Mistake

Leah Nobel — Not Ready to Say Goodbye Zevia — why am i live Aaryan Shan — Dissociation The EverLove — Make Me Believe Zoe Wees — Control ADONA — Can Anybody Hear Me gavn! — crazy Jon Howard — In the Air Tonight SVRCINA — Meet Me on the Battlefield sød ven — comatose Isak Danielson — Ending Unions — Forgive Sandeul — I Feel You Aoi Teshima — Young And Beautiful nilu — Steady Now

После того, как за поверженным потоком фальсифицированных доказательств Чимином закрывается дверь, в зале заседания наступает устрашающая и звенящая тишина. Это холодное безмолвие в таком огромном пространстве пугает намного сильнее, чем отчаянные и душераздирающие крики мольбы от растерянного и несчастного отца, которые были слышны ещё минуту назад. Целый спектр астенических эмоций накрывает Чонгука в одну секунду, когда приходит это страшное окончательное осознание того, что дальнейшее рассмотрение дела будет без него. Это действие судьи абсолютно законное, но на его взгляд совершенно несправедливое. Только идиот бы не заметил, что на эмоции Пака нагло и откровенно выводили намеренно с самым невероятным хладнокровием. И теперь тот находился в отчаянии совсем один за дверью этого помещения. С самой первой секунды слушания его привычно стойкая выдержка трещала по швам, и в какой-то момент она окончательно сломалась. Недопустимо было его винить за случившееся, хотя бы потому что каждая импульсивная вспышка оправдана тем, что он совсем не ожидал получить безжалостную атаку такой мерзкой ложью. Никто не ожидал. Несмотря на то, что он и Адам готовились ко всему, всё равно один из них оказался не готов к этому сражению. Поразительно просто с какой лёгкостью его втоптали в грязь, имея при этом на руках настолько ничтожные аргументы. Чонгук медленно обводит людей по обе стороны от себя свирепым взглядом и напряжённо хмурится, гадая, что же будет дальше. По лицам некоторых из них он ясно видит, что они прекрасно понимают на самом деле, что каждое его слово абсолютно искреннее, но кроме двоих его близких никто не хочет по непонятным причинам принимать их во внимание. Представители органов опеки встревоженно переглядываются между собой, судья Коллинз глубоко, но абсолютно спокойно вздыхает, Айронс самодовольно улыбается, словно только что отправил за решётку самого опасного преступника, а Хизер отрешённым и пустым взглядом смотрит перед собой, как будто не она своим бездействием, возможно, сломала сразу две невинные жизни. Парень шумно выдыхает, опуская глаза, и смотрит на пустой стул перед собой, внутренне невыносимо негодуя от всего происходящего. Он в данный момент испытывает лишь одно нестерпимое и порывистое желание — уйти вслед за Чимином, потому что эти люди для него теперь омерзительны. Ему до тошнотворного кома в горле отвратительно осознавать, что одни довели его до подобного состояния, когда тот сорвался впервые спустя столько лет, а другие — молча на это всё смотрели и даже не пытались предотвратить. И самое ужасное, что все они в той или иной степени являются представителями защиты законных прав, от этого находиться с ними в одном помещении сродни измене самому себе. В подобной ситуации он абсолютно не мог ничего сделать, и это бессилие раздражало ещё вдвое больше, чем вся ситуация в целом. Не в его силах было встать и защищать Пака или просто эмоционально высказаться, но невероятно сильно хотелось этого; он не мог взять и заткнуть рот этому наглому и напыщенному адвокату, хоть тот того и заслуживал. Ничего он не мог из того, что повлияло бы в лучшую сторону на мнение суда или опеки, они смотрели и слушали с особенным вниманием только лишь одного человека, и это был совсем не Чимин — главное действующее лицо в деле, а Айронс. Каким-то странным образом преимущественное положение оказалось в его руках, он хитро вывернул всё в пользу своей клиентки. Но единственное, что было в силах Чонгука — поддержать того, кому это больше всего необходимо. Парень необдуманно порывается встать, но Тэхён резко хватает его за предплечье, мягко удерживая на месте. — Спятил? Сиди, — шепчет он с явным упрёком. — Я должен пойти. Ему нужен кто-то из нас прямо сейчас, ты же видел его состояние, — настаивает Чон, бросив на него хмурый взгляд. — Видел, — отвечает Ким, недовольно вздыхая. — Но это сейчас не самое важное. Мы должны дождаться окончания слушания ради него же. — Ты что, шутишь? Не самое важное? — Мы должны сидеть и слушать каждое чёртово слово, потому что вся ситуация пахнет каким-то дерьмом, — говорит Тэ и уничтожительно смотрит на адвоката Хизер. — Мне это всё не нравится. Они все играют против него. — Для этого достаточно тебя, а я пойду к нему. Кто-то должен сказать ему, что всё будет хорошо, даже если это не так, — не унимается он. — Я не могу сидеть просто бездействуя. — Не тупи, квотербек. Через несколько минут сюда приведут Мэй. — И что? — недоумённо интересуется парень. — Если она заметит, что нет её отца, то сильно встревожится, но наше присутствие поможет ей успокоиться. А если не будет его и тебя одновременно, она сразу же поймёт, что с ним что-то не так. Ты недостаточно высоко ценишь её проницательность, судя по всему. Она знает, что ты тот, кто способен положительно влиять на него. Знает, как проходит судебный процесс и знает, что для него это очень большое испытание. Если не будет вас двоих, то она будет точно знать и то, что он явно не в порядке. Это выведет её из равновесия, а она и без того испытывает сильный стресс. Давай не будем усугублять эту ситуацию ради неё. Сиди до конца заседания и по возможности веди себя спокойно, когда она будет здесь, — поясняет Тэхён, внимательно наблюдая за судьёй, который о чём-то шёпотом переговаривается с приставом. — Но если он натворит что-то? — паникует Чонгук, бросая встревоженный взгляд на выход, пока его сердце разрывается от сочувствия. — Он уже натворил, — отвечает Ким, поворачиваясь к нему, и глубоко вздыхает. — Послушай, он ведь не совсем идиот. Да, он сильно облажался. Никто из нас не ожидал, что он так сломается под натиском своих эмоций. Подобное поведение в суде для него всегда было недопустимо, но речь сейчас идёт о Мэй, поэтому он знает, что нужно остановиться, пока не стало ещё хуже. Чимин возьмёт себя в руки и будет терпеливо ждать. Думаю, он уже очень пожалел о случившемся. — Ладно, — смиренно шепчет Чон и легко кивает. — Но разве они имеют право рассматривать дело дальше без него? Это ведь его дочь. — Суды в нашей стране не декларативно, а фактически — полноценная ветвь власти, за такое поведение, что он продемонстрировал, ему не только могли штраф приписать или выгнать, а и пригрозить лишением лицензии, что намного хуже, — тихо встревает Кэффри, не отрывая взгляда от бумаг на столе и быстро что-то записывая. — Всё по закону. — И они не должны перенести заседание или что-то в этом роде? — удивляется Ким, хмурясь. — Формально его интересы представляю я, так что в этом нет необходимости. Да, это не лучшее для нас положение вещей, но защита прав может осуществляться без его присутствия, ведь свои показания он уже озвучил. — Это же несправедливо, — тихо говорит Чонгук, разочарованно вздыхая. — Он должен слышать всё от начала и до конца. — У нас нет выбора. Нужно каким-то образом пытаться спасти ситуацию, которая неожиданно повернулась совсем не в нашу пользу. Буду стараться, — с уверенностью произносит Адам. — Все эти обвинения в его адрес абсолютно глупые. Это разве вообще допустимые доказательства? Всё у них строится на показаниях Хизер, которые по сути ничем весомым не подтверждены. Чимин прав, — говорит Тэхён, переглядываясь с Чонгуком. — Да, в этом есть доля истины. Только суду и другим участникам процесса, похоже, этих снимков оказалось вполне достаточно. К сожалению, в совокупности с его поведением вся картинка вполне себе хорошо сложилась, — говорит Кэффри, выпрямляя плечи. — Они звучат убедительно. — Да, потому что Коллинз не принимал его слова во внимание, как будто намеренно. Эти фотографии явная провокация, а видео и вовсе одиннадцатилетней давности, но он даже никак не пытался поднять вопрос их актуальности или подлинности. Он же просто откровенно позволял этому Айронсу топить его, а после ещё и помог от него избавиться, применив свои полномочия. Это всё… странно, — не