***
«Не так и страшно, особенно если ради дела, — Дмитрий Алексеевич попытался расслабиться. — Даже и приятно местами». Расслабиться было не так уж и просто, если учесть, что последний его анальный секс по эту сторону ситуации случался лет пятнадцать назад. Неожиданно сильные для достаточно субтильного Олега руки оглаживали плечи и от души прищипывали за пухлые бока. Было даже странно, что зазнобой всех жизней у этого любителя похватать за телеса был совсем субтильный паренек. Член зашел на половину и пока не очень охотно продвигался дальше. Колени и локти уже саднило не меньше, чем возмущенную до самых глубин задницу, но лицом к лицу Дмитрию Алексеевичу так сразу было не очень приятно. Одереку хотелось побыстрее и пожестче, но он был понимающим: к возрасту и физическому состоянию своих любовников всегда относился с уважением. У юных он щадил нежное эго, а у зрелых — поясницу и колени. — Дмитрий Алексеевич, ну-ка возьмите себя в руки и расслабьте ягодицы. Вы мне так хуй сломаете жопным захватом, а за это Вам Сереженька печень выклюет! — обращаться на Вы к Дмитрию Алексеевичу стали уже в кровати. Видимо, Одерека это заводило, как и разница в комплекции. — Чем быстрее мы пройдем эту стадию, тем быстрее будет приятно. Дмитрий Алексеевич вздохнул, поглубже прогнулся и максимально расслабил все тело. Член одним скользящим движением вошёл полностью. Одерек протяжно застонал. Все-таки его любимым всегда были девственные девы, нетронутые юнцы да гетеросексуальные мужики, но не по тем причинам, что люди надумали. Дело было не в нарушении запрета и грехопадении, такое больше в духе Макса. Одерек был проще — ему нравилось когда узко и через усилие, вот и вся мистика. Дмитрию Алексеевичу нравилось, когда в заднице нет члена, но ещё больше нравилась полезная информация. Он за парочку интересных историй и менее моральные вещи, чем предоставление жопы древнему божеству делал, так что переживал исключительно по поводу цельности коленей. Одерек задвигался как в порнофильмах, где активный партнер будто сметану маслобойкой взбивает. Дмитрий Алексеевич закатил глаза — вот вроде ведь древний и мудрый этот Олежек, а все одно — модный понторез. Долго испытывать презрение к распутной божественной молодёжи мужчина не мог. По телу раскатывалась приятная истома, напоминая, что лучший массаж простаты все равно членом, что бы там ни говорили доктора. — Олежа, будь добр, вот так же продолжай, с нажимом левее… Одерек рассмеялся и чмокнул Дмитрия Алексеевича между лопаток. Люди были смешными и трогательными, когда оргазм им не просто давался. И это стоило того, чтобы иногда любить их телом в тело, а не поглощать стихией: — Да запросто. А Вы для меня постонете. Ну-ка, Дмитрий Алексеевич, кто тут папочка? Дмитрий Алексеевич призадумался, но осмыслять что-то под сопровождение энергичных толчков было не слишком просто: — Ну, судя по твоему желанию нагнуть и задоминировать мужика покрупнее и постарше, папочка в этой игре я? — Нет! — Одерек от души шлепнул по пухлой волосатой ягодице. — Не правильно понял! Я папочка… Дмитрий Алексеевич оперся щекой на подушку, чтобы не удерживать вес на одной руке, потянулся к своему члену и несколько раз провёл рукой. Стояло крепко и, похоже, давно. — Нет, юноша, я так не думаю… — дыхание на несколько секунд сбилось и слышны были только ритмичные шлепки. Но Дмитрий Алексеевич не был бы собой, если бы не взял себя в руки и не продолжил нудеть, рискуя целостностью задницы. — Уважительное обращение… ахха… Подчëркнутая иерархичность — имя и отчество. Тут, очевидно, я папочка… Почему ты хочешь трахнуть папочку, Олеж? Может поговорим? Одерек впервые ощутил желание собственноручно придушить любовника. Буквально убить суку. Это было… свежо и возбуждающе! Он взял Дмитрия Алексеевича за короткие волосы и потянул голову на себя, но, опять же, со всем уважением к прогрессирующему шейному остеохондрозу: — Сейчас ты замолкаешь и мы дружно кончаем? — Любой каприз за вашу информацию!***
Из всех хитровыебанных воплощенных принципов мироустройства Одерек Дмитрию Алексеевичу был симпатичнее всего. Он был простой, понятный, его функционал полностью объяснял все причуды характера. А еще он единственный здесь не любил сложных игр, где нужно было изворачиваться и юлить. Одерек знал только одну валюту, один вид спорта и единственную абсолютную ценность (тут он делал неожиданный разворот от секса к своей безмерной и чистой, но болезненной любви). Ленивый, но важный постельный разговор происходил уже под утро. — Значит, свадьба. Я не совсем понимаю зачем… Хозяину, предположим, понятно. Ему бы только хиханьки да хаханьки. Чтобы узор повествования красиво ложился. Ноль лет твоему коллеге, Олеж, буквально ноль лет! Но зачем это Птице? Эля у него уже есть. Одерек разнежено потянулся и пожал плечами: — Да не сказать, чтобы прямо надо. Просто у Серëженьки нежное сердечко. Он не хочет, чтобы Эля страдала одна. — Ну да, отнять жизнь, чтобы в конце истории была свадебка — решение исключительно нежного сердечка. — У Дмитрия Алексеевича разыгралась мигрень. Вся эта история была такой грустной и обидной. Гораздо в большей степени, чем все предыдущие. Раньше-то выбор был у каждого, да и хотя бы призрачный шанс сыграть свою партию. В этой истории разыгрывали жертву — отвратительно. — У Сереженьки миром правит любовь, а не закон. Никаких вам шахмат, сплошное гадание на ромашке. — Разве это нормально? — Это не нормально, это — прекрасно. Ты поспи пока есть возможность. Ночью тебе быть посаженным отцом. Такая ответственность! — Хуественность! Одерек тихо и мягко засмеялся в бороду: — Не ругайся, ты же филолог и педагог! — Не влюбляйся на целую вечность, ты же буквально сексом работаешь в этом мире! Какая любовь? Одерек поднял руки вверх, мол, сдаюсь-сдаюсь, умный злой дед, матюгайся сколько хочешь. Дмитрий Алексеевич натянул на голову подушку, пытаясь спастись от назойливых солнечных лучей и действительно немного поспать. Ночь шестая