Персики в креме

      Служба монаха предполагала наличие внутреннего покоя и умиротворения. Предполагала будни, наполненные чтением религиозных писаний, уборкой храма и отслуживанием адресованных божеству молебнов.       Что она не предполагала, так это беготню с метлой за упомянутым божеством; походы в супермаркет, чтобы по скидке раздобыть божеству его любимые персики; отчитывание божества за то, что оно спугнуло очередного прихожанина; и в целом не предполагала возню с божеством, оказавшимся настоящей занозой в заднице.       Тем не менее, к несчастью, именно такой стала жизнь Куникиды. Он знал, что напрашивался на неприятности, когда решил присоединиться к храму с духом кицунэ, но после самой встречи с Дазаем – тем самым божеством – об этом решении он начинал откровенно жалеть.       — Куникида! — хихикал Дазай, тыча его в щёки и прерывая тем самым утреннее богопознание. — Эй, принеси мне ещё персиков! Следуй указам своего бога!       Глаз задёргался, но Куникида ничего не сказал – повернулся, взглянул на Дазая и в отместку схватил за щёку, с некоторым садистским восторгом наблюдая, как его глаза наполняются слезами (впрочем, наверняка крокодильими).       — Куники-и-ида! — заскулил Дазай. — Хочу персиков!       Куникида помнил, что в главном храме было полно персиков, как обычно уложенных в корзину подношений. Дазай просто искал повод его подоставать.       Не выпуская из пальцев щеки, Куникида поволок Дазая к месту поклонения и указал на ярко-розовые круглые фрукты. Они были идеально наливными, Куникида знал по опыту: первые несколько купленных им персиков Дазай бросил в него, едва надкусив и скорчив рожицу, с утверждением, что они не доспели.       Плоды Дазаю нравились мягкими; такими, чтобы их можно было сжать и раздавить пальцами, подобно нежной, чувствительной к ушибам коже; такими, чтобы всего от одного укуса струйки сока стекали по его пухлым губам и подбородку, а дальше – к выемке обнажённого уголка шеи. Этой дурацкой, мягкой на вид плоти, в которую – он был уверен – стоило только впиться зубами, как окажется, что она такая же мягкая и податливая, как те чёртовы персики.       Отметая эти мысли, Куникида потащил Дазая вглубь залы, до тех пор, пока тот не оказался прямо перед корзиной для подношений, и надавил ему на затылок, чтобы опустился на колени.       — Здесь ещё есть персики, Дазай. Съешь сначала их, а потом уже проси добавки, — указал Куникида, отпуская многострадальную щеку и смотря, как Дазай растирает нежную алую плоть.       — Вредина, — Дазай надулся, выпячивая пухлую нижнюю губу. Мягкую, кораллово-розовую, лишь на пару оттенков темнее самих персиков и блестящую от слюны.       Куникида покачал головой, опустил ладонь Дазаю на голову, между ушками, и толкнул его лицом в корзину.       — Ла-а-адно, ла-а-адно! — захныкал Дазай, сопротивляясь давлению руки.       Как только его отпустили, он, схватив персик, уставился в глаза Куникиде и откусил кусочек. Мякоть прокололи острые клыки, с лёгкостью погружаясь в спелый фрукт. Вполне ожидаемо, под таким давлением соки брызнули и окропили щёки Дазая, стекая к подбородку; несколько капель скользнули на деревянные половицы, остальные скатывались по шее, кадыку, по коже, пока не достигли белоснежных бинтов, так туго и соблазнительно обёрнутых вокруг его тела…       Минуточку.       Чего?       Куникида оторвал глаза от его горла. От прилива крови нагревались щёки.       — М?.. Что не так, Куникида? — тихонько промурлыкал Дазай, затем медленно поднялся и стал наступать в его сторону, размахивая длинными пушистыми серебряными хвостами.       — В-всё, всё так, — кашлянув, Куникида отвернул голову.       Естественно, это стало ошибкой, потому что Дазай сразу же накинулся на него и вжал в деревянную стену храма, хихикая, отчего вся святыня затряслась. Куникида смотрел на него в ответ широко распахнутыми глазами. Щёки горели. Он ещё не бывал так близко к лику божества. С такого расстояния легко было рассмотреть, насколько длинные у Дазая были ресницы, как алые стрелки подчёркивали насыщенные карие глаза, какими пышными и розовыми смотрелись щёки, как блестели от персикового сока губы, а язык скользил по ним слишком часто, то и дело облизывая… Это всё было чересчур.       Куникида только прикрыл глаза, как их сразу же пришлось распахнуть, ощутив прикосновение мягчайших на свете губ к своим. Дазай был ещё ближе, их губы тёрлись, встречались таким образом, который Куникида и представить не мог в отношении Дазая. (Ладно, да, он представлял это ночами, когда отчаяние достигало пика и он не мог думать ни о чём, кроме Дазая под ним, всего в слюнке и выкрикивающего его имя, пока кулаком доводил себя до разрядки, уединившись в комнате.)       