унимается парень, качая головой. — Вы же тоже об этом подумали? — Да, и мне показалось подозрительным всё это, — соглашается Чон и кивает. — Ты субъективен. Да, судья работал не совсем гладко, но в определённые моменты он действительно мешал Айронсу вести слушание, например, принимал мои протесты. Не спеши пока с выводами. — Ага, — фыркает с усмешкой Тэхён и закатывает глаза. — Он же не может играть так открыто против Чимина, это вызовет ещё больше подозрений. Может я и субьективен, но задницей чувствую, что никому здесь нельзя доверять. Он озадаченно смотрит на Чонгука, читая в его в глазах понимание и согласие с данной позицией, а затем судья Коллинз привлекает всеобщее внимание лёгким покашливанием, когда наконец-то внеплановый перерыв на несколько минут заканчивается. Парни сразу же прекращают свои размышления вслух и поворачиваются лицом к нему. Мужчина неторопливо обводит всех оставшихся долгим и изучающим взглядом, словно оценивая сложившуюся ситуацию, а после легко кивает каким-то своим умозаключениям. — Прошу прощения за небольшую заминку. Так как мистер Пак проявил прямое неуважение в присутствии председательствующего судьи, в моей компетенции наложить на него соответствующие санкции. Его недопустимое поведение несло ущерб для отправления правосудия, поэтому я принял решение отстранить его до конца сегодняшнего заседания. С вынесенным решением он, разумеется, будет ознакомлен. Мы пригласим его на вынесение вердикта, — говорит он ровным и монотонным голосом, а потом берёт в руки документы. — Продолжим слушание. Все отвратительные и лживые слова, что продолжает повторять снова и снова Айронс о Чимине, Чон старается игнорировать, прикрыв от раздражения веки с тяжёлым выдохом. Он сидит напряжённый до предела, словно единственная струна на гитаре, и боится, что его выгонят следующим, ведь находится в одном крошечном шаге от того, чтобы встать и выкрикнуть, чтобы этот чёртов адвокат закрыл свой поганый рот. Его спасает от этого только исключительная выдержка, выработанная годами среди лицемерных людей. Столько раз ему приходится с усилием подавлять в себе порывы повести себя необдуманно и импульсивно, но ему удаётся сохранять рассудок. Он искренне рад, что Пак этого всего больше не слышит, потому что точно не смог бы держать себя под контролем так долго. В какой-то момент этот напыщенный придурок в дорогом костюмчике решает, что имеет право уже прямым текстом нагло и безнаказанно обвинять его в нападении на Хизер, будто это уже безоговорочно доказано решением суда. И хоть Адам раз за разом выдвигает протесты, очевидно, что тот всё равно чувствует подозрительную уверенность в себе и своём преимущественном положении и точно не собирается заканчивать этот глупый цирк. Тэхён тоже явно с трудом держится, закипая с каждой секундой всё сильнее и сильнее. Он уже даже не контролирует тихий поток язвительных комментариев в ответ на душещипательную речь о том, что Чимин представляет потенциальную опасность не только для беззащитного ребёнка, но и для общества в целом. Уму непостижимо, но они так и продолжают развивать данную тему, словно здесь рассматривается его личное преступление, а не право на опеку. Чонгук замечает, что друг с силой сжимает кулаки и нервно дёргает ногой даже от звука голоса Айронса, настолько его злость уже сильна. Очевидно, им обоим больно слышать всё это о самом близком их человеке. Но, к счастью, эта моральная пытка заканчивается через пять минут от силы. После ещё одного лживого выступления адвоката и предоставления каких-то липовых справок, Коллинз настоятельно просит у всех полной тишины и покоя, потому что в зал наконец-то приглашают Мэй. Её дача показаний будет короткой, но она имеет очень важное значение во всём деле. Возможно, именно ей удастся повернуть их так идеально складывающуюся линию обвинения совсем в другую сторону, главное — чтобы ей не мешали говорить. Чонгук невольно задерживает дыхание от волнения и мягко вытирает вспотевшие вдруг ладони о ткань штанов. Он нервничает, потому что никто не знает, как будет вести себя малышка. Никому не известно, что именно творится у неё в голове во всей этой страшной для её сердца ситуации и что конкретно она будет говорить, но его успокаивает лишь то, что он абсолютно уверен в том, что она непременно прислушается к его совету и будет придерживаться правильной стороны. Спустя несколько напряжённых секунд под глухие и неуверенные стуки подошвы малиновых конверсов о деревянный пол главный маленький свидетель выходит в сопровождении. Какая-то женщина лет сорока следует позади неё в нескольких шагах, а Мэй неторопливо пересекает зал, сразу же разглядывая всех людей и оценивая их, как потенциальных врагов. Её большие и всегда добрые глаза сейчас полны грусти, как никогда прежде. Она встревожена, напугана и ожидаемо пытается найти поддержку в лице отца, но не находит. В её взгляде моментально вспыхивает откровенная паника в ту же секунду, когда она сталкивается с пустотой вокруг. Она вертит головой по сторонам в поисках своей безопасной зоны, но, к сожалению, терпит поражение в этой попытке утешить себя. Психолог, замечая её внезапную тревогу, бережно кладёт ладони на её плечи, а затем что-то говорит на ухо. Похоже, она пытается её утешить и подарить словесный комфорт, потому что в ответ на это девочка согласно кивает и фокусирует внимание только на ней. Так как ей будут задавать вопросы прямо на официальном судебном слушании, то по закону суд обязан делать это только в присутствии специалиста, и судя по её нервному состоянию это действительно просто необходимая мера, чтобы обезопасить в случае непредвиденных проблем. Когда внеплановая паника благодаря правильной поддержке со стороны отступает, они направляются к скамейке, где обычно сидят присяжные, и располагаются там в центре неё. Мэй выглядит такой невероятно беззащитной и невозможно хрупкой среди всех этих людей, познавших жизнь со всех сторон. Они все откровенно пялятся на неё, словно на какую-то непонятную диковинку, разглядывают, оценивают, но точно не воспринимают всерьёз. Для них её присутствие лишь необходимая формальность, а не важный поворот в деле. Остаётся только надеяться на то, что её голос будет действительно услышан хотя бы кем-то в этом месте, потому что, по сути, он имеет самое важное значение. Невооружённым взглядом заметно, как она отчаянно борется с различными эмоциями одновременно, осознавая, что в зале суда и вправду нет самого родного для неё человека, опору в котором она планировала получить. Она тихо выдыхает с разочарованием, а потом поджимает губы и поднимает голову, чтобы вновь осмотреться. Каждого присутствующего её серые глаза решительно и пристально сканируют, а на лице появляется искреннее недоумение, когда она рассматривает пустой стул рядом с Адамом. В ту же секунду она пытается сначала сама проанализировать и понять логически, куда же мог деться её отец, но не находя правильный ответ, ищет его у того, кому больше всех здесь доверяет. Она метает на Тэхёна вопросительный и одновременно испуганный взгляд, а он только робко улыбается уголком губ в ответ, стараясь без слов дать ей понять, что всё в порядке. Для неё его тёплая и родная полуулыбка служит заверением того, что серьёзно беспокоиться не стоит. Если так сложилось, то, возможно, в этом есть какая-то необходимость? Мэй переводит любопытный и задумчивый взгляд на Чонгука, а затем смотрит на него так мягко и абсолютно благодарно. В момент, когда она находит его рядом в подобный сложный час, почему-то в её колотящемся от напряжения и страха сердце что-то приятно шевелится. Её душа сама собой отзывается добром в ответ на этот шаг по отношению к ней. Может быть, этот парень пришёл сюда только ради её отца, но ей отчего-то хочется верить, что для этого есть и ряд других весомых причин. Эта странная мысль о том, что его присутствие для неё оказывается важно, вгоняет её в секундный ступор, поэтому она хмурится и после смущённо отводит глаза. Не стоит показывать ему сейчас свою странную уязвимость. Когда тишина в зале заседания слишком затягивается из-за растерянности малышки, женщина-психолог мягко поглаживает её по плечу и вопросительно выгибает бровь, тем самым немо интересуясь, готова ли она начать? Девочка