Mistake

memyself&Vi — <3 Nemahsis — immigrant's tale Jamie Miller — Wishes Jin — The Astronaut Troye Sivan — Angel Baby Brandon Jenner — Something About You Harry Styles — Boyfriends Lim Yeon — Lost 4ever Falling — Unsaid Azee — Fantasy Janine — 3AM Limi — The Best I Ever Had Limi — Fear of God Damaged. — Ride Lo Nightly — Want It Now SVRCINA — Astronomical Tanerе́lle — Won't

Чонгук немигающим и задумчивым взглядом смотрел перед собой на мелкий гравий у крыльца дома семьи Пак и чувствовал себя в этот момент чертовски странно. Так парадоксально, но несмотря на то, что глубоко внутри его душа вновь сильно ранена, ему отчего-то было поразительно спокойно. Совершенно не хотелось кричать или трепать самому себе нервы ненужными приступами злости, он просто смиренно принял горькую правду, как неоспоримый факт, и не пытался в очередной раз искать какие-то оправдания поступкам своей матери. С него было достаточно. Без неё ему так легко дышалось, что он никак не мог насытиться этим, будто здесь, в Конкорде, вдали от неё, был абсолютно другой воздух: чистый, свежий и живительный. В этом месте хранилось всё его детство и колоссальная часть юности, наверное, именно по этой причине нахождение в границах этого города положительно влияло на его подбитое эмоциональное состояние. Если бы он был в Нью-Йорке и узнал всё это там, то, скорее всего, воспринял бы это намного тяжелее. В таких случаях люди обычно говорят, что дома стены лечат, а он и впрямь считал это место поистине родным. Он сидел на широких деревянных ступенях под небольшим навесом, с упоением слушая ритмичную и непрекращающуюся ни на секунду мягкую дробь по крыше от потока капель весеннего дождя. Этот мелодичный звук служил для него сейчас неким связующим звеном с реальностью, ведь из-за множества разнообразных мыслей в голове он никак не мог до конца очнуться от какого-то непонятного транса. В его сознании всё было как в непроницаемом тумане, но Чонгук старался выбраться из него, спокойно раскладывая новую порцию информации по полочкам. В некотором смысле он был по-настоящему ошарашен всеми происходящими событиями, а запоздалый шок только сейчас до конца обрёл над ним силу, когда Пак рассказал ему всё от начала и до конца по дороге сюда. Самой первой реакцией в ответ было нестерпимое желание истерически рассмеяться, а второй — сбежать на край света от пылающего стыда за собственную семью. Его мама была прямой виной тому, что у Чимина всё шло наперекосяк, и разве это можно каким-то образом понять? Нет. У любого здравомыслящего человека в голове точно не способна уложиться мысль о том, что твой родной и близкий человек способен на такие низкие и отвратительные поступки, не имея на это даже весомых причин. Мало того, что она искалечила судьбу своего ребёнка и пыталась это сделать снова, она теперь ещё и другим мешала спокойно жить. Всё это такая глупая и низменная месть, что ему было невозможно тошно. Он чувствовал себя эмоционально опустошённым, но на своё удивление совершенно не злился, а лишь испытывал инстинктивное стремление никогда больше не видеть её. Было так противно, ведь его резко и внезапно выкинула за пределы сознания шокирующая истина о том, что проблемой для всех была та, кто привела его в этот мир. Всё это чёртово время они безудержно ненавидели совсем не того человека. Гораздо страшнее и коварнее в своих поступках была как раз Джоси, ведь они были совершены осознанно и без всякого давления. Они все думали, что главный злодей в этой ситуации Хонг, но даже он не вызывал сейчас такого отвращения. Каждая горькая пролитая слеза Мэй и каждая крупица потраченных нервов Чимина были именно на её совести, потому что это она втянула их обоих во всё это, рассказав о деталях его жизни. Поверить невозможно в то, что она так легко и без сомнений решилась на подобный шаг из-за своей глупой одержимости отомстить и навредить, поддавшись эгоистичным желаниям. Для него было огромной неожиданностью то, что та, кого он вроде бы слишком хорошо знал всё это время, на самом деле была для него самой загадочной и непонятной личностью. Он абсолютно не мог понять её столь ненормальное стремление разрушить чужую жизнь, наплевав на все принципы морали и нормы адекватности. Это было слишком. Ему казалось, что предел чокнутого поведения она достигла в отношениях с ним, но нет же, его мать способна была пасть ещё ниже. Она фактически мчалась по головам, но любой ценой добивалась своего. Шаг за шагом, медленно, но уверенно она разбирала по частям успех, карьеру, отцовство и самого Пак Чимина, с улыбкой на лице глядя на результат своего труда и упиваясь этими циничными победами. Однажды Джоси превратила в своего главного заклятого врага того, кто никогда не причинял ей никакой боли и вреда. Она наносила ему удары один за другим, там, где он был уязвимее всего, разве это не верх изощрённой и бессмысленной жестокости? Помимо этого, его мать вляпалась в самое настоящее дерьмо, но и сама, кажется, не до конца осознавала это. Её вполне устраивала сложившаяся ситуация, точнее, этого она и добивалась всеми силами, но Чонгук очень не хотел в это верить. Она просто взяла и продала его в прямом смысле этого слова, а цена его жизни и свободы для неё — сделка и брак по расчёту. В конечном итоге Джоси бы получила несколько миллионов, возможно, десятки миллионов долларов, но разве это действительно того стоило? Именно этот маленький факт и приносил больше всего боли, ведь родной человек ни во что его не ставил. Она окончательно перестала видеть в нём сына, а лишь радовалась тому, что у неё был настолько выгодный ресурс. Её беспокоил только конечный результат, но не то, что конкретно она собиралась заплатить за его достижение. Она готова была совершить непростительную ошибку в их отношениях ради собственной выгоды и сохранения своего стабильного положения. Для неё настолько были важны деньги и репутация, что во всём этом она потеряла человеческое лицо. К глубокому сожалению, его мать слышала лишь то, что хотела: немалая прибыль, взаимовыгодный союз и уверенное положение. Опираясь на этих трёх слонов своего тщеславия, она добровольно хотела отдать в чужие руки всё, что у них ещё имелось, только наивно надеясь на недостоверные обещания тех, кто точно не играл честно. А он находился в состоянии немого ужаса от того, что она практически полностью повторяла ошибочный путь своего мужа, который поплатился за «помощь» от подобных подонков своим честным именем, успехом и в итоге даже жизнью. Именно из-за своей отчаянной и необдуманной попытки спасти бизнес тот попал в тюрьму, и сейчас Чонгук наконец-то прекрасно понимал и принимал тот факт, что никакой его вины в этом никогда и не было, ведь он не смог бы ему ничем помочь. Какую-то причастность к этому ему внушила женщина, которой он безусловно доверял. На самом же деле его убила собственная неосторожность, ведь он обратился совсем не к тем людям в непростой момент. Но настоящая проблема была в том, что в случае каких-то непредвиденных трудностей на этот раз жертвой обстоятельств теперь станет он сам. Это ему, а не ей придётся разгребать то, что будет после. Его мать никогда не вникала в детали процесса, а всегда была нацелена лишь на конечную цель, и маловероятно, что она задумывалась сейчас о том, насколько же эти действия опасны именно для него. А, возможно, она наоборот и впрямь глупо полагала, что этот шаг был способен обезопасить их? Это в её духе — думать, что подобный взаимовыгодный союз не только материальная выгода для обеих сторон, но и их шанс уверенно закрепить свои позиции в элитном обществе. Гораздо ведь сложнее от неё будет избавиться, если формально их семья в конце концов объединится с Хортонами, но этому никогда не суждено осуществиться. Он уж точно не был готов подписать себе очередной приговор, но на этот раз окончательный. Ему в этом всём было ясно только то, что в выигрыше будут все, но не он. Его принесут в жертву. Вот значит, каким образом Хонг решил помочь сгладить проблему с неизбежным банкротством, брак — рабочая и годами проверенная схема. При этом всём поразительно то, что напрямую он никак не помогал, но эта сделка полностью зависела от него. Он использовал и Джоси, и Чимина, и Хизер, чтобы достигнуть своей личной выгоды. Чёртов хитрый ублюдок. Но даже злиться на него не было никакого смысла и желания. Этот человек — преступник каждой клеткой своего тела и мозга. Он всю жизнь занимался чем-то противозаконным и при этом оставался безнаказанным. Маловероятно, что от него стоило ждать каких-то благородных мотивов, потому что в нём никогда явно не было и точно уже не будет ничего святого. Но вот в свою мать Чонгук слепо верил до последнего, до этого самого дня. Даже несмотря на то, что она столько раз за эти годы его разочаровывала и разбивала ему сердце своим непоколебимым хладнокровием, в глубине души он продолжал верить в то, что её поступки так или иначе оправданы человеческими понятиями: любовью и заботой. Увы, нет, не было в ней ни одного, ни другого. Он ошибался, ею всегда двигал только обычный проклятый эгоизм. И потому больше всего на свете сейчас он хотел бы посмотреть ей в глаза и высказать всё, что думал после услышанного. Его безмерно удивляет тот факт, что он не испытывает слепой ярости или каких-то чрезмерно ярких эмоций к ней, хотя должен бы, ведь не каждый день можно узнать подобное. У него есть объект для его испепеляющей ненависти, которую мать бесспорно заслуживает, но он абсолютно не хочет позволять этому чувству брать над собой контроль, может быть, дело в том, что он гораздо лучше и выше всего этого? Вместо ожидаемого срыва он просто опустошённым и уставшим взглядом смотрит перед собой, мирно принимая дальнейшее будущее. Это странно, но, кажется, он будто морально давно уже был готов к тому, что рано или поздно получит удар в спину от так называемого близкого человека. Наверное, причина данной отрешённости сейчас заключается в том, что сегодня он лишь окончательно убеждается, что ни он, ни их семья не имеют для Джоси никакого значения. Каждое её действие направлено не во благо их общего счастливого будущего, а на реализацию её личных эгоистичных интересов. Всегда и нерушимо её беспокоят только грёбаные деньги и идеальная репутация. Сложно было винить её в этом. Она родилась в такой же продажной семье, которая не считалась с её мнением, и свою в конечном итоге сделала в точности такой же, но только ей не удалось одного — сломать его до конца, как когда-то родители сломали её саму. Морально Чонгук себя уже давно готовил к тому, что она так или иначе потеряла бы в его глазах всякую значимость, и он всегда этого момента, откровенно говоря, очень боялся. Но когда этот час настал, он уже не испытывал такого страха перед ним, ведь это была полностью её вина. Его мать своими же руками год за годом, день за днём уничтожала по частям всё хорошее и светлое по отношению к ней, что у него жило внутри и держалось из последних сил, а сейчас наступил апогей осознания этой мерзкой истины, когда с её лица спали все маски. Только вот вместо желания кричать на всё вокруг он ощущал, как тупая и ноющая боль ритмично пульсировала вместе с гулкими ударами его сердца, и что-то словно не позволяло ей распространяться дальше. Это было удивительно, но некий внутренний барьер усердно сдерживал и ласково убаюкивал её. Силы этой боли отчего-то было совершенно недостаточно для того, чтобы разорвать его окончательно на куски, а вот его воли, напротив, хватало как никогда с лихвой. Впервые он испытывал в себе такую бешеную мощь и жажду к победоносному сопротивлению, что ему удавалось подавить стремительное нарастание тошнотворной горечи на языке от невысказанных обид и сожалений. Как бы ни было странно, но место этой необъятной дыры в груди в какой-то момент вдруг стало заполнять тотальное безразличие и потрясающее спокойствие. Его медленно и постепенно брало в свои бережные объятия какое-то необъяснимое моральное облегчение, которое в свою очередь почему-то приносило с собой и освобождение. Похоже, что эта правда сделала то, чего он сам не смог — вырвала все остаточные светлые чувства, которые так и не находили отклика. Он в самом деле был освобождён, наконец-то понимая до конца, что последняя нить, связывающая его с непрекращающейся тиранией, сегодня окончательно разорвалась. Сейчас их с матерью объединяет только кровь, а этого недостаточно. Больше подобный факт не имеет над ним никакой власти. Чонгук с несокрушимой уверенностью мог сказать самому себе и кому-либо ещё, что после того, что уже узнал, никогда больше не позволит ей собой пользоваться или манипулировать. Как бы сильны не были родственные узы, теперь он будет выбирать самого себя, потому что она желает получить слишком многое — то, что ей точно не принадлежит. Для окончательной реализации плана ей необходимо его безоговорочное повиновение и дальше. У неё на уме скорая свадьба, успех сделки с Хортоном за счёт чужих сил, а затем — привычная жизнь в достатке и роскоши, но уж слишком высокую цену на этот раз за всё это она намерена заплатить. Но и он уже не такой наивный идиот, чтобы впредь верить хоть одному её слову о том, что всё, что делается, это во благо. Её настоящие мотивы ему уже хорошо ясны, и они точно никак не связаны с его счастливым будущим. Её личная цель — уничтожить Пака, но к большому сожалению для неё, они с недавнего времени идут одним комплектом. Сломав его, она автоматически навредит и своему ребёнку, но вряд ли этот факт её вообще волнует. И теперь он понимает это, принимая такие правила игры. Если придётся воевать против неё во имя собственной свободы и свободы Чимина, то он готов к этому. Парень глубоко втягивает носом прохладный воздух, ощущая аромат свежести, и проводит руками по волосам, победно усмехнувшись своим мыслям. Так забавно, что сейчас он испытывает это долгожданное чувство в том самом месте, которое раньше ассоциировалось у него с его личной тюрьмой. Обычно он со всем теплом вспоминал Конкорд, но всем сердцем ненавидел стены, в которых вырос. Чон медленно переводит тоскливые глаза на знакомый дом, в котором когда-то жил, и с любопытством разглядывает его. На первый взгляд он почти такой же, но при этом выглядит совершенно иным. Даже отсюда заметно то, что в глубине него ни на секунду не гаснет огонь уютного очага, ведь в нём сейчас живёт большая и дружная семья. Возможно, снаружи он не такой ухоженный и безупречный, каким был при его матери, но энергия, которой его наполняют новые жильцы, точно привносит в царящую внутри атмосферу искреннее человеческое счастье. Это было так радостно и одновременно как-то обидно видеть со стороны, ведь он сам никогда не знал подобного. Его же родной дом наоборот всегда был до невозможности пустым и до дрожи холодным, несмотря на идеальную внешнюю картинку для всех окружающих. Всё, что видел сам Чонгук — красивый и пестрящий фасад, за которым медленно гнила и разваливалась его семья, а сегодня настал момент её окончательного разрушения. Этот миг был неизбежен и у него не было никакого желания что-либо изменить, чтобы предотвратить его. Он с неизъяснимой тоской в душе и лёгкой чарующей ностальгией о прошлом смотрит на то, как двое несносных детей лет десяти дурачатся под дождём у до боли знакомого ему крыльца, скрытого наполовину живой изгородью из цветов, и это вызывает у него слабую улыбку на губах. Они такие беззаботные и счастливые. Их заразительный смех, словно какая-то живительная музыка, разбивает оглушающую тишину вокруг, и Чон вспоминает, как в их возрасте всегда наблюдал за ливнем или бушующей грозой только из окна своей комнаты или сидя под дубом. Эти двое мальчишек хвостиками бегают друг за другом с водяными пистолетами по всему переднему двору на лужайке и смеются от того, насколько им весело проводить время вместе. Разве это не прекрасно? Он отдал бы очень многое, чтобы почувствовать то же, что и они сейчас. Ему этого так сильно не хватало в своё время. Мама этих задорных и неугомонных двойняшек стоит у входной двери дома и внимательно наблюдает за ними, тихо и с любовью смеясь. Она явно со спокойным сердцем позволяет им эту непосредственную шалость и в каком-то смысле даже поощряет такую чокнутую игру, выкрикивая слова поддержки каждому из них по очереди, намеренно не выделяя кого-то больше или меньше. Удивительно, что женщина не орёт на них не своим голосом в гневе, не злится, не фыркает от негодования и отвращения из-за того, что они все уже по уши в грязи и до нитки мокрые, как это несомненно сделала бы Джоси. Она просто даёт своим сыновьям необходимую возможность быть несерьёзными проказниками, а иногда это всё, что так нужно. Его же мать никогда не позволяла ему веселиться душой, считая это пустой тратой времени. И, по правде говоря, печально то, что она больше переживала не за то, что Чонгук мог бы простудиться из-за дождя, а о том, что он потом замарал бы ей пол в холле мокрой обувью. — Что, тоскуешь по дому? — тихо спрашивает Чимин, пристально наблюдая за ним и за направлением его взгляда. — Точно нет, — отвечает Чонгук и забавно морщится. — Нет, ни за что на свете. — О чём ты тогда так увлечённо размышляешь? Не говори, что ни о чём. У тебя слишком задумчивый вид. — Тебе интересно? — Разумеется. — Я просто задумался о том, что у меня, по сути, не было нормального детства как у остальных, — признаётся он и коротко вздыхает, вновь быстро глядя на хорошо знакомые окна на втором этаже. — Сейчас, когда мне уже двадцать восемь лет, то от этого становится как-то даже грустно. Столько всего упущено. Конечно, я понимаю, что не единственный такой человек, но… я действительно много всего упустил и мало делал даже всяких глупостей. — Глупостей? Например, это каких? — удивляется Пак, вскинув бровь идеальной дугой. — Ну… — задумчиво тянет Чон, почёсывая затылок и пожимает плечами. — Да хотя бы как вот эта, — отвечает он, слегка кивнув на соседских детей, которые прыгают по лужам и стреляют друг в друга водой. — И знаешь, у меня никогда и не возникало желания это делать, ведь я просто знал, что мне нельзя. Я был настолько выдрессирован на послушание. — Да-а, — говорит Чимин и шумно усмехается. — Множество запретов. Целый список, который без конца только пополнялся. У тебя была такая жёсткая дисциплина дома. — Не то слово, — говорит парень, взмахивая рукой в сторону. — И вот если бы я пришёл в подобном виде, весь мокрый и грязный, то даже боюсь представить, что бы мне за это было. — Поэтому, когда ты подрос и стал творить всякое дерьмо, то приходил ночевать ко мне. Ты знал, что у меня тебя никто не обидит. — Ты прав. Твой дом всегда был безопасным местом. — Значит, ты сожалеешь сейчас о том, что тебя ограничивали в свободе действий в плане мелких пакостей? — интересуется Пак и переливчато смеётся, а затем ностальгически вздыхает. — Ах, в этом смысле ты и правда неудачник. Это было очень весело. — Наверное, да. Я действительно жалею. Когда мы были маленькими, то это ощущалось особенно сильно, потому что дети иначе мыслят. Я смотрел на остальных со стороны и не понимал, чем же я хуже? Многие вещи просто были безоговорочно под запретом и это воспринималось как должное, но в голове у меня было столько вопросов. Мне нельзя было вот так бегать под дождём, приводить больше одного друга в гости, заниматься уроками меньше отведённого по расписанию времени, опаздывать куда-либо, приносить плохие оценки, есть сладости когда вздумается, пачкать пол грязной обувью, слушать музыку громче установленной планки, давать кому-то свои игрушки, брать чужие и так далее. Мне никогда не объясняли причины того, почему я слышу «нет» на практически все свои обычные просьбы и вопросы, меня лишь учили, как нужно поступать по их мнению. — А это не всегда означало, что так правильно, — говорит Чимин и медленно кивает с пониманием, внимательно разглядывая его профиль. — Да, — тихо шепчет Чонгук и глубоко вздыхает. — Когда я подрос, то стал об этом всём больше задумываться и в итоге бунтовать вне стен родного дома. Так я чувствовал подобие свободы, но не очень надолго. — Но ты хотя бы где-то мог от души оторваться и повеселиться без всяких правил. У тебя оно было лишь одно — не портить свою репутацию. — Только несмотря на то, каким я пытался быть крутым в глазах остальных, на самом же деле я очень боялся того, что о моих выходках станет известно родителям. Нет, точнее… — говорит он и запинается, махнув головой, — маме. Я боялся только её. — Меня всегда поражали эти парадоксы в тебе. То, как ты умело умудрялся быть хорошим мальчиком дома и таким ненормальным авантюристом с нами, — признаётся Пак и тихо хмыкает, мысленно предаваясь воспоминаниям. — Для тебя было важно оставаться для них идеальным сыном, поэтому никто из ребят никогда не подставлял тебя, наоборот, если была возможность, то мы старались прикрыть. — Вы знали, что мне бы здорово досталось от неё в случае чего, а вот отец никогда не обращался со мной так. Да, он не всегда был на моей стороне, не всегда защищал меня, но он хоть иногда пытался меня услышать. Увы, так не смог до конца это сделать, но что-то предпринимал. Наверное, поэтому по нему я всё-таки в глубине души скучаю. Он видел, что я люблю и что мне интересно на самом деле, но для него долг был превыше всего. Думаю, он лишь хотел лучшего для нас и полез в пекло точно уж не ради тупой мести или корысти, как это сделала мама. Он пытался избежать больших финансовых потерь. — Но, тем не менее, они оба отняли у тебя детство, — говорит Чимин и мягко гладит его по плечу в знак поддержки. — Они оба виноваты, и твой отец тоже, не оправдывай его. Многолетнее бездействие с его стороны, когда он лучше всех видел, что творила с тобой Джоси, имело немаловажную роль в твоём разрушении. — Знаю, — шепчет Чон, нахмурившись, и слабо кивает. — Я сожалею, что позволил им это сделать со мной. Благодаря их общим усилиям в итоге я не знаю, что такое обычная беззаботность. Я всегда напряжён и ощущаю себя так, как будто нахожусь под суровым надзором. Это тупое желание соответствовать какому-то стандарту и во всём угождать матери тянется из детства, от этого сложно избавиться. Я не могу расслабиться ни на минуту. Меня учили, что за любые поступки я несу определённую ответственность. Так глупо, но я даже развлекаться нормально не умею, ведь когда делал это ребёнком, то меня обычно отчитывали или наказывали за это. Мне говорили, что нужно быть серьёзным, а я не хотел. — И это абсолютно нормально, что ты не хотел. Они слишком рано вынуждали тебя стать взрослым, а детство должно быть детством. — Да, верно, должно. Только не все родители так думают. — Дети ещё успеют вырасти. Боже, да они сделают это настолько быстро, что семнадцать лет пролетят в одно мгновение. Они сполна успеют познать взрослые проблемы. Успеют научиться в школе и в университете. Успеют начитаться книг вместо игр, наработаться и нахлебаться этой чёртовой серьёзности, но вот детьми снова им никогда уже потом не стать. Именно поэтому категорически нельзя отбирать это время раньше положенного. Нужно просто позволить наслаждаться им. Это было одной из главных ошибок твоих