Дазай не отступал, не смягчался, и Куникиду легко унесло неумолимым темпом; языки сплетались, поцелуй быстро стал неряшливым, дышать становилось тяжелее. Когда Дазай отстранился – совсем чуть-чуть, не оставляя никакого расстояния между ними, просто чтобы отдышаться, – Куникида знал: губы набухнут и покраснеют.       — Ах, Куникида… ты даже вкуснее персиков… — прошептал Дазай, касаясь дыханием лица Куникиды, а хвостами оплетая его ноги.       Отметя здравый ум, кричащий о том, что делать это с божеством – ужасная затея, Куникида накрыл ладонями плечи Дазая и притянул его для влажного поцелуя.       Они увлеклись, и Куникида незаметно для самого себя оказался на лопатках, на подстеленной под спину своей же широкой мантии. Дазай разглядывал его жадными, дикими глазами, опершись руками по обе стороны от головы. Куникида вздрогнул, ощущая, как дёрнулся член от одного только вожделения в этом пристальном взгляде. Он не возражал, когда нежные руки скользнули под свитер, поглаживая мышцы пресса, и потянули ткань вверх, вверх, вверх, пока Куникида не был вынужден задрать руки, чтобы Дазай смог стянуть свитер.       — Такой красивый… — Дазай хихикнул, блуждая ладонями по его груди; в низком голосе слышалась хриплость желания. — Такой хороший мальчик.       Это не должно было возбуждать, но возбуждало, и Куникида безотчётно раздвинул ноги, позволяя Дазаю устроиться между ними, нависнуть сверху. Дазай, помедлив, убрал руки с его груди, подцепил пальцами пояс штанов и стянул их. Его когти всегда были такими длинными и острыми? Кончики оцарапали кожу, вызывая на ней огонь и повышая чувствительность. Те же самые когти схватились за его бельё и разорвали ткань на клочки.       — Дазай! — Куникида возмущённо ахнул, прикрываясь ногами. — На кой чёрт ты это сделал?       У Дазая хватило смелости выглядеть растерянно.       — Я хотел снять их с тебя, чтобы добраться до твоей задницы.       Сердце едва не остановилось в груди. Куникида испепелял Дазая взглядом, но позволил снова раздвинуть ноги и сесть обратно между ними. Смущённый собственной эрекцией, Куникида на пару мгновений отвёл взгляд, но тут же вернул, почувствовав, что Дазай приподнял его тело и опустился лицом.       — Дазай! — взвизгнул Куникида, резко рыпаясь в сильной кицуновской хватке. Всё возмущение отлетело, став тихим хныканьем при ощущении острых зубов, впивающихся в ягодицу; длинные клыки с лёгкостью проткнули плоть.       — М-м-м… Думаю, твой зад станет моим любимым угощением. Это самый вкусный персик, что я отведывал.       Куникида прервал дурацкое признание Дазая, ударив его стопой по голове.       — Н-не кусай мой зад, животное! — запротестовал Куникида, заливаясь краской при осознании, что собственной голос походил на оный у девственной девицы.       — Ай, больно же, Куникида! — хныкнул Дазай, потирая ушибленное место. — Я просто хотел попробовать твой зад!..       — Не говори такие г-глупости! — крикнул Куникида, замахиваясь второй ногой, но её Дазай вовремя поймал.       Вместо того чтобы отпустить, Дазай воспользовался положением и притянул Куникиду ближе к себе. Пальцы свободной руки скользнули вокруг входа. Дазай ухмылялся. Каким-то образом, пока Куникида на что-то отвлёкся, он успел покрыть их лубрикантом. (Не хотелось думать о магической божественной смазке, правда не хотелось.)       Куникида уже несколько ночей игрался с собой там, поэтому пальцы Дазая проскользнули без особого сопротивления, удивляя его и вынуждая Куникиду отвернуться. Хотелось спрятать лицо и больше на Дазая никогда не смотреть.       — Кажется, кто-то дал мне фору, а, Куникида? — хохотнул Дазай, принимаясь водить пальцами внутрь и обратно.       Глаза сами собой закатились. Несмотря на опасение касательно когтей, пальцы были осторожными и проворными, растягивали и дразнили так, что хотелось громко ругаться. Было приятно, так приятно; по правде, едва ли не слишком. Он млел чересчур быстро.       Даже когда Куникида растягивал себя сам, на поиск правильных позиций уходило какое-то время, но Дазай нашёл все его заветные точки моментально. К счастью или несчастью, Куникида больше ни о чём думать не смог, поскольку ловкие пальцы добрались до железы и надавили на неё, срывая с губ громкие стоны.       — Да, вот так, покажи, насколько тебе приятно, — ворковал Дазай.       