глубоко вздыхает и коротко кивает, понимая, что отступать уже совсем глупо. Возраст, с которого ребёнка можно привлечь к допросу, законом совершенно не ограничен. Логично только, что свидетель должен обладать хорошей речью и уметь рассуждать. Суд в свою очередь непременно учитывает все специфические черты детской психики, которые могут напрямую или косвенно оказать влияние на достоверность и правильность ответов. И обычно, если в показаниях нет крайней необходимости, то никто не привлекает несовершеннолетних. Но несмотря на то, что вся эта ситуация может усугубить эмоциональное состояние Мэй, ведь она и без того травмированный ребёнок, её слова имеют важное значение. Она знала, что от её мнения мог измениться ход всего слушания, а ответы на различные вопросы были способны пролить свет на историю её так и не состоявшейся семьи, поэтому и готова была начать. Отец ей сказал, что она имела право осознанного выбора, который точно будет учитываться, а значит — нужно высказать его. — Мистер Пак временно покинул заседание, поэтому для того, чтобы задать вопросы его несовершеннолетней дочери нам необходимо присутствие не только психолога, но и её родственников первой степени. Насколько я понимаю, таковых нет, раз мы не берём в расчёт мисс Смит, но в зале присутствует её крёстный отец. Верно? — интересуется Коллинз, деловито поправляя очки указательным пальцем. — Ким Тэхён, — отвечает парень, медленно поднимаясь с места и кивая, — да, Ваша честь. Я здесь. — Официально её права будут представлять господин Кэффри и психолог службы опеки и попечительства миссис Уотс, а вы можете вмешаться, если посчитаете, что какие-то вопросы или какие-либо другие факторы негативно сказываются на её состоянии. — Хорошо, благодарю. — Вы имеете право незамедлительно оповестить меня о желании остановить допрос, и я прислушаюсь. Вам всё понятно? — Да, разумеется. — Хорошо, тогда продолжим, — говорит мужчина, медленно переводя добрый взгляд над стёклами очков на малышку. — Мэй, тебе десять лет, верно? — Да, — спокойно отвечает она и легко кивает, даже не взглянув на него. — Твоё слово имеет важное значение в слушании по опеке. Учёт мнения ребёнка, достигшего возраста десяти лет, обязателен, за исключением случаев, когда это противоречит его интересам, вот почему ты здесь. Меня зовут Трэй Коллинз, и я здесь защищаю твои права. Не волнуйся, пожалуйста, и ничего не бойся, просто спокойно отвечай на наши вопросы. Их будет немного, мы тебя не задержим надолго. Хорошо? — Хорошо, — говорит девочка, задумчиво глядя на пустой стул, где до этого сидел её отец. Внутри неё всё неприятно сжимается по совершенно непонятным причинам, когда в центр зала выходит молодой мужчина в идеально отглаженном сером костюме, с тонким чёрным галстуком и в белоснежной рубашке, держа руки в замке за спиной. Он с любопытством смотрит на неё, и она не уступает в этом маленьком поединке. Её совершенно не пугает его настойчивость и уверенность, скорее, просто моментально раздражает. Уже заведомо ей что-то в нём не нравится, ведь какое-то странное предчувствие подсказывает, что из-за этого человека у них могут быть большие проблемы или они уже есть. Его рабочее место находится рядом с Хизер, поэтому не очень сложно догадаться, что его задача — выступать против них. — Я — Ник Айронс, — говорит приветливо мужчина, останавливаясь напротив неё и вежливо кивая, малышка в ответ обводит его любопытным взглядом с головы до ног и пренебрежительно хмыкает. Он ей по внутренним ощущениям совсем не импонирует, поэтому она безразлично отворачивается. — Сегодня я представляю интересы твоей мамы. Расскажи, пожалуйста, какие у тебя с ней сейчас отношения? — Степень близости отношений можно оценить только тогда, когда люди регулярно общаются. Я виделась с ней дважды в своей жизни, в моём понимании это нельзя назвать вообще какими-то отношениями, — говорит Мэй, глядя на него вновь, но уже как на тупицу, а Чонгук едва прячет насмешливую улыбку из-за этого, поражаясь её смелости. — Хорошо, — сконфуженно произносит Ник, бросая недоумённый взгляд на Хиз. — А как прошли эти две встречи с ней? — Нормально, — отвечает она, безразлично пожимая плечами. — Нормально? И всё? — Да. Не могу сказать, что плохо, но и не было чего-то слишком хорошего. — Вам удалось поговорить в спокойной обстановке? — интересуется мужчина, медленно расхаживая из стороны в сторону, как будто раскачивающийся маятник, чем первоклассно действует на нервы всем присутствующим. — Тебе было комфортно рядом с ней? — Да. Всё прошло неплохо, но очень неловко. Наверное, это нормально, когда люди мало знакомы. — А твой отец не препятствовал этому общению? — Нет. — Совсем? Ты уверена? То есть он спокойно отреагировал на твоё желание с ней увидеться? — интересуется он. — Ваша честь, я протестую, — тут же вмешивается Адам, поднимаясь с места. — Подобная постановка в данном случае может восприниматься как давление на свидетеля, я не могу оставить это без внимания. Не стоит внушать ребёнку своё субъективное мнение подобным психологическим крючком. — Согласен. Постарайтесь обойтись без наводящих вопросов, господин Айронс, — отвечает судья, обращаясь к нему. — Вы должны понимать, что работать с ребёнком необходимо с особой деликатностью. — Да, Ваша честь, — сдаётся без боя он и медленно кивает. — Но я всё же повторюсь. Мэй, твой отец спокойно отреагировал на просьбу о встрече с мамой? — Ему далось это решение трудно, но он мудрый и здравомыслящий человек. Хотите знать, легко ли он это принял? Нет, и он имел на это право. Но он меня отпустил, понимая, что это важно для меня. Я была там с Тэхёном, — поясняет малышка, взволнованно теребя край платья. — Значит, одну он тебя всё же не отпустил? — уточняет адвокат с такой явной вспыхнувшей надеждой в голосе на то, чтобы зацепиться за эту информацию, что её неприятно передёргивает. — Мне десять лет, сэр, — с усмешкой отвечает Мэй, закатив глаза в точности как и её отец. — Ни один нормальный родитель не отпустит своего ребёнка к незнакомому человеку без сопровождения. Он отправил меня туда с членом нашей семьи, которому абсолютно доверяет. — И насколько я знаю, ты довольно часто остаёшься с ним. — Да, а разве это плохо? — удивляется она, выгнув брови. — Я чувствую себя с ним спокойно. — Нет, что ты, но я хочу понять причину этой сложившейся динамики, — говорит Ник, задумчиво хмыкнув. — Может, это потому что твой отец редко бывает дома по вечерам в последнее время из-за своего нового любовного увлечения? — Так мистер Пак теперь ещё и является неблагочестивым человеком? Вы продолжаете строить свои субъективные предположения об образе моего клиента, задавая такие недопустимые вопросы его десятилетнему ребёнку? Вы, должно быть, бредите, мистер Айронс? — спрашивает Кэффри и тихо смеётся, а затем виновато поднимает руки и замолкает. — Прошу прощения, Ваша честь, но подобное поведение выглядит отчаянно. — Мой папа просто иногда допоздна работает, — резко отвечает девочка, грозно хмурясь. — В этом нет ничего странного. У него серьёзная работа, вам ли не знать об этом. — Ну, разумеется. Или, может быть, дело в том, что ему необходимо это для того, чтобы проводить время с тем, кто тебе не очень нравится? — спрашивает мужчина, нагло улыбаясь. — Вы это намекаете на Чонгука? — спрашивает она, бросая быстрый взгляд на парня и складывая руки на груди, а затем мягко смеётся, будто услышала самую большую чушь на свете. — Глупости. — Заметь, ты сразу поняла, о ком я говорю. Так он действительно с ним часто видится, жертвуя временем с тобой? — Вот же придурок, — едва слышно шепчет она и недовольно выдыхает. — Протестую! Сторона обвинения вновь давит на свидетеля своими предположениями. Это только необоснованные и субьективные домыслы, а не аргументы, — говорит Адам, отрицательно качая головой. — Принимается, — соглашается Коллинз и уверенно ударяет молотком. — Я всё же отвечу, — говорит Мэй, недовольным взглядом испепеляя адвоката, стоящего напротив неё. — Можно? — Безусловно, — отвечает судья и кивает. — Я не могу знать, где именно проводит своё время мой отец и с кем, но доверяю его словам. Он не жертвует мной ради личной жизни, если вы клоните к этому, а судя по вашему тону, именно это вы и хотите всем сказать. Простите, но