Save me

Все казалось Грегу неуместным – немного душный зал, в котором тихо переговаривались незнакомые люди, его дурацкий, но единственный в гардеробе галстук и вообще сама ситуация. Оправдывая себя тем, что это первое и последнее свидание, и он пошел на него ради собственных целей, Хаус невольно вспомнил слова друга - ироничные, с легкой насмешкой, но во многом правдивые. Вспомнил он и свое, так не похожее на него, стремление быть галантным. Сам не зная зачем, он подарил розу – нежный белый цветок, осторожно приколотый Кэмерон к платью, казался теперь откровенным убожеством, что бы ни говорил Уилсон. Но Эллисон ответила вполне принятым в таких случаях, но резанувшим слух Хауса, комплиментом. С каждой минутой, проведенной в ресторане, вечер становился все более неправильным. Хаус сосредоточил свой взгляд на «шантажистке», пытаясь разобраться, что творится в ее хорошенькой головке. Она смутилась, но, быстро совладав с собой, не отвела глаз. Впрочем, мелькнувшее на лице Кэмерон сомнение подсказало ему – она тоже очень хотела бы знать, о чем именно он сейчас думает. Кэмерон коснулась кончиками пальцев тонких лепестков, пытаясь справиться с волнением, и улыбнулась. Искренне, тепло, по-особенному, как в последнее время улыбалась только ему. Это свидание… Она ждала его с замиранием сердца и вопреки здравому смыслу верила в то, что из этого может что-то получиться. Только бы достучаться до него, найти брешь в этой казавшейся непроницаемой броне. Вчера, когда он согласился, ей показалось, что у нее есть шанс. Крохотный, призрачный, но есть. Но сейчас, встречаясь с ним взглядом, Эллисон ощущала легкие волны паники. Пока еще слабые и отдаленные, но заставляющие подрагивать пальцы, державшие меню. - Красивые сережки. Растерявшись на мгновение, Кэмерон убрала волосы назад и прикоснулась к украшению. Комплимент помог вернуть едва не утраченную уверенность – слова, непривычные для Хауса, но соответствующие ситуации, делали свидание чуть реальнее. Поблагодарив, Эллисон вернулась к изучению блюд, пытаясь одновременно скрыть облегчение и собраться с духом, но следующая фраза Хауса заставила ее хрупкое равновесие разлететься вдребезги. - Красивые туфли. Удобные? – столь явная фальшь задела Кэмерон. Всего лишь попытка поддержать разговор, а может, подчеркнуть нелепость ситуации. Дешевая пародия, не более. Вот как он это видел. Нет Кэмерон и Хауса, просто двое, случайно оказавшиеся вечером в ресторане и старательно изображающие свидание. - Будьте собой, - опрометчиво попросила Эллисон. – Я не жду другого, - ложь, которую она сама еще не вполне осознала. Конечно, она ждала чего-то большего – не романтики, но попытки хоть немного приоткрыться друг другу. - Мы в ресторане, мы нарядились, мы едим… - она надеялась услышать что-то менее «хаусовское», но он лишь подтвердил ее опасения: - Если не разговор ни о чем, тогда что? Кэмерон молчала, не найдя нужных слов. Вернувшись к изучению списка блюд, но не в силах на нем сосредоточиться, она пыталась придумать верные слова, чтобы изменить намеченный Хаусом сценарий и не потратить вечер впустую. Он ведь тоже был не в своей тарелке – Кэмерон это чувствовала. Хаус осмотрелся по сторонам, словно в поисках подсказки. Все происходящее было как-то неверно. Эта девочка, доктор из его отдела, самоотверженная, в чем-то наивная и с такой трогательной улыбкой - хотя он не признался бы в этом даже под пытками, не должна выбивать почву у него из-под ног. Происходящее напоминало закравшуюся в уравнении ошибку. Исходные данные вроде бы ясны, условия задачи – тоже. И только два неизвестных - оба не такие, какими хотят казаться, какими должны быть. И если Грег делал это осознанно, то Кэмерон… Она действительно верила в то, что заинтересована в нем. И это заблуждение становилось все опаснее для них обоих. Он и сам не до конца понимал почему так. Просто нервничал, когда она была так близко, когда взволнованно вздыхала или опускала глаза, не выдерживая его взгляда. Когда раз за разом пыталась копнуть поглубже, узнать «настоящего» Хауса. И вот очередная попытка доказать свою правоту. Она вспоминает старика Фрейда и озабоченного восьмиклассника, пытается подвести научную базу под свои подозрения, зная, что другое на него просто не действует. Но