родителей, ведь они тебе не позволили побыть ребёнком, — говорит Пак, задумчиво глядя перед собой. — Мне жаль. — Ты так невыносимо прав сейчас, — говорит Чонгук и обречённо вздыхает, согласно качнув головой. — Я почувствовал себя взрослым так рано, потому что на мои плечи взвалили много ответственности. Слишком много, полагаю. В средней школе меня уже готовили к учёбе в Оксфорде, репетиторы натаскивали на высший балл, учителя отправляли на участие в научных конкурсах, а родители требовали побед на них, ведь это было так важно для будущего поступления. Меня готовили к работе в офисе под руководством отца, поэтому кроме школьной литературы заставляли читать книги по экономике и учили принимать не по возрасту важные решения. Каждый день мне говорили, что только от меня зависит всё наше будущее. Это так давило, а я… — он замолкает на мгновение, будто подбирая слова, и зажмуривается с молчаливым сожалением, — не был способен столько всего выдержать. Я взглянул на всё это иначе только благодаря тебе. И знаешь, я больше не виню себя за то, что тогда сломался, а потом и вовсе влез в наркотики, пытаясь убежать от такой жизни. Это не жизнь вовсе. — Ты лишь хотел быть обычным мальчишкой. Ты хотел говорить о себе, но тебе закрывали рот. Ты хотел хоть немного свободы, а тебя всё сильнее стискивали в золотой клетке. — Да. Я действительно хотел быть просто ребёнком и тратить время на всякие глупые забавы, играть, смеяться, резвиться. Затем хотел быть просто подростком и ходить на вечеринки, бегать на свидания, тусить с друзьями и играть в футбол. Лучше бы я постоянно получал за плохое поведение, чем за то, что недостаточно соответствую образу идеального сына. Это тяжело, когда тебя подгоняют под какие-то стандарты, напрочь забывая о твоей настоящей личности. — Теперь, когда ты всё знаешь о Джоси, что намерен делать? — осторожно спрашивает Пак, с любопытством глядя на него. — Должно быть, твой мир сильно подкосило. — В каком-то смысле, — едва слышно произносит Чон и безразлично ведёт плечом, поджимая губы. — Но я принял своё решение насчёт отношений с ней ещё до этой правды. Оно не изменилось, наоборот, во мне появилось лишь больше желания стать совершенно независимым от неё. Мне стыдно. Очень стыдно за неё и за то, что она делает, но я никак не могу повлиять на взрослую женщину и остановить её. И мне жаль, что я для неё имею настолько маленькое значение, что она не способна услышать меня. По правде говоря, очень паршиво это чувствовать, но у меня нет желания и времени себя жалеть, потому что у неё планы на мою дальнейшую жизнь, а они точно не совпадают с моими. Ей так сильно нужны деньги для дальнейшего существования? Пожалуй, я могу с этим помочь. — Что ты задумал? — настороженно интересуется Чимин, хмурясь. — Жест прощания, — отвечает он и злорадно смеётся. — Вообще-то ничего особенного, просто то, что давно должен был сделать. — Ты справишься с этим или тебе нужна какая-то помощь? — Нет, это я должен пройти самостоятельно, чтобы отправиться в новую жизнь свободным человеком. Я справлюсь, теперь во мне достаточно сил. — Как ты в целом после всего этого? — спрашивает Пак и заботливо гладит его по шее. — Если хочешь, можем поговорить об этом. — Не знаю, — тихо говорит Чон и легко пожимает плечами, а затем горько усмехается. — Удивительно, но даже не злюсь. Конечно же, я шокирован. В каком-то смысле это приносит мне опустошение и одновременно такое потрясающее облегчение. Теперь я с чистой совестью больше не буду верить ни одному её слову о любви ко мне. У меня будто окончательно открылись глаза, — продолжает он, поворачиваясь к нему, и дарит ему уверенный взгляд и мягкую полуулыбку. — Моя главная ошибка всю жизнь заключалась в том, что я позволил слишком глубоко проникнуть матери в мой мозг. Я ведь долго думал, что она желала мне добра и делала всё ради этого. Как оказалось, я столько лет крепко держался за человека, который так хладнокровно и легко способен был бросить меня на ожесточённое растерзание. Я слепо доверял той, кому совсем не было дела до моих чувств. Она — эгоистичная тварь, а мне такая мать не нужна. Чёрт возьми, как же паршиво смотреть на то, что в итоге я остался ни с чем из-за своей любви к ней. Это несправедливо. Я всегда выбирал её, полагая, что это единственное верное направление, а должен был выбирать себя. Чимин внимательно слушал последние его слова с невероятной гордостью в сердце, ведь впервые парень говорил такие правильные вещи о самом себе и наконец-то в чём-то снял с себя навязанную ему вину. Но в то же время все внутренние органы неконтролируемо сжимались от бешеного сочувствия и сострадания к нему, ведь он понимал, сколько неоправданных страданий Чонгуку принесли люди, которые должны были его всецело оберегать и просто любить. Они же в самом деле с раннего детства его во всём жёстко ограничивали и взращивали, словно самый ценный капитал на будущее. Они имели на него большое влияние, и это стало его страшным пленом на долгие годы. Он так долго не мог избавиться от удушающих оков, что эта деструктивная связь с ними уничтожила его настоящее, будущее и во многих отношениях изменила его характер. Всё, что у него всегда неизменно оставалось — прошлое из его сокровенных воспоминаний, где он был хоть немного счастливым, и которое никому не позволял забрать. Только сейчас, уже став сильным и независимым мужчиной, он наконец-то смог вздохнуть полной грудью и ощутить себя по-настоящему живым, приятно было видеть его вот таким. Этот долгий путь стоил абсолютно всех усилий. Его потрясающие невинные глаза сияли желанием изучать новый для него мир, и в них ни на одно мгновение больше не гас этот задорный огонёк азарта. Возможно, он потерял многое за одиннадцать лет, но эти потери и тернистые дороги, так или иначе, привели его сюда. Именно в ту самую точку назначения, где его мог легко и без препятствий взять за руку и повести за собой дальше человек, которого всегда совершенно искренне заботили его настоящие чувства, мысли и он сам. — Совсем нет, — тихо говорит Чимин, загадочно хмыкнув и медленно поднимаясь, а после делает несколько шагов вперёд. Он поднимает голову к небу, с лёгкой улыбкой на лице морщится от дождя и потом оборачивается, протягивая ему ладонь. — Ты не потерял ничего стоящего. Это ты — её наивысшая потеря. — Что ты творишь? — заинтересованно спрашивает Чон, разглядывая, как капли спокойным плотным потоком быстро покрывают его волосы и одежду. — Вернись обратно, ты можешь заболеть. — Всё ещё хочешь делать глупости? — спрашивает парень, лукаво вскинув бровь. — Тогда идём со мной. Несколько секунд Чонгук оторопело разглядывает чужую руку, которую быстрым потоком покрывают капли дождя, а затем смотрит в прищуренные глаза напротив, и все секундные сомнения в один миг развеиваются, как едва уловимая дымка. Этот символичный жест молниеносно заставляет его вспомнить о том, что именно помощь Пака некоторое время назад вытащила его из глубочайшей пропасти, куда он кубарем летел без остановки много лет. И с тех самых пор сердцем и душой он точно знает, что пойдёт за ним куда угодно, даже если этот шаг принесёт за собой какие-то непредсказуемые последствия, ведь абсолютно доверяет ему. Лишь ему одному, потому что только он способен привести его к такому необходимому и неугасимому свету. Чон сейчас понятия не имеет, что тот хочет сделать и зачем тащит его под дождь, но всё равно легко кивает в ответ и с уверенностью хватает его за пальцы, поднимаясь. В тот же миг приятный и прохладный поток воды ласковыми объятиями окутывает его кожу на открытых участках и за секунду мочит всю одежду, а от этого у него с головы до ног пробегает множество колких мурашек. Он мягко жмурится, делая импровизированный козырёк для глаз ладонью и медленно идёт за своим вектором, послушно следуя громкому зову собственного сердцебиения. Чимин же в это время медленно пятится спиной назад, крепко держа его за руку и не сводя с него пристальных глаз, полных озорных и ярких искорок мальчишеского безумия. Он неспешно и аккуратно ведёт его к месту их назначения по дорожке, избегая луж, а затем срезает путь и тащит прямиком на зелёную лужайку напротив своего дома. Сырая земля под их ногами мягко и едва ощутимо проваливается, обволакивая их обувь небольшим слоем грязи, и Чон смеётся от этого. Несколько минут назад именно об этом он и говорил ему, такая незначительная мелочь была слишком запретной в его детстве. Сейчас в каком-то смысле он чувствует себя маленьким ребёнком, которому наконец-то дают разрешение делать всякие глупости. И ведь действительно, больше никто не имеет права что-либо ему запрещать в этой жизни, поэтому он, словно в знак бунтарства и от любопытства, легко прыгает на месте несколько раз, снова заливисто и глупо смеясь, а после подставляет лицо освежающим каплями и глубоко вздыхает. Воздух в этот момент кажется необъяснимо пряным и приятным, потому что наполнен высокой концентрацией аромата свободы. Мало кто способен понять его эмоции, но кое-кто мог. Пак смотрит на него с такой неподдельной и непомерной гордостью, а он совершенно не чувствует себя смущенным из-за того, что проявляет эту детскую непосредственность перед ним. Он не боится показываться глупым в его глазах, ведь просто-напросто знает наверняка, что этот человек его точно не осудит. Их конечная точка назначения расположена ровно напротив старого и развесистого дуба в центре газона между двух домов, не разделённых изгородью или забором. Чимин резко останавливается и затем делает уверенный шаг вперёд, замирая в нескольких сантиметрах от него. Он очарованно и влюблённо улыбается, абсолютно не скрывая своих необъятных эмоций. С невысказанным восхищением и пристрастием изучает каждую родную черту, медленно скользя по его лицу долгим и восхищённым взглядом, понимая, насколько же легко каждая струна его души реагирует на него самой красивой и удивительной музыкой. Этот едва уловимым чувственный перезвон сотен хрустальных колокольчиков внутри сродни какой-то сказочной магии, что рождается между ними каждый чёртов раз, стоит им хоть на секунду утонуть друг в друге. И это делает его таким счастливым, что у него резко дыхание перехватывает, а голова кружится от восторга. Поразительно, что в Чонгуке он всегда видел его минусы, но при этом в совокупности находил в нём своё личное совершенство. Он — идеальное сочетание всех его крошечных пунктиков и запросов, которые, казалось бы, невозможно объединить одновременно в одной личности. В нём было заключено абсолютно всё, что тот когда-либо искал в других. Детально воплощëнная в реальность мечта, только его сокровенная и особенная, которую никогда ему не довелось бы найти ни в одном другом человеке на этом свете. Невообразимо глупо было надеяться на то, что подобное вообще возможно, и ошибаться вновь и вновь, посещая заведомо провальные свидания. Только один он из почти восьми миллиардов людей мог бы подходить всем его запросам столь превосходно, потому что он и был его единственным стандартом с той самой минуты, как Пак позволил своему сердцу впервые влюбиться. Он знал несколько его явных недостатков и мог пересчитать их по пальцам, ведь точно не был слеп от своих необузданных чувств, но при этом не находил ни одного по-настоящему весомого, который не смог бы с лёгкостью принять. В этом, наверное, и заключалась важная составляющая здоровой любви, когда восторженно смотришь на кого-то и готов просто мириться с ним любым без всякой идеализации. Он такой непередаваемо красивый, что сердце предательски ускоряется само собой, когда Чимин любуется им с таким наслаждением и жадностью. Такой взрослый, мужественный, свободный и знающий, ради чего хочет бороться. Его непослушные, но очаровательные кудряшки настойчиво прилипают к мокрому лбу, и поэтому парень откидывает их назад, чтобы они не мешали ему, тем самым открывая самый завораживающий и очень опасный вид. Эти изумительные и самые глубокие глаза, что никогда не лгут, в этот миг по-особенному красиво сияют, потому что в них нет теперь ни грамма тайн и сомнений. По его носу и щекам практически ручьём текут дождевые капли, собираясь на его подбородке, а на манящих губах покоится настолько расслабленная и нежная улыбка, что от этого внутри всё ощутимо расцветает, словно по взмаху волшебной палочки. Боже мой, как же невероятно приятно знать, что он чувствует себя так, как всегда и должен — расправившим крылья. Пак кладёт ладонь на его шею и ласково, но с ощутимым напором неспешно притягивает к себе, не в силах больше бороться с желанием целовать его, пока попросту не задохнётся. С бережной настойчивостью он выражает этим действием без всяких объяснений свои ненормальные эмоции, которые наполняют его до краёв в эту секунду просто от того, что этот парень так зачарованно смотрит на него в ответ с такой же любовью. Он жадно и с каким-то безжалостным обожанием терзает его губы своими, сразу же углубляя поцелуй и вторгаясь языком в его рот, даже ни на одно мгновение не позволяя им обоим сделать хоть крошечную передышку. Ему так много всего хочется сказать сейчас, но подходящих слов он почему-то совершенно не находит для этого. Слишком много в нём чувств, и они так беспредельны, бескрайни, необозримы, что он никак не может ими насытиться, а поэтому позволяет им полностью завладеть каждой клеткой своего тела, души и сердца. Но, по правде говоря, им и не нужно никакое красноречие, ведь Чонгук способен понять его совершенно безмолвно. Между ними часто проходят немые диалоги, которые остаются ими обоими поняты и услышаны, ведь они — поистине родственные души, которым суждено быть вместе вне всяких условностей. Наверное, всё же однажды звёзды сошлись в уникальной точке соприкосновения, чтобы в итоге привести их друг к другу вновь, ведь по отдельности у них никак не получалось существовать. Это так невероятно, но много лет назад практически на этом же месте Чимин протягивал руку незнакомому мальчику в милом джинсовом комбинезоне и в смешных кедах, потому что просто мечтал найти хорошего друга, но и подумать не мог, что то судьбоносное рукопожатие навсегда свяжет его с тем, кто будет владеть его сердцем. После переезда в новый район Конкорда ему было так страшно почувствовать себя одиноким, поэтому он не был рад подобным переменам. Он злился на то, что ему пришлось лишиться старых друзей, любимой детской площадки, но в итоге ему удалось найти гораздо большее. Этот мальчишка из соседнего дома умудрился с ног на голову перевернуть абсолютно всё и даже его судьбу, ведь если бы не он и не глупая ревность, то всё сложилось бы совсем иначе. Говорят, что любовь — это не один раз и навсегда. Она может случиться с нами не единожды, ведь людям свойственно поддаваться чувствам много раз за время своей жизни. Но вот если за этот отведённый срок так и не удаётся испытать истинную, ту, что приходит лишь однажды с одним конкретным человеком, то значит — вам ничего не известно о любви. Это абсолютно запредельный и космический уровень, который невозможно объяснить никакими красивыми словами, определениями и понятиями, что только известны человечеству. Она — олицетворение всего лучшего, что только способно испытывать человеческое сердце. Она ощущается, как какой-то чарующий, гипнотический, волшебный и самый сладостный мираж длинной в целую вечность, потому что такое никогда не забывается. Истинная любовь — это отнюдь не слепое доверие и не изменение самого себя в угоду кому-то другому. Это не преданное послушание и не пребывание во имя трепета в груди с тем, кто вредит тебе психически, эмоционально или физически. Это не постоянное прощение. Это и близко не то, что видно всем в отношениях со стороны. Она всегда остаётся за закрытой дверью только для двоих. Это совместные усилия и проверка временем. Это иметь возможность сомневаться, но в глубине души никогда не терять надежды. Это делать что-то, не ожидая и не требуя ничего взамен. Это с радостью идти на компромиссы, потому что делаешь этим своего любимого человека гораздо счастливее. Это опираться друг на друга в трудные моменты и бороться в любом сражении вместе, чтобы в конечном итоге именно ваша любовь была сильнее всех преград на свете. Это делить счастье и горе. Это подталкивать вперёд, когда в этом есть необходимость. Это вера. Неограниченная, нерушимая, безоговорочная вера в того, кто с тобой объединяет свою жизнь. Чимину хорошо известны примеры именно такой любви, ведь он видел её своими глазами. На его взгляд, истинная любовь — это двое людей, которые вместе уже тридцать лет проходят через различные взлёты и падения, работают вместе над своими отношениями, чтобы остаться как можно более счастливыми и дарить это своему единственному сыну — физическому воплощению их возвышенных чувств, и при этом всём до сих пор танцуют вместе, как и во время медового месяца. А ещё именно вот такую он чувствует своим пылко бьющимся сердцем, ведь его истинная любовь заключается в затяжной войне за право её просто испытывать и отдавать тому, кому она предначертана. Но каждый чёртов последующий день он будет сражаться и дальше за это, потому что заслуживает любить, как и любой другой человек в этом мире. Сейчас, когда Чонгук наконец-то беспрекословно с ним был совершенно согласен в этой позиции и с таким же пылким желанием целовал его в ответ, он знал, что каждый шаг, проделанный на этом трудном пути к его завоеванию, был сделан не зря. В какой-то миг он просто ему поверил на свой страх и риск и позволил вновь войти в свою душу, даже после того, как тот её безжалостно разбил на множество частей своим уходом. Но совершенно точно его квотербек стоил всех этих усилий, ожиданий и терзаний, ведь никто и никогда не смог бы с такой же силой заставить его сердце биться столь неумолимо, как сейчас, и вынудить его буквально выпрыгивать из груди. В конечном итоге как бы яростно Джоси не желала их разлучить или поселить в них другие эмоции по отношению друг к другу, у неё не получилось бы этого сделать. Любовь более естественна для человеческого сердца, чем её противоположность, вот она самая главная и неприкрытая истина, которую ей, к сожалению, не дано понять. Чимин мягко и нехотя всё же разрывает поцелуй, тяжело дыша от желания покрывать ими каждый сантиметр его лица и шеи, и не открывая глаз ещё несколько секунд наслаждается этим идеальным мгновением, когда нет никого на свете кроме них. Он ловит необыкновенно приятный жар чужой кожи своей собственной, с благоговейным трепетом водя по щеке Чона носом и касаясь его рук своими слегка продрогшими пальцами. Он глубоко вдыхает неземной и ни с чем несравнимый аромат его тела, с трудом дыша от того, насколько же сильно распирают его эти глубокие чувства. Им обоим так хочется навечно остаться в этом упоительном моменте уединения. Так ведь точно не будет, как только встанет солнце на рассвете. Им предстоит вернуться в Нью-Йорк снова и разбираться там со всеми препятствиями на их уже общем жизненном пути, держась за руки, но ведь это будет только завтра. Здесь и сейчас рождается их мимолётное счастливое воспоминание одно на двоих. В месте, где всё началось и закончилось однажды, где между ними по-особенному ощущается сила их обоюдных эмоций, где они оба чувствуют себя защищёнными. Это лишь их хрупкий и одновременно непробиваемый кокон, где они наконец-то могут ни о чём не беспокоиться, а просто дарить и принимать любовь. И именно из-за этого они так не хотят позволять никому и ничему эту идиллию разрушить, поэтому отчаянно хватаются друг за друга. Это та самая их пространственная и временная Координата, где Чонгук давным-давно первый протянул ему руку и теперь уже смог преодолеть самого себя, чтобы сказать то, чего Пак ждал целых одиннадцать лет. — Я люблю тебя, квотербек, — шепчет Чимин, легко зажмуриваясь и глубоко вздыхая, словно эта только что озвученная, но всем давно известная правда приносит ему моральное и физическое облегчение. — Так неистово люблю, что если бы ты мог хоть на мгновение оказаться мной, то сошёл бы с ума от того, насколько эта любовь невероятна по своей силе. — Но нет никаких подходящих слов, чтобы её выразить. Я знаю, — отвечает парень, бережно обхватывая его предплечья, и затем скользит по ним ладонями. — Да. Ты хотел бы это услышать в ответ ещё на стадионе, но я решил впервые с тобой побыть самую малость эгоистом, — говорит он и очаровательно морщится. — Прости. Там было только моё мгновение, которое я заслужил без всяких сомнений. Я ведь ждал его всю свою чёртову жизнь, так что не сердись. — Это справедливо. Но мне и не нужны громкие признания, чтобы знать, какие ты испытываешь чувства ко мне. Твои действия всегда говорят намного громче, поэтому я знаю ответ давно. Чон застенчиво улыбается и отчего-то вдруг на секунду чувствует лёгкое смущение, нарастающее приятным и нежным румянцем на его щеках. Ему известно это уже не один день и даже не одну неделю, но почему-то всё равно эта простая фраза, имеющая такой колоссально важный смысл для любого человека, сейчас заставляет всё внутри него трепетно зашевелиться и перевернуться. Весь полный жизни благоухающий сад ароматных пионов в его груди молниеносно и в одно мгновение становится ещё красивее. Он расцветает так ярко и пышно, будто этот мурлыкающий и тихий голос у его уха, которым Пак произнёс эти заветные слова, является каким-то магическим любовным заклинанием, способным творить необъяснимые чудеса. Только он умеет подобными вещами творить необъяснимые явления с его истерзанной и израненной душой, что в итоге она совершенно перестаёт болеть. Ему становится так спокойно и умиротворённо в его объятиях, что ноги внезапно неконтролируемо и легонько подкашиваются, но он цепко хватается за него и глубоко вздыхает полной грудью, в которой так пылко и неумолимо бьётся взволнованное сердце. Чонгук обнимает его за плечи сильнее и прижимает к себе так крепко, что это действие сопровождается слабой болью в руках. Ему с большим трудом удаётся сдерживать этот порыв нежности, ведь он держит в объятиях своё личное олицетворение любви, которое искал по всему миру так долго. Ни за что и никогда он не позволит себе отпустить его ещё раз, и неважно, какие испытания будут стоять на пути в будущем. Теперь после всего, что уже знает о своей матери, с невозмутимостью и хладнокровием он принимает для себя последнее и хорошо обдуманное решение в отношении неё — сжигать мосты. И на этот раз он уверен в том, что точно об этом не пожалеет. — Закрой глаза на секунду, — ласково шепчет Пак у его уха, а после ловко выныривает из его объятий и довольно улыбается. — Не подглядывай. — Что ты опять задумал? — спрашивает Чон, но послушно и терпеливо ждёт дальнейших указаний, выполняя его простую просьбу. — Ну… — хитро тянет парень, быстро отходя от него подальше и глядя на газон под его ногами, — кое-что забавное, чего ты совершенно точно не ждёшь. — Эй, ты куда-то уходишь? — Ага-а, — коварно протягивает Чимин и мягко смеётся, наклоняясь у крыльца к системе управления поливом. — Подальше от зоны поражения. — Что происходит? — Просто приготовься, ты же хотел детских шалостей. — Приготовиться к