вам что-то известно о понятии «личное пространство»? Мы вот соблюдаем его определённые границы и это помогает нам уважать друг друга, лучше понимать и слышать. Я не лезу в ту часть «личного», где он пытается выстроить отношения с мужчиной, который ему симпатичен. Он заслуживает право на это, а детям не всё нужно знать, — уверенно парирует девочка, нагло ухмыльнувшись. — Но это не значит, что я не понимаю, о чём вы ведёте речь. Мне многое известно об их отношениях. Ник, явно не ожидая подобной холодной отдачи от ребёнка, нервно переглядывается с Хизер. Его ставит в ступор на секунду её ответ, ведь он предполагал, что сможет так же легко жонглировать её настроением, как это делал с её отцом несколько минут назад, но к его сожалению, Мэй совсем не простая девочка. Она умеет защищаться, как никто другой. Смит лишь молча смотрит на него в ответ, но не даёт никакой красноречивой реакции, а только легко пожимает плечами, будто тем самым говоря, что её это вовсе не удивляет, ведь она хорошо знает, от кого её дочери достался такой характер. — А у вас на этой почве случались ссоры с ним? — спрашивает мужчина, медленно поворачиваясь к ней снова. — Что именно вы имеете в виду? Ссоры из-за Чонгука? — Да. Он бывал их причиной? — Да, — честно признаётся Мэй, внимательно глядя на квотербека, а затем её взгляд медленно мрачнеет, когда она вспоминает не самые приятные моменты со скандалами в их доме. — Мне совершенно не нравилось, что они проводили вместе время. Мне казалось, что это разрушало нашу устоявшуюся жизнь. Каждый раз, понимая, что папа привязывался к нему всё больше, я думала, что это приближало момент, когда я окончательно потеряю его, но ошибалась. Сейчас всё хорошо. Я больше не боюсь этого. — То есть теперь тебя это не беспокоит? — Да. Некоторые вещи просто требовали пояснений. Мы откровенно поговорили с ним и с Чонгуком, а это на многое открыло мне глаза. Я знаю, что он хороший человек. Мне удалось понять, что он не является угрозой для моей семьи, — отвечает она, медленно опуская глаза и глубоко вздыхая. — Конфликт улажен. — Ладно, — с молчаливым подозрением произносит Айронс и загадочно хмыкает. — А почему же твой отец не поехал на эту встречу с тобой и твоей мамой? Это ведь довольно фундаментальный поворот в твоей жизни, неужели не нашёл времени? — Намекаете на то, что он недостаточно внимателен? Не старайтесь, вы не найдёте никого лучше него в вопросе заботы обо мне. Вы сами-то что думаете по этому вопросу? — Здесь их задаю я тебе, а не наоборот. Он как-то объяснил тебе причину? Почему он не поехал с тобой? — Ой, ну даже не знаю, — с нескрываемым сарказмом спрашивает девочка, нагло выгнув бровь и разводя руками. — Может, потому что у моих родителей сильный конфликт? Или потому что они все десять лет моей жизни нормально не общались? — Ты паясничаешь, Мэй. — А вы задаёте глупые вопросы. — Тем не менее, тебе необходимо ответить. — И она это уже сделала, разве нет? Её ответ вполне удовлетворяет ваш интерес, вы ждёте большего от ребёнка? Серьёзных размышлений о том, куда она до конца даже не посвящена? — вмешивается Адам, озадаченно пожимая плечами. — Господин Айронс, она же прекрасно понимает степени напряжённости в отношениях её родителей, как и они сами. Зачем же спрашивать сейчас о причинах того, почему мистер Пак предпочёл отправить с ней своего хорошего друга? Дабы не провоцировать неприятную для всех них ситуацию, логично, правда? — Я веду диалог не с вами, — рявкает мужчина с раздражением. — И в нашем слушании, насколько мне известно, не предусмотрен перекрёстный допрос, так что прекратите мешать мне работать. — Будь это так, то вашей клиентке не удалось бы так нагло клеветать на мистера Пака. — Прекратите оба! Вы находитесь в зале суда! Соблюдайте профессиональный этикет! — недовольно произносит судья, глядя на них, как на провинившихся детей. — Не мешайте допросу свидетеля, адвокат Кэффри. А вы, адвокат Айронс, задавайте вопросы по существу и без своих личных домыслов. — Да, Ваша честь. С вашего позволения, я продолжу, — говорит Ник, смиренно кивнув, а после метает пристальный взгляд на Мэй. — А твои родители часто ругаются? — Я не знаю, — отвечает девочка, подумав несколько секунд. — При мне — нет. Папа не посвящает меня, потому что оберегает. Возможно, они и конфликтуют каждый день, но я этого не слышу и не вижу. — Получается, раз ты не слышала их конфликтов напрямую, то тебе известна только одна точка зрения на всё это? Та, которую выдвигает твой отец в отношении твоей матери. — Получается так. — Как интересно всё выходит. Он рассказывает тебе историю о том, что женщина по имени Хизер Смит, которая является твоей биологической мамой, уехала построить свою жизнь вместо того, чтобы остаться и продолжать воспитывать тебя? — А это что, не так? Она же и сама это подтверждает, — недоумевает Мэй, непонимающе хмурясь. — Она была слишком молодой для того, чтобы меня воспитывать, и отправилась на поиски хорошей жизни, любви или карьеры. Я не знаю. Это её же слова в другой форме. Она решила, что папа справится со мной и без неё. Не ошиблась, как видите. Я общалась на эту тему с ними обоими. Они говорят немного разные вещи, но суть одинакова. — И кому ты склонна верить больше? — с нескрываемым сарказмом спрашивает Ник, косясь на представителей органов опеки. — Папе, — сразу же отвечает Мэй. — Вот вам и наглядный пример влияния, которое мистер Пак оказывает на ребёнка. Она доверяет только его словам, не рассматривая возможность того, что он может откровенно лгать ей. Вы должны понимать, что с такой властью над психикой дочери он может внушать ей абсолютно недобрые вещи о мисс Смит, — заключает самодовольно адвокат, нагло хмыкнув. — И тем не менее он этого не делает, — в очередной раз встревает Кэффри, на что Айронс с раздражением закатывает глаза. — Мистер Пак действительно имеет влияние на свою дочь, только обычные люди, выросшие в нормальных отношениях, называют это уважением. Если бы в его интересах было настроить дочь против матери, то он бы точно не рассказывал ей годами сладкие сказки о том, как сильно она скучает и любит её, хотя та за эти годы даже не пыталась выйти на контакт ни с ней, ни с ним. — Я доверяю тому, кто был со мной рядом всю жизнь, — отрезает девочка, не сводя своих злых глаз с Ника. — Кто бы сомневался, — хитро усмехается тот в ответ. — Вот это и есть яркий пример оказанного влияния, о котором я говорю, Ваша честь. — Это пример доверия, estúpido culo, — бубнит Мэй себе под нос и лицемерно улыбается ему, самым невинным образом. — Раз так, то я горжусь этим. — А ты видела когда-либо лично их конфликты? Или знаешь об этом только со слов отца? — спрашивает мужчина, с подозрением прищуриваясь и явно проверяя, будет ли малышка лгать. — Видела. Один раз, — честно отвечает она. — Если это не слишком неприятные воспоминания для тебя, то не могла бы ты нам рассказать, что именно произошло? — интересуется он, пристально её рассматривая. — Это случилось у нашего дома. Я услышала, что папа сильно кричал, поэтому вышла на крыльцо, чтобы посмотреть. Тогда я увидела рядом с ним незнакомую женщину, позже догадалась, что это была мама. Он мне сам об этом и сказал, когда она уехала. — Ваша честь, могу я задать сразу же встречный вопрос мисс Пак? — молниеносно реагирует Адам, подрываясь места. — Я протестую! До каких пор мой оппонент будет мешать мне вести допрос? Это уже выходит за всякие рамки. — Адвокат Кэффри, сядьте. Вы действительно не единожды уже вмешиваетесь в ведение допроса, чем вредите процессу. Я не могу быть к вам благосклонен бесконечно, — говорит судья, разочарованно вздохнув. — Но этот вопрос важен, он может… — Соблюдайте тишину и не пугайте свидетеля! — грозно рявкает Коллинз. — Я предоставлю вам ещё слово! Продолжай, Мэй. — Тогда… — произносит она, запинаясь, и боязливо сглатывает, — мы поругались. Я не очень понимала ещё всю ситуацию. Для меня всё перевернулось с ног на голову, я ведь впервые мельком увидела маму, но меня лишили возможности поговорить с ней. — То есть он запретил тебе это сделать? — уточняет Ник. — Нет, не совсем. То есть… он не хотел мне сообщать о её визите, но всё происходило так быстро. Мы поругались из-за того, что он знал о её приезде, но ничего не сказал мне. Я же не