***
Она не знала своего имени, прошлого и осознавала ли себя когда-нибудь до этого момента. Какие-то базовые понятия легко, будто самопроизвольно возникали в ней, поэтому она решила считать, что уже когда-то была. Например, она знала, что ее окружает тьма и пустота. Если она могла отличить тьму и пустоту, то, вероятно, когда-то знала нечто иное. Опять же, что-то сейчас, какая-то отделившаяся от бездны часть сейчас пыталась себя объяснить. Значит она не всегда была ее частью. Иначе зачем было выходить из этого недвижимого потока? Осознав свой навык быть не частью тьмы и пустоты, она решилась на следующий шаг. Нужно было понять, что ее выдвинуло за границы этого всеобъемлющего и заставило себя осмыслять. Нужно было найти источник. Чтобы что? Первым, естественным как ее недавнее состояние до, порывом, было устранить раздражитель. Или сначала осмыслить его, а потом устранить. Она начинала входить во вкус. Осознавать и мыслить себя отдельным маленьким течением было хорошо или больно. Отлично, она знала, что существует хорошо или больно — это больше, чем. Чем когда? Раздражитель стал распадаться на части, все еще оставаясь единым Раздражителем. Она начинала понимать. Часть этого зова (зов, она подобрала понятие), сродни тому, чем она только что была. Оно было пустотой, тишиной и небытием, но будто противоположно. Оно запускало отдельные течения в стоячем потоке. Поток был бескраен и недвижим изнутри, но она была так часто здесь раньше, что понимала, почему поток — это подходящие понятие. И не очень подходящие. Она отметила, что понимает еще одно понятие — противоречие. Так вот, часть зова казалась естественной тут. Он иногда приходил, чтобы разволновать небытие, запустить по нему рябь. И Дух Божий носился над водою? Эту метафору она использовала много, она знает. Но была еще одна. Более простая, более новая для нее. Ее так естественно было представить. А еще она передавала беспокойную суть. Как… Как Птица. Птица летит и кричит над водой. Она будит скрытые потоки внутри потока, и они выбирают свое направление течения. Было еще что-то. Нечто тоскливое и знакомое. Оно вызывало отторжение и желание немедленно отозваться, открыть глаза. Солнце встало. Соня проснулась, чтобы ответить: — Я тебя ненавижу. Эля улыбнулась и взяла ее за руку: — Да, но это уже навсегда. Ночь седьмая.***
Денис стоял на опушке леса и, кажется, понимал, что такое стабильность — он снова не знал что чувствовать: — Охуеть. — Ага. Знаешь, Дениска, в чем прикол сказок? В них всегда говорится о тех, кто прошел путь. Но иногда Царевна-лягушка не возвращается из Навьего Царства. Иногда она забирает кого-то с собой. А какая разница, если даже при таком раскладе все заканчивается свадебкой?***
Одерек не спрашивал Сережу как это будет. Ну, раз тот придумал, то его не переубедить. А если его не переубедить, то нет смысла делать вид, что он не пойдет за ним, куда бы тот ни позвал. Может быть там все будет лучше? Для Одерека забывать и уходить на время было не в новинку, Ветру такое давалось просто каждое его новое лицо. Он мог бы прожить целую жизнь не осознавая себя, но всегда где-то было одно но. Это «но» всегда прекрасно знало кто они есть, смотрело однажды в его глаза всей своей бездной и Одерек вспоминал. Ради него не мог не вспомнить. Даже у вольного Ветра где-то есть якорь, к которому он прикован очень-очень длинной и неощутимой в полете, но цепью. Может быть единственным способом почувствовать хоть ненадолго полную свободу и было унести свой крест с собой? Самый любимый и тяжелый. Сережа хлопотливо носился по дому и собирал вещи. Он кидал в рюкзак вперемешку то чистые носки, то какие-то свои гениальные разработки, в которых Одерек ничего не смыслил. Зачем-то вырезал из рамы репродукцию какой-то известной картины и старательно скручивал в трубочку. — Когда мы уйдем отсюда, то сразу забудем. Я не знаю как долго Эля сможет ну… Подменять меня? Мертвым, с одной стороны, на боль и безумие насрать, а с другой — ну человек и есть человек. Думаю, что в какой-то момент мы просто поймем… Я не знаю как, может я резко вспомню, может мне приснится как я летаю в перышках над бесконечной водой. Да пофиг, не думаю, что произойдет что-то страшное! — Сережа всегда жутко тараторил, когда волновался. Одерек улыбался. Ему нравилось смотреть, как в человеческом хрупком теле проступали черты суетливой Птицы, способной взволновать воды бездны и заставить проступить через нее бытие. — Олеж, ты бы знал, что я для нас интересное придумал! Короче, мы сироты! Я буду гениальный, а ты просто красивый и в форме. Отслужишь в армии, потом… — Сереж, но я не хочу в армию… — Одерек, которому была противна идея того, что можно забрать жизнь через боль, во всю ширину ласковых глаз смотрел на свою прихуевшую любовь. — Давай… Ну хоть поваром! Ты будешь создавать свою компьютерную ересь, а я тебе готовить кебаб. Сережа улыбнулся нежно и зло. Это была его фирменная улыбочка: — А это тебе за все хорошее. Напомнить куда ты от меня сбежал в этот раз, пацифист обоссатый? И имя мы тебе это не оставим. Оно меня раздражает. Будешь как в детстве… Одерек хотел было посопротивляться, но понял, что просто по законам мироздания заведомо проиграл все споры: — Я люблю тебя. — Да, это мне нравится, это мы тоже оставим.***
Эля, все еще в свадебном наряде, провожала их до границы деревни. Сережа не захотел прощаться с Максом, а Кате-аве оставил длинное письмо с благодарностями и обещаниями вернуться. Он и не мог в итоге не вернуться к потоку. Максу, по чести говоря, он тоже оставил послание. На стене дома, брошенного в полном хаосе, было написано аккуратным круглым почерком «Иди нахуй, Макс. Люблю. И мент твой тоже пусть нахуй идет». Вокруг послания симпатично висела рама от репродукции, намекая, что тут не мелкое хулиганство с оскорблениями божеств и сотрудников полиции, а арт-объект. У тропинки на большую дорогу они остановились. Эля закрыла глаза и напоследок прислушалась к тишине в своей голове. Она знала, что прощается с ней до конца своего существования: — Давай. Я готова. — Вот так сразу и не скажешь, но мне правда жаль. Сережа взял Одерека за руку и прислонился лбом к Элиному лбу: -Ну, поиграем!***
— Олеееж, Олежа, ну признай, мы заблудились! — Нормально мы идем. Просто случайно свернули на деревню, сейчас развернемся к трассе и. — Олег, блять, там призрак! Давай, убей его! Олег устало потер щеку костяшками пальцев и с удивлением подумал, что ему очень-очень давно надо бы побриться: — Серый, ну не бывает призраков — это раз. Если это призрак, то я его точно не убью — это два. Олег бросил рюкзак на землю и крикнул: — Девушка! Девушка, вы, в белом! Как выйти на автобусную остановку? Мы туристы и немного того этого… Девушка в белом загадочно и грустно улыбнулась и указала пальцем в сторону шума проезжающих автомобилей. — Ну, стоило догадаться. Спасибо! Серый, пойдем, не сиди на земле, ну. Почки же застудишь.