чему? — удивляется Чон, нетерпеливо открывая глаза в тот момент, когда несколько разбрызгивателей для травы срабатывают одновременно. Его резко и безжалостно со всех сторон обдаёт напором холодной воды, и он громко кричит от неожиданности, под аккомпанемент звонкого и задиристого смеха Пака. Резкие потоки со всех сторон несколько секунд хлестают его тело, как будто издевательские пощечины без перебоя друг за другом, пока он пытается сориентироваться и хоть куда-то увернуться от них. Вода намного холоднее, чем дождевая, и этот контраст температур срабатывает в данный момент подобно ушату со льдом, от которого под кожей проносится приятный и мощный электрический ток. Он за долю секунду насквозь промокает, но при этом раскатисто смеётся, как и те соседские дети, что бегают по лужам. Ненадолго его вгоняет в тупик данная ситуация, но он совершенно не злится за эту выходку, а принимает её с необычайной лёгкостью и беспечным весельем. Он, возможно, впервые так искренне и от всей души радуется такой шутке, как маленький проказник. Теперь ему хорошо становится понятно, что именно Чимин имел в виду, намереваясь это осуществить, ведь явно спланировал всё с того самого момента, как протянул ему руку и вытащил из-под навеса под ливень. Но вместо того, чтобы стоять с ним под разбрызгивателями и получать холодные удары водой, этот хитрый засранец наблюдает в стороне за всем происходящим, будто вовсе не он натворил всё это, и продолжает над ним бессовестно и заливисто смеяться, сгибаясь пополам. Ну уж нет, он думает так легко отделаться и даже не получить в ответ? Чон, самоуверенно усмехнувшись, убирает волосы от лица назад и вытирает его ладонями от воды, а потом подходит к краю газона. Он быстро осматривается, оценивая то, как работает система, и затем наклоняется к оросителям, чтобы ловко выкрутить шланг на одном из спринклеров. — Эй! Ты что это задумал? Портишь имущество моей мамы? — спрашивает Пак сквозь смех и начинает торопливо уходить от него, понимая, чем это закончится. — Даже не думай! Брось его на землю! — Насколько ты быстро бегаешь, лузер? — спрашивает Чонгук, широко улыбаясь и настраивая своё оружие для этой шуточной войны. — Думаю, не так быстро, как я. Это же я из нас двоих спортсмен. — Бывший! — Однозначно, даже как бывший футболист я бегаю быстрее тебя. Ох, тебе конец. — Нет! Так нечестно! Чон злорадно усмехается и резво срывается с места, когда Чимин начинает в прямом смысле этого слова удирать от него, как нашкодивший ребёнок. Этот хитрый провокатор сразу же бежит к машине, припаркованной у гаража, и прячется за ней, но он в самом деле оказывается быстрее его и огибает это препятствие с другой стороны, достигая своей цели очень быстро. Чонгук направляет шланг на него, и в ответ неконтролируемым потоком ему прилетает множество отборных ругательств, которые слышны, наверное, на всю улицу, когда всё же резкий поток воды попадает парню в спину. Пак громко кричит, потому что всё его тело резко прошибает диким холодом, а затем по нему несётся табун мурашек с головы до ног, и он от неожиданности оборачивается и замирает. Это, кажется, его главная ошибка в данной ситуации, потому что вода беспощадно обдаёт его лицо. Чон испуганно охает от неожиданности и быстро опускает своё импровизированное оружие, когда тот резко зажмуривается и растерянно расставляет руки в стороны. Он стоит так, замерев на несколько секунд, а потом медленно приоткрывает губы и приходит в себя, шумно и с недовольством выдохнув. Чонгук начинает с него безудержно и издевательски смеяться и когда ловит на себе грозный взгляд, то в ответ корчит забавную рожицу. Конечно же, он прекрасно понимает, что это разозлит его, и поэтому оперативно удаляется с места преступления, слыша подбадривающие крики соседских детей. Когда Чимин отходит от шока, то наспех вытирает лицо предплечьем и, махнув головой, откидывает волосы с угрожающей улыбкой на губах, а после быстро бежит за ним следом, намереваясь сравнять счёт. Он на ходу хватает водяной пистолет, который бросает ему один из мальчишек, и сразу же атакует Чонгука. С поразительной лёгкостью он попадает точно в цель и поэтому радостно выкрикивает, забегая в безопасное укрытие на крыльце. Примерно с минуту он отстреливается, но потом ему приходится вновь сбежать, потому что тот подбирается ближе. Несколько раз они меняются лидирующими ролями, продолжая обливать друг друга и преследовать снова и снова по всему двору, не давая ни секунды передохнуть. Они с азартом набивают очки, но в большей степени просто наслаждаются всем происходящим. В этот момент они полностью забывают обо всём на свете: о нормах приличия, о собственном возрасте и о том, что за ними с любопытством наблюдают соседи. Сейчас им совершенно наплевать на эти детали, потому что они оба с крайней беззаботностью падают в давно забытые, но непередаваемо приятные эмоции, как в самые родные объятия старого друга из прошлого. Так давно они не испытывали такой окрыляющей безмятежности, как в эти минуты. В последний раз нечто похожее было, наверное, когда они спустя все эти годы разлуки вновь катались вместе на скейтбордах по улицам роскошного Ист-Хэмптона, как когда-то в юности. Да, это, определённо, было одно из лучших воспоминаний, что они создали вместе в их уже новой истории. То, что происходило сейчас, тоже было нечто фантастическое, хотя совершенно простое. Они вели себя как непослушные и глупые дети, но им за это абсолютно не было стыдно. Пак без устали бегал по всей лужайке и прятался на крыльце за ограждением или за кустами роз, выращенными его мамой, а Чонгук искал убежище за старым дубом или за машиной, но так или иначе они оба оказывались полностью обстреляны потоками воды, потому что никто из них не хотел проигрывать. Ими управлял мальчишеский азарт и желание получить превосходство, но это было такое потрясающее и чистое веселье, что эмоции их просто разрывали. Они оба промокли насквозь, но совершенно не ощущали никакого холода, потому что изнутри по-настоящему дико пылали желанием продлить этот миг. Из них обоих неконтролируемо лилось неподдельное и невозможное счастье, которое напоминало то самое трепетное воодушевление и непередаваемое окрыление, когда впервые влюбляешься. На какие-то короткие, но одновременно бесконечные пять минут на всём Земном шаре ровным счётом были только они вдвоём, и это было самое удивительное ощущение. Они без всякого сомнения прыгнули с головой в него и утонули в этой маленькой, но их самой волшебной вечности. Чон с широкой и победной улыбкой на лице догоняет парня на том же месте, откуда началась их шуточная погоня изначально, и бросает шланг на землю. Он резко хватает Чимина за локоть, чуть придерживая, и затем окутывает своими медвежьими объятиями, делая вместе с ним несколько шагов вправо. Он крепко обхватывает его со спины и подставляет их обоих под жестокую атаку разбрызгивателей. Тот протестующе кричит и брыкается, а затем смиренно зажмуривается со всей силы, принимая это поражение под хлестающими ударами воды, и мелодично смеётся. — Чёрт бы тебя побрал! — выкрикивает он. — Я же сказал, что бегаю быстрее, — говорит Чонгук и обнимает его ещё сильнее. — Я сдаюсь! — кричит Пак, вертя головой из стороны в сторону и пытаясь увернуться. — Всё-всё! — Точно? — Да! Хватит! — Давно же мне не было так весело, — восторженно произносит Чон сквозь мальчишеский смех и, покачиваясь с ноги на ногу, уходит с ним в обнимку на безопасное расстояние от разбрызгивателей. — Невероятно. — Ты и впрямь бегаешь так же быстро, как в юности, — говорит парень запыхавшимся голосом и устало вздыхает. — А я вот, похоже, старею. — Да и чувствовал я себя так, будто мне опять лет четырнадцать. — Как же ты мне нравишься таким, — говорит Чимин, не скрывая восторга и поворачиваясь к нему, а после обнимает за шею. — Любовался бы бесконечно. — Каким это? — недоумённо спрашивает Чон, с интересом выгнув бровь. — Живым. В твоих глазах столько счастья, страсти, радости и озорства сейчас, а этот звонкий смех я слышал так давно от тебя, что почти успел забыть его. — И всегда причина одна — Пак Чимин, — говорит Чонгук, влюблённо глядя на него. — Спасибо тебе за это. — Не без этого, — самодовольно произносит он и иронично хмыкает, запуская пальцы в его волосы на затылке. — На самом деле, ты умеешь классно веселиться, уж я-то знаю. Но дело в том, что ты не умеешь полностью расслабиться, когда это необходимо. Ты действительно слишком серьёзен и постоянно находишься в напряжении, только это не всегда нужно. Иногда нам стоит позволить эмоциям взять над нами управление. — Я работаю над этим, но это не так уж просто, когда всю жизнь привык вести себя совершенно иначе. — Поразительно, насколько же мы с тобой разные в этом, — тихо говорит Чимин, разглядывая его, и ласково улыбается. — Мне время от времени очень не хватает контроля, а ты же никак не можешь избавиться от него. — Каждый человек проходит свои трудности, — говорит парень и мягко улыбается в ответ. — Помнишь, как на «Революции» тебе стоило лишь полностью отпустить контроль для того, чтобы просто насладиться моментом? Или же как во время полёта на планере ты ощутил необъяснимый восторг, только когда успокоился и дал себе окончательно расслабиться? Верь в себя. Ты способен с этим справиться, у тебя уже получалось. — И всегда причина одна — Пак Чимин, — повторяет свои же слова Чонгук, бережно убирая несколько собравшихся капель дождя с кончика его носа, и тихо смеётся. — Ты положительно влияешь на меня. Иногда я действительно должен переставать себя так контролировать, и ты мне с этим немыслимо помогаешь. С тобой я чувствую себя спокойно, поэтому не испытываю необходимости в том, чтобы быть настороже. Я доверяю тебе. — Потому что рядом со мной ты в безопасности. Ты знаешь, что тебя никто не осудит. Я не оцениваю тебя по каким-то тупым критериям. Тебе не нужно думать со мной о каждом своём вдохе, слове или движении. Я просто принимаю тебя абсолютно любым. Ты не идеален, но для меня — само совершенство. Даже если ты будешь в чём-то неправ, я скажу тебе об этом аккуратно и спокойно, уж точно не в упрек, а для того, чтобы ты меня понял. Больше никто не станет портить твою жизнь. Тебя и так контролировали слишком долго, к чёрту это теперь, слышишь? — говорит Пак и коротко его целует, а затем переходит на шёпот. — Всё это время ты делал очень правильные и важные шаги к собственной свободе. Так не останавливайся на этом, будь свободным до самого конца. Ты же этого хочешь? — Только этого и хочу. — Я так тобой горжусь, ведь наконец-то ты правильно расставил приоритеты. Это самый изумительный рост, мне приятно быть свидетелем твоей победы над самим собой. — Ты учишь меня жить заново, — тихо отвечает Чонгук, нервно и взволнованно сглотнув от столь важных для него слов, и опускает мимолётный взгляд на его губы. — Всё изменилось с того момента, как ты дал мне шанс вернуть твоё доверие. Я точно не хочу возвращаться к тому человеку, каким был до тебя. — Разве я мог поступить иначе в тот момент, когда ты просил о помощи? Ты заслуживаешь наконец-то быть собой, потому что слишком долго жил чужой жизнью, — говорит Чимин и очаровательно улыбается, глядя на него, а затем нежно берёт его ладонь в свою и сплетает их пальцы. — Да, ты прав. Я этого заслуживаю, — говорит парень, легко кивнув и задумчиво хмыкнув. — И для того, чтобы я был действительно счастлив, мне необходим ты. Всегда был необходим. — А ты необходим мне, мой квотербек, — шепчет Пак и накрывает его губы своими в сладостном поцелуе, которого так ждали они оба. Он отдаёт этому трепетному и необходимому слиянию всю накопившуюся в нём нежность, любовь, заботу и чувственность, а Чонгук со всей характерной ему теперь жадностью до его ласки принимает их, прижимая парня к себе за затылок и издавая облегчённый тихий стон удовольствия. Сейчас он так безмерно и бескрайне счастлив, несмотря на то, что в каком-то смысле внутренне чудовищно опустошён. Но место этой глубочайшей и кровоточащей раны в виде страшного кратера, что оставила после себя его родная мать, сейчас залечивают с такой лёгкостью и непринуждённостью трогательные чувства, что вызывает в нём этот человек. Благодаря ему она не пульсирует, не ноет и не разрастается дальше. Она наоборот постепенно заполняется другими эмоциями, не позволяя ему утонуть в этой разрушительной боли. Пак в очередной раз каким-то чудом, не говоря об этом ни единого слова, просто не даёт ему испытывать всю мощь бессильного отчаяния, беспредельной злости и свирепой ненависти к себе и ко всему вокруг после случившегося, а исцеляет эту образовавшуюся пустоту в груди поразительным цветением прекрасных пионов, что всегда в нём жили с мечтами о долгожданной весне. Он лечит его душу неземными ощущениями и мягкими поцелуями, в сердце — бережными касаниями рук, относясь к нему так, будто его существование в этом мире — истинное благословение для него. Лишь только он дорожит им так, будто именно в нём заключён весь самый важный смысл сущего, и Чон хочет ему с двойной силой отвечать тем же каждый последующий день их дальнейшей жизни, ведь любовь к Чимину — его необходимое спасение и беспроигрышный способ выжить.

***

Удивительно, но даже обычный воздух, наполненный тонким и присущим лишь стенам родного дома необычайным запахом трепетных воспоминаний, был способен с лёгкостью разблокировать сотни тысяч ярких картинок в памяти. Многие из них Пак намеренно прятал поглубже, боясь их, ведь прежде они причиняли боль, но сейчас он ощущал себя абсолютно спокойно. Здесь ему было по-особенному комфортно и атмосфера была невероятно уютной, потому что это место — настоящий оплот мира. Так было и прежде, но именно сейчас в глубине души его наполняло такое сильное, почти физически ощутимое ностальгическое тепло о прекрасных днях юности и детства, что по коже от этого пробегали мелкие мурашки. Было просто потрясающей идеей вернуться сюда хоть и ненадолго, потому что даже эти несколько часов передышки значительно придали ему моральных сил. Всё вокруг как будто имело лечебный эффект, ведь несмотря на то, что в его жизни прямо сейчас творился полный кавардак и Чимин не знал, что делать дальше со всем этим, он всё не мог перестать глупо улыбаться различным мыслям, стоя в своей старой комнате и с лёгкой тоской на душе осматриваясь. Ему нравилось это необычно волнительное чувство, которое как будто бы уверенно шептало ему на ухо о том, что именно в этот момент всё происходило так, как должно было быть по воле судьбы. Конкорд, он и Чонгук, это просто поразительно. Вновь они вернулись на исходную точку очень долгой истории любви и дружбы, но наконец имели взрослое представление о том, чего хотели друг от друга. Непривычно было осознавать и окончательно поверить в то, что спустя много лет квотербек тоже находился здесь. Они оба вернулись туда, откуда всё началось, и это вообще было похоже на невероятный и воплощённый в реальность их сон. Пак повсюду здесь вновь чувствовал его родной и незабываемый аромат, а от этого никак не мог надышаться в этом доме. Он так боялся, что в любой миг эта чарующая сказка вдруг резко исчезнет, а его мечта бесследно растворится в воздухе. От звука его голоса, шагов или смеха у него сердце каждый чёртов раз делало самые ненормальные кульбиты, потому что он дико млел от всего этого. Он с восторженым упоением наслаждался его присутствием рядом даже через стену в соседней комнате и был счастлив. Этого ему было вполне достаточно, но он так ненавидел время за то, что оно так скоротечно, потому что через несколько часов момент их личного уединения закончится, а они вновь вернутся в реальную жизнь в Нью-Йорк, где остались ещё незакрытые гештальты. Но теперь он знал, что сделает это смело, ведь ему стало гораздо спокойнее после их откровенного разговора. Он был безмерно рад тому, что между ними больше не осталось никаких больших секретов, ведь так хотелось доверять ему целиком и полностью. Всю дорогу до Нью-Гэмпшира он не мог найти себе места, а ещё выбросить из головы сомнения и множество мыслей, но сейчас успокоился от того, что услышал такие важные и нужные объяснения. По правде говоря, он получил даже гораздо больше, чем планировал, ведь Чонгук наконец-то озвучил силу своих чувств к нему. Он теперь был совершенно уверен, что сомневаться можно было в чём угодно, но только не в его искренности. Чон ежесекундно смотрел на него до ужаса влюблённым взглядом, как на самое драгоценное сокровище на целом свете, а в его глазах был такой очевидный и неподдельный страх вперемешку с непониманием, когда до него дошло, что между ними что-то не так. Он и правда боялся исхода их диалога, потому что искренне дорожит тем, что между ними существует. С таким трудом он не один день шёл шаг за шагом к становлению их отношений, поэтому глупо было даже предполагать, что он мог быть замешан в каких-то нечестных делах, но так или иначе Чимин обязан был окончательно убедиться для достоверности. Жизнь научила его предельной осторожности, и сейчас он был спокоен за своё сердце. Он уже дважды отдал его в одни и те же руки, но на этот раз уже с решительностью. Парень снова улыбается уголком губ этим мыслям и мягко вытирает волосы, приводя себя в порядок после их детской забавы во дворе. Он пристально прислушивается к звукам в доме и за его пределами, а затем откладывает полотенце и выглядывает в окно. Грозовые раскаты слышны уже далеко отсюда, буря миновала, но дождь всё ещё легко стучит по крыше слабым и равномерным потоком, создавая очень красивую переливчатую мелодию. Вдобавок к этому он аккуратно и спокойно, как будто играя на клавишах старого пианино, падает на листья дуба, отчего рождается мягкий и игривый шелест. Пак глубоко втягивает носом прохладный воздух и наслаждается потрясающим ароматом весенней свежести, на несколько секунд прикрыв глаза. Такого в огромном шумном и пыльном мегаполисе, где они сейчас живут, точно не найдёшь. Есть всё же некая прелесть в провинциальных городах, которая всегда будет их преимуществом. Он с интересом рассматривает пустую и тёмную улицу, а потом переводит изучающий взгляд на массивные ветви размашистого дерева. Ему сразу же приходит на ум воспоминания о том, как Чон ловко забирался по ним или даже перелезал из своего дома прямиком к нему, совершенно не боясь упасть. Столько раз он это сделал, что даже не счесть: после школы или загулов допоздна на вечеринках, после тренировок или игр, когда сбегал на время от матери, и даже ранним утром, чтобы разбудить его и предложить прогулять занятия. Это было их привычным и необычным для остальных средством связи, чтобы миновать расспросы родителей и тайно улизнуть от них. Каждый раз, когда он сюда забирался, то тихонько стучал по стеклу в определённом ритме: один длинный, три коротких и снова один длинный. Как будто это мог быть кто-то другой, но Чонгук всегда таким образом обозначал именно своё присутствие, перед тем как нагло вломиться в его комнату. Это было их маленьким секретом, о котором известно до сих пор только им двоим. Тэхён пару раз тоже залезал так сюда, но он никогда не проявлял вежливость и осмотрительность, ему не характерна тактичность. Он не боялся застать хозяина комнаты в каком-нибудь неприятном или неприличном виде. Наверное, именно поэтому особенной деликатностью Чон всегда и отличался от всех остальных. Ему самому категорически не хватало в родительском доме личного пространства, поэтому он никогда не смел нарушать чужое слишком наглым образом, ведь знал, насколько это раздражало. Он с лёгкостью мог в любую минуту пробраться к нему и знал, что его никто не прогнал бы отсюда, но всё равно не разрешал себе вести себя таким образом. Но Чимину даже и это в нём нравилось бы, ведь у него каждый раз всё внутри безжалостно переворачивалось, когда он слышал этот привычный сигнал. Каждый его визит к нему не был коротким, а редко когда заканчивался через несколько минут. Обычно они болтали не менее получаса. Могли долго играть в видеоигры, смотреть кино, готовиться к занятиям, обсуждать всякую ерунду, спорить, делиться интересными фактами и новостями, мечтать о будущем, смотреть совместные фотографии и многое вспоминать. Между ними всегда была особенная микровселенная, в которой никому другому не было места. Они удивительным образом могли общаться только глазами, на каком-то подсознательном уровне безусловно понимая друг друга. Но для Пака в этих встречах было драгоценно то, чему его лучший друг совсем не придавал значимости — тактильность. В этой комнате он мог безнаказанно и бессовестно его касаться. В любую рандомную секунду он мог без всякого страха обнять или лечь головой на его колени, взять за руку или запустить пальцы в его непослушные кудряшки, не боясь того, что на них странно из-за этого посмотрят и осудят. Для него проводить рядом с ним своё время наедине было эфемерным, но, пожалуй, единственным счастьем. Он вдруг легко вздрагивает от неожиданности и нежно улыбается, медленно выпрямляясь, когда слышит до боли знакомый стук, но на этот раз не по стеклу, а по дверному косяку за своей спиной. Длинный, три коротких, длинный. Такая простая вещь вынуждает его почувствовать себя вновь взбалмошным подростком из школьных времён, поэтому он тихо смеётся и оборачивается. В этот момент, когда Чимин его видит, то готов в очередной раз без раздумий отдать ему своё сердце и едва ли сдерживает себя, чтобы не выпалить что-то, что точно стоит больше десяти баксов по штрафной шкале. У него на полном серьёзе дыхание на мгновение перехватывает, потому что он какого-то чёрта видит перед собой как будто того самого мальчишку, в которого однажды влюбился. Разве такое вообще возможно? Тёмные и мягкие волосы Чонгука практически такой длины, как тогда в выпускном классе и лежат такой же красивой, но немного беспорядочной копной. Пара маленьких колечек в его ушах служат напоминанием о том, что много лет назад у него было намного больше украшений в них, когда он внутренне бунтовал и старался хоть в чём-то получить свободу. Это просто поразительно, но его лицо сейчас выглядит таким невероятно юным и спокойным, как в то время, когда он ещё никуда не собирался уезжать. Как будто оно не обременено долгими душевными страданиями. А его бездонные и самые удивительные в мире глаза не полны больше сомнений, но смотрят на него со знакомым трепетом и теплом, только в эту минуту в них есть нечто большее — откровенная чувственность и полная осознанность. Он вроде бы взрослый и совсем другой мужчина, но при этом тот самый мальчик, как такое может быть? Он такой запредельно и невозможно безупречный и при всей этой красоте абсолютно простой в его потёртых джинсах и в своей старой футболке с эмблемой школьной команды, которую Пак нашёл в шкафу. Он похож на самое потрясающее видение из прошлого, от которого парень напрочь лишается дара речи на несколько секунд и затем коротко выдыхает с нескрываемым восхищением. На какой-то момент ему в самом деле показалось, что он проник душой и телом в свои воспоминания. Ему будто снова было семнадцать лет и он не понимал, что делать с огромными чувствами в своём сердце, а