понимала, что он меня защищает. Папочка ведь никогда не говорил о ней плохо до того дня, а в моих глазах лишь оправдывал её, даже когда она этого не заслуживала. Но тогда он вдруг так сильно злился на неё, а я не могла понять причины этого. — Ты слышала, как он кричал на неё, а на тебя он повышает голос? — Да вы же просто напрочь игнорируете всё хорошее, что она говорит о нём, и слышите только то, что вам выгодно, — тихо говорит Адам, недоумённо качая головой. — Невероятно. — Прошу тишины в зале! — грозится Коллинз, мягко стуча церемониальным молотком. — Иногда, — отвечает Мэй, немного подумав. — Такие случаи можно по пальцам пересчитать. Он не злится на меня без весомых причин. — А разговаривает с тобой грубо? — Нет, только строго. — Но он довольно страшен в гневе, да? — спрашивает Айронс, хмурясь. — Я не боюсь его, — недовольно фыркает она, злобно глядя на всех вокруг. — Он не причиняет мне никакого вреда. — Разве это был не наводящий вопрос? — тихо недоумевает Чон, подаваясь вперёд к их адвокату. — Да, но мой протест опять будет бесполезен. Этот придурок вывернет всё и просто преподнесёт его в иной форме. Ты же видишь, что они делают — ведут дело в одностороннем порядке, — шепчет Адам, качнув головой с досадой. — Что это значит? — Что в этом заседании явно играют грязно. — Какой-то совершенно тупой диалог, — шепчет Тэхён, отводя взгляд и опуская голову. — Тоже так считаешь? — хмыкает Чонгук, не сводя обеспокоенных глаз с малышки. — Она уже на взводе. Её всё очень раздражает. — Меня тоже это напыщенный осёл уже изрядно достал. Какого чёрта происходит? Не суд, а какой-то цирк. Они нас всех держат здесь за клоунов? — говорит парень, с отвращением фыркнув. — Такое ощущение, что Айронс пытается зацепиться хоть за что-то, но она не позволяет, — шёпотом говорит Чон, пытаясь не потерять линию допроса. — Верно, как только он нащупывает острую тему, Мэй тут же старается отбить мячик, как в бейсболе. Она блокирует возможность дальнейших вопросов, чтобы не углубляться в ненужные темы, но при этом, где вопросы задать необходимо, нам не позволяют этого сделать. Не находите это подозрительным? Это игра одного против всех. Она понимает, чего он добивается — поймать любой шанс уничтожить Чимина окончательно с её помощью, — уверенно произносит Кэффри, делая вид, что читает бумаги. — А она защищает его, — заключает Тэ с тихим восхищением в голосе. — Моё сокровище. — Умная девочка, — довольно шепчет адвокат и тепло улыбается ей. — Значит, и у тебя зародились подозрения, что куплен не только этот недоумок, но и судья? — не унимается Чонгук, нервно ёрзая на месте. — Такое вообще возможно? То есть… чёрт, это ведь судья. — Не могу утверждать этого, но мне совершенно не нравится, как он ведёт слушание. Есть такое ощущение, что они все знают что-то, чего не знаем мы. Похоже, ты был прав, Тэхён. Никому здесь нельзя доверять. — Зато посмотрите на эту «благопристойную» мать, она что-то больно нервничает, — шепчет Ким, разглядывая Смит. — Что-то идёт не совсем по плану? — Возможно, надеялась, что Мэй скажет о ней что-то положительное. — Я не понимаю. Она ведь была в вечер встречи Хиз и Чимина там, почему тогда они не спрашивают её об этом? Именно это важно, а не вся эта чушь, что Айронс здесь городит. Она видела своими глазами, в каком именно виде эта сучка уезжала от их дома, — тихо возмущается Чон и рассерженно вздыхает, проводя рукой по волосам. — Бред какой-то. — Верно, бред. Если только это дело заранее не проигрышно независимо от наших усилий, — едва слышно говорит Адам, задумчиво глядя на участников процесса. — Что ты имеешь в виду? — Вероятно, слушание строится так, потому что это кому-то выгодно? Заметь, как Ник аккуратно увиливает от опасных ответов или вопросов. Если Мэй озвучит, что на её матери не было ни царапины, то вся их линия обвинения развалится на кусочки. Они же понимали это изначально, — шепчет мужчина, а затем изучающе смотрит на своего оппонента. — Не позвать ребёнка сюда они не могли, поэтому он хочет просто вынудить её говорить о нём плохо, но не выходит. Дети обычно легко поддаются манипуляциям и наводящим вопросам, но с этой девочкой такой трюк не работает. У меня лишь один вопрос: принимает ли участие в этом всём Коллинз? Потому что если да, у меня очень плохие новости для вас. — Вот же дерьмо, — шепчет Тэхён, начиная паниковать. — Хочешь сказать… — Всякое возможно, — кивает он и вновь переводит взгляд на Мэй, которая беззаботно болтает ногами и продолжает вести диалог с защитником Хизер. — Но я сделаю, что смогу. Чонгук и Тэ переглядываются между собой, напряжённо думая о словах человека, который разбирается в судебных тонкостях получше них. Всё, что происходит, действительно неимоверно глупо выглядит, и даже у них вызывает множество подозрений. Если в размышлениях Адама есть хоть капля правды, то ситуация складывается очень паршиво. Они выгнали Чимина, не позволяют задавать нужные для дела вопросы Мэй и всячески пресекают им возможность каким-то образом повлиять на это. Их шансы на победу тают сейчас так же быстро, как и самообладание Пака во время его допроса. Но самое неприятное во всём этом, что, как оружие, сторона обвинения пытается использовать невинного ребёнка. Её раздражение заметно уже для всех. Тон её голоса становится всё грубее, ответы холоднее, а её прекрасные глаза метают просто чудовищные молнии похлеще самого Зевса. Она в одном шаге от бешенства, как и её отец, и если Айронс продолжит давить на неё своими домыслами и неуместными попытками навязать своё мнение, она остановит допрос своими же руками. Каждое его чёртово слово Чонгук и Тэхён воспринимают уже очень настороженно или даже правильнее сказать враждебно, совершенно не понимая, почему он ведёт дело настолько грязно, но при этом хитро, а судья не задаёт никаких реально важных вопросов и не пытается разобраться в деле, а просто создаёт видимость своей работы. Этот адвокат явно цепляется за любую возможность в лице маленькой девочки, чтобы растоптать её отца безвозвратно. Ему словно необходимо получить от неё хоть что-то, что позволит нанести ещё один, но уже сокрушающий удар, только она этого не даёт, а тот в свою очередь начинает заметно злиться из-за неудачи. Его поведение становится всё напористее, и он с большим трудом сдерживает собственные эмоции, завуалированно агрессируя в её адрес. Но эта храбрая малышка, несмотря на все обстоятельства, стойко выносит его нападки на протяжении ещё нескольких долгих минут, и хоть она заметно устаёт от всего происходящего, ему так и не удаётся выбить из неё ни единого лишнего слова, из чего можно бы было составить ещё один смертный грех Пака. В завершающей части всей этой глупой моральной пытки Коллинз наконец-то задаёт ей самый важный и самый главный вопрос о том, с кем предпочтительнее для неё будет проживать в будущем. Мэй прерывисто вздыхает, одновременно ожидая и боясь этой секунды. Именно за этим она и пришла сюда, зная, что от её слов зависит многое. Но так ли это на самом деле сомневались уже все вокруг, кроме неё. Несколько секунд она, нахмурившись, напряжённо думает, будто взвешивая в своей голове что-то, прежде чем наконец-то ответить. Её большие и полные внутренней печали глаза задумчиво изучают пустой стул, где должен был всё это время сидеть Чимин, а затем они пытливо разглядывают Хизер, которая смотрит на неё в ответ с невероятной и ярко пылающей надеждой. Мэй усмехается уголком губ, до глубины своей невинной души поражаясь тому, что именно благодаря усилиям этой красивой и спокойной женщины они все сидят здесь. Неужели, она действительно надеялась на то, что получит её расположение прямо сейчас? Поразительная наивность и глупость. Она искренне не понимала, с чего вообще Хизер решила, что имела на неё какое-то влияние? По каким причинам она ради неё должна предать того, кто являлся для неё всем миром? Верно, таких причин нет и быть не могло. Недостаточно быть просто той, кто подарила жизнь. Роль любящей матери включает в себя намного больше аспектов, с которыми та даже не пыталась справиться, испугавшись в самом начале долгого пути. Это именно она должна была стать для неё примером и опорой, но заслуживала в итоге только чувства глубокого разочарования и жалости. Но даже несмотря на всё