло, и парень сжал в ладонях одеяло, закусив губу. Больно, чертовски больно, только не физически, а убрать эту боль не получается.       Вытянув руку из- под одеяла, парень притянул к себе котёнка. Тот не сопротивлялся, позволяя затащить себя под одеяло, и лишь лёг ему под бок, прижимаясь к телу. Белоснежный комок начал громко мерно мурлыкать, вибрируя, в длинные рукава пижамы мягко вцепились когти, перебирая. Син Цю читал о таком когда-то давно: «молочный шаг», и это вовсе не желание кота причинить человеку боль. Как раз наоборот – это может быть жест помощи, показатель чувства безопасности, способ релакса. Он уже и не помнил все возможные причины такого поведения, но это было мило.       – Знаешь, – по щекам текли слёзы, которые Син Цю даже не замечал и лишь прижимал кота к себе, словно мягкую игрушку, которая способна успокоить. Кот, словно понимая его слова, поднял мордочку к его лицу. – Если бы Чунь Юнь был котом – он был бы тобой. Вы… так похожи.       К горлу подступили рыдания, и парень закрыл глаза, жмурясь. Сколько он уже плакал, вспоминая улыбчивое родное лицо – и как невыносимо было, стоило в памяти всплыть его побелевшее лицо с яркими синими синяками под глазами и фиолетовыми губами. Как его тело, остывшее в воде, неестественно двигалось, когда его поднимали и перетаскивали, как тёмным пятном в голубых волосах была заметна дыра на затылке, а рядом – сгустки свернувшейся крови, которые не тронуло морским течением.       Было больно осознавать, что он больше никогда ему не улыбнётся, не будет напряжённо хмурить брови, слушая очередную умную фразу из книги, не будет с довольным лицом уплетать мороженое и не начнёт чихать и возмущаться, когда Син Цю в очередной раз подсунет ему острый перец в еду. Больше нельзя затащить его к себе в комнату, чтобы включить очередной серый фильм и целоваться на его середине, слушать его истории о призраках и легенды, вместе читать комиксы, возиться с Ци Ци и таскать обеды отцу на работу. Все вещи Чунь Юня были спрятаны с его глаз беспокоящимся Баше, но нельзя спрятать абсолютно всё. Буквально каждый сантиметр дома напоминал о нём, и от этого не скрыться.       Юнь снова ткнулся носом ему в щёку, остановив одну слезу, после чего засунул лапу под подушку и стал что-то выцарапывать. Син Цю шмыгнул, наблюдая за ним из-за водной пелены, поэтому не заметил, как его щеки коснулось что-то металлическое и холодное. Котёнок держал в зубах небольшую подвеску – шарик из янтаря, закованный в витиеватый узор из металла и висевший на шнурке. По длине она была не короче серёжки Син Цю, но не подходила для ношения на ухе.       – Это… – парень снова шмыгнул носом, дрожащей рукой забирая украшение. Юнь тут же начал мурчать и тереться об его руки, словно успокаивая.       Син Цю вспомнил этот кулон. Давным-давно его подарил ему Чунь Юнь взамен на тот, что подарил ему он сам. Яркий янтарь всегда слепил взгляд, особенно на солнце, и Чунь Юнь сказал, что это спасает от злых сил и духов. Подарок был незамысловатым и простым – как сам парень, – но Син Цю дорожил им и держал всегда под подушкой. Наверное, именно поэтому Баше не нашёл его и не спрятал к другим вещам.       Яркий жёлтый свет отразился от света и ударил по глазам тёплым лучом, заставляя прищуриться. Парень прижал к груди подвеску, смотря на кота. Тот сидел под одеялом рядом с ним и очень внимательно наблюдал за его лицом, будто пытался считать его реакцию.       Чёрт.       – Ты знал, что она там?.. – парень другой рукой притянул к лицу питомца и зарылся лицом ему в шерсть, плача с новой силой. Он не может больше сказать, что он справится – это невыносимо. – Я… Я так скучаю по нему. Чунь Юнь, прости меня, прошу.       Котёнок, громко мурча, стал успокаивающе вылизывать ему щеку, мокрую от слёз. Он всё понимал.