это ощущение безжалостно сковывавало ступором каждую клетку, ведь слишком хорошо он помнил себя в те годы: неуверенный, неловкий, замкнутый, полный сомнений в себе и безответно влюблённый в лучшего друга детства. Хуже положения просто быть не могло. Но, к счастью, от него прежнего мало что осталось, он ведь во многом поработал над собой и своим характером, чтобы стать сильнее всего этого, только всё же на один проклятый миг эти бешеные эмоции вновь смогли его безжалостно обескуражить. Возможно, он утонул бы в этой растерянности ещё больше и сильнее, но Чонгук приводит его в сознание тем, что сам уверенно подходит к нему, а затем кладёт ладонь на его щёку и коротко целует в губы. Это служит резким и приятным отрезвлением от лёгкого помутнения рассудка, потому что квотербек и капитан команды старшей школы Конкорда из прошлого, прилежный мальчик снаружи и бунтарь внутри, гордость родителей и убеждённый гетеросексуал ни за что не поцеловал бы его так непринуждённо. — Спасибо за душ, полотенца и за всё остальное. Давно я не видел эти вещи, — тихо говорит Чон и тепло улыбается, бросая быстрый взгляд на свою старую футболку из школьных времён. — Здорово, что твоя мама не выбрасывает ничего из твоей комнаты. — Не за что, — робко отвечает Пак, растерянно моргая и цепко задерживает на нём взгляд. — Я же не мог позволить ходить тебе в мокрой одежде. К тому же, я этому виновник. — Ты такой заботливый, — ласково говорит Чон, пристально разглядывая его и проводя подушечкой пальца по его скуле. — С тобой всё в порядке? — Да, в полном, — сразу же отвечает Чимин, легко кивая и хмурясь сильнее. — А что? — Ты словно привидение увидел. — Просто не могу никак тобой налюбоваться, — сладко мурлычет парень и целует его в уголок губ. — Всё хорошо. — Точно? — Конечно, — снова кивает Пак и очаровательно улыбается ему. — Хорошо, — произносит он, с сомнением щурясь, но не может сдержать ответной улыбки. — Я зашёл поблагодарить тебя перед уходом. — Уходом? — Да, уже довольно поздно. Я должен идти. — Ну нет, побудь со мной. Мама приготовила полный холодильник всяких вкусностей. С кем я буду это всё делить? — Я не могу. — Останься хотя бы на ужин, а потом уедешь. Кто знает, когда ещё мы сможем снова посидеть в уютной тишине без шума города и смога? На заднем дворе, уплетая прекрасную домашнюю еду и наслаждаясь свежим воздухом под звуки дождя, м? Да это же рай после Нью-Йорка. Ты не можешь отказаться. — Это потрясающе звучит, но мне правда пора уезжать, — с сожалением говорит Чон и тяжело вздыхает, строя милую рожицу. — Прости, мы обязательно поужинаем вместе в другой раз. Да, не так здорово, как здесь, но я отведу тебя в хорошее местечко. — И куда ты спешишь? Куда поедешь? В мотель? — спрашивает Чимин и тихо фыркает, а затем ласково хватает его за запястье и тянет к себе ближе. — Да брось, ты думаешь, что я дам тебе уйти? Я не могу позволить, чтобы ты ночевал там. Оставайся здесь. Гостевая комната, как всегда, свободна. — Рано утром мне нужно быть в офисе. — И это что, никак не терпит? — Будет встреча, на которой мне необходимо присутствовать. Дождь ещё идёт, поэтому я должен быть осторожен, а значит, путь обратно займёт больше времени. Стоит выезжать очень рано, чтобы прибыть к нужному времени. Не хочу тебя беспокоить этим, у тебя были очень трудные дни. Ты должен хорошо отдохнуть. — Только я должен? А что насчёт тебя? — интересуется Пак, внимательно изучая его лицо. — Сегодня у тебя был день ещё хуже, чем у меня. Ты столько всего узнал. — Я с этим справлюсь, главное — ты позволь себе отдохнуть здесь морально и физически насколько это возможно. Когда вернёшься, тебя ждёт очень трудная работа, — мягко говорит парень и обнимает его за плечи, запуская пальцы в чужие волосы на затылке. — Но я буду с тобой в любом дерьме, помни об этом. — Ты мчался сюда по одному слову Тэ просто ради того, чтобы провести со мной два часа времени, признаться мне в любви и вот так сбежать? — удивлённо шепчет Чимин и тихо хмыкает, крепко обхватывая его тонкую талию. — Так нечестно. — Но это ведь, как оказалось, была важная поездка для нас обоих. Я бы не хотел, чтобы ты зря терзал себя сомнениями в моей искренности к тебе. Теперь ты сможешь насладиться временем с семьёй сполна, зная, что я на твоей стороне. — Именно ты узнал столько всего ужасного о родном тебе человеке, а всё беспокоишься обо мне. Ты можешь не быть настолько потрясающим? — Разве я узнал что-то абсолютно новое для себя? — спрашивает Чонгук и тяжело вздыхает. — Я всегда знал её лучше, чем кто-либо, но не понимал, насколько далеко она способна зайти. Эта правда была на поверхности всю мою жизнь и она… в каком-то смысле разочаровывает, но как ты верно сказал: не я её потерял, это я — её большая потеря, — говорит он и тихо хмыкает. — Эти слова многое для меня значат. Ради них стоило проделать весь этот путь сюда. Я справлюсь, ведь у меня есть твоя поддержка. Только ты придаёшь мне сил. — Ладно, — недовольно бормочет парень, нехотя отстраняясь. — Если ты так уверен в этом, то не стану доставать тебя с излишней заботой. Но я буду с тобой в любом дерьме, помни об этом. — Не волнуйся за меня, — заверяет Чон и устало улыбается, слыша свою же фразу. — Я знаю, что делать дальше. Когда всё будет готово, то больше меня с ней ничего не будет связывать. Мне просто нужно ещё немного потерпеть. Надеюсь, она завтра не явится на эту встречу, чтобы в очередной раз всё испортить или перечислять мои достижения, словно базовые настройки у дорогого товара. Меня тошнит от её попыток хвалиться мной. — Подожди-ка, — с сомнением говорит Пак, прищурившись, и ласково убирает прядь волос ему за ухо. — Так это тебе нужно в Нью-Йорк или Джоси нуждается в том, чтобы ты был там? — Оу, — тихо и с удивлением выдыхает парень, задумавшись на несколько секунд, а после широко распахивает глаза. — Постой… это ведь он инициатор встречи. — Та-ак, и? — И он один из тех, с кем мама играет в теннис в Ист-Хэмптоне на корте, ну конечно. — Выходит, нет большой необходимости уезжать? — Вообще-то теперь нет. Вероятно, это её очередная попытка впихнуть меня в круг «влиятельных и знаменитых», ведь она несколько раз мне напоминала о том, чтобы я проверял своё расписание. А раз я теперь подчиняюсь только своим желаниям, то могу наплевать на это? — Бинго, — радостно горит Пак, широко улыбаясь. — Одна из главных прелестей быть свободным человеком — делать выбор. — И мой слишком очевиден, — говорит Чон и коротко целует его несколько раз подряд, издавая протяжный довольный стон. — Я лучше останусь здесь. Чёрт, я по старой привычке даже не подумал об этом сразу. — Ничего, ты привыкнешь жить иначе, — шепчет Чимин у его губ, победно улыбаясь. — Я тебя научу. Чонгук бархатисто смеётся и вновь обнимает его, с наслаждением закрывая веки. Эта потрясающая новость о том, что ему на самом деле никуда не нужно спешить, приносит неизъяснимое никакими словами облегчение, ведь он так сильно не хочет расставаться с ним ни на одну секунду, по крайней мере, сегодня уж точно. Особенно у него нет никакого желания уходить после своего долгожданного признания в любви и от того, что в этих стенах он чувствует себя абсолютно безопасно, а это такая редкость. Возможно, всё дело и правда в этом доме, в котором дышится лучше, чем в любом другом месте, а может быть, виной всему самый необыкновенный человек, что держит его в своих надёжных руках прямо сейчас. Он в них бессовестно и с огромным наслаждением нежится с отвратительно влюблённым видом и глубоко вздыхает с таким трепетом в глубине сердца, что оно начинает вдруг биться совсем иначе. Так быстро и взволнованно, но при этом в идеально подходящем ему темпе. Ему в нос резко бьёт тонкий аромат цветочного кондиционера для белья от футболки Пака и следом резковатая свежесть от его чистой кожи после недавно принятого душа и средств гигиены, а от этой смеси вдруг мелкие мурашки пробегают по рукам и голова приятно туманится. Каждая клетка тела сейчас отзывается каким-то ненормальным импульсом даже на этот абсолютно новый для него запах. Ему хочется полноценно утонуть в нём, задохнуться от его силы в воздухе и пустить его по своим венам, чтобы пропитаться им с головы до ног. Несмотря на то, что Чимин сейчас совсем другой, это по-прежнему его Чимин. Что тогда, что сейчас, потому что некоторые вещи в этом мире не меняются. Поразительно, насколько кардинально он и в этой мелочи изменился. Раньше от него всегда пахло спелыми персиками, воздушной мягкостью, уютным летом, самым ярким и тёплым воспоминанием о беззаботных днях, а сейчас же сладость можно поймать лишь изредка от его волос, если он в спешке хватает шампунь Мэй с нотами баббл-гам. Это такая милая деталь его образа: серьёзный и суровый адвокат, который время от времени пахнет фруктовой детской жвачкой. Самый очаровательный и притягательный парадокс. Чон расслабленно улыбается, медленно открывая глаза, и смотрит на книжную полку напротив, где стоит несколько фотографий. Некоторые из них он не видел раньше, потому что в те памятные события его не было рядом. На одной Пак стоит в парадной форме выпускника юридической школы с дипломом в руках возле солидного мужчины средних лет с доброй улыбкой и похожего на ректора престижного учебного заведения. Это, определённо, один из самых значимых дней в его жизни, ведь именно так и начинался большой путь прекрасного адвоката из маленького городка. Его глаза сияли так ярко и искренне, что это вызывало лёгкий болезненный укол в солнечном сплетении от давящей грусти. Ему невыносимо жаль, что он не смог разделить этот момент с ним. Чимин и правда всем сердцем полюбил свою профессию. Когда он лишился танцев, то сомневался в том, что сможет найти что-то себе по душе снова, но у него это получилось. Каждый шаг к успеху давался ему с большим трудом, и он несомненно заслуживал места, которое занимал сейчас, но увы, у него и это забрали. Очень грязным и наглым образом его вынудили отказаться от мечты взбираться ещё выше, и вина за это лежала на плечах человека, которого он знал лучше, чем кого-либо. Точнее, он был уверен, что знал её. Всякая радость медленно сходит с его лица, когда он вновь вспоминает, что именно его мать сделала с ними обоими. Он плавно переводит печальный взгляд в сторону и на другом снимке видит двух мальчишек на школьном стадионе. Один из них в знакомой форме капитана футбольной команды с номером «1» на груди. Окрылённый и ещё полный страсти к любимому делу. В его больших глазах видно столько мечтаний о будущем, которым уже тогда было заведомо уготовано судьбой так и не исполниться. А другой парень — талисман, с трудом обнимающий его из-за объёмной защиты под одеждой. На его лице самая изумительная улыбка, которую Чон только видел в своей жизни. Она гордая, лучезарная, торжествующая и такая широкая, что глаз Чимина почти не видно из-за неё, а это — безоговорочный признак его искреннего счастья. В тот момент он и правда был счастлив, но только не за себя, а за него, ведь в тот день их школа взяла такой значимый и заслуженный кубок сезона. Это был последний блистательный триумф, который Чонгук смог ощутить в полной мере, не думая о пугающем будущем. В следующем году в выпускном классе, когда они снова победили, он ощущал уже только горькую и удушающую тоску, зная, что всё рухнет следом за финальным свистком. Вся команда ликовала и плакала от счастья, а у него на глаза наворачивались слёзы от того, что ему было невозможно больно. Всё могло быть совершенно иначе, но жизни этих двух обычных мальчишек разрушил один и тот же человек, и он чувствовал обиду за то, что не смог ничего предотвратить ещё тогда. Он не смог спасти от матери ни себя, ни Чимина. Он ведь даже не предполагал, с каким хладнокровным монстром они имели дело, и уж точно не думал, что в ней совершенно не осталось ни грамма простой человечности и совести. Парень аккуратно разрывает их значительно затянувшееся объятие и, с любопытством осматриваясь, делает несколько шагов вперёд. Он бережно берёт рамку с этой фотографией и пристально разглядывает её уже поближе. Ему с трудом удаётся избавиться от пощипывающего ощущения в глазах, быстро моргая, но несмотря на это где-то глубоко внутри что-то всё равно так тоскливо и жалобно скулит. В этот момент, глядя на самого себя из прошлого, его будто прошибает током ровно с таким же громким треском, как и слышный раскат грома за окном. В голове яркими вспышками проносится весь тот день с этой красивой картинки, подобно мелькающим кадрам старого диафильма. А в ушах стоит отчётливый и неумолкающий гул стадиона, что скандирует его имя словно одно целое, но из десятков голосов он ясно слышит лишь один самый родной и важный — Чимина. Чон на мгновение крепко зажмуривается, прерывисто вздохнув, и видит, как его собственная фигура несётся со всех ног по полю, ловко преодолевая все преграды на пути в виде соперников, а потом оказывается в тупике между ними. Он решительно делает правильную и очень необходимую передачу Тэхёну в овертайме через четверть поля, а тот забегает в зачетную зону соперника с мячом в руках, тем самым совершая «тачдаун». В тот день их продуманная и верная тактика принесла команде решающие шесть очков, и когда таймер на табло с дополнительным временем остановился, а болельщики взорвались бурными торжествующими овациями, то его и самого разнесло на части от слепой и победной эйфории. Игра была очень сложной и напряжённой, а судья несколько раз ставил её на паузу из-за перерывов, поэтому она длилась больше двух часов и бесщадно их вымотала. Он хорошо помнил, как обессиленно рухнул на землю и не мог поверить в произошедшее, даже когда его утопили в тёплых объятиях ребята из команды. Именно вот этими эмоциями он когда-то жил, и каждый момент триумфа стоил абсолютно всех затраченных усилий. Никогда он не боялся получить травму или проиграть, потому что не думал об этом, а жил в одном мгновении — когда их объявляли победителями. Чонгук лишился тогда сил, чувствовал себя физически опустошённым, но морально был до краёв наполненный и живым. К сожалению, индивидуальные тренировки для себя, которыми он занимался сейчас, никогда не восполнят ту пустоту внутри, что навсегда осталась на месте для сентиментальных воспоминаний о спорте и о его сломанных детских мечтах. — Этого здесь не было, когда я уезжал в Нью-Йорк. Я убрал все снимки с тобой, когда мы перестали общаться, — говорит Пак, словно извиняясь, потому что замечает его задумчивый вид. — Мама, должно быть, вернула. — «Победи себя и выиграешь тысячи сражений», — едва слышно произносит Чон и болезненно усмехается. — Я столько раз говорил это команде перед играми будучи в роли капитана, но никогда сам не следовал этому лозунгу. Это было любимое выражение нашего тренера. Он говорил, что когда мы победим свои мысли и сомнения, то победу у нас никто уже не отнимет. — А в этом что-то определённо есть. — Раньше я жил в рамках своего изученного комфорта и не был по-настоящему счастлив. Но у меня было то, что я любил и что приносило мне искреннюю радость. Зачем же тогда что-то менять, когда есть хоть что-то хорошее, верно? Неизвестность пугала. Но когда я лишился всего, что делало мою жизнь лучше, то наконец-то понял, насколько же важно прежде всего победить себя. — Труднее всего сражаться с собственной слабостью, — заключает Чимин и легко кивает, соглашаясь с его размышлениями. — Да, — выдыхает Чонгук, ставя рамку на место. — Классное фото. Мы были очень счастливы. — Ты прав. Тогда никто из нас не предполагал, что это будет последний финал кубка сезона, на котором мы будем так улыбаться. — А в выпускном классе подобная игра стала нашим худшим совместным воспоминанием. — До сих пор не понимаю их жестокости. Разве один день мог что-то изменить, если они приняли за тебя решение уехать? — спрашивает парень и сочувственно хмурится. — Тебе даже не дали полноценно поставить точку и порадоваться собственной победе, хотя футбол был огромной частью твоей жизни. Это так несправедливо. — Да, но я не об этом сожалею. — А о чём? — О том, что моя семья только что и делает постоянно, так это причиняет тебе боль, — тихо говорит он, разочарованно мотнув головой. — Вот это действительно несправедливо. — Что ты такое говоришь? — удивляется Пак и напрягается. Чонгук медленно обводит его комнату долгим и задумчивым взглядом, будто изучая каждую деталь в ней уже совсем другими и взрослыми глазами. Он смотрит ещё на пару снимков рядом с остальными, где Чимин держит на руках крошечную Мэй. Вот оно самое драгоценное и ключевое достижение, которое имеет наивысшее ценное значение. Ему так чертовски жаль, что он не находился рядом с ним в тот момент, когда она появилась. Это буквально фундаментальное событие в жизни его некогда лучшего друга перевернуло абсолютно всё для него, включая направление дальнейшего пути и мировоззрение. Но вместо того, чтобы разделить это прелестное тихое счастье и поддержать его, он послушно следовал указаниям женщины, что разбирала его по кирпичикам. Он тягостно вздыхает и вскользь читает названия множества книг по юриспруденции, что ровными рядами выставлены в алфавитном порядке. Педантичность — отличительная черта личности уверенного в себе адвоката Пака, с которым он уже очень хорошо знаком. Но тут же он рассматривает постеры с героями старых боевиков, купленные ими когда-то вместе в киоске на перекрёстке у школы. Они неровно висят на стене над письменным столом в хаотичной последовательности, и это вызывает у него слабую улыбку. Из крайности в крайность, пожалуй, в этом весь Чимин. Эта простая и незначительная вещь напоминает ему о том, как они по выходным устраивали ночь кино в этой же комнате и о том, как он случайно испортил кассету из проката, за что его другу тогда сильно влетело. Ему на глаза попадаются памятные дипломы за участие в разных танцевальных конкурсах, которые являются горестным напоминанием о том, что эта глава навсегда для Чимина уже закрыта. Боже мой, сколько же в нём было страсти к этому? Наверное, примерно столько же, сколько и в нём самом когда-то к спорту. У них были такие глобальные мечты: один хотел бы блистать на сцене, а другой — на стадионе, только ничего из этого не осуществилось. Даже близко они не приблизились к тем грёзам, которыми когда-то жили, и это так безумно печально. Но Чонгук рад, что хоть один из них всё же нашёл то, что смогло вызвать в нём столь сильные чувства снова. В этой комнате было так много прошлого и в тоже время за его спиной стоял совершенно другой Пак, а это вгоняло его в некий кратковременный ступор. В этих стенах так гармонично были переплетены различные нити их одной на двоих судьбы, что это просто поражало. — Разве я не прав? — наконец-то спрашивает Чон, садясь на край кровати, и печально хмыкает. — Это уже не имеет значения, — отвечает Чимин и складывает руки на груди, будто данным действием защищая себя от этой правды. — Окружающие, что иногда тебя совсем не принимали. Родители, которые ещё не до конца тебя понимали. Планы, которые постоянно выбрасывали тебя за борт. Всё это мелочи по сравнению со мной, ведь именно я столько раз вдребезги разбивал твоё сердце, даже не осознавая этого. Я был твоим лучшим другом. Тем, кто должен был беречь тебя больше всех, но я не справился с этой задачей. А затем моя мама приумножила все твои муки одним шагом, решив вообще увести меня подальше от тебя. Кому от этого было лучше? — тихо продолжает он и глубоко вздыхает, глядя перед собой. — Но что самое ужасное, так это то, что даже сейчас она приносит проблемы в твою жизнь, точнее — она намеренно создаёт их. — Ты и правда моя самая большая боль, квотербек, — говорит Пак, подходя к нему и садясь рядом. — Но ты и самое большое моё счастье, не забывай об этом. Иначе просто не может быть. Только те, кого мы искренне любим, способны как сильнее всего нас разрушить, так и легче всего собрать нас по кускам. — Никогда больше не хочу разрушать тебя. — Ты — часть моей счастливой юности, настоящего и, надеюсь, что будущего. Мне бы хотелось этого, — говорит парень, невинно улыбаясь на последних словах, и бережно берёт его за руку. — Теперь всё будет иначе, ты ведь больше никому не будешь подчиняться. — Да. Я лишь в полной власти собственного сердца, а оно принадлежит тебе, — шёпотом отвечает Чон, поглаживая его пальцы. — А моё давным-давно принадлежит тебе, — уверяет Чимин, мягко щёлкая его по подбородку лёгким касанием. — Всё хорошо. Прошлое нам уже не изменить, поэтому давай жить здесь и сейчас. Чонгук робко улыбается, глядя на него с беспредельным восхищением и нескрываемым изумлением, а потом плавно подаётся вперёд и нетерпеливо целует с мягким напором. Подобные слова в этот момент просто бесценны, потому что это единственное, что он хочет знать. Ему необходимо его полное доверие, долгожданное прощение и пылкая любовь для исцеления всех душевных ран, а сейчас наконец-то всё это в его руках. Впервые он любит и необъятно любим. Это чувство для него так ново и непривычно, от него внутри всё бешено переворачивается до слабой приятной боли. Там, где-то очень глубоко под рёбрами, рождается что-то нечто особенное и волшебное. В каждой клетке его тела неумолимо быстро распускаются те самые благоухающие бутоны, что так долго находились в сладкой спячке. Они, как неудержимый ураган, нагло и с силой разрывают его грудь, пробираются через многолетний холод и тьму, в конце концов принося с собой прекрасную весну. Кажется, что если прикоснуться к его солнечному сплетению, то можно даже физически ощутить нежность и хрупкость лепестков пышущих жизнью пионов. Чёрт возьми, это неописуемое по своей природе и красоте явление, и он так счастлив стать его свидетелем, что никак не может сдержать протяжного вздоха небывалого облегчения и наслаждения. Он разрывает их поцелуй и затем нежно ведёт кончиками пальцев по чувственным губам Чимина, заворожённо глядя на них и не веря своему долгожданному счастью, ведь в любой момент имеет право целовать их. Они принадлежат только ему. Ни у кого на свете нет подобных. Помимо того, что безукоризненно красивы, они ещё и способны быть одновременно самыми трепетными и властными. Так безупречны и парадоксальны своим естеством. Они могут вознести до небес так легко лишь тем, что у него ноги подкашиваются, когда на них появляется наглая ухмылка или тень очаровательной улыбки. Ему бессчётное количество минут и часов, дней и ночей хочется их одаривать самой огромной лаской, существующей в нём, и при этом безжалостно терзать напористой страстью, которую они же и порождают просто своим существованием. Они вызывают в нём сплошные кричащие противоречия, как и сам их обладатель. Чон, словно загипнотизированный смотрит на них, неспешно вырисовывая их идеальный контур невесомыми касаниями, а затем опускает пальцы вскользь по подбородку Пака и кладёт ладонь на его шею, сразу же чувствуя жар его тела. Эта незначительная мелочь вдруг срабатывает как необходимый катализатор для его внутренней сексуальной энергии, которая моментально реагирует одним единственным известным ей образом — накаляется. Его зрачки мгновенно расширяются и превращаются в