это, большое сердце Мэй отзывалось какими-то слабыми импульсами на её немой зов. Она любила её, хоть та и не любила её в ответ столь же сильно. Эти чувства разрушительны и принесут лишь множество сожалений, если она однажды позволит им завладеть собой без остатка. Именно об этом предупреждал её Чонгук в том личном разговоре, и теперь она это прекрасно понимает, глядя в глаза женщине, которой откровенно наплевать на ту боль, что приносят ей её поступки. Эта власть над её сердцем — то, что так необходимо Хизер, а ей совершенно не хочется быть той, кто в конечном итоге будет бежать до конца дней за человеком, которому совсем не нужна. Любовь матери — великая привилегия, доступная далеко не всем в этом мире. Но ни при каких условиях ребёнок не должен завоёвывать или вымаливать её, словно сладость за примерное поведение, она должна рождаться сама собой и быть подарена не через силу, а просто так. Все эти годы Мэй тайно в глубине души хранила шанс на реабилитацию для их отношений, но, к сожалению, невозможно спасти то, что априори неспособно существовать. Глядя на себя со стороны, она понимала, что необдуманно стала той, кто просил о любви совсем не у того человека. Холодная война ради каких-то своих целей для её мамы являлась важнейшим приоритетом, а не жизнь маленькой дочери. Никогда она не ценила её: ни в тот момент, когда оставила одну с отцом, ни сейчас, когда внезапно ворвалась в их мирное существование. Мэй печально вздыхает, медленно моргая, и касается пальцами крошечного родимого пятнышка на запястье, робко улыбаясь. В точности такое же есть у её папы в таком же месте. Их маленькая особенность. Всегда оно служит для неё важнейшим напоминанием о том, что они отражение друг друга. Ей вдруг вновь становится невероятно стыдно, что её сердце предательски поддалось в какой-то момент глупым чувствам и она пошла у них на поводу, причинив ему боль. На самом деле, вот кто должен быть всегда для неё неоспоримым приоритетом, ведь только он никогда не предавал и не причинял ей боли. Только его крепкие объятия дарили ей чувство безопасности. Только за его надёжной спиной ей совсем ничего не было страшно. Только его ласковый голос успокаивал все тревоги. Только его важные слова лечили глубокие травмы. Только в его самых добрых глазах отражалась бесконечная любовь и крайняя степень нежности. Только он ежесекундно следовал с ней, держа за руку. Он каждый день её жизни находил в себе силы быть для неё ярким маяком, чтобы указывать верный путь. Всегда прежде она, а потом только он сам. Всегда лишь отдавал, но абсолютно ничего не просил взамен. Самая жестокая несправедливость на этом свете — очернять его, как отца, и никаким образом она не могла этого допустить. Эти люди должны услышать голос истины. — Я — Пак Мэй. Дочь самого сильного человека, который смог подарить мне счастливую жизнь самостоятельно. Моя семья — Пак Чимин. Я ношу именно его фамилию, а не Смит, это многое значит. Каждый день рядом со мной был только он. Все мои победы и поражения именно он делил со мной. Только благодаря ему я всегда знала, что Хизер где-то есть и скучает. Именно он рассказывал мне красивые легенды о ней, утаивая всё плохое. Он лгал мне, потому что заботился. Плохо ли это? — тихо говорит она, отрешённо глядя перед собой и пожимая плечами. — Наверное, лгать же плохо. Я злилась на него за это, но теперь знаю, что всё это — правильное решение. Он так сильно не хотел разбивать моё сердце, в то время как женщина, которая родила меня, сделала это не раздумывая так много раз. Она замолкает и тяжело вздыхает, как будто эта никому ненужная война забирает все её моральные силы, а после смотрит на двух людей в зале суда, которые для неё по-настоящему важны. Тэхён — её самый лучший друг. Ей невероятно нравится, что он относится к ней бережно и одновременно так равно. Этот человек неизменно день ото дня дарит ей ощущение собственной важности и значимости её ещё в чём-то незрелого мнения. Он учит её жить. Бесконечно восхищается её умом, разделяет её интересы, аккуратно и правильно воспитывает, иногда заслуженно ругает и критикует абсолютно обосновано. Он даёт мудрые советы, поддерживает и оберегает, а его мудрые слова всегда заставляют её переосмыслить различные вещи. Он — её защита, ведь рядом с ним она чувствует, что ей ничего не страшно. До их переезда в Нью-Йорк, к сожалению, он не мог быть часто рядом, но при этом находил возможности укреплять их особенную дружбу, и это так бесценно. А вот Чонгук занимает своё отдельное место в её сердце, хоть у них ещё и достаточно хрупкие отношения. Они буквально только зарождаются, как будто самый маленький цветок, но так или иначе, между ними уже сейчас образуется уникальная связь, которой нет между никем другим. Теперь её сила и надёжность зависит только от их общей деятельности и усилий, если кто-то из них опустит руки и не захочет работать над тем, что сейчас есть, то всё разрушится в одно мгновение. И она в глубине души боится подобного исхода, потому что этот по-настоящему добрый парень смог завоевать её расположение. Вряд ли она так легко скажет это вслух в ближайшее время, но она к нему привязалась. Между ними одновременно большая пропасть, но они так сильно похожи, что ей страшно от этого. В какой-то степени они — зеркальное отражение друг друга. И если у него не было выбора в отношениях с матерью, то у неё он есть сейчас. Именно его слова помогли ей в нужный момент разобраться в себе. И теперь она понимает, что как бы отчаянно не желала любви матери — это большая ошибка. В её душе больше нет желания отталкивать его, она почти всецело ему доверяет, ведь он бережно лелеет то, что и для неё является самой главной драгоценностью — сердце её отца. Он заслуживает свой единственный шанс на то, чтобы всё исправить, ведь действительно раскаивается о произошедших событиях в прошлом. И если она каким-то чудом способна простить даже мать, то чем он хуже неё? Он сделал для неё намного больше за этот короткий промежуток, что они знакомы, чем эта женщина за десять лет. — У нас с ним не идеальная семья, — продолжает Мэй, поднимая грустные глаза на судью и обращается только к нему в эту секунду. — Никто не утверждает, что между нами всегда всё хорошо. Мы проходим разные испытания и ошибаемся, но держимся друг за друга. Я люблю его больше всего на этом свете и не позволю унижать его человеческое достоинство. Он — мой супергерой, хотя бы потому что ему хватило всего лишь одной попытки для того, чтобы стать хорошим отцом. У Хизер было целых десять шансов стать хорошей матерью, ведь каждый год я ждала её, но она не воспользовалась ни одним из них. Тогда почему я должна хотеть жить с ней? Почему я должна понимать её? Почему должна сострадать ей? Я готова попытаться наладить отношения, потому что всё равно надеюсь на то, что в глубине души она меня любит, но жить хочу только с папой. Без него я никогда не буду счастлива, поэтому вы не должны забирать его у меня. Не должны, понимаете? Не допускайте эту ошибку. Она заканчивает свою речь и тихо выдыхает, глядя на него с такой отчаянной надеждой. Всех в зале поражает её непреодолимое желание защитить Чимина и воззвать родную мать к голосу совести, несмотря на то, что они не общались столько лет. Сейчас перед ними всеми сидит маленький ребёнок, который попросту разбит собственными чувствами и лелеющий призрачную надежду на то, что эта война закончится для всех хорошим исходом. Хизер вновь смотрит на неё с блистающим в её глазах сожалением, но неясно за что именно: за сломанную жизнь или за жестокое предательство её неисполнимой мечты из-за мужчины? Она едва заметно отрицательно качает головой каким-то своим глубинным мыслям, а после стыдливо опускает голову и с трудом делает прерывистый вздох, будто её душат слёзы. Айронс смотрит на всё происходящее с полнейшим безразличием, а вот Коллинз заметно сконфужен словами Мэй и поэтому задумчиво хмурится, как будто её пронзительный взгляд заставляет что-то в нём дрогнуть. Мужчина по очереди смотрит на адвокатов и затем благодарно кивает малышке в знак того, что принимает её речь во внимание, а она поворачивается к Тэхёну и Чонгуку, сдержанно улыбаясь уголками губ, будто тем самым говоря, что сделала всё, что от неё зависит в данной ситуации.