и здесь она просчиталась – сексуальные комплексы старого венца его сейчас волнуют мало, и уж точно меньше ее почему-то сбивающей с толку самоуверенности. - Если я отношусь к тебе как к мусору, значит, ты мне действительно нравишься, - он всегда был сторонником ампутации, если дело могло дойти до гангрены. А тут, судя по всему, был именно такой случай: она смущается, но ненадолго, и вновь смотрит на него своими ясными глазами, находит, что возразить. Похоже, у нее на все есть ответ. Значит, придется действовать жестче. Возможно – обидеть сильнее, глубже, чем обычно. Чем хотелось бы. Но лучше сейчас, пока ее заблуждения не зашли слишком далеко. Пока не навредили ей. И не поколебали его уверенность… В чем? Он и сам не знает. Просто чувствует – этот фарс нужно прекратить. И чем скорее, тем лучше. Он хмыкнул: - То есть, что бы я ни делал, ты не поверишь, что ты мне не нравишься? – ему казалось, что сделать намек менее прозрачным просто невозможно. Но, вопреки его ожиданиям, Кэмерон в очередной раз продемонстрировала чудеса своей уже хорошо знакомой ему упертости и искренне улыбнулась. - Извините, но нет, - улыбка стала более напряженной, она чуть склонилась вперед, не разрывая зрительного контакта, и снова заговорила: - У меня есть один вечер, один шанс. И я не хочу тратить время на разговоры о вашем любимом вине и нелюбимых фильмах. Я хочу знать, что вы чувствуете, - она качнула головой, пытаясь справиться с волнением, – ко мне. Хаус ненадолго отвел взгляд, чуть поджав губы, и вновь посмотрел на девушку - серьезно, без намека на сарказм и ехидство. Кэмерон стало не по себе. Хаус знал, что именно должен сказать, но это оказалось сложнее, чем он представлял. Нравилось ли ему причинять людям боль правдой, которую он узнавал легче и быстрее других? Нет. Просто не видел причин скрывать. Но здесь причины были. Хаусу, что случалось с ним крайне редко, было не наплевать на то, как сильно ранят Кэмерон его слова. Его правда. А еще… смутная тень сомнений скрывалась где-то внутри и выбивала Грегори из привычной колеи. «Пяти лет жалости к самому себе, наверное, достаточно, - как-то некстати пронеслось в голове. – Прими во внимание, что Кэмерон, возможно, единственная женщина, которая вообще сможет тебя выносить». Кадди и ее анализ его личности. Об этом можно было написать книгу. Эта женщина не могла не искать скрытых мотивов его слов и поступков, при этом иногда заглядывая глубже, чем хотелось бы. Но в этот раз «великая прорицательница» ошиблась. Или нет? «Надень небесно-голубую рубашку, в ней ты выглядишь почти милым». Она иронизировала, потому что прекрасно понимала - он не может быть милым. Не потому, что глубоко внутри скрывает свою тонко чувствующую душу, а потому что его душа зачерствела слишком давно, чтобы об этом помнить и считать хоть сколько-то важным. И Кэмерон не захочет узнать об этом, как бы не храбрилась и не убеждала себя и всех вокруг в своих чувствах. Стоит ей узнать его чуточку лучше, увидеть его ущербность, все встанет на свои места. Он не нуждается в спасении. Допускал ли он возможность этих отношений хотя бы мысленно? На самом деле, сейчас это было не важно. Потому что Кэмерон ошиблась. Дело было не в его чувствах, а в ней самой. Когда Хаус заговорил, его тон был удивительно спокоен и даже мягок, словно он хотел сделать слова не такими обидными: - Ты живешь фантазиями, считаешь, что можешь исправить все несовершенное. Поэтому ты вышла за умирающего от рака. - Сердце Эллисон болезненно сжалось, не столько от пережитого горя, сколько от безапелляционности, с которой он говорил, словно имел твердое намерение не оставить ей даже крохотной надежды. – Ты не любишь, ты нуждаешься. И теперь, когда твой муж умер, ты ищешь новый объект для милосердия. Вот почему ты здесь, со мной. Я вдвое старше тебя, я не красив и не очарователен, меня даже приятным не назовешь, - внутри что-то кольнуло, но Хаус не собирался задумываться над этим или останавливаться. – Я именно то, что тебе нужно. Я ущербный. Это был даже не сарказм. И не попытка оттолкнуть ее любым способом. Просто сухие факты - этого всегда оказывалось достаточно. Нужно было что-то возразить, но не находилось слов. Эллисон понимала, что Хаус окончательно подвел черту, и теперь уже ничего не