две глубокие бездны, дыхание заметно сбивается, сердце ускоряется до невероятного ритма, а естественные природные желания на этот раз становятся такой немыслимой необходимостью, что он себя совершенно не узнаёт. Всё, чего он сейчас так отчаянно хочет — уничтожить оставшиеся границы и раскалить ещё сильнее яркий огонёк, что постепенно загорается в тёмных глазах напротив, когда Чимин смотрит на него с такими же мыслями. Чонгук нетерпеливо ёрзает и бесшумно сглатывает, ощущая, как в комнате мгновенно становится как-то чрезмерно душно. По коже пробегает странный жар, оставляя после себя едва ощутимую испарину на его лбу, а в ушах раздаются быстрые громыхающие удары, которые отрезают от реальности вокруг. Им двоим в одном пространстве вновь слишком трудно и опасно находиться, ведь между ними будто по щелчку пальцев проявляется такая очевидная бешеная химия, которая уже не просто просит, а требует освобождения. Красноречивые взгляды друг на друга в этот напряжённый момент работают по принципу лакмусовой бумаги для их истинных и уже неприкрытых эмоций, с невероятной лёгкостью они оголяются и проявляются в своём истинном обличье. Они нарастают внутри них со скоростью света с каждым учащëнным вздохом, и в конце концов наступает та самая секунда, когда возможности отступить больше нет. Он сильнее сжимает напряжёнными пальцами пылающую кожу на шее Пака и больше всего сейчас мечтает на собственном теле ощутить его прикосновения в ответ, от которых определённо будет плавиться. В нём нет ни грамма нерешительности, как это было прежде, ведь теперь он знает себя и больше абсолютно не боится об этом говорить. Он бережно, но с ощутимой силой притягивает его к себе и вновь целует, но уже совершенно иначе — с неприкрытым вожделением. Нежно и неторопливо, поочерёдно сминая его верхнюю и нижнюю губу и овладевая всё сильнее объектом своих сладких грёз. В этот момент он до мучительной и трепетной дрожи наслаждается тем, насколько же и для Чимина это всё желанно, ведь тот дышит так тяжёло и быстро, будто в любую секунду задохнётся от своих невольно взорвавшихся эмоций. Его тёплая ладонь без всякого разрешения оказывается на талии Чонгука под широкой футболкой, а другой рукой он властно зарывается в его волосы на затылке и мягким рывком прижимает его к себе, издавая тихий стон выразительного наслаждения. Квотербек в ответ на это кончиком языка проводит по его губам, а затем углубляет их жадный поцелуй, сплетаясь с его языком в ласковом, но очень смелом противостоянии. Ему очень трудно бороться с Паком, а особенно в том, где так чертовски слаб перед ним. Именно поэтому он отдаётся в его безоговорочную власть всё больше и больше со стремительно нарастающей страстью, заставившей его прижаться к нему, как к своему единственному спасению на этом проклятом свете. Он стремительно теряет контроль над своим самообладанием и даже не пытается сохранить остатки здравомыслия, ведь ему надоело быть не собой, а кем-то другим только потому, что так правильно для кого-то. Сегодня он хочет быть как никогда свободным. Под его кожей сам собой рождается совсем неконтролируемый жар всепоглощающего желания, который плотной, жгучей и вязкой субстанцией постепенно распространяется по всему телу подобно тихо нарастающему апокалипсису. Это катастрофическое событие значительных масштабов для него развивается медленно, но так уверенно, словно цунами намеренно отходящее от берегов перед тем, как обрушить на них свою яростную силу. Люди называют такое состояние затишье перед бурей, и Чон ощущает его так тонко, что ему становится на секунду страшно, но он не собирается усмирять этот дикий пыл. Что-то внутри него прямо сейчас сильно меняется, и он абсолютно точно не хочет этим метаморфозам идти наперекор. Ему нравится то, каким человеком его делает Чимин, ведь впервые на все сто процентов он тот, кем себя давно чувствует. Он делает то, что хочет, и не боится за это порицания. Он не прячет подальше свои настоящие чувства, а выставляет их напоказ, дарит тому, кому они предназначены, и получать взаимность — это что-то абсолютно неземное. Спустя несколько секунд их жадный поцелуй превращается в какую-то безжалостную атаку или беспощадную борьбу, сопровождаемую их тяжёлым дыханием и томными звуками обоюдной одержимости, от которых ощутимо кружится голова в самом приятном смысле этого слова. То его, то язык Пака глубоко попадают в рот друг друга по очереди, настойчиво касаясь нёба и исследуя «обратную» сторону губ. Их движения абсолютно неконтролируемые, нетерпеливые, голодные и ведомые лишь состоянием вспыхнувшего в одно мгновение истинного безумия. Они напрочь растворяются в нём, забывая обо всём на свете, и в этот момент, кажется, ничто уже и не способно их вынудить прерваться или одуматься. Чимин мучительно нежно прикусывает его язык и мягко посасывает, вынуждая парня сжиматься в комок сильнейшего сексуального напряжения от этих мощных импульсов тока, простреливающих изнутри. Он овладевает его губами так смело и неистово, то усиливая, то ослабляя захват, что Чонгук всё чаще срывается на тихие и нетерпеливые стоны, непроизвольно вырывающиеся из него. Он дразнит его то ритмичными, то плавными движениями в этом неудержимом и волнующем поцелуе, как бы поглаживая его рот изнутри, а тёплая ладонь в это время всё наглее и настойчивее блуждает по ходящей ходуном груди под одеждой, не зная никакой пощады. Неумолимый темп и нестерпимый натиск их обоюдных ласк становится в какой-то момент таким импульсивным и быстрым, что Чон практически физически чувствует, как власть над ним берут его природные желания. Они превращают его без особых усилий в голодное до близости дикое животное, и ему за это совершенно не стыдно. — Нам, — шепчет Чимин, сжимая его волосы в крепкой хватке и смазано скользя губами по его челюсти, — нужно… — Да, — отвечает Чонгук, тяжело дыша. — Прекратить. — Прямо сейчас, — продолжает бормотать он между отрывистыми поцелуями. — Это невыносимо. — Да, — снова соглашается парень, медленно стягивая с него футболку, а затем проводит ладонями по его торсу. — Совершенно согласен. — Я же не могу так набрасываться на тебя. Ты должен меня остановить. — Но мне это нравится, — шепчет Чон, довольно улыбаясь. — Ты совершенно не помогаешь, — усмехается Пак, продолжая беспощадно атаковать его своими губами. — Ладно. Ты прав, мы не должны так себя вести, хотя бы потому что твои родители скоро вернутся. — Сегодня нет. Они останутся у друзей. Мама написала об этом ещё час назад. — А теперь ты совершенно не помогаешь, — тихо смеётся Чонгук, нехотя отстраняясь и провокационно глядя на него. — Ты не должен так влиять на меня, но я теряю рассудок, прости, — нежно шепчет парень, вскользь ведя указательным пальцем по его линии челюсти. — Я тоже не могу больше делать вид, что мне не сносит к чертям голову из-за тебя. Когда-то мы оба всё равно сорвёмся, ведь так? — Малыш, — ласково, но предупреждающе произносит Чимин и снова покрывает множеством мягких и невесомых поцелуев его лицо. — Мы должны быть аккуратны. — Мне сейчас так наплевать на осторожности. Я лишь хочу… — шепчет он, запинаясь и заглядывая в его глаза, — потерять контроль над собой. Разве не об этом ты говорил мне? Иногда необходимо позволить эмоциям взять над нами власть. — Да, но мы не можем так… чёрт, — произносит Пак и шумно выдыхает, качнув головой с сожалением. — Не могу поверить, что сам говорю это, но сейчас не самое подходящее место и время. У нас непременно будет ещё шанс, но… — Не смей, — едва слышно предупреждает Чон, прикладывая палец к его губам, и прикрывает веки на секунду, чтобы попытаться унять страшную бурю внутри. — Не говори мне этого. Ты не можешь так поступать, когда я прошёл настолько сложный путь ради того, чтобы смириться со своей одержимостью тобой. — Я знаю, чего ты хочешь. Я желаю этого ничуть не меньше, клянусь, но сейчас… — Самый лучший момент для этого, — уверенно протестует Чонгук и слабо улыбается, а затем мягко убирает его волосы назад, запуская в них пальцы. — Это не крик отчаяния и не попытка отомстить ей, если ты так думаешь. — Я не об этом говорю. — Не подходящее место? Этот дом — самое идеальное из всех возможных. В Конкорде началась наша история дружбы и любви. Именно здесь я чувствую себя как нигде хорошо и спокойно. Мы здесь только вдвоём до завтра. В нашем единственном убежище, — говорит он, ласково поглаживая подушечкой большого пальца его скулу. — Не самое подходящее время? А когда оно будет таковым? Я хочу освободиться от всего, что не позволяет мне полноценно жить. Ты мне нужен прямо сейчас. Мне необходимо, чтобы ты взял всё, что я способен тебе отдать. Я узнал, что моя мать сломала не только меня, но и пытается это сделать с человеком, которого я люблю. Именно поэтому я мечтаю навсегда сбежать от неё и хочу это сделать с тобой. Сегодня, спустя столько лет на этом чёртовом стадионе я исправил одну из своих главных ошибок и безвозвратно выбрал единственный правильный путь к моему счастью — тебя. Я больше не боюсь благодаря твоим усилиям и просто хочу быть свободным человеком в своих желаниях и действиях. Не принуждай меня остановиться, потому что я не в силах. Чон в очередной раз сам тянется к его губам и забирает их в настойчивый плен, безмолвно умоляя сдаться в это мгновение. Он целует его пылко, жадно, необузданно, несдержанно, мокро и выплёскивает этим из себя всю грёбаную необходимость в нём, потому что её чрезмерно много. Так никогда не было прежде, но ему до дрожи нужно сейчас намного больше, чем Чимин отдаёт. Он видит, что тот себя усиленно сдерживает, будто боясь перейти последнюю грань, но Чонгуку хочется получить всё, что только способны подарить ему эти отношения. Тело вдруг само собой агрессивно требует его умелых ласк настолько, что внизу живота всё сводит томительной судорогой. Именно сейчас он желает разрушить навсегда все оставшиеся барьеры между ними и возвести непробиваемую стену вокруг них силой их чувств, чтобы победить в своём личном самом долгом сражении. Его мать стремится развести их в разные стороны, но вопреки её глупым мечтам он без оглядки бежит в ставшие ему самыми родными объятия её главного врага. Он знает, что именно в них найдёт своё надёжное спасение, поэтому так жаждет, чтобы Пак сейчас ответил ему пониманием. — Мы не можем зайти настолько далеко с такой лёгкостью, — тихо говорит Чимин, нежно проводя указательным пальцем по глубокой ямочке у основания его шеи и наблюдает за тем, как чужая кожа молниеносно покрывается крупными мурашками. — Как бы сильно я этого не хотел, не можем, потому что нам стоит двигаться осторожно. Давай начнём с малого? — спрашивает он, мягко целуя место прикосновения. — Это иные отношения, которые для тебя пока неизвестны. Во многих смыслах со мной ты невинен. — Так тебя лишь это останавливает? — Я должен быть бережным с тобой. Ты хоть осознаёшь, что ты для меня настоящее сокровище? Ты — моя мечта. Я невозможно долго ждал момента, когда ты сам захочешь этого столь же сильно. Но этот опыт может быть травмирующим, если поторопиться, а я никак не могу этого допустить. — Вообще-то… — задумчиво говорит Чонгук, легко вздрагивая от пробегающей приятной дрожи по всему телу из-за его губ, что ласково оставляют после себя влажные отметины на коже, — кое-что я знаю. У меня есть маленький опыт. — То, что было между нами, совершенно другое. Ты просишь о большем. — Да, но мне известно и о большем. Это для меня будет не впервые, — признаётся он и сразу ловит на себе абсолютно недоумённый взгляд пары карих глаз, когда Пак резко поднимает голову. — О, нет, не в том смысле, что у меня кто-то был. Я бы не смог ни с кем кроме тебя. — А в каком тогда? — удивляется парень, озадаченно хмурясь. — Наверное, я должен рассказать это, раз уж я сегодня такой откровенный, — говорит Чон и глубоко вздыхает, садясь ровно на кровати. — Это будет весьма неловко, но я обещал быть честным. — Ты можешь доверить мне все свои оставшиеся секреты. Они останутся между нами. — Ладно, — шепчет Чон и нервно усмехается, стараясь скрыть смущение. — Когда я впервые понял, что меня влечёт к тебе, будучи ещё в Англии, то так безумно испугался этого. Думаю, это была вполне нормальная реакция, ведь я не понимал, что со мной происходило. Мне было сложно игнорировать подобное, поэтому я слишком загонялся и никак не мог выбросить мысли об этом из головы. У меня была красивая девушка, а я какого-то чёрта фантазировал о парне, целуя её или вступая с ней в близость. Не просто о каком-то парне — о тебе, как я вообще мог на тот момент допустить такую мысль? Я не понимал, что со мной не так, но у меня никого не было из тех, с кем я мог бы поговорить об этом. Мне некому было задавать вопросы о таком, да я и не осмелился бы. Для меня просто казалось, что это было нечто… — говорит он, пожимая плечами, — отвратительное, меня же приучили именно так воспринимать реальность. Я думал, что совершаю постыдную ошибку, допуская подобную ситуацию. Мне было страшно думать о тебе и представлять тебя в таком контексте, но это получалось абсолютно непроизвольно. — Я хорошо знаю, что это такое. В этом, наверное, тебя никто не поймёт лучше меня. Мне почти год приходилось бороться с похожими мыслями, при этом делая вид, что ты просто мой лучший друг. — Это в каком-то смысле так забавно, я ведь даже не знал как ты выглядишь взрослым. Я лишь основывался на воспоминаниях и своей фантазии. — И как тебе реальность? — самодовольно спрашивает Чимин, мягко улыбаясь и вскинув бровь. — Превзойдены все возможные ожидания, — отвечает Чон, бросая на него по уши влюблённый взгляд, и сразу же отворачивается. — В какой-то момент, когда всё это происходило со мной, я понял, что никто не привлекал меня так как ты, а вот это напугало меня ещё больше. Тогда я категорически запретил себе думать о таких вещах и вроде бы казалось, что я неплохо справлялся, но нет. — Раз столько времени тебе удавалось держаться от меня подальше, значит, ты и правда неплохо справлялся. — Может быть, но когда увидел тебя спустя много лет, то не мог уже сопротивляться, как бы не старался. На самом деле, я буквально потерял дар речи тогда, когда мы встретились. Ты это хорошо помнишь, ведь я едва ли мог связать два слова в тот вечер в ресторане, — говорит Чонгук и качает головой, закатывая глаза. — Чёрт бы побрал тебя, ты выглядел как самая невероятная мечта, как будто у меня вообще были шансы. Это было намного сильнее меня. Я ощутил влечение просто с бешеной силой. В итоге я сдался и мысленно признал, что испытываю к тебе что-то большее. — Как же мне это знакомо, — говорит Пак и усмехается, садясь лицом к нему, и нежно проводит пальцами по его коже у линии роста волос. — Когда-то и я проходил подобное. — Жить с этим осознанием было намного проще. И в какой-то момент мне стало любопытно, — едва слышно говорит он, смущённо краснея и опуская взгляд. — Чёрт, это правда неловко. — Нет, продолжай. Всё хорошо, — ласково говорит Чимин и целует его в плечо. — Доверься мне. — Ладно, — шепчет Чон и легко кивает. — Мне стало любопытно, что же я буду испытывать в момент близости с парнем и насколько это отличается от привычных мне ощущений? Я должен был понять, понравится ли мне такое. — Ты это выяснил? — Да. Вопреки ожиданиям, мне понравилось. Не сразу, но это лучше, чем я мог изначально предположить. Конечно, наверное, это отличается от близости двоих людей, но это было неплохо. Не знаю, как это объяснить, ведь у меня формально не было полноценного опыта, скорее… больше теории. Хотя нет, фактически это тоже опыт. Ну… я же думал о тебе каждый раз, значит, в некотором смысле... Боже, это всё звучит ужасно. — То есть ты… — Практикой изучал своё тело. В смысле сам, не с кем-то. Я исследовал свои ощущения, зону комфорта и слабые стороны, представляя, что это всё делаешь ты. — Да ну? Прямо… — Не вынуждай меня рассказывать все подробности. — Оу, — ошарашенно выдыхает Пак, быстро моргая. — Так вот ты о чём. — Удивлён? — усмехается Чонгук. — Более чем, — отвечает он и с любопытством разглядывает его так пристально, будто видит впервые. — Не пялься так, — тихо стонет парень, на секунду закрывая лицо ладонями. — Чёрт. Да, от меня это слышать, должно быть, очень странно, но как иначе я должен был понять? Всё познаётся в сравнении. Трудно разобраться в себе, когда ты до конца не понимаешь даже то, что больше нравится твоему телу. Мне перестала приносить яркое удовольствие женская ласка, хоть и по-прежнему была приятна. Наверное, поэтому я решился на эксперимент, о котором вообще-то не планировал кому-то рассказывать, но тебе могу. Большего позора чем тот, когда ты меня застукал за измерением члена, точно же не будет? — Боже мой, — хрипловато смеётся Чимин, вспоминая этот момент из их прошлого. — Да, позорнее этого точно не будет. Можешь быть спокоен. — Несколько недель назад я бы никогда не сказал тебе о том, что мне и впрямь пришлось пройти почти адские муки, чтобы заставить себя посетить специализированный магазин и купить всё необходимое, что посоветовал очень странный консультант, похоже, пытавшийся меня склеить, — продолжает он и смешно хмурится. — Мне казалось, что я сгорю от стыда в этот момент, но справился. Это было первой победой, но а вторая в том, что сейчас я рассказываю это парню, из-за которого всё это затеял. — Поверить не могу, — изумлённо шепчет Пак, широко улыбаясь. — Ты что, серьёзно пошёл на это? — Даже не думай смеяться. Я просто подходил к этому ответственно. Вероятно, даже слишком, но… — Эй, я не планировал, это не повод для насмешки, — говорит Чимин, мягко перебирая его волосы на затылке. — Ты пытался разобраться в самом себе, а это, на самом деле, очень правильный шаг и для тебя очень смелый. Ты не кинулся в омут с головой и не пустил всё на самотёк, а пытался по-настоящему услышать себя. Это так поразительно и так в твоём духе. — Да. Мне не к кому было идти за ответами на множество вопросов и не с кем было разговаривать на эту тему. У меня был только ты, но как раз ты и был объектом моих неизведанных эмоций. — И… как? — аккуратно спрашивает парень, внимательно глядя на его профиль. — Удалось уталить любопытство? — В каком-то смысле. Теперь я имею представление о том, что меня ждёт, — отвечает Чонгук, легко кивнув, и нервно потирает лоб. — Ты прав, я действительно во многом невинен с тобой, но не наивен. Я с умом подхожу к тому, что происходит. Моя тупая и раздражительная привычка чрезмерно себя контролировать на этот раз, возможно, пошла на пользу. Я медлил, наверное, слишком долго медлил, пытаясь принять своё внутреннее наполнение, но из-за этого у меня было время привыкнуть к новому себе. — Тебе нравится этот человек? — Да, нравится, — отвечает Чон и робко улыбается уголками губ. — Мне нравятся его мысли и чувства. Мне наконец-то комфортно с ним. Я лучше понимаю себя и так невыносимо приятно быть в гармонии с собой. — Ты решил все внутренние конфликты и действительно больше не боишься этой части себя. Вау, что может быть прекраснее этих слов? — восхищённо произносит Пак, не сдерживая ответной улыбки. — Какой же большой путь ты проделал, мой квотербек. — Да, невероятный, и теперь больше ничего не останавливает моё желание любить тебя, — говорит он, медленно поворачиваясь к нему и переходя на шёпот. — Всего тебя. Чимин изумлённо смотрит на него, бегая быстрым взглядом по его лицу, полному решимости и уверенности. Он видит в его самых красивых глазах такую непоколебимую преданность своим словам, что оставшиеся кирпичики сомнений в его сознании с лёгкостью ломаются под таким натиском. Дважды за день Чонгук сражает его своими смелыми откровениями так сильно, что ему нечего сказать в ответ. Не потому, что он не знает, что ответить, а просто потому, что не способен думать от переизбытка чувств. Он вновь не верит своим ушам, ведь этих слов, кажется, ждал всю свою чёртову жизнь так же сильно, как и признания в любви, и в эту минуту они служат спусковым механизмом. Пак отпускает свой контроль, поддаваясь своему сердцу и его взгляду, и вместе с ним пускается во все тяжкие. В сдержанности нет больше никакого смысла, а в нём больше и нет ни грамма сил держать себя в руках и пытаться быть благоразумным, ведь его первая любовь буквально просит его сдаться и подарить ему себя. Он резко подаётся вперёд, бережно обхватывая его лицо своими ладонями, и целует так отчаянно, что у него резко мутнеет сознание от нахлынувших в одну секунду эмоций. Будто этот поцелуй — последнее, что у них есть, будто он способен стать спасением от неизбежной погибели человечества, будто их слияние губ является единственным возможным шансом выразить свою любовь. Внутри него что-то ощутимо дрожит и клокочет от нарастающего до запредельной грани напряжения между ними, а внизу живота всё одновременно сжимается в тугой щекочущий узел, словно он катится на ненормальной скорости на вершине американских горок, но всё, что его заботит — затяжной и приглушённый стон облегчения вперемешку с наслаждением, что Чон издаёт, с силой хватаясь за его плечи. Этот тихий звук истинного блаженства звучит как предвестник страшно-прекрасной бури между ними и в один миг переворачивает сознание Чимина, потому никогда и никого он не желал любить словами, руками, губами, глазами, абсолютно всем так сильно, как Чонгука. И именно сейчас парень желает его ровно так же в ответ. Любить его — целая философия, его личная и давно теоретически изученная. С ним невозможно было спешить и его нельзя было торопить. Его стоило лишь ждать и терпеливо направлять. Но, чёрт возьми, он ждал бы и тысячу лет, если бы в конечном итоге услышал это смелое и свободное от всяких предрассудков «я люблю тебя» и «я хочу любить всего тебя». Это определённо наивысшая награда за годы одиночества. Бесчисленное количество раз Пак представлял себе момент, когда их души и тела наконец-то сошлись бы в одной точке соприкосновения и произошёл бы Большой взрыв, способный создать новую Вселенную. Всегда это казалось чем-то абсолютно неисполнимым, как и возможность дотянуться до яркой звезды на небе кончиками пальцев. Он считал, что этой мечте не суждено было сбыться, поэтому держал её в глубине себя и не позволял выходить наружу, оттого реальность и выглядела такой ненастоящей, что ли. Хотелось постоянно выйти из этих головокружительных фантазий, но одновременно он этого безумно боялся. Когда-нибудь он обязательно привыкнет к тому, что Чонгук испытывает к нему такие же бешеные чувства, но а пока он каждый раз на несколько секунд забывает дышать от немого восторга, когда касается его тела так вольно и нагло. Всё же это не призрачная иллюзия и не сладкий сон, и осознавая это снова, он мягко улыбается в поцелуе, ощущая себя космически счастливым человеком. Он медленно выпускает его лицо из своей хватки, а после берёт края футболки и плавно стягивает её с него, лишь на мгновение отрываясь от его губ. Чимин бросает её на пол и бережно, как самое драгоценное создание на свете, укладывает парня на постель, забираясь на него сверху. Он устраивается на его бёдрах и упирается ладонью в спинку кровати, сжимая её напряжёнными пальцами. Больше всего ему