***

Это проклятое время до завершения заседания тянулось точно целую вечность. Казалось, что минуты практически замерли в оцепенении, намеренно издеваясь над выдержкой Чимина. Каждая секунда текла настолько медленно, что он успевал несколько сотен раз за это мгновение разбиться на части и собрать себя по кусочкам снова. Так долго всё тянулось, что он начинал практически сходить с ума от всей этой неизвестности и немыслимого напряжения. Бродил по холлу, не зная куда себя деть, а мысленно неимоверно корил своё нутро за несдержанность и неконтролируемую эмоциональность, потому что теперь лишился шанса слышать каждое слово, произнесённое в зале. Своими же руками он усугубил ситуацию для себя, и абсолютно не понимал, как можно всё исправить. Сначала он не находил себе места в пустом коридоре, пытаясь подслушать, что там говорят, но понял, что это абсолютно бесполезное занятие. За тяжёлой дубовой дверью не было слышно ни черта, а все его жалкие попытки лишь ухудшали безумное эмоциональное напряжение и сильную дрожь в руках. Затем он мерил нетерпеливыми шагами пространство из угла в угол, загоняя себя всё больше в тупик потоком хаотичных мыслей, но когда здесь стали собираться люди для другого слушания и косо на него посматривать, то он решил уйти и не нервировать их. Так или иначе, по завершению всего этого кошмара Чонгук и Тэхён обязательно найдут его и расскажут о том, что там происходило всё это время, ведь он дал им знать, куда именно отправился, коротким сообщением. Он одновременно безумно желал, чтобы всё поскорее закончилось, и чудовищно боялся этого. Неизвестность пугала до одури, ведь он не знал, чего ожидать от решающего слова судьи, но ещё хуже было узнать, что весь этот ад закончился его несправедливым поражением. Даже мысленно он представить себе не мог, что в итоге будет, если ему даже не дали возможности присутствовать во время такого важного процесса. Как его девочка справится с этим испытанием одна? Как будет отстаивать его права Адам? Что ещё выкинет Айронс, прежде чем окончательно растопчет его имя? Всё это совершенно недопустимо, ведь речь шла об опеке над его ребёнком, он обязан был быть с ней рядом в эту минуту. Но он очень сильно облажался и понимал, что кроме него никто не виноват в этом. Судья имел полное право применить разной степени санкции в его адрес за нарушение порядка в отношении участников процесса. Его импульсивность сегодня сыграла против него настолько сильно, что это подвергло риску абсолютно всё, включая их с Мэй дальнейшее будущее. Разумеется, он может подать жалобу на этот неожиданный шаг Коллинза и добиваться пересмотра заседания уже с его непосредственным участием, но откровенно говоря, нет в этом никакого смысла. Во-первых, его исключение из зала расценивается как промежуточное решение и не препятствует дальнейшему процессу, а судьи, как правило, склонны рассматривать в таком случае обжалование данного ограничения вместе с жалобой на приговор. А Чимин не знает каким он будет, но его любое лишнее действие точно не поможет сейчас дальнейшему исходу. Пока он будет находиться в подвешенном состоянии вместе со своим адвокатом, процесс по вопросу опеки продолжит идти своим чередом, а это не то, что им нужно. И во-вторых, всё это болезненно скажется на Мэй. Ни при каких условиях он не допустит того, чтобы она проходила этот ужас вновь или принимала участие в нём даже косвенно. Ему хочется, чтобы она как можно скорее оказалась в безопасности и подальше от всего этого, поэтому предпочитает вести себя сейчас тихо. И без того он уже необдуманно создал им весомые проблемы. Сейчас ему было необходимо просто собраться с силами, от него больше ничего не зависело. Он уже излишне импульсивно высказался, но каждое его слово было просто защитной реакцией. Впервые сегодня Чимин на собственной шкуре ощутил, что такое нечестный суд, и такой беспомощности он ещё никогда не чувствовал. Именно поэтому он и не способен был идти против совести, ведь это чувство не должен испытывать никто на свете, кто этого не заслуживает, а виновный всегда обязан нести справедливое наказание. Невыносимо трудно биться в закрытую дверь, когда тебя никто не слышит. Очевидно, что этот суд — удар только по нему, но почему тогда под раздачу попадает самое невинное создание на этом свете? Это крайне жестоко. Ему так сильно хочется обнять дочь и спрятать её от всего дерьма вокруг, но даже это сейчас сделать невозможно. Он был бессилен. Он полагался только на профессиональные умения своего адвоката и на собственную удачу, хоть и верилось уже с трудом в то, что победа в этом слушании вообще возможна. Большая часть представленных аргументов против него не имела никакого веса, но фотографии точно будут приняты во внимание, и это очень плохо. Несмотря на то, что «побои» Хиз, чёрт возьми, не имели к нему никакого отношения, этого будет вполне достаточно в совокупности, чтобы заставить людей вокруг подумать о том, что он домашний тиран. В штатах серьёзно и остро относятся к теме насилия над женщинами и их права по большей части хорошо защищены. Ему остаётся надеяться лишь на то, что хоть кто-то на заседании просто не поверит на слово этим глупым обвинениям, а потребует более детального их рассмотрения. У него так руки горели от желания разнести каждый тупой аргумент Айронса в отместку, но он не имел возможности сделать это без нужной подготовки, а времени на это было мало. Он даже на полном серьёзе хотел защищать себя самостоятельно, ведь в США нет нормативно-правового акта, который бы закреплял права адвоката в судопроизводстве, и, следуя прецедентному праву, не раз допускались подобные случаи на практике, только в последний момент рациональность взяла над ним верх. Он понимал, что не смог бы этого сделать идеально из-за собственных эмоций, впрочем, оказался прав. Он знал, что имел право отстаивать свои интересы в качестве собственного защитника, только внутреннее предчувствие вовремя подсказало, что ему необходима помощь. В данном случае он поступил совершенно правильно и обезопасил себя, приняв решение довериться именно Кэффри. Их общая цель заключалась в том, чтобы подвергнуть сомнению фальсифицированные доказательства против него, и его напарник с этим вроде бы справлялся. Он выбрал его исходя из рекомендаций клиентов, и их совместно выстроенная линия аргументов должна была быть довольно убедительной, если тот правильно её преподнёсет. Чимина до жути раздражала вся эта ситуация в целом. Необоснованное и несоразмерное применение мер воздействия за попытку реализовать право на собственную защиту было для него просто пиком бессердечности, но, к сожалению, это решение правильное и соответствовало закону. Ему хотелось кричать на весь белый свет о том, что его исключили совершенно незаслуженно, но в тоже время он полностью согласен