исправишь. Она не сводила с него внимательного взгляда, чувствуя, как внутри разливается горечь. От его слов, от собственных ощущений. Уверенная в собственной искренности, Кэмерон вдруг почувствовала себя пойманной с поличным. Это приводило в смятение, и трудно было собраться с мыслями, чтобы ответить – было слишком обидно, что он так о ней думает, и слишком больно от того, насколько правдивыми могли оказаться его слова. А вдруг она действительно подсознательно ищет калеку – пусть страдающего не физически, но душой? Как и многие женщины, Кэмерон верила, что немного тепла и любви смогут растопить любое сердце, поэтому стремилась спасать людей от боли, которая выпадала им по жизни, и от настоящих болезней. Но Хаус не был тем, кого нужно спасать. Она продолжала молчать, хотя следовало ответить. Ведь было же что-то еще - Кэмерон это чувствовала. Ей хотелось не только понять и помочь, но и просто быть рядом. Сердце так тревожно билось от кривящей его губы ухмылки, пронзительного взгляда, хрипловатого голоса - и было не так уж важно, какую именно гадость он в этот момент говорит. Уилсон попросил ее быть осторожнее, потому что тоже понимал это. Но как объяснить, что сострадание здесь не главное? Как выразить словами то, что еще не готово быть сказанным? Неосознанное, неосязаемое? Хаус снова взял в руки меню, и Кэмерон последовала его примеру. Внутри что-то оборвалось. Свой призрачный, единственный шанс - она его упустила. Остаток вечера прошел напряженно: они не молчали, но бессмысленный разговор ни о чем угнетал Кэмерон. Ощущение безнадежности и отголосок обиды загоняли в угол – в угол из чрезмерно вежливых интонаций и до отвращения избитых фраз. Слова Хауса подействовали на Эллисон совсем не так, как он ожидал. И теперь, поддерживая показную беседу и пробуя на вкус терпкое, чуть кружащее голову вино, Кэмерон отчаянно хотела сделать или сказать что-нибудь, что исправит случившееся, сломает воздвигнутую между ними преграду. Она ощущалась почти физически, сквозь нее невозможно было прорваться, чтобы доказать, что он не прав. Не в том, что Эллисон жалела его и стремилась помочь - жалела, но не только. И да – она не всегда понимала его, но ведь хотела понять. И она даже решилась сказать это – неуверенно отодвинув от себя почти нетронутый десерт, Эллисон наблюдала, как он расплачивался за ужин, не позволив ей даже взглянуть на счет, и подбирала слова. - Вы?.. – начала она, незаметно зажимая в кулак лежавшую на коленях салфетку. Грегори поднял на нее взгляд и улыбнулся. Улыбнулся неожиданно искренне, так, что почти уже привычно перехватило дыхание, улыбнулся, с интересом глядя на нее и ожидая ее следующих слов. Но Кэмерон не могла найти объяснения, почему, чем вежливее и милее он становился, тем холоднее и неприступнее становилась стена отчуждения между ними. - Вы проводите меня? – выдохнула она, чувствуя, что у нее уже нет сил на этот разговор. Хаус неуловимо почувствовал, что она сдалась. Во рту появился металлический привкус. Словно к нему вернулась горечь собственных слов. И даже мелькнула мысль о том, что, наверное, можно было объяснить все как-то иначе, чуть мягче… - Конечно, провожу. У нас же свидание? – в голосе не слышалось и намека на издевку, но Эллисон почувствовала, как в душе что-то перегорело. - Свидание, - кивнула она, не особо скрывая состояние внутренней разбитости. Хаус бросил на нее внимательный взгляд, но не стал ничего говорить, поднимаясь со своего места. - Такси? – поинтересовался он, когда они оказались на обжигающе прохладном воздухе. - Тут недалеко, - Кэмерон махнула рукой в сторону ярко освещенного проспекта, а затем, смутившись и бегло коснувшись взглядом его трости, поспешно добавила: – Конечно, если так будет удобнее… - Пойдем, - усмехнулся Хаус. Какой же все-таки наивной она могла быть. Он уже давно привык к боли. От этого она не становилась слабее, превратившись в его надоедливого, но постоянного спутника. Но он научился жить с ней, научился и не стеснялся спекулировать. - Нет, - неожиданно окликнула его Эллисон, когда Хаус уже успел немного пройти вперед. – Лучше такси. Кэмерон уверенно зашагала к ожидающей следующих клиентов машине. Она просто не могла так больше. Пять минут в такси лучше, чем полчаса молчания с редкими, ничего