хочется поддаться чокнутому желанию разорвать его на кусочки своей неутолённой страстью, жадно и до боли сжимать в своих руках, зацеловать до памятных отметин на коже, но не спешит это делать. Намного важнее и приятнее как можно сильнее растянуть это пленительное созидание друг друга, ведь их первый раз никогда не повторится снова. Он мечтает быть несравненным для него, чтобы этот момент Чонгук вспоминал с самой нежной улыбкой. Ему хочется показать ему все пределы и грани его чувственности. Изучать себя — абсолютно правильная тактика, но она не раскроет в полной мере весь спектр эмоций, который он способен получить с ним. Уже сейчас им обоим предельно ясно, что секс между ними никогда не будет похож на обычное физическое слияние тел двух людей, потому что для них — это целое искусство любить друг друга. Пак плавно склоняется к его лицу, едва касаясь кончиком носа чужого, и замирает в ожидании. На самом деле, он и сам не очень понимает, чего именно ждёт сейчас, когда всё предельно ясно, но всё же отчего-то нерешительно медлит. Он хаотично бегает влюблёнными глазами от его приоткрытых губ к огромным глазам и нервно сглатывает, учащённо дыша. Ему словно ещё раз необходимо убедиться в их обоюдной уверенности, поэтому когда парень смотрит на него вопрошающим взглядом и осторожно кладёт ладонь на его предплечье, успокаивающе поглаживая, то все остатки сомнений мгновенно растворяются. Чон осторожно приподнимает голову и тянется к нему, а он в ответ на этот шаг дарит ему самый чувственный поцелуй. Чимин ждал этого слишком долго и сейчас просто млел до дрожи от простой мысли, что это наконец-то происходило с ними здесь и сейчас. Его распирало от смеси многих чувств настолько сильно, что ему казалось, что в любую секунду он лишится сознания. Его ладонь уверенно и с необычайным трепетом скользила по вздымающейся груди Чона, а другой он сжимал всё сильнее спинку кровати, цепляясь этим за картинку реальности. Его губы спустя мимолётное мгновение уже безжалостно целовали чужие так пылко и жадно, что он не мог полноценно дышать, а довольствовался короткими и спешными вздохами. Всё в этот момент для него не имело никакого значения, кроме парня, без памяти отдающегося его ласке с таким напором и желанием. Пак терял голову от тяжёлых стонов нетерпения, которые едва слышно вырывались из Чонгука, потому что это самое волнующее, что он только слышал в своей жизни. Он хотел получить их как можно больше, и для этого был один верный способ — показать, что его тело настоящая святыня для него. Он наконец-то разрывает их долгий поцелуй, а затем пристально смотрит в его глаза, которые сейчас стремительно наполняются живой и неприкрытой похотью. Эти изумительные почти чёрные омуты в данный миг стоят всей его жизни. За них и впрямь не страшно умереть. Он готов бесчисленное количество раз тонуть в их бескрайней глубине и безвольно падать в поклонении, потому что они — его невыносимо-прекрасное проклятье, что каждый раз сражает его сердце. Столько лет они имеют над ним неограниченную власть, что уму непостижимо, и она не слабеет ни на одну секунду. Он действительно немыслимо важный и необходимый для него. Мир вокруг, как всем известно, базируется на четырех элементах — земле, воде, огне и воздухе. Эти стихии вечно находятся в движении, то смешиваются, то разъединяются, но сами по себе всегда остаются неизменными. Однажды, будучи семнадцатилетним мальчишкой, Пак с неимоверной лёгкостью взял и противопоставил им всем особенный пятый элемент, которым для него пронизано всё сущее. Чонгук — его «пятый элемент», ведь несмотря на долгие годы разлуки он по-прежнему нечто главное. Суть всего. Чимин слезает с него и устраивается между его ног, нависнув над ним на локте. Несколько секунд он молчаливо восхищается им, разглядывая безупречное лицо, и потом убирает прядь волос с его лба невесомым движением. Он берёт его руку и со всей любовью, что в нём есть, начинает по очереди целовать подушечку каждого пальца. Им просто невозможно надышаться, поэтому он целует его с такой хрупкостью и нежностью, что от этого у Чона моментально кожа покрывается восхитительными мурашками. Вслед за этим он оставляет мягкий поцелуй в центре его ладони, легко зажмуриваясь и словно молчаливо признаваясь в глубине своих чувств, а тот понимает его без лишних слов. Эта ласка говорит намного красноречивее, ведь никто прежде никогда не обращался с ним таким бережным образом. Он единственный во всём мире умеет делать так, что у него получается ощутить свою значимость и необходимость. Этот его природный удивительный талант дарит Чонгуку самые волшебные и непередаваемые эмоции каждый раз. Он, едва касаясь, скользит своими до безобразия красивыми пухлыми губами ниже и оставляет самый трепетный поцелуй на его запястье, и отчего-то именно эта мелочь вынуждает Чонгука подогнуть пальцы на ногах от резкого прилива желания ощутить их на каждом сантиметре своего тела. Внутри него всё так приятно и волнительно переворачивается от предвкушения этой фантазии, когда он вновь сталкивается взглядом с парой губительных глаз, в которых намертво замирает обещание любить его так, как не любил никто. Без всяких сомнений он ему верит и доверяет самое драгоценное, что у него есть — сердце. Так долго он уже сопротивляется, чтобы никому не позволить его забрать, но ему отдаёт совершенно добровольно и с поразительной лёгкостью. Сейчас он с уверенностью кладёт его в руки Чимина и точно знает, что в них оно будет в полной безопасности. Ведь именно он научил его испытывать это непередаваемое чувство, что помогает ему спасать себя ежеминутно. Пак медленно осыпает трепетными поцелуями его руку, двигаясь сначала вдоль предплечья, потом — плеча, а затем он опускается ниже корпусом, устраиваясь удобнее, и целует его интенсивно пульсирующую сонную артерию. Чон судорожно сглатывает и тихо выдыхает, откидывая голову сильнее назад на подушку. Он непроизвольно закрывает глаза от наслаждения и запускает ладонь в его волосы, а потом мягко массирует их. Его уже сейчас разрывает от силы того, что он испытывает. В каждой клетке тела неконтролируемо нарастает тягучее и горячее напряжение, а вспыхнувший в нём огонь распространяется всё быстрее с каждым его коротким вздохом. Это так приятно разрушает остатки его личности, с которой он хочет распрощаться навсегда. Сейчас Чонгук смело желает прижаться к нему ближе, целовать его напористее, касаться его непристойнее, но запрещает себе необдуманно бежать вперёд, а послушно следует за каждым действием, которые ведут его в любовный омут спокойными шагами. Он не прыгает в него с головой, а погружается медленно и степенно, впервые так осознанно отдавая своё тело кому-то будто в качестве особенного бесценного подарка и утопая при этом в море ответной нежности. Сладкими, долгими, мокрыми и упоительными поцелуями Чимин терзает его шею. То ласково хватая горячую кожу влажными губами, что заставляет задерживать дыхание. То посасывая и слабо царапая её зубами, из-за чего он дрожит от нарастающего нетерпения в нём. То лениво скользя по ней языком так медленно и плавно, будто в попытке залечить все его душевные раны, нанесённые за эти годы одиночества без его защиты. Каждым своим движением Пак будто показывает ему, какого именно отношения он к себе заслуживает. А от этого он просто плавится, превращаясь в жидкое железо от его горячих рук и властных губ. Он снова влюбляется в него и в очередной раз убеждается в правильности своего выбора, потому что получает эти необъяснимо важные и громкие без слов признания в форме физической близости. Они бессовестно крадут его сердце, потому что никто прежде не был с ним там бережен и внимателен. Для него это всё одновременно не впервые, но и в новинку. С ним он чувствует себя абсолютно невинным, ведь, чёрт возьми, его любят самым неземным и красивым на свете образом. Кончики его пальцев мягко покалывает от застывшего на них желания без устали касаться родного и такого идеального тела. Чонгук аккуратно кладёт ладонь на плечо Пака, и в этот момент его словно резко пробирает до костей разрядом бешеного электричества, от которого он слабо вздрагивает. В одно мгновение его пронизывает мощностью в сотни тысяч вольт, и всё тело накаляется до небывалой температуры. Разве так вообще бывает? Между ними образуется настолько много напряжения, что оно практически искрится в горячем воздухе и готово воспламениться от любого движения. Ему кажется, что внутри него прямо сейчас происходят какие-то совершенно необъяснимые биологические катаклизмы. Он слышит, как по венам с невменяемой скоростью течёт жгучая кровь, и даже то, как в ней кипят гормоны. А ещё он чувствует, как лёгкие сильно растягиваются и резко сужаются от каждого прерывистого вдоха или выдоха. Он практически с полной уверенностью мог сказать, что рядом с ним каким-то чудом меняется химия его тела, а испытывать это равносильно тому, чтобы вылететь из Орбиты — нечто невозможное. Из его горла непроизвольно вырывается протяжный и сладкий стон, когда ладонью он скользит по коже Чимина, а на собственной Ярёмной ямочке ощущает настойчивые губы. Они поочерёдно с двух сторон вырисовывают плавные и бесхитростные узоры по изгибам его ключиц так старательно, словно он боится пропустить хоть один сантиметр его тела и не одарить его вниманием. Чонгук в ответ неторопливо скользит пальцами по каждому его напряжённому позвонку, с трудом борясь с тандемом обжигающего жара чужой пылающей кожи и взрывоопасной смеси в себе, которая реагирует на это всё слишком остро. Эти две крайности определённо не способны мирно существовать вместе в одном пространстве, потому что непременно произойдёт мощный взрыв, которого он дико жаждет и боится. Это просто адское испытание — держать себя в руках, и теперь он понимает, каких колоссальных усилий стоило Паку всё время говорить себе «стоп», чтобы не перейти дозволенную грань в их отношениях, хотя его желание обладать им было просто запредельным. Сейчас же он наконец-то больше не сдерживает себя, а показывает свою настоящую голодную сущность, и она ему так невозможно нравится. Видеть его таким сумасшедшим кажется чем-то запретным. Всегда привычно сдержанный Чимин в этот момент совсем другой. Он будто сорвавшийся с цепи дикий дракон, ведь в его глазах творится какое-то непередаваемое чистое безумие, но необъяснимо красивое и восхитительное. Там искреннее счастье полноценно обнажается в своём живом обличье в пленительном танце с звериной страстью, потому что он больше не душит свои эмоции. Между ними полная гармония, и ощущать её вдвоём одновременно так потрясающе, что дыхание постоянно перехватывает. Добиться её так неимоверно тяжело, но у них это получается, возможно, потому что они подобрали правильный метод для того, чтобы искать её? Она рождается медленно, аккуратно, шаг за шагом и каждый день, пока они учатся быть далеко не друзьями друг для друга. И её совершенству нет предела, потому что им необходимо будет работать над её существованием всю оставшуюся жизнь. Пак медленно опускается ниже с поцелуями вдоль центра его груди, а Чон в ответ вновь хватает его волосы, закатывая глаза, и легко прогибается. Эта реакция вызывает у него самодовольную и лукавую усмешку, а его пальцы непроизвольно с силой сжимаются на чужой талии с жадным обожанием. Он и сам закрывает веки, спасаясь на секунду от неизъяснимого удовольствия, что проносится под кожей, ведь наслаждается сполна каждый медленно текущим мгновением. Прямо перед ним лежит в его полной и безграничной власти человек, что полностью соответствует его сексуальному вкусу и пристрастиям, и у него абсолютно нет необходимости представлять кого-то другого. Именно его идеал и самая большая мечта изнывает сейчас от каждого его касания, загораясь всё сильнее необузданным желанием отдаться ему без остатка. Чонгук загнанно дышит, томно прикусывает губу, заметно дрожит от предвкушения, мягко извивается так соблазнительно и нетерпеливо, будто его сейчас неторопливо расщепляет на части вожделение, а это зрелище само собой заставляет рот Чимина наполняться слюной, словно он смотрит на самый лакомый десерт на праздничном столе. Он медленно и изучающе ведёт ладонями по его тонкой талии вверх по рёбрам, поднимаясь к плечам, и готов практически застонать во весь голос от того, насколько же мощно его прошибает с головы до ног бешеный импульс сексуального возбуждения. Ему и прежде было известно, что грудь квотербека являлась его сильнейшей слабостью, но сейчас скорость нарастания этой томительной истомы внизу живота от прикосновений к ней его не на шутку пугает. Ему кажется, что невозможно вожделеть человека так сильно и запредельно, но эти эмоции постоянно расширяют известные ему границы. Он снова плавно наклоняется ниже и, закрывая глаза, мокро и чувственно целует его торс, намеренно избегая самых рискованных точек и обходя их. Он блуждает рядом с ними, то приближаясь, то отдаляясь, и раззадоривает желание Чона и своё собственное. Пак неспешно опускается вниз к его животу, продолжая настойчиво пятнать податливое и разгорячённое тело своими хозяйскими отметинами, но вдруг ощущает, как пальцы Чона в его волосах бережно, но резко их сжимают. Парень легко и мягко тянет его за них, а он озорно усмехается, понимая эту безмолвную просьбу. Очевидно хочет большего внимания к своей груди, которую Чимин намеренно, но будто случайно практически пропустил. Ему прекрасно известно, насколько она чувствительна к любому виду ласк, поэтому не протестует, а послушно выполняет его желание, ведь в этом у них тоже полнейшая гармония. Он медленно приподнимает голову, а затем возвращается на шаг назад и сразу же кончиком языка обводит область нежной ареолы, постепенно уменьшая диаметр. Чонгук в ответ на это низко стонет и прикрывает глаза от чувственного удовольствия. Его веки легко трепещут, а с головы до ног у него проносится целая толпа крупных мурашек. В этот момент он буквально не понимает куда себя деть и сгорает от невыносимого желания получить как можно больше подобных ласк. От этого все его нервные окончания становятся ещё более страшным оружием против него самого, и Пак, будто чувствуя это, уверенно обхватывает твёрдый сосок своими неземными мягкими губами и начинает легко его посасывать. Он делает это аккуратно, точно осознавая правильность каждого своего действия. Он попеременно втягивает и стимулирует его, а Чон по очереди ощущает то лёгкий вакуум, то дразнящее щекотание. Спустя несколько секунд Чимин выпускает его из своих губ и расширяет амплитуду ласк. Он наращивает интенсивность, то играя с ним хаотичными касаниями кончиком языка, то подключает всю поверхность и ею обводит его жадными плавными мазками. Одновременно с этим его пальцы располагаются по обе стороны на другом соске. Он берёт его большим и указательным пальцами и нежно катает взад-вперёд между ними, слегка надавливая с обеих сторон. От этого Чонгук сильно вздрагивает, но протяжно и сладостно стонет. Он прижимает его за затылок к своей груди и еле сдерживает себя, чтобы не взорваться от того, насколько же эта стимуляция сильно будоражит его слабые точки. Чимин, как будто чувствуя, что парню жизненно необходима короткая передышка, даёт ему лишь мгновение сделать глубокий вдох, пока выпускает изо рта один сосок и перемещается к другому. Он неторопливо выводит языком маленькие круги вокруг него, дразнит его и потом помещает между зубами, слегка прикусив, а после медленно посасывает. Чонгук от всего этого буквально мечется в его руках словно находится не в себе, постепенно теряя всякий контроль над своим разумом. С его приоткрытых губ срываются всё чаще хрипловатые вздохи вперемешку с тихими ругательствами из-за подступающей эйфории, а от какофонии этих звуков член Пака уже нетерпеливо пульсирует. Это, чёрт возьми, просто небывалое ощущение — осознавать, что именно он доводит его до состояния подобного безумия. А эти лёгкие и мягкие укусы явно добавляют остроты его раскалённым до предела чувствам, потому что он в его ладонях безустанно извивается и фактически плавится. Он издаёт громкий стон каким-то не своим голосом, когда Чимин прикусывает его сосок сильнее прежнего до слабой боли, а затем выпускает его из своего мучительно сладкого плена и следом слабо обдувает. Контраст температур непременно вызовет у него неконтролируемый прилив возбуждения, и словно в подтверждение данной теории Чон плавно поджимает ноги, согнув их в коленях, абсолютно точно борясь с ожидаемой волной расцветающего в нём тихого хаоса. На первый взгляд кажется, что он в какой-то миг лишается разума. Зажмуривается и так учащëнно дышит, словно испытывает наивысшую форму блаженства уже сейчас. Он непроизвольно откидывает руки вверх и хватает края подушки под своей головой, с силой сжимая пальцы и стараясь хоть как-то удержаться за реальный мир, пока окончательно не утонул в бездне беспредельной эйфории. Паку так нравится наблюдать за тем, как парень бесстыдно изнывает от каждого его уверенного действия. Видеть, как он теряет себя — высшее моральное наслаждение. Его взгляд больше не имеет ясности, ведь его безжалостно ломает изнутри от того, насколько же прекрасно то, что творится с его телом. Оно самопроизвольно мечется по кровати и пытается найти положение, в котором бы ему не было так тяжело это всё выносить. Он уже практически задыхается от собственного открытого вожделения, отчего его грудь вздымается с бешеной скоростью. Каждый участок его оголённой кожи реагирует так остро на любое прикосновение, что он сдавленно и приглушённо мычит, выгибаясь, когда Чимин проводит кончиками пальцев по его ярко выраженным грудным мышцам. В глазах Чонгука он находит просто необратимое безумие, когда тот ненадолго позволяет себе открыть веки. Парень медленно моргает, глядя в потолок, и отчего-то едва заметно улыбается. Его кожа буквально тлеет, что приносит ему слегка саднящую боль, но даже она, чёрт возьми, такая приятная. Сейчас он уже на том уровне, когда неправильные касания способны его по-настоящему испепелить, но и излишняя медлительность лишь усугубит его состояние. Здесь необходим правильный баланс, который Пак чудесным образом чувствует и восполняет. Он абсолютно идеально заполняет чаши равновесия, чередуя осторожность и нетерпеливость. Он опускается ниже с довольной ухмылкой на лице и, пока Чонгук приходит в себя от полученных запредельных эмоций, он ловко расстёгивает его джинсы, параллельно покрывая мокрыми и затяжными поцелуями его напряжённый живот. Не пропуская ни единой красиво очерченной мышцы, он со всем обожанием игриво скользит по ним языком, оставляя влажные дорожки за собой в качестве отметин на месте своего соблазнительного преступления. От каждой из них Чон легко вздрагивает всем телом и томно, глубоко вздыхает, всё больше поддаваясь опасной агонии, которую вызывает совершенная комбинация властных губ и нежных рук. Чимин неторопливо выпрямляется и за шею тянет его следом за собой, но не позволяет ему встать, а только вынуждает поменять положение и снова лечь уже поперёк кровати. Он мягко толкает его на спину и затем неспешно начинает стягивать с него штаны. В параллель с этим он опускается на колени и становится перед ним в слишком соблазнительной позе. Чонгук приподнимается на локтях и с любопытством наблюдает за всем происходящим, с трудом борясь с непроглядной пеленой в глазах от концентрации ярких чувств. Он несколько раз быстро моргает и делает глубокий вдох. Один лишь вид на Чимина, который очевидно охотится на него прямо сейчас, вызывает приятную дрожь по всему телу. Он такое манящее искушение. Огромное испытание не поддаться ему, потому что он — прямое воплощение всех самых сокровенных фантазий. Каждое его действие такое неторопливое, плавное и спокойное, будто ему заведомо известно наперёд, какую следующую реакцию он получит в ответ на свои провокации. Словно он заведомо знает каждый шаг, и потому его не заботит ничего вокруг, кроме объекта соблазнения. И он настолько уверен в том, что последует неоспоримая победа, что нагло ухмыляется, когда Чон прерывисто вздыхает, откровенно пялясь на него и пожирая его голодным взглядом. Но разве можно его винить в подобной слабости? Этот парень просто своим существованием способен сподвигнуть на грехопадение кого угодно. Чонгук облизывает пересохшие губы и задерживает на мгновение дыхание, глядя на то, как чужие ладони ложатся на его колени и аккуратно разводят их чуть в стороны. Это простое действие заставляет его практически замереть в ошеломительном, но приятном оцепенении. На мгновение в его глазах вспыхивает растерянность, потому что всё происходящее так чёртовски странно. Он ведь прекрасно понимает, куда ведут их поцелуи, но сейчас резко поддаётся ступору от того, как далеко они способны теперь зайти. Пак, подобно устрашающему и манящему хищнику, очень медленно крадётся к нему и постепенно приближается. Параллельно он неторопливо ведёт руками по его ногам, не сводя с него внимательного и настойчивого взгляда, и затем склоняет голову в сторону, легко улыбаясь каким-то своим мыслям. Такое ощущение, что он таким образом изучает реакцию на свои действия, но Чон не противоречит ему и не протестует, а лишь безропотно смотрит в ответ одурманенными похотью глазами и немо соглашается со всем, что тот от него хочет. Это служит явным сигналом к наступлению для Чимина и он поддевает пальцами резинку его боксеров, а после без тени сомнения тянет их вниз, избавляясь от последнего элемента чужой одежды. Впервые Чонгук полностью обнажён перед ним физически и морально, но на удивление чувствует себя так легко и спокойно, что не может сдержать лёгкой радостной улыбки. Такое неимоверное счастье — быть тем, кто имеет возможность вольно делать выбор, не стесняться своих мыслей и эмоций, не приравнивать свои желания к мерзкой грязи и не ломать себя в угоду кому бы то ни было. Внутренняя свобода — самое изумительное явление, что только способен видеть и ощущать человек. Его сердце наконец-то позволяет себе биться в независимом темпе, не страшась после получить наказание за это. Он совсем не боится того, на что готов пойти. И абсолютно не смущается от того, что парень напротив оценивающе обводит его тело долгим и откровенно изучающим взглядом. Наоборот, ему запредельно приятно быть объектом такого пристального внимания. Ему нравится, как эти тёмные глаза, полные обожания и восхищения, сейчас медленно скользят по каждому сантиметру его кожи и всё сильнее загораются пылкими огоньками страсти на дне бездонных зрачков. Так волнительно и важно осознавать, что ты способен творить необъяснимую магию с кем-то лишь потому, что являешься чьим-то совершенством. Чимин с удовлетворением тихо хмыкает и слегка выгибает бровь, будто удивлён тому, что видит, а затем мягко и задумчиво прикусывает свои проклятые губы, словно окончательно решает, чем именно его окончательно уничтожить. Чон растерянно хмурится, когда парень вдруг залезает под кровать рукой и наощупь что-то ищет несколько секунд. Он понятия не имеет, что тот делает, но просто молчит и терпеливо ждёт того, что будет дальше, так и лежа у него на виду в