***

      – Син Цю, ты дома? – в дом ворвался взъерошенный Баше, сбрасывая под порогом сумку с документами. Он не ответил на три его звонка на перерыве, и мужчина тут же сорвался домой. В голову закрадывались самые страшные мысли, и никто в корпорации не смел и не смог его удержать на месте – пришлось отменить ближайшие встречи и выслушать несколько нелестных реплик от отца, которому такой расклад дел не нравился. Баше было всё равно: если выбирать между престижной работой и здоровьем сына, то он с радостью подпишет договор об увольнении. Зато он будет рядом с тем, кому нужна его поддержка и участие.       Телефон парня молчал ещё четыре раза, пока Баше, обгоняя машины и проскакивая на красный, нёсся домой. Сердце колотилось, как безумное – хоть бы успеть, хоть бы с Син Цю всё было нормально, хоть бы…       Он уже видел, как Беннет не справился с утратой. Он не хотел приехать к дому и увидеть ту же картину, только со своим сыном. Только не он.       В квартире было тихо – слишком тихо. Мужчина снова набрал номер сына и широкими шагами поспешил к нему в комнату. Он не запирался никогда, но закрытая дверь всегда означала, что он занят и лучше его не беспокоить. В другое время Баше даже стучится, когда приходит что-то спросить. Но сейчас был другой случай.       Тихо, с опаской открыв дверь, он чуть ли не зажмурился, в ужасе ожидая увидеть труп сына на полу, и уже был наготове набрать скорую. Мелодия входящего вызова еле слышно доносилась из-за двери, но никто не спешил ответить – да и вообще не было никаких посторонних звуков. И это пугало больше всего.       Син Цю обнаружился у себя в постели. Баше, чуть дрожа от волнения, подошёл к нему и присел на корточки, вглядываясь. Очевидно, что он спал: грудь мерно вздымалась в такт тихому сопению, и он однозначно был жив. Но на ресницах дрожали недавние невысохшие слёзы, глаза опухли и покраснели, а под ними были серые круги от недосыпа и постоянных волнений. Одеяло сползло с плеч, но тёплая пижама неплохо грела. Парень то и дело жмурился от мягких солнечных лучей и, возможно, неприятных снов и прижимал к себе белоснежного кота. В его кулаке была зажата подвеска с янтарём, которую ему давным-давно подарил Чунь Юнь, и Баше раздосадовано подумал, что не всё нашёл и смог убрать подальше от впечатлительного сына.       Юнь мерно и тихо мурлыкал в объятиях парня, а рядом лежал телефон, на котором всё ещё был входящий вызов от «Отца». Сообразительный питомец положил лапу на динамик, чтобы блокировать громкие звуки и не дать им разбудить хозяина. Мужчина с облегчением улыбнулся.       – Охраняешь его спокойствие, да, Юнь?       Кот тихо мыркнул, и Баше сбросил звонок. Облегчение накатило волной, и всё напряжение куда-то ушло, оставляя после себя лишь умиротворение и лёгкую пустоту. Его сын жив – это уже было неплохо.       Поднявшись на ноги, он задёрнул штору, чтобы парень мог спокойно поспать, а затем сел рядом с кроватью на пол и осторожно взял его за сжатую в кулак руку. Его мальчику было невероятно больно, но он старался преодолеть это – хоть и не знал, как это сделать правильно. Баше тоже не знал, что нужно делать для этого, и сомневался, что даже Чжун Ли, перенёсший утрату любимого человека и сына, сможет дать им совет. Это слишком тяжёлая тема, и каждый должен справиться с этим, как только сможет. Они все люди, и все разные.       Они постараются пережить это.       Всё будет хорошо.