Поиграй и отдай

***

       Эля не могла заснуть. Немузыкально пели третьи петухи, солнышко любопытно заглядывало в комнату через неплотно задернутые занавески. На душе было погано до злых слез.        В общем и целом Эля всегда знала, что как человек она тот ещё камешек под залупой: болезненная, неуместная, но у небольшой группы извращённых в своих пристрастиях людей вызывающая познавательный интерес. Что тихая умная Сонечка попадает в эту категорию извращенцев-любителей Эля отказывалась верить достаточно долго.       Эля была на втором курсе пятилетнего бакалавриата (вечное проклятие пед.направления любой специализации), когда старая соседка-выпускница съехала, а к ней в комнату подселилась совсем ещё нежная девочка, почти ребенок с невыразимо ясными глазами. Первый день своей жизни в общежитии Сонечка лежала на узкой кровати и смотрела в потолок. Она, очевидно, понятия не имела как жить жизнь, пока не начались занятия. — Привет, я Эля. — Привет. — Привет. — Ага. Повисло не то чтобы неловкое, но какое с трудом разрушимое молчание. — Откуда ты? — Эля решила не сдавать позиций, бог знает сколько ещё ей жить с этим унылым недоразумением. — Питер. — А зачем нужно было переезжать из Питера? Там же своя филологическая школа — мощь. Соня впервые разулыбалась и стала совсем лучезарная: — Я сбегала. От отца. Эля удовлетворённо кивнула. Вот она — точка пересечения, отсюда можно копать в сторону нормального общения: — Дай угадаю. Он хотел тебе нормального образования, а не того, после которого будешь очень интеллигентным начитанным бомжом, но глас призвания оказался громче здравого смысла и… — Ой, нет. Отец хотел, чтобы я поступила на филологический. Говорил, что это лучший современный аналог домашнего обучения для девиц. Мол, выпущусь — буду готовая образованная невеста. Просто… Я не хочу быть умной женой, я пока не знаю как хочу. Наверное просто читать книжки и чтоб меня не трогали… — Соня не договорила. Она, казалось, жутко смутилась своей внезапной откровенности и словоохотливости. — Отец ведь не плохой человек, просто религиозный очень.       Эля усмехнулась. Судьба любила смешные неудобные шутки, в этом она походила на ее пиздюка Дениску, одногруппника, бесконечно стреляющего у нее сигареты и глазками в симпатичных преподов и аспирантиков.        Считать Соню трепетным ребенком или того же Дениску и остальных одногруппников пиздюками Эля чувствовала за собой все права. Среди вчерашних школьников она в прошлом году была единственной двадцатилетней абитуриенткой. И если с одногруппниками особо эта небольшая разница не чувствовалась, то с Соней почему-то казалась очень весомой (прогноз погоды: на улице минус 3, ощущается как минус дохуя). — Сестра по несчастью, считай. Я тоже сбежала от отца. Только вот он совсем уж говно-человек. Считал, что бабе для замужества нужно приданое и влагалище нетронутое, а не образование. Даже жениха мне нашел какого-то очень подходящего. Потому и не сразу после школы замуж спихнул, считал, что если уж я породистая сучка, то мужика надо тоже не последнего. — И как ты сбежала? — Ну так отец очень промахнулся, дав мне лишний год свободы. Я за это время познакомилась с женщиной в интернете, влюбилась, уехала втихую к ней. Потом ещё год работала в Москве, снимала с любимой квартирку убитую и считала себя очень счастливой. А потом заскучала. Юношеская влюбленность вообще до первого зевка. — Эля улыбнулась. Все-таки в этой большой многонациональной и многокультурной стране два человека всегда найдут этот внутренний и общедоступный язык, на котором сближение даётся куда проще, чем на языке общих хобби и убеждений — это язык болезненных травм и недозализанных душевных ран.       Соня смотрела на нее с восхищением. Как, наверное, смотрела бы на ожившую героиню какого-нибудь романа Жорж Санд. Кто его знает, может с этого восхищенного взгляда все и началось.       