полном естестве. Его немного трясёт от восхитительного волнения, но в тоже время он абсолютно уверен в том, что принимает самое правильное решение сейчас. Сегодня нет слова «стоп» в его словаре, потому что он как никогда сильно хочет продолжить то, что они уже начали. Он согласен перейти эту черту только с Чимином, потому что именно ему доверяет больше, чем самому себе. Прерывая его размышления о глубине чувств, Пак достаёт старую и неприметную коробку из-под конверсов, с самым довольным и хитрым видом открывает крышку и затем что-то наспех ищет внутри. Он хаотично выбрасывает на пол какие-то бейсбольные карточки, монеты, полароиды, открытки и прочую ерунду, но всё же находит то, что искал, и улыбается. В его руке появляется тюбик лубриканта, явно спрятанный здесь не один день назад. — Ты что, в самом деле хранил это под кроватью в коробке из под обуви с всякой мелочью? — спрашивает Чонгук и по-мальчишески мягко смеётся. — Я бы даже не стал искать там что-то интересное. — В юности я был весьма сообразителен, — отвечает Чимин, чуть поведя плечом. — Способ всегда работал. Мама думала, что там лежит обычный хлам. И этот тайник она даже не открывала, кажется, всё так, как я и оставил перед переездом в Нью-Йорк. — Ты невероятный, знаешь? — продолжает смеяться он, откидываясь на кровать. — Хорошо, что она не только ничего не выбрасывает из моей комнаты, а ещё и не трогает мои вещи, — говорит Пак и снова приближается к нему, хитро усмехаясь. Он, не сводя с него взгляда, медленно проводит языком по своей ладони до кончиков пальцев, а затем обхватывает ею его жаждущий внимания член. В тот же момент Чон шумно втягивает воздух полной грудью, будто это его последний вдох в этой жизни, и протяжно стонет, запуская пятерню в волосы. За одну секунду его тело сначала до невозможности сильно напрягается и становится свинцовым, а после — превращается в безвольную массу, мгновенно расслабляясь. Прилагая просто невообразимые усилия, он едва ли сдерживает себя, чтобы сразу же не кончить. Это чистый и форменный экстаз, от которого он буквально не знает, куда себя деть. Любое касание задевает словно все нервные окончания разом, а каждое плавное движение вызывает сладко-мучительную боль и жажду к большему. Ещё в прошлый раз, когда Пак это с ним делал, ему показалось, что эти эмоции в самом деле нечто несравненное и необъяснимое. Из-за их силы невозможно было адекватно функционировать, а всё, что его заботило — желание достичь их максимальной вершины. Им не было подобных. Никогда прежде он не испытывал ничего даже немного похожего, хотя у него был различный опыт с девушками. Но, как оказалось, всё менял тот самый твой особенный партнёр. Сейчас же всё ощущалось иначе. И сейчас он снова жадно хватал приоткрытыми губами раскалённый из-за напряжения между ними кислород, и от этого его лёгкие резко обжигало, а по всей коже равномерной волной появлялись мурашки. Он неспешно и бесконтрольно сходил с ума, потому что отключался от мыслей обо всём, кроме своего удовольствия. Чимин пристально и с любопытством наблюдает за ним, мысленно отмечая для себя то, каким образом парень получает больше наслаждения. Он лениво и плавно водит рукой по его члену от корня то вверх, то вниз, а когда его умелые пальцы в очередной раз достигают головки, он быстро и плотно сжимает их в кулак чуть сильнее. Тот в ответ низко стонет, а потом не сдерживается и тихо ругается на выдохе. Ему будто в этот момент надевают такой желанный и тугой поводок на шею, а он совершенно не против подобного положения вещей. Пак даёт ему несколько секунд для того, чтобы он смог сполна прочувствовать влажную и тёплую поверхность ладони, обернувшуюся вокруг него бережным коконом, а затем позволяет ему выскользнуть из этой сладостной хватки. Это ощущение пустоты заставляет Чона разочарованно вздохнуть, а звёздочки наслаждения в его глазах на миг померкнуть. Резко и неконтролируемо его бросает в дичайший жар, а после в лютый холод, и он практически дрожит от необходимости в новом подобном прикосновении. Такой медленный темп лишает его всякой возможности разумно мыслить, ведь ему необходимо большее для того, чтобы ощутить себя вновь сгустком животворящей энергии. Ему уже до одури и до боли нужна вся его ласка, потому это единственное, что максимально подпитывает его. Его резко накрывает совершенно неукротимая волна нарастающего блаженства, когда по всему члену вдруг начинают скользить самые соблазнительные на этом свете губы. В правильной степени мягкие, упругие и такие донельзя бессовестные. Они пробегают по нему так требовательно, но при этом расслабленно и легко целуя или же нагло испепеляя невыносимым жаром, а это вызывает в нём неконтролируемый и гортанный стон. Они — проклятый запретный грех, которому он наконец-то поддаётся всей своей сущностью. Чонгук нежно запускает пальцы в его волосы, легко зажмуриваясь и едва ли разборчивым шёпотом умоляя его ни за что не останавливаться сейчас. И Чимину не нужно разбирать этот бессвязный лепет, чтобы понимать, чего он хочет от него. Он крепко удерживает пульсирующий член рукой у основания, слегка приподнимая его, и снова обхватывает губами. Он обводит выступающую уздечку языком щекочущими движениями несколько раз в хаотичной манере, а затем мягко похлопывает им по самому кончику, вызывая у парня мельтешение ярких искр перед глазами. Он, соблазнительно причмокивая несколько минут, стимулирует таким образом самую чувствительную часть его тела до тех самых пор, пока слюна не начинает с избытком переполнять его рот, а после стекать по подбородку. А Чон всё это время бесстыдно поддаётся горячему разврату, продолжая стонать уже во весь голос и чертыхаться на весь белый свет от того, насколько это приятно. Пак на мгновение выпускает его член из своего рта, чтобы сделать желанный вдох, и потом снова с энтузиазмом принимает его, перед этим плотоядно облизнув влажные губы. Он уверенно скользит кулаком по всей его длине, а одновременно с этим головой энергично кивает вверх-вниз, проводя куполом головки по своему нежному нёбу. — Чёрт бы тебя побрал, лузер, — практически беззвучно шепчет Чонгук, с силой сжимая его волосы на затылке и приоткрывая рот в немом вскрике от предельно нарастающей похоти в нём. Чимин только самодовольно выгибает бровь в ответ, продолжая с напором совершать уже синхронные ввинчивающиеся движения головой и рукой, постепенно насаживаясь ртом на его член всё больше. Он делает это уже отнюдь не мягко и спокойно, а с приложением необходимо правильной силы и настойчивости, прекрасно зная, какой это подарит эффект им обоим. Ему приходится зажмуриться и задержать дыхание на несколько секунд, принимая в горло абсолютно всего его и опускаясь до самого корня, а когда запас кислорода стремительно заканчивается, то он быстро выпускает член из горячего и мокрого плена. Он плюёт всю собравшуюся слюну на головку и медленно проводит языком по губам, глядя на него словно дикий зверь. Он с трудом переводит дыхание и вновь приступает к стимуляции, не позволяя отступать этому чувству неземной одержимости друг другом ни на одну секунду. На этот раз ствол он задействует в не большой степени, а лишь как отправную точку, где ловко перехватывает член из одной руки в другую с переменной периодичностью. Он сжимает губы плотным кольцом вокруг его головки и сосёт её так усиленно, с ярким наслаждением, как будто пьёт самый вкусный коктейль через соломинку, прикладывая к этому действию все свои умения. Он творит настоящее безобразие, а Чонгук понимает вновь, что никто прежде не доводил его тело до такого состояния. Ему кажется, что он возносится к небесам от того, насколько же ему хорошо сейчас. Эта головокружительная комбинация темпа, силы, амплитуды — ненормальный предел совершенства. Чимин каким-то чудесным образом знает, где стоит притормозить, а где умеренно ускориться. Он знает и то, какие именно точки на его теле, вынуждают забывать своё имя от наслаждения и лишь жалобно хныкать в ожидании конца этой непревзойденной феерии. Он готов уже давно сдаться, только Пак постоянно накаляет его возбуждение ещё сильнее и не позволяет этому разрушительному взрыву наконец-то произойти, зажимая основание его члена ровно в тот момент, когда оргазм подходит очень близко к своей высшей точке. Парень чувствует всё чрезмерно остро, но всё никак не может нащупать тот самый секундный миг, чтобы поймать апогей своего удовольствия и отдаться ему. Он хрипловато стонет, когда проклятые губы оборачиваются по нижнему краю головки для усиления воздействия. У него в глазах всё темнеет от происходящего, а в ушах эхом стоит лишь сексуальный звук того, с каким наслаждением Пак его доводит до приятного изнеможения, а себя до пика морального удовлетворения. Продолжая напористо посасывать его член, он вдруг ведёт головой вверх, и тот легко выскакивает из его рта с характерным звонким хлопком. В это самое мгновение, когда всё это происходит, Чимин незамедлительно проводит рукой по всему стволу, и как только его ладонь начинает движение, то на её место сразу же ложится вторая, создавая просто невероятное и непрерывное ощущение полноценного проникновения. Он сжимает пальцы очень туго и скользит ими до тех пор, пока член Чонгука не вырывается из его хватки, а затем сразу же принимает его обратно в рот. Чон приподнимает пятки и поджимает пальцы, касаясь их кончиками пола. Он замирает в трепетном ожидании и издаёт утробный стон, когда по его ногам проносится лёгкое покалывание различными разрядами электричества, как знакомый предвестник оргазма. Но затем его резко обжигает очередное разочарование, подобно сильной пощечине, когда Чимин резко меняет тактику. Он чередует быстрые неглубокие захваты с медленными глубокими, а затем и вовсе усмиряет свой пыл, с трудом переводя дыхание. Чон чувствует болезненную пульсацию в члене и с досадой вздыхает, проводя рукой по взмокшим волосам. Ему вновь не дают то, что он так запредельно мечтает испытать, и от этого хочется уже жалобно выть. Это настоящая пытка, ведь Пак умело держит его на той предельной стадии возбуждения, когда невозможно ответить иным путем, кроме как звуками злости или протеста. В каком-то смысле, наверное, это символичная и справедливая месть за то, что он столько лет владел его сердцем и не пользовался этой властью, но, чёрт возьми, она невообразимо сладкая. В ней хочется тонуть снова и снова, потому что эти эмоции совершенно не поддающиеся внятным объяснениям. Чимин плавно и медленно выпускает головку из объятий своих пленительных губ, издаёт шумный вдох, но совсем не спешит отстраняться. Он спокойно и так дразняще ведёт ими вниз по стволу, приподнимая член и не сводя диких и пылающих глаз с Чонгука. Тот дышит как загнанный зверь и выглядит чудовищно измотанным его ласками. Ему, очевидно, настолько хочется достичь пика удовольствия, что сейчас он готов пойти на всё ради этого. Без слов он говорит очень громко: периодически напрягается в ожидании, дрожит, одержимо стонет, жадно хватает воздух и сминает простынь, пытаясь найти себе место. Такой опьянённый и непристойный, каким никогда он его не видел прежде. Линии его тела создают такой безупречный и соблазнительный изгиб, когда он в очередной раз прогибается в спине и сильно выпячивает грудь, прерывисто вздохнув, что Пак цепенеет в восхищении на одно мгновение. Он тяжело сглатывает, кладёт ладонь на его живот и скользит ею вверх, голодным взглядом поедая каждый сантиметр раскрасневшейся кожи. Его и самого пробивает до мурашек импульс жгучего сексуального напряжения, заставляя до предела подскочить желание обладать им сполна и незамедлительно. Чёрт возьми, будь это в его власти, то он бы всю оставшуюся жизнь был его рабом в этой постели, лишь бы только смотреть на то, как эта слепая страсть берёт над ним верх, а он забывает собственное имя. Так великолепно и неописуемо красиво он отдаётся в объятия неприкрытой похоти, что хочется обожать и любить его тело ещё сильнее и интенсивнее, чтобы изучить все возможные грани. Чонгук практически уже не в себе. Ещё немного и он начнёт бессвязно бредить от того, насколько ему кружит голову всё происходящее с ним. Чимин тоже ощущает себя абсолютным безумцем. Он испытывает кардинально противоположные желания разорвать его на части своей дикой страстью и одновременно задушить самой беспредельной нежностью. Для него факт происходящего так сказочен, несбыточен и невероятен, что каждый грёбаный раз, открывая глаза, он на мгновение не помнит как дышать. В его руках податливое и обожаемое до потери рассудка тело, а в его власти невинное и хрупкое сердце того, кому он давным-давно отдал всего себя. Его настолько сейчас переполняют чувства, которым он не может дать подходящее определение, что становится отчего-то страшно. Они накладываются друг на друга, образуя нечто сокровенное и необъяснимое — его личное совершенное счастье. Нет на свете в этот долгожданный миг ничего восхитительнее, чем восполнять годы одиночества, предаваясь чувственной любви с тем, о ком он так мечтал. Эта истина вдруг на одно мгновение выбивает из него душу и перед глазами всё темнеет. Снова это тупое чувство, что всё нереально, безжалостно атакует его со всех сторон, и ему становится невыносимо от этого. Ему необходимо постоянно касаться его, потому что теперь без этого он ощущает себя пустым и не живым. Чимин медленно и ласково проводит ладонями по ногам Чонгука от колен и выше, а потом резким движением притягивает его ближе к краю кровати и к себе. Он покрывает жадными и тягучими поцелуями его кожу на внутренней стороне бедра и поднимается выше, не собираясь останавливаться. Сейчас он испытывает неконтролируемую одержимость возлюбить каждый сантиметр его совершенного тела и показать ему, насколько же мощно тот ещё способен глубоко чувствовать. Он должен ясно понимать, что является для него самым настоящим не признанным восьмым чудом света, которое Пак всю оставшуюся жизнь планирует оберегать и лелеять в своих руках. Он вкладывал в каждое своё действие весь трепет, что копился в нём годами, а Чон отзывался на это сладкими и мурлыкающими стонами наслаждения. Это так дурманило и раззадоривало. Чимин никогда не думал, что цель — доставить ему удовольствие, станет превыше его собственного удовлетворения. С другими он был эгоистичным любовником, ведь не испытывал к ним столько эмоций. Они были для него привлекательны, но не трогали никакие струны внутри. Скорее, это всегда было лишь физической потребностью, но никогда чем-то по-настоящему важным. Для него не имело значения то, каким именно его запомнил бы тот или иной партнёр, потому что не планировал с ними встречаться снова. В какой-то момент он и вовсе потерял всякий интерес к тому, чтобы совершать эти одноразовые встречи без обязательств, ведь они ему ничего не дарили из того, к чему он так стремился. Все эти люди не вызывали в нём огня или хотя бы яркой искорки, он тух так же быстро, как листал их профили в приложении для знакомств. Но с Чонгуком это совсем не работало, даже спустя одиннадцать проклятых лет этот необъятный жар по отношению к нему невозможно было ничем потушить. И для него действительно было жизненно важно стать его незабываемым воспоминанием и непоколебимым превосходством, на фоне которого всякий сексуальный опыт потерпел бы крах в его глазах. Он мечтал доказать ему, что ни с кем и никогда ему не будет лучше, чем прямо сейчас. Чимин оставляет ещё один страстный поцелуй, жадно сминая губами покрасневшую нежную кожу, а затем бросает изучающий взгляд на него, зачесывая волосы пятерней назад. Уже так легко он позволяет ему делать со своим телом всё что угодно и просто ждёт мгновения, когда это бешеное напряжение наконец-то вырвется из него на свободу. От его сдержанности, страха и скованности не осталось и следа, потому что в конечном итоге он позволяет себе отпустить удушающий его так долго контроль. Пак подхватывает его ноги и поднимает их, согнув в коленях, а затем подаётся вперёд и вырисовывает расслабленным языком восьмерку от его мошонки до ануса. Он делает это снова и снова, будто пытаясь оставить навечно влажный и горячий след на его коже, а Чон лишь сильнее окунается в бушующие волны похоти. Он тонет в бесконтрольном круговороте собственных чувств. Так истошно он хватает раскалённый воздух открытым ртом, что со стороны кажется, что буквально задыхается. Эти эмоции в любой миг готовы достигнуть критического значения и атаковать его со всей своей силой сполна последним ударом, но Чимин, каждый раз замечая приближение его оргазма, меняет тактику и замедляется. Он вынуждает его балансировать в объятиях опасного и блаженного безумия, что мутной пеленой застилает его тёмный взгляд. Он намеренно оттягивает наслаждение, тем самым только усиливая желание догнать его и с силой схватить. Это так мучительно, но столь изумительно, что у Чонгука перед глазами мелькают десятки крошечных звёздочек от предвкушения жутко изумительного апокалипсиса. Парень разводит его ягодицы сильнее в стороны, а потом мягко проводит широкими мазками языком между ними вверх-вниз, вправо-влево, и с губ Чона в ту же секунду срывается гортанный сиплый стон. Такой низкий и полный нетерпения, что у Пака резко ползут мурашки вдоль всего позвоночника, подобно «эффекту домино». Никогда он ещё не видел кого-то, кто так мощно чувствует себя. В нём столько неукротимой страсти открывать новые для себя эмоции, что он поглощает их мгновенно и становится с ними одним целым. От так сильно вздрагивает, будто для него всякое касание к его коже происходит впервые. И так самозабвенно сходит с ума от различных стимуляций эрогенных зон, словно прежде никто не любил его тело, а возможно, его действительно по-настоящему никто и не любил, ведь только Чимин был предназначен для этого. Наверное, секрет того, почему глаза Чонгука всегда смотрели на многие простые вещи так восхищённо и даже заворожённо, заключался в том, что он до встречи с ним в том ресторане и не жил вовсе. Он душил свои эмоции, вырывал из себя чувства, поступал против воли и ни дня не дышал спокойно. Он лишь медленно вял и терял интерес к собственному существованию, как самый прекрасный и невинный цветок, не знающий лучей солнца. Ему абсолютно было неведомо, что бескорыстная любовь способна сотворить чудеса с его искалеченным сердцем, ведь никто не дарил её ему. Столько лет он провёл в настоящем молчаливом заточении среди множества людей и был так страшно одинок. Его никто не слышал, не понимал и не помогал, а он всего лишь, чёрт возьми, нуждался в человечности и тепле. Стоило ему это дать, и он сразу стал ощущать в себе смелость бороться. Он в самом деле проделал длинный путь, и наконец-то жил в единстве со свободой. Он впервые делал выбор в пользу себя, а не ради кого-то или чего-то, и, кажется, был искренне счастлив. Кто бы мог подумать, что однажды он решится поставить окончательную точку между своим прошлым и настоящим таким удивительным образом — отдавшись в полную власть своим тайным желаниям и самой большой любви. В этот момент впервые за всё время в его сердце нет ни грамма страха, а в голове ни единого сомнения, потому что он доверяет себя Чимину. Он делает этот смелый и важный шаг с тем, кого до бешенства презирает его мать, и сейчас хочет, чтобы она так же сильно презирала и его, ведь они с ним теперь неделимое целое. Его душа сейчас испытывает несказанную по своей природе эйфорию, хотя, возможно, должна бы болеть, но ему так наплевать на всё кроме них. И от осознания того, что ему пришлось потерять всё, чтобы обрести самое драгоценное, парень мягко и расслабленно улыбается, ощущая на своём теле нежные губы и руки. Его разрывает тяжёлый и глубокий стон, когда Пак осторожно увеличивает интенсивность своих ласк. Для него, безусловно, важен комфорт Чонгука, поэтому он не слишком торопится, но действует в меру настойчиво, чтобы не охладел их пыл и жажда друг до друга. Он заботлив с ним, поэтому удерживает размеренный темп, выписывая круги на его нежной коже и слегка надавливает в нужных точках, где наибольшее скопление нервных окончаний. И только дав ему сначала немного привыкнуть к этим новым ощущениям, он начинает использовать пальцы. Чимин обильно смазывает их лубрикантом и неторопливо вводит их в него по очереди. То, как красиво Чон способен предаваться любви — что-то запредельно восхитительное, он бы часами наблюдал за этим. Каждая его реакция столь неподдельна, чиста, открыта, что это безжалостно бьёт прямо в самое сердце и вынуждает рассыпаться в пыль. Чонгук хватается за края подушки и сильно вздрагивает, но совершенно не от страха или боли, а от осознания того, что это наконец-то с ними происходит. Его тело уже просто разваливается на части от этих рук, губ и языка, что настолько умело и головокружительно чередуют различные виды ласк, распаляя и без того ненормальный огонь внутри. Но этого совершенно недостаточно, сейчас он как никогда сильно мечтает полностью принадлежать тому, кто навсегда изменил его мир. Он приподнимается на локте, мягко хватает Пака за шею и без объяснений тянет к себе. Он целует его так отчаянно и бесцеремонно, что от этого у него кружится голова. В нём больше нет совершенно никаких сил терпеть, потому его до краёв наполняет слепая мания обладать им до конца. В этот миг функциональность каждой клетки его тела, каждого органа и каждого нервного окончания полностью зависит только от Чимина. Чон нехотя всё же разрывает поцелуй, а после бережно берёт большим и указательным пальцами его подбородок. Он с обожанием смотрит на его приоткрытые губы, в очередной раз осознавая, каким же был идиотом, что не решился поцеловать их намного раньше. Они нагло лишают его здравомыслия, но он так им за это благодарен. Он заглядывает в его пылающие глаза, и видит в них только одно — любовь. Бешеную, дикую, всепоглощающую и самую необходимую ему прямо сейчас. — Живи свободным или умри, — шепчет Чон, учащенно дыша, словно призыв к действию. — Уверен? — в последний раз уточняет Пак. — Я больше не хочу подчиняться ничему, кроме собственных желаний, — отвечает он и мягко кивает. Чимин выпрямляется, медленно растёгивает ремень, а затем избавляется от остатков своей одежды, не сводя бешеных глаз с него. Он берёт из той же коробки-тайника контрацептив и зубами открывает край упаковки, а после выплёвывает её и аккуратно раскатывает латекс по стволу ловким движением. Привычка выработанная до автоматизма заботиться о своей и чужой безопасности появилась в его жизни благодаря пьяному опыту с Хизер, поэтому у него никогда больше не было незащищённых контактов, и даже сейчас, когда его мозг практически не соображает, он умудряется контролировать это. Он вновь использует лубрикант и несколько раз проводит кулаком по всему члену вверх-вниз, устраиваясь между разведённых ног Чона. Он нависает над ним на вытянутой руке, а его бёдра приподнимает над своими. На мгновение он закрывает глаза, чтобы тихо выдохнуть от переполняющих эмоций, и затем дразняще проводит головкой между его ягодиц, намереваясь наконец-то сделать то, чего они оба так хотят. — Постой, — шепчет Чонгук, учащённо дыша и кладя ладонь на