После ещё нескольких минут крышесносного фингеринга Дазай вынул пальцы и, когда Куникида взвыл, улыбнулся.       — Ну-ну, не переживай, ты получишь даже больше очень, очень скоро, — захватив его внимание, Дазай скинул с себя юкату, обнажая тело прохладе храма. (Куникиду резко осенило, что занимались они этим в главной, мать его, зале, куда войти мог любой, но у него не хватило бы интеллектуальной мощи, чтобы глубоко об этом задуматься.)       Глаза моментально скользнули между кицуновых ног. Не разочаровал. У Дазая был не гигант (видали и побольше), но и маленьким назвать его было нельзя. Как следует рассмотреть не удалось: Дазай, по-видимому, был заведён не меньше него и потому нетерпеливо прижимался головкой к входу, провоцирующе, мучительно толкаясь внутрь самым кончиком.       — Скажи, что хочешь этого, — промурчал Дазай, похлёстывая пол хвостами.       Куникида подавил первоначальную реакцию: жажду ещё раз стукнуть его по голове. Он медленно поднял взгляд и посмотрел Дазаю в глаза, широко раскрытые, с едва заметным кольцом тёмно-карего вокруг глубоких чёрных зрачков. Волосы, начинающие пропитываться потом, путались на лбу. Выглядел он до одури привлекательным, и, чувствуя, как его член подразнивает вход, слегка проникая внутрь, Куникида не сумел сдержать слов, сорвавшихся с языка:       — Трахни меня.       Больше ничего произнести он не смог. Голос сдавило. Дазай подался вперёд, внутрь, погружаясь так глубоко, что Куникида готов был поклясться: он протаранил внутренности и достал до самой глотки. Дазай немного приподнял его бёдра, закинул ноги себе на плечи, и что-то в такой позе давало ему возможность проникать под идеальным углом максимально глубоко, задевая все чувствительные точки.       Когда Дазай наклонился для поцелуя, издаваемые Куникидой звуки возросли в громкости настолько, что он был уверен: каждый на расстоянии десяти миль чётко знал о происходящем здесь. Неряшливые, влажные поцелуи усыпали лицо, дыхание Дазая стало прерывистым, пока он быстро и жёстко толкался внутрь.       — Так хорошо, так хорошо, такой хороший мальчик, — бормотал Дазай, любуясь Куникидой в перерывах между покрыванием его лица поцелуями. — Так классно меня принимаешь, чёрт, Куникида… ч-чёрт!       Казалось, долго он не продержится, хотя, с другой стороны, Куникида не знал, как ему самому удалось продержаться так долго, особенно после великолепных ласк пальцами и мощного члена. Он просто держался изо всех сил, стараясь не спустить до смущения рано.       Из головы вылетели все мысли, когда что-то, соединённое с членом, набухло снаружи. Оно было толще самого ствола, но бархатистая горячая кожа пульсировала так же. На удивление, Дазай продолжал втрахиваться, с каждой фрикцией пытаясь затолкнуть это толстое новообразование внутрь.       — Прими, прими его, — задыхаясь, говорил Дазай, прижав свои ушки и отвернув голову Куникиды в сторону, чтобы накрывать губами и покусывать шею. — Прими мой узел, прими. Такой тугой… чёрт, Куникида, ты сломаешь мне чле-е-ен.       Куникида не мог вымолвить и слова, пока узел проталкивался в его зад, замыкая Дазая внутри и запрещая вынимать. Толчки превратились в менее интенсивные потирания в отчаянной попытке догнать оргазм. К счастью, Куникиде особо трудиться не пришлось: узел прижался прямо к простате, отчего глаза закосили; постоянное трение толкнуло его в, должно быть, самый умопомрачительный оргазм в жизни; звёзды вспыхнули перед глазами, пока он ёрзал и кончал на их животы, всхлипывая и взвывая, покачиваясь на волнах удовольствия.       Дазай сильно не отставал: ритмичное сжимание стенок выцедило оргазм и из него. Куникида издал задушенный стон, почувствовав, как его заполняет тёплая сперма, и откинулся обратно на пол, устало выдохнув.       Лишь спустя несколько долгих секунд он осознал, что член всё ещё был внутри. Сместившись, Куникида нахмурился, глядя на Дазая.       — Эй, теперь можешь вынимать, — проворчал он, морщась от странного чувства наполненности.       Неловкий смешок не внушал доверия.       — Видишь ли, хм-м-м, я не могу, — Дазай посмеялся. — Я типа… застрял на какое-то время. Наверное, на полчаса или около того? Но, слушай, главному священнику храм не потребуется ещё пару часов, так что время у нас есть!       У Куникиды задёргался глаз.       По всему храму громким криком разнеслось имя божества, за чем последовали жалобные просьбы перестать пинаться и тянуть за узел.       Нет, служба монаха спокойной и умиротворённой быть не могла никак.