не значащими фразами, похожими на одолжение. Потому что она не сможет ничего ему объяснить, не сможет переубедить. Эллисон поняла это по его улыбке. Не было сомнения в том, кем считал ее Хаус: молоденькой наивной дурочкой, мечтающий спасти всех и каждого, действительно верящей в то, что в жизни есть что-то светлое, ради чего можно и нужно жить. И самым тяжелым оказалось осознание того, что да – она действительно такая. А значит, у нее просто нет шансов. И никогда не было. Оказавшись в салоне такси, Эллисон отвернулась к окну, так и не проронив за всю дорогу ни слова. В горле стоял ком, и она очень не хотела показывать своей слабости. Не хотела, чтобы он лишний раз убедился в верности своих выводов. Хаус тоже молчал, но Кэмерон кожей чувствовала его взгляд, и это заставляло ее еще больше нервничать – как будто мало было напряжения от одного его присутствия. Теперь, сидя непозволительно близко, так, что можно было почувствовать запах горького парфюма и расслышать хрипотцу в дыхании, Кэмерон захотела оказаться на улице, дома, да где угодно, самое главное, чтобы там не было этой близости. Когда машина остановилась, Эллисон поспешно, даже слишком, открыла дверь. В салон ворвался холодный вечерний воздух, и можно было спокойно вздохнуть, не ощущая головокружительного аромата его одеколона. - Спасибо за ужин, - она нашла в себе силы улыбнуться, выйдя из автомобиля. Как ни странно он тоже вышел, попросив водителя подождать. А потом сделал такое, от чего Кэмерон показалось, что у нее выбили почву из-под ног. Хаус осторожно отвел назад прядь ее волос и поймал пальцами сережку. - Действительно красивые… - задумчиво произнес он. Эллисон растерянно смотрела на него, не понимая, что происходит. Хаус убрал руку, усмехнувшись ее реакции. - Вот видишь, ты и сама совершенно не готова к тому, о чем просишь. Поэтому завтра ты придешь на работу, и будешь вместе со всеми злиться на своего босса-самодура, и вместе со всеми сядешь в лужу. Неожиданно глаза Кэмерон вспыхнули, она уловила нотки странного, почти неуловимого разочарования в его голосе. И обида обернулась злостью. Эллисон сделала маленький шажок, подходя вплотную к Хаусу. - Вы не можете знать этого, - отчеканила она. - Не можете решать за других, решать за меня. Я знаю, чего я хочу, и не смейте меня переубеждать, – голос дрогнул, несмотря на все старания быть уверенной. Больше всего на свете она сейчас хотела найти в себе силы, чтобы не показать своей слабости. Почти до боли закусив губу, она опустила голову и судорожно втянула носом воздух, представляя, насколько жалко выглядит. Теплое прикосновение к лицу заставило ее замереть и задержать дыхание, словно вдох мог сломать этот момент – момент, когда Хаус ее утешал. - Не плачь, - он почти просил. Касание было неправильным – слишком близко, слишком интимно, и Хауса захлестнуло ощущение, что он делает что-то запретное. Выражение ее подозрительно заблестевших глаз, которые Кэмерон все же подняла на него, вызвало волну непривычной беспомощности - той самой, которую он так старательно избегал. Когда кто-то оказывался слишком близко, настолько, что хочется оттолкнуть и скрыться бегством. Хаус убрал руку, и Эллисон чуть покачнулась, словно это была ее точка опоры. - Согласно условиям сделки - до завтра, - небрежно обронил он, собираясь уходить. Но неловкая попытка вернуть их общение в привычное русло разбилась о сгустившееся вокруг напряжение. - Знаете… - Кэмерон замолчала, а потом вдруг резко выдохнула, собираясь все-таки сказать то, на что не хватало сил в течение всего вечера: - Это не только жалость, - и тут же удивилась тому, насколько легко это оказалось. Хаус молчал, опираясь на трость и глядя куда-то себе под ноги. А Кэмерон, поддавшись порыву, потянулась и мягко коснулась губами его щеки. - Не только вы можете нуждаться в спасении, - тихо произнесла она, прежде чем застучать каблучками по асфальту, удаляясь в сторону входной двери. На смену тяжелому, гнетущему чувству пришло непонятное ликование. Словно она действительно победила – хотя бы в этой партии. И победа пьянила больше, чем аромат его парфюма и красное вино. А Хаус смотрел ей вслед, наплевав на счетчик такси, все еще чувствуя слабое прикосновение губ, и понимал, что еще чуть-чуть, и он бы сдался.