его шею. — Всё в порядке? — сразу же с обеспокоенностью интересуется Чимин, послушно замирая и глядя на него. — Как никогда прежде. — Но хочешь притормозить? — Нет, — тихо протестует парень, мотнув головой, и нежно гладит его пульсирующую артерию большим пальцем. — Просто перед этим сделай кое-что для меня. — Что? — Прежде чем это произойдёт, пообещай, что то, что происходит между нами, не закончится, а твоя любовь ко мне не изменится, — говорит Чон, изучая взволнованным взглядом лицо напротив, а затем опускает его вниз и смотрит на до боли знакомый кулон, свисающий между их тел. — Знаю, я прошу о многом, потому что мы не можем представить, как всё будет дальше. Но даже если однажды что-то пойдёт не так, то обещай, что сделаешь всё возможное ради нас и будешь сражаться за меня ровно так же, как делал это с того момента, как наши жизни вновь пересеклись. Пообещай, что будешь верить в нас, даже если все перестанут, как ты это делал в глубине души все упущенные мной годы. — Почему ты просишь меня о подобном? — Потому что… — шепчет Чон и обхватывает маленький листок клевера пальцами, а после бережно поглаживает символ их неувядающей любви, — я больше всего на свете боюсь одного — потерять тебя снова. — Квотербек… — Знаю, ты скажешь, что это глупости, но это правда мой большой страх. Ты — единственное, что у меня осталось. Именно поэтому думаю, ты значишь для меня больше, чем я для тебя, ведь у меня ничего нет кроме нас. Ты смог жить без меня, а я был в одном шаге от того, чтобы погибнуть. Поэтому обещай, что сделаешь всё возможное со своей стороны, чтобы вот этот наш момент, который происходит здесь и сейчас, длился как можно дольше. Однажды нас этого лишили, а теперь я хочу любить тебя столько, сколько мы сами того захотим. Я не допущу, чтобы это вновь зависело от других людей или каких-то обстоятельств. Я устал от затяжной зимы. — Обещаю, что никогда не отпущу тебя, — шепчет Чимин и наклоняется к нему, а после со всей присущей ему нежностью целует. Одновременно с этим он делает плавное и мягкое движение бёдрами вперёд, проникая в него на несколько сантиметров, и сразу же останавливается. Чон с силой хватается за его предплечья и зажмуривается, издавая приглушённый вскрик в его губы. В этот значимый момент его так бешено наполняет множество разнообразных чувств, что у него от их силы дыхание замирает, а мир вокруг словно действительно останавливается. Он будто находится между столкновением двух диаметрально противоположных Вселенных, и потому боится сделать какое-либо действие, чтобы не разрушить это волшебное и абсолютно незабываемое упоение мгновением. Он разрывает их поцелуй, медленно открывает веки и сразу сталкивается взглядом с такими родными глазами, что сейчас наполнены только самыми красивыми и живыми чувствами. В них творится такой непередаваемый хаос, потому что и для Чимина этот миг значит слишком многое. В них истинная нежность и любовь бережными объятиями берёт в плен тень страхов и разочарований из прошлого, а страсть сливается воедино с глубокой чувственностью, а от этой смеси в них сияют самые изумительные звёзды. Звёзды, что принадлежат только Чонгуку, ведь никто и никогда на этом свете не смотрел на него так, словно он — весь мир. И от того, насколько он ощущает себя любимым, нужным и драгоценным в данную секунду, к горлу вдруг подступает ком, а к глазам — такие ценные слёзы благодарности и немого восторга. А, возможно, они от облегчения или боли, но это не имеет никакого значения, потому что он безмерно счастлив и свободно любит всем сердцем и душой. Чонгук трепетно касается щеки Пака слегка дрожащими пальцами, когда тот снова невообразимо аккуратно двигает бёдрами вперёд, входя ещё на несколько сантиметров. Он слабо вздрагивает и шумно вздыхает, продолжая зачарованно смотреть в пленительные омуты, которые всё-таки бессовестно лишили его покоя. Столько времени он намеренно избегал шанса в них бесповоротно влюбиться, а теперь именно в них находит свой надёжный и необходимый якорь успокоения, за который изо всех силы держится, стараясь не разложиться на молекулы от того, как послушно и легко его тело принимает всё, что парень ему даёт. Чон расслабляется и позволяет неторопливо и спокойно проникать ему в себя всё глубже, а ещё он наконец поглощает все его эмоции и заботливо лелеет их. Без всякого страха, без сомнений и без предубеждений он прямо сейчас делает шаги навстречу совершенно другой своей жизни, навсегда прощаясь с угнетающим прошлым. Он, едва касаясь, проводит большим пальцем по губам Чимина приоткрытым в учащённом дыхании, и тот ласково целует подушечку, как будто ставя тем самым уверенную и нежную точку в его неозвученных мыслях. От такого простого, но невероятно трепетного действия Чонгука бросает в жар, а по его ногам проносится целая вереница приятных мурашек. Отчего-то эта незначительная, казалось бы, вещь трогает его слишком сильно. Сколько же чувственности может хранить в себе человек, что она так неконтролируемо вырывается из него в различных мелочах? Будь то лёгкое касание губ к запястью или к ладони, скольжение руки вдоль рёбер, мягкие толчки бёдер, опаляющее лаской дыхание — всё в нём преисполнено любовью, нежностью и теплом. В этот момент так очевидно без всяких объяснений, что Пак проживает самый глобальный спектр эмоций, что доводилось ему испытывать. Он принимает этот ошеломительный шквал чувств и все их грани, тонко ощущает одновременно и сразу абсолютно всё, что происходит с его телом и эмоциональным фоном. И удивительно в этом то, что он не только направляет эту энергию в первую очередь внутрь себя, на собственные ощущения и наполнение ими, а ещё не забывает дарить её ему. И именно в этом рождается такая правильная любовь. Его безупречное понимание своих предпочтений и желаний помогает внимательно относиться к тому, чего он хочет, а это позволяет достигать особенного наслаждения процессом и делать его незабываемым для Чонгука. Он концентрируется не только на себе, а с особенным вниманием относится к каждому чужому вздоху, и это вынуждает влюблённое сердце Чона стучать в несколько раз быстрее. Это действительно одна из форм любви, а не похоть. Это гораздо глубже и важнее, чем просто бездумно обладать телами друг друга. Между ними в этот долгожданный момент происходит какая-то необъяснимая никакими словами магия и мир вокруг внезапно меняется. Звуки будто становятся громче, ароматы ярче, цвета насыщеннее, а эмоции сильнее. Всё происходящее столь масштабно для них, что у Чонгука создаётся впечатление, что он действительно может ощутить сейчас, как вертится Земля вокруг своей оси, насколько остро он сейчас реагирует на всё вокруг, что похож на искрящийся сгусток импульсов и нервных окончаний. Его всё сильнее пронзает тянущийся по венам горячий ток, а внутри всё бешено накаляется и наполняется отголосками будущего пика оргазма, когда Пак начинает проникать немного глубже и более смелыми движениями. Это приносит смесь абсолютно разных чувств, и теперь он понимает, что и близко не представлял, как же сильно физическая близость с парнем может быть ему приятна наяву. И даже ожидаемую боль всё это затмевает настолько, что он постепенно перестаёт её ощущать. Каждое спокойное и плавное покачивание бёдер Чимина вызывает тихий и низкий стон в ответ, и он по-настоящему восхищается ими. Так до одури прекрасно видеть Чонгука таким: глаза затянуты туманом страсти, жаждущие губы раскрыты в тяжёлом дыхании, волосы разбросаны на подушке, тело всё стремительнее горит в упоительной агонии, а из груди в этих хриплых звуках, кажется, его душа рвётся наружу. И главное наслаждение для него физическое и моральное — наблюдать за тем, что причиной этой божественной ломки стал именно он. То, что парень испытывает — результат только его собственного окончательного принятия своей внутренней природы, переживаний и ощущений, которые раньше он боялся испытывать. Теперь же ему абсолютно наплевать на всякие границы, он безвозвратно принадлежит самому себе и ему. Пак делает неспешные и размеренные толчки, позволяя себе и ему привыкнуть к этим новым и особенным ощущениям. Он не проникает в него слишком глубоко, боясь сорваться с цепи или причинить ему дискомфорт, но даже этого им обоим вполне достаточно, чтобы улететь в открытый космос. Он слышит, что чужие стоны постепенно приобретают более несдержанный и протяжный характер и на мгновение напрочь лишается воли из-за этого. Его бесконтрольно и бешено трясёт от живости реальности. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой, и поэтому его снова накрывает крошечная паника. Перед глазами всё внезапно плывёт от подкатывающих из-за высокой эмоциональности слёз, и он сразу закрывает их. Чимин в ту же секунду ищет своё успокоение в Чонгуке, поэтому опускается к его лицу, при этом нежно и медленно скользя ладонью по его покрывшейся тонким слоем пота груди, и затем бережно обхватывает ею его челюсть. Он мягко приподнимает её и впивается в его губы таким исступлённым поцелуем, будто это его шанс на спасение. Из него вырывается глухой звук облегчения и он крепко зажмуривается, когда эта волна липкого страха постепенно отступает. Чон, будто шестым чувством ощущая его состояние в эту секунду, прижимается к нему сильнее. Он ласково кладёт ладонь на его щёку, а другой — зарывается в его волосы, в очередной раз издавая приглушённый стон. Его буквально передëргивает всего разом от того, как собственный пульс отдаётся на кончиках пальцев от чужой горячей кожи. Пак неистово дышит, продолжая так неимоверно нежно проникать в него, и углубляет поцелуй. Он так развратно и нагло, но при этом мягко и неторопливо вторгается языком в его рот, что парень не успевает даже полноценно вздохнуть, а тонет в своих эмоциях. Отчего-то его просто разрывает прилив несказанной любви и тихого счастья, поэтому он всецело отдаёт себя этим чувствам и начинает осыпать трепетными поцелуями его лицо, и, кажется, это Чимину помогает. Спустя минуту он уже не дышит так испуганно и медленно открывает глаза, которые переполнены искренней благодарностью. Он легко поворачивает голову в сторону и несколько раз целует родную ладонь, согревающую его необходимым теплом. Пак успокаивается и вновь поддаётся своим желаниям, начиная входить в него быстрее, не так сдержанно и нежно хватая его губы. В какой-то момент кажется, что он балансирует и с трудом держится на тонкой грани, чтобы перестать быть таким деликатным, и Чонгук поражается тому, сколько же скрытого безумства ему ещё предстоит увидеть и ощутить на себе, что таится в нём. У него по коже проносится приятная дрожь от подобной мысли, но он точно знает, что сегодня этого не случится. Сегодня их близость уникальна. До самого конца он будет с ним чрезмерно бережным и заботливым, потому что это — чувственный, неторопливый и идеальный акт первой любви. Чимин с трудом и нехотя отрывается от его истерзанных лаской губ и на выдохе произносит, едва касаясь их своими: — Ты мой. — Всецело, — отвечает Чонгук дрожащим шёпотом, обхватывая его шею ладонью. — Чёрт возьми, — говорит Пак, делая плавные толчки бёдрами. — Навсегда мой. Он вновь накрывает его губы своими и тяжело выдыхает носом. Его так бешено атакует собственная сила любви к нему, что он не понимает, что с ней сейчас делать. Она выплёскивается из него, будто он переполненный сосуд. Но, к счастью, в его руках находится тот, кто с диким желанием забирает всё и отдаёт столько же в ответ. Чимин бережно берёт его ладонь, сплетает их пальцы, и в качестве признания в своей вечной слабости перед ним мягко целует его костяшки. При этом он продолжает в совершенном для них обоих темпе входить в него и смотрит прямо в глаза так, будто умоляет понять его без слов и принять всю силу его невыносимых чувств. Он необычно трепетный, но в то же время дикий и необузданный, что хорошо видно по его взгляду. Эти проклятые парадоксы в нём полностью обезоруживают, и Чон шумно вздыхает, откидывая голову назад и приоткрывая губы с застывшим на них слабым криком. Его поистине ошеломляет то, что может твориться с его телом, и он прикрывает веки в моменте ожидания окончательного обнажения всей его внутренней непристойности. Пак замечает, что тот находится в одном небольшом шаге от того, чтобы окончательно сойти с ума от всего происходящего, и поэтому меняет положение их тел, дабы принять наиболее комфортную позу для Чонгука в первый его подобный опыт. Он ложится на бок на кровать, делая упор на локоть, и притягивает его к себе, а парень прижимается вплотную к его груди. Чимин чуть подталкивает его ноги вверх, а после аккуратно входит в него снова плавным, но уже уверенным и более сильным движением. Он приглушённо мычит от того, как его самого мгновенно пробивает волна жара вперемешку с невыносимым напряжением, покрывая трепетными поцелуями чужое плечо. Он намеренно двигается слишком медленно и отрывисто, потому что хочет вновь распробовать на вкус эти ни с чем несравнимые ощущения, как впервые некоторое время назад, потому падает в состояние эйфории ещё больше прежнего. Его синестезия так обострена в этот миг слияния их тел, что он готов поспорить на что угодно, что прямо сейчас точно обладает способностью воспринимать мир бóльшим количеством чувств, чем ему подарила природа. Он даже не предполагал, что такое вообще возможно с человеческим организмом, когда в запахе чужого тела можно нуждаться больше, чем в порции кислорода, или что разгорячённая вожделением кожа способна молниеносно вспыхивать, как горючее, при попадании на неё чужого дыхания. Это какие-то совсем неизвестные науке явления, но и не требующие доказательств, ведь чувствовать такое есть лишь один шанс на миллион. Он предельно осторожно выходит из него, крепко придерживая его бедро, а после также неторопливо и с увеличением амплитуды погружается снова, не переставая хаотично целовать. Чонгук нежно стонет в благодарность, заводя руку назад, и кладёт её на его шею. Его пальцы сжимаются на ней чуть сильнее каждый раз в унисон с движениями Чимина и с тем, как его член приятно наполняет. Он словно пытается найти в нём своё спасение, хватаясь за него, и поэтому они в какой-то момент становятся единым целым на инстинктивном уровне. Спустя несколько мучительных минут, когда ситуация уже накаляется до вселенского масштаба, а они оба в полном беспамятстве отдаются друг другу, Пак начинает наконец-то ритмично наращивать темп, поднимая его бедро и слегка откидывая назад, чтобы сильнее раскрыть его для себя. Чон удерживает собственную ногу, а он в это время крепко обхватывает его член кулаком. Он скользит им от основания до головки быстрыми и настойчивыми движениями, доводя их обоих одновременно до предельной точки терпения и удовольствия. Он с трудом дышит от переполняющих эмоций, и потому каждый его вдох и выдох напоминают приглушённое рычание. А парень в его руках уже без стеснения беспрерывно стонет, пытаясь угнаться за хвостом собственного наслаждения, который так долго не может поймать. Это какое-то неизъяснимое безумие, потому что прямо сейчас они оба ощущают, как соприкасаются не только их тела, но и души. Чимин никак не мог насытиться им и потому так жадно и пылко любил его на пределе своих сил. Он и подумать не мог, что все его мечты однажды станут явью. Что он будет ловить каждый срывающийся звук с губ Чонгука и упиваться ими, пока размеренно и с ненасытностью обладает им. Так невероятно удивительно сходить с ума от страсти с человеком, которого ты в ночных грёзах ждал годами. Ему раньше казалось, что уже их поцелуй — лучшее, что с ним случалось. Он был безмерно благодарен за этот невообразимый дар и шанс познавать истинную глубину чувств во всей красе через него, и не смел просить большего. В какой-то степени он боялся этого, ведь по себе знал, как тяжело решиться на это и окончательно признать свои сокровенные желания. Их близость могла бы быть очень неловкой, будто они двое неопытных подростков, из-за неуверенности или того, что когда-то они были лучшими друзьями, но Чон оказался достаточно смелым и дал себе возможность искреннее любить и самозабвенно чувствовать всей своей душой, перечеркнув всё, что было с ним прежде. Он встретил его с такой же неистовой пылкостью, как и его собственная. Он отбросил все сомнения, страхи, вину и открыл себя для него исключительным образом. Когда перед глазами мир превращается в нечто смутное и вокруг начинают мелькать крошечные пятна, то Чимин понимает, что его силы выносить всё это уже на исходе. Он задыхается от собственного испепеляющего дыхания, всё более жадно и чаще хватая ртом порции воздуха, наполненного ароматом их тел и взаимной страсти. Невыносимым жаром под кожей проносится волна первого импульса оргазма, но не достигает нужной степени. Он разочарованно вздыхает, но не замедляется ни на мгновение, а продолжает входить в него в том же темпе. Его кулак безжалостно терзает ласками член Чонгука, и он уже ощущает нарастающую пульсацию в нём, говорящую о том, что тот сейчас в любую секунду кончит. Он настойчиво подгоняет его наслаждение, старательно стимулируя с обеих сторон и тяжело дыша у его уха. И наконец-то, спустя несколько мгновений, Чон напрягается каждой клеткой, подгибает пальцы ног и из его груди рвётся наружу долгожданный крик вперемешку со стоном. Он хватается за самый высокий гребень неуловимой волны высшего блаженства и изливается в его ладонь. Его тело будто поддаётся необъяснимым метаморфозам, пока легко сотрясается от пробегающих по нему приятно пьянящих судорог. Бросает в жар, потом в холод, дыхания не хватает, а внутри взрываются фейерверки сверхновых ощущений. Они так изумительны, что он от их красоты на пару секунд слепнет. Перед глазами появляется плавающий гипнотический туман, а с его губ срывается тихое и нежное «Чимин». Он произносит его имя сквозь этот сладкий стон, то ли обвиняя во всём, что тот с ним сделал, то ли благодаря, а затем слабо улыбается, полностью растворяясь в этой утопии. Он весь ощутимо дрожит и пылает, а после его наполняет плотная и пульсирующая энергия, которая вызывает у него помутнение рассудка. Он с трудом делает короткие вдохи, закрывает уставшие веки и на выдохе едва слышно бормочет: — Я люблю тебя. Боже мой, как же я люблю тебя. Этот нежный бред, что застилает его мозг сейчас, служит для Пака самым что ни есть настоящим последним ударом в самое сердце, и он сдаётся. От кончиков пальцев до кончиков волос его простреливает такая мощная сила, что он безвольно замирает. Он крепко закрывает глаза и позволяет низкому стону сорваться со своих губ. Никогда прежде до этой секунды он не знал понятия удовольствие, потому что то, что он испытывает сейчас, просто поражает его сознание. Это некая тончайшая и хрупкая, но безумно сильная стихия, которая пронизывает сейчас его самого насквозь и всё, что существует в его мире. После подобного он точно уж не будет прежним, ведь это не просто наивысшая точка возможного и познанного наслаждения, а подлинная квинтэссенция. Спустя несколько секунд Чимин выходит из него и обессиленно опускается на спину, тяжело выдохнув. Конечности слабо покалывает от усталости, а всё тело наполняется одновременно такой необъяснимой тяжестью и лёгкостью, что он не может понять, ему плохо от того, что так хорошо, или так хорошо, что становится плохо. Он пытается восстановить дыхание, проводит ладонью по волосам, убирая их назад, а затем обнимает Чонгука так крепко, насколько у него сейчас хватает сил это сделать. Парень тоже не способен совершить лишнее движение, но переплетает их пальцы на своём животе и мягко улыбается. — Всё хорошо? — нежно спрашивает Пак и обдаёт горячим дыханием его шею, отчего на ней появляются заметные мурашки. — Да. Как никогда хорошо, — отвечает Чон и разворачивается к нему лицом. — Мне стоит спросить и тебя. Всё хорошо? — Ты, должно быть, шутишь? — говорит он и закатывает глаза, усмехаясь. — Лучше быть не может. — Ты ждал меня так долго. — Да, невыносимо долго. — Но взамен я обещаю, что восполню каждый день твоего одиночества. Я сделаю тебя самым счастливым и больше не облажаюсь. — Нет никого счастливее меня уже сейчас, квотербек, — шепчет Чимин и уголки его губ приподнимаются в улыбке. — Хочешь пить? — Да, пожалуй, — отвечает парень, легко кивнув. — Я сейчас, — говорит Пак, собираясь подняться. — Нет, не надо, — говорит Чонгук, ласково удерживая его, и кладёт его ладонь на свою талию. — Забота так же важна, как и прелюдия, но лучше обними меня и просто побудь со мной. — Как скажешь, любовь моя. Он бережно убирает с его лба вьющуюся и влажную от пота прядь, а после любуется его естественной красотой так увлечённо, будто прежде никогда его до этой секунды не видел. Ему нравится то, какими он наблюдает его глаза теперь. В них что-то заметно изменилось. Они лучистые, яркие, полные сил для борьбы и стремлений менять в верном направлении свой путь. Впервые с момента их встречи вновь спустя годы они наконец-то выглядят по-настоящему живыми. Его лёгкий и самый очаровательный румянец на щеках вынуждает сердце трепетать с новой силой, ведь нет ничего на свете красивее его слегка розоватой кожи после полученного внеорбитного удовольствия. А его измученные лаской и соблазнительно припухшие губы выглядят так, словно он целовался всю ночь напролёт. Хмурая морщинка между его бровей постепенно разглаживается, когда Чон закрывает веки и облегчённо вздыхает, усмиряя прерывистое дыхание. Он так безмятежно в этот момент улыбается, что Чимин не может сдержать ответной улыбки и нежно проводит костяшками по линии его челюсти. — Я так счастлив, — едва слышно произносит Чонгук. — Моё вечное цветение пионов, — шепчет восхищённо Пак. — Я счастлив ещё больше. — Первое и единственное? — тихо говорит парень, проводя ладонью по его плечу, а затем кладёт её на его грудь, где гулко бьётся родное сердце. — Да, первое и единственное, — повторяет он, любуясь им. Чон благодарно улыбается и мягко касается его губ своими, оставляя на них самый трепетный и хрупкий поцелуй, и после позволяет слабости взять над собой верх. Чимин несколько минут неторопливо кончиками пальцев скользит вдоль изгибов его тела и потом бережно обхватывает его за талию, а тот тихо засыпает, оказавшись слишком измотанным новыми для него событиями. Пак так и продолжает долго смотреть на него, боясь даже на миг закрыть глаза. Ему по-настоящему страшно, что как только он уснёт, то утром всё окажется лишь головокружительным сном, поэтому он не может перестать его касаться и осторожно целовать. В этот момент, держа его в своих руках и с благоговением ловя спокойное и ровное дыхание, в глубине его души всё невыносимо переворачивается, а пульс дико зашкаливает от взволнованности. Впервые он ощущает себя так, будто наконец-то нашёл самое укромное и безопасное место для себя, несмотря на то, что именно этот человек когда-то разбил его сердце. Эта огромная ошибка стоила им очень многого: крепкой дружбы, бесценного доверия и необратимого времени, но взамен они приобрели нечто большее, поэтому ни о чём не сожалеют. Ведь, чёрт возьми, какое же счастье иметь возможность неистово любить и быть в ответ любимым.