Если Эля с раннего детства про себя все знала (с момента, когда увидела у одной из своих подружек из русской семьи куклу Барби — взглянула в пластиковые сиськи как в бездну — и пропала), то с Соней было как-то неоднозначно. Ей в детстве и юности нравились женственные, андрогинного типа мужчины. На филфаке таких водилось какое-то количество, полюбоваться хватало, а заводить отношения и спать с кем-то Соне не позволяли внутренние стены, с заботливым фанатизмом воздвигнутые православной до страшного семьёй. Для глубокой эмоциональной связи ей хватало Эли. Та была заботливая, в чем-то ласково-подавляющая и воспринималась как прекрасная лайтовая версия семьи, связи с которой были слишком резко порваны. Три года Соня жила по принципу «мне нравится все, что нравится тебе», делала значительные академические успехи, даже завела несколько хороших знакомых.       А потом настало то, что рано или поздно все равно настает: пиздец. Эля стала отдаляться, не приходила ночевать в общагу, была возмутительно радостной и увлеченной этой жизнью. Забегая в комнату чтобы переодеться и опять куда-то свалить, она сгребала Соню в охапку, целовала в макушку, спрашивала поела ли та и что нового нарыла в старых пыльных фолиантах. А потом уходила. И вот этого в Сонином идеальном мире не должно было быть. В ее идеальном мире была наука, плейлисты, составленные для нее Элей, фильмы, которые ей показывала Эля и, черт возьми, сама Эля. Элина личная жизнь туда не входила. Личная жизнь делила Элю надвое, оставляя Соне не самый большой кусок.        Самое забавное в их взаимоотношениях было то, что Соня казалась инертной ведомой единицей, но это если не умеешь смотреть. Эля храбрая, Эля яркая, но решительность — это про тех, кого ведут стальная воля, умение анализировать ситуацию и четкий план. Эля была вся про импульс, бычью кровь, приливающую к голове и заставляющую реагировать незамедлительно, но если адреналин не принимал за нее решение, то решение оставалось непринятым.        Решительной была Соня. Потому что у нее была ошибка, данные об этой ошибке в системе, навыки анализа и, как результат, готовое решение.        Когда Эля в очередной раз вернулась с пар, чтобы бросить вещи и убежать навстречу весне, солнцу и любви, Соня встала, сбросила халат, под которым было предусмотрительное ничего и спокойно, без грамма вызова сказала: — Если тебе нужна женщина для секса, можешь спать со мной. Не надо никуда уходить.       Эля забыла как думать и как говорить. От мучительной смерти ее спасло то, что дыхание инстинктивно, потому что если бы его нужно было контролировать, Эля бы не справилась. Но тут Соня ее поцеловала и Эля перестала справляться даже с инстинктивным дыханием. — Если ты хочешь, чтобы я не уходила и побыла с тобой, то не обязательно вот так. Можно было просто сказать, я бы осталась. — Останься.        Эля начала понемногу засыпать. Но блаженная темнота не пришла. Пришли отрывистые сны-воспоминания. Вот они идут втроём по ночной неосвещенной деревенской улочке и неловко молчат. Вот Денис останавливается, в ужасе смотрит в ночную тьму и начинает неистово, почти истерически ржать. Эля почти убеждается, что он зачем-то покрывает Макса, а тот и правда пытался Дениса без спроса в рот выебать, иначе что с Денисом не так? Явно же последствия пережитого стресса. Тот продолжает ржать, показывает на себя рукой, но сказать словами через рот все ещё не может. Неожиданно к нему присоединяется Соня. И тут Эля замечает. На Денисе только трусы, которые он натянул после бани, резиновые тапочки, перепачканные в жирной черной земле и дурацкая искусственная шуба. Выглядит нелепо и, почему-то, объективно горячо. — Утром верну. И штаны свои заберу, а то ну пиздец же. — Если ты опять к нему пойдешь, то тебя там точно поимеют. — Эля, успокойся, значит так надо. Иногда люди хотят заняться сексом и не устраивают из этого трагедию. Просто занимаются сексом. — Соня сказала и, кажется, сразу поняла, что сказала не то и не к месту. Но Эля была уже всё: — Откуда знаешь, в книжке прочитала? Денис подорвался и побежал в дом. Не то чтобы он был ссыклом, но как и любой человек, выросший в бесконечно разводящейся, но никогда не разведенной до конца семье, подобных сцен он боялся до усрачки.        Дальше был только туман в сознании. Вот они заходят на веранду. Вот перекрикиваются упреками. Вот Денис хватается за голову и выбегает обратно на улицу. Кажется, заходит Дмитрий Алексеевич и пытается их успокоить. Кажется, она кричит Соне, что ей ее подачки сексуального характера не нужны, что ее, Сонин, страх поднять жопу и выйти из комнаты, чтобы кого-то себе найти — так себе основа для отношений. Кажется, Соня плачет и убегает. Но, ей на замену, наконец-то приходит долгожданная темнота.