Милый маленький мальчишка

      Немного передохнув, мы аккуратно сложили все бумажки обратно в ящик и водрузили на полку шкафа. Я взяла со стола ручку и свой розовый блокнот, удобно устроившись на кровати, продолжила оставлять в нём некоторые заметки для книги, которая никогда не будет закончена. Брат смущённо сидел рядом со мной. Он не любил, когда я писала в его присутствии.       — Насть, я не рок-звезда, чтобы ты в прямом эфире расписывала мою биографию. В ней нет ничего интересного, — нахмурившись, пробурчал Миша.       — Конечно, не рок-звезда, ты — круче! — обернув руки вокруг шеи брата, поцеловала его в щёку, после быстро возвращаясь к блокноту. Так я могла записать несколько предложений, отвлекая бдительность Миши. Его порозовевшие щёки позже заставили меня улыбаться и не отводить с него взгляд.       Я всё ещё не могла до конца понять, как именно брат относился к моей идее написать о нём книгу. Первое время он говорил, что я занимаюсь какой-то ерундой и пишу, как будто личный дневник, но не про себя — это мне быстро надоест, я перейду к чему-нибудь более художественному, а этот блокнот заброшу. Но его слова только побуждали меня чаще и подробнее записывать все мелкие детали его жизни.       Каждый раз, когда Миша видел меня записывающей что-то в блокнот, всё дольше вглядывался в розовую обложку с лошадьми, потом что-то бурчал себе под нос и уходил. Однажды я перечитывала свои записи, когда мы завтракали, отчего он раньше обычного встал из-за стола и ушёл на обследование, со словами «эта книжка тебе живого брата заменит». После того случая я старалась всегда обращать на него внимание во время работы над черновиками.       Я закончила описывать прошедшее пыльное утро, а до вечера оставалось ещё много времени.       — Больше не планирую сегодня что-то писать, — я нарочито громко захлопнула блокнот, привлекая внимание Миши. — Впереди целый день, поэтому предлагаю продолжить уборку.       — Что? — обернулся брат, приподнимая бровь. В уголках его глаз и на лбу проступили морщинки. Казалось, будто он взаправду злился, но я находила это выражение лица забавным. — Тебе не хватило стихов?       — Хорошо, я сделаю это без тебя — отдыхай.       — Нет! — резко возразил он.       Если бы я могла мысленно потирать ладони, то сейчас делала бы именно это. Я не могла упустить остаток свободного дня, не проведя его с братом. Любая его эмоция доставляла мне необычайную радость, будто я распаковывала подарки на Новый год. А Миша не мог допустить, чтобы я нашла ещё что-то похожее на стихи без него, поэтому у него не было выбора, кроме как помогать мне. К тому же, ему давно были разрешены лёгкие физические нагрузки, даже шли на пользу.       — Нам стоило бы заменить эту детскую кровать. Мне больно смотреть на тебя по утрам, — с сожалением сказала я. — Купим новую и удобную, а эту можно куда-нибудь сдать.       — Куда, например? — удивился Миша, не опуская бровь. — Эта рухлядь может пригодиться только на свалке.       — Зануда, — когда Наташа называла меня так, я даже немного вздрагивала. Конечно, мне никогда не достичь её уровня отпускать словечки, но вдруг это сработает.       — Ладно, наверное, ты права, — смирился брат, ответив спокойнее. — Но не в том, что я зануда.       — Ты самый лучший зануда! — хихикнула я. — Но сначала тебе надо передвинуть стеллаж, чтобы новая кровать уместилась.       Миша ещё долго ворчал, освобождая широкие дубовые полки, окрашенные в белый цвет, от своих любимых комиксов, кукол, с которыми я играла в детстве, компакт-дисков, которые лежали нетронутыми пару лет, и другой всячины с достаточным слоем пыли. Все эти в некотором роде антикварные штуки засы́пали пол комнаты и немного кровать, пока я продолжала исписывать блокнот. Ведь герой моей книги начал выполнять очень важную миссию, исход которой поможет ему лучше высыпаться.       — А зачем сейчас этим заниматься, если мы даже не выбрали кровать? — удивился Миша, двумя руками опираясь о стену. Он уже значительно выдвинул стеллаж к центру комнаты и заметно устал — тяжёлое дыхание и покрасневшее лицо подтверждали это.       — Ну раз ты уже начал!       — Эта громадина очень тяжёлая, — выдохнул он. — И куда толкать?       — В другую комнату, логично, — кратко пояснила я, казалось, явную истину.       — Что?! Нет, даже не уговаривай! — Миша выглядел испуганным. — Ты же знаешь, я не могу долго там находиться.       — Тогда передвинь быстро, — я подошла к взмокшему от пота брату и пригладила его влажные волосы, прилипшие ко лбу. — Неужели ты до сих пор боишься? Уже прошли годы, а ты как маленький.       — Нет. Но будь рядом, — он тревожно посмотрел на меня, не прекращая тяжело дышать.       Однажды я уже слышала эту фразу.       Может, зря я это всё затеяла. По виду Миши нельзя было сказать, что перестановка стеллажа походила на лёгкие физические нагрузки. Но он сделал уже достаточно много, поэтому отступать на полпути было поздно. Я пыталась помочь, но конструкция была настолько тяжёлой, что у меня не получилось сдвинуть её ни на миллиметр, даже приложив все свои усилия.       — Не могу, — Миша сел на пол, почти задыхаясь, откинулся к боковой стороне стеллажа, когда тот практически закрыл собой проход в спальню. — Больно!       Я кинулась к брату. Он весь сжался, зажмурил глаза, поджимая ноги к груди, положил на неё ладонь и тихо стонал.       Опасаясь, что Миша сидя на полу в комнате вспомнит тот день, когда я попала в него мешком с ботинками, я заставила его толкать огромный стеллаж через всю квартиру. Сейчас я видела то же самое, что и шесть лет назад, только страшнее.       — Таблетки… красные…       Шёпотом брат выдавил из себя только два слова, которые ошарашили меня сильнее самого фантастического романа. Я поняла просьбу и тут же подбежала к столу с компьютером, в ящике которого уже на протяжение четырёх лет можно было найти маленькую прозрачную коробочку с двумя видами таблеток — синей и красной. Синие Миша принимал регулярно, для профилактики. А вот красные предназначались для особых ситуаций, когда боль могла внезапно вернуться, при обострении. Последний раз брат пил их после того, как выписался из больницы…       Я схватила коробочку и недопитую чашку чая, вернулась к Мише и, придерживая его голову, помогла выпить лекарство. Он сам практически не держал в руке ни таблетку, ни чай. Его лицо стремительно побледнело, походило на то, что он был тяжело болен уже долгое время.       Брат продолжал протяжно стонать чуть тише прежнего, не открывая глаза, в ожидании действия таблетки. Мне казалось, сейчас он выглядел хуже, чем в отделении кардиологии, когда я впервые увидела его на больничной койке. Я взяла его тёплую влажную ладонь, чувствовала её бешеную пульсацию, будто под кожей бесчисленные войска бежали в атаку, сотрясая землю под своими сапогами.       — Ты же напишешь об этом в своей книге? — Миша спросил всё также еле слышно, поворачиваясь ко мне. — Напиши… пожалуйста…       Я не ответила, сильнее сжимая его руку, чтобы чувствовать и без того явное сердцебиение. Постепенно оно возвращалось к норме, на душе у меня становилось спокойнее. Когда брат слабо согнул свои пальцы в ответ и посмотрел на меня яснее, медленно открывая глаза, я без раздумий помогла ему подняться через некоторое время. И перебросила его руку через своё плечо, позволяя опереться, проводила к кровати в спальню.       Комната родителей была намного больше и просторнее, чем наша. Бо́льшую её часть занимала высокая кровать, застеленная белоснежным одеялом с такими же пышными подушками. По двум её сторонам расположились светлые тумбочки. Напротив, у другой стены стоял старый бабушкин комод с множеством ящиков, которым мама охотно пользовалась, с широким зеркалом по всей длине поверхности. Справа от кровати, ближе к двери, на узком журнальном столике был телевизор, который так любил смотреть папа. Спальня могла бы отлично затеряться на фоне какого-нибудь заснеженного поля. Выделялся только небольшой серый деревянный шкаф с высеченными на дверцах узорами.       Брат говорил, что не хочет оставаться в спальне по ночам, но в последнее время совсем редко заходил сюда. Здесь он попрощался с родителями и не смог поехать на кладбище из-за первого послебольничного обследования. Тогда я была с ним…       — Прошу, будь рядом, — Миша стоял передо мной в костюме со своего школьного выпускного. За ним на кровати лежали родители, окружённые шёлковыми полотнами. Вокруг них беспокойно ходили несколько родственников в чёрных одеждах. — Им мы уже не сможем помочь.       Я согласилась поехать с братом в больницу. Мы провели там почти весь день. Когда вернулись домой, кровать была идеально застелена. Всю ночь мы сидели вместе на нашей детской кроватке и уснули от усталости только под утро.       Сейчас Миша лежал на том же месте, где в последний раз видел родителей, смотря на меня полуоткрытыми глазами, не отпуская руку.       — Это всё? — на его бледном лице выделялись лишь чёрные, как угли, зрачки. Брат не отрываясь смотрел на меня, кряхтел и стонал, его взгляд был пугающе неясным. — Они лежали здесь. А теперь здесь лежу я… Почему мы не пошли в нашу комнату? Я не хочу, чтобы так… Не уходи…       Он крепче сжал мою руку, потянув к себе, но я отпустила его и прибежала в нашу детскую за ручкой и блокнотом. Вернувшись в спальню, села на край кровати, ближе к брату. Он смотрел на меня всё также, кончиками пальцев касаясь моего плеча и явно заметил, что я принесла с собой, но был слаб, чтобы возразить.       Я подумала, что «если действительно достойна написать свою книгу, а этот последний блокнот так ценен для меня и помогает с каждым днём стать ближе к мечте, то пусть он поможет мне и сейчас».       «Когда самый храбрый рыцарь в королевстве был ранен из-за неосторожности прекрасной принцессы и без движенья угасал в её покоях, юная леди напоила его эликсиром целебным, пробуждающим храброго рыцаря…»       Сегодня розовый блокнот впервые запечатал на своих страницах то, что я ещё не видела сама. Дописав несколько строчек, я положила его на тумбочку и легла рядом с Мишей, крепко обнимая засыпающего мальчишку.