с тем, что его поведение было не совсем корректным. Судья Коллинз не мог закрыть на это глаза, даже зная то, что он единственный воспитывал Мэй на протяжении стольких лет, ведь обязан быть беспристрастным. К сожалению, на его опыте не редко бывали случаи, когда не всегда верховные представители власти вели себя правомерно, а нагло переписывали закон и этикет под себя в удобной им форме. Они превышали свои процессуальные полномочия и оставались безнаказанными в итоге, а в данном деле подобные вещи для него огромный риск, ведь преимущество было далеко не на его стороне. Поэтому оставалось надеяться только на то, что судья будет так же честен и в вердикте. Парень тяжело вздыхает в сотый раз, наверное, за последние десять минут и проводит ладонями по волосам, мягко оттягивая их пальцами. Его нервы взвинчены так сильно, что кажется, что в любую секунду его может стошнить от напряжения. Стены в комнате ожидания свидетелей практически на его глазах сдавливают всё пространство до размера угнетающей клетки, и единственное что могло бы спасти его сейчас — объятия дочери, но она до завершения слушания не появится рядом и не облегчит это состояние. Боже, это нестерпимо трудно — просто сидеть и ждать, сложа руки. Он бросает взгляд на наручные часы и прислушивается к шагам в коридоре, которых внезапно становится всё больше и больше. Кажется, они все двигаются по направлению к выходу, неужели всё это закончилось? И словно отвечая на его неозвученный вопрос, спустя несколько секунд в двери появляется Тэхён, а следом за ним и Чонгук. По их лицам становится понятно только лишь то, что они находятся в состоянии глубокого шока. Оба выражают совершенно разные эмоции, но явно негативные. Чон выглядит совершенно растерянным и таким печальным, что сердце Чимина моментально сжимается в неприятном предчувствии. Его большие глаза такие невероятно испуганные, как будто тот не понимает, что делать дальше после случившегося. Он быстро хлопает своими длинными ресницами, ловя на себе изучающий взгляд, и затем приоткрывает губы, но так и не решается произнести вслух то, что собирался, а лишь тихо вздыхает. А вот Ким, очевидно, даже не скрывает своего дикого бешенства. Он очень редко бывает именно вот таким необузданным, когда от злости сжимает челюсть до скрипа зубов, а руки в кулаки, намереваясь их использовать. Он мечется гневным взглядом из стороны в сторону, покусывая губы, и не знает, куда выплеснуть весь этот раскалившийся пыл внутри. Таким он видит его лишь в крайних случаях, когда происходит полное дерьмо, и от этого ему становится как-то слишком сильно не по себе. Ему чертовски страшно. Заметно, что они оба вымотаны тем, что там происходило на слушании, и всё ещё приходят в себя. Он с большим трудом собирает всю волю в кулак, а затем нетерпеливыми шагами пересекает комнату, практически подбегая к ним, и с замирающим сердцем спрашивает: — Всё закончилось? — Э-э-э… да, — отвечает Тэхён и нервно смеётся, а его желваки перекатываются на скульптурых скулах. — Закончилось, твою мать. — Бро? Что случилось? Почему ты так взбешён? — с опаской спрашивает Чимин, мягко кладя руки на его плечи. — Я ненавижу её. Всей своей душой ненавижу, — выплевывает со злобой слова Тэ и морщится. — Она сидела и просто молча смотрела на то, как тебя смешивают с грязью. Тебя! Человека, который воспитывает её ребёнка! — Разве это удивительно? Чего ты ждал от неё? — хмыкает Пак и обнимает его. — Меня не заботит это. — А меня заботит! Я не позволю вот так унижать тебя! Какого чёрта?! Ведёт себя, как последняя тварь неблагодарная! — Эй, всё, — нежно говорит он, похлопывая его по спине, а затем аккуратно разрывает объятия. — Остынь. Лучше расскажи, что там происходило? Что тебя так сильно взбесило? — У твоей тупой бывшей нет совести, вот что меня бесит. — Она мне не бывшая. — Да наплевать! Она дала согласие на то, чтобы Айронс уничтожил тебя! — Ну… это ведь логично, мы же по разные стороны. — Нет, ты не понял, бро. Он выдвинул прямые обвинения в том, что ты якобы её избил в тот вечер вашей встречи. — Что? — ошеломлённо спрашивает Чимин, отшатываясь на шаг назад. — Но… какого чёрта? — Он использовал те фотографии как доказательства, — медленно и спокойно поясняет Чонгук, понимая, что Тэхён на взводе и не способен нормально говорить. — Он уверял, что ты опасен для неё и для Мэй. — Поверить не могу, — шепчет он, качая головой. — А Хизер? Что она сказала? — Что дочь должна жить с ней. — И судья принял во внимание их опасения на мой счёт? — удивляется Пак и делает ковычки пальцами в воздухе. — Похоже, что так, — неуверенно произносит Чон и бросает быстрый взгляд на Кима, который гневно пыхтит и шагает по комнате. — Когда ты ушёл, то вызвали Мэй, затем Адам задавал дополнительные вопросы Хизер. Она выглядела испуганной его напором, а потом просто перестала отвечать на что-либо. — Чёрт бы побрал эту суку! — кричит Тэхён. — Она всё это начала, а потом слилась, когда уже поздно что-то исправлять! — Они долго держали мою дочь? Как она себя чувствовала? Всё было в порядке? — интересуется Чимин, встревоженно хмурясь. — Да, ты не волнуйся об этом. Она вела себя уверенно и спокойно. Айронс пытался задавать ей наводящие вопросы, но она так легко пресекла его попытки тебя обидеть. — А что она сказала им? Ну… по поводу того, с кем хочет жить, — неуверенно интересуется он и прерывисто вздыхает. — Твоя девочка сказала, что ты самый лучший отец на свете. Она попросила не забирать тебя у неё, — успокаивает его Чонгук и легко улыбается ему уголком губ. — Её речь была прекрасной. Жаль, что ты не слышал. Это всё очень сильно противоречит словам Хиз, и я надеюсь, что они услышат именно ребёнка, а не женщину, которая пропадала неизвестно где десять лет. — Я знал, что моя крошка найдёт нужные слова, — говорит Пак с явным облегчением в тоне. — Что было после? — Адам сражался за тебя как мог. Он так сильно отстаивал твои права. Несмотря на непредвиденные обстоятельства, старался всё исправить, — отвечает Чон, сразу же потупив взгляд. — А затем он ещё раз попросил позвать Мэй, чтобы задать ей вопросы. — И? — спрашивает Чимин, озадаченно выгнув бровь. — Договаривай, что дальше? — Они не позволили этого сделать. — Как это? Почему? — Психолог сказала, что у неё проявились признаки сильного стресса или что-то в этом вроде, и она не разрешила этого сделать повторно. Чушь грёбаная! Они просто знали, что Адам хочет спросить у неё! Хоть кто-то в этом суде на нашей стороне?! — выкрикивает разъярённо Ким. — Смит, Айронс, Коллинз, Уотс! Они все заодно, твою мать! — Какой вердикт? — шепчет Пак обречённо, глядя перед собой в пустоту. — Слушай… — начинает Чонгук и глубоко вздыхает, качнув головой, — я не хочу верить в то, что это значит, что всё очень плохо… — Какой вердикт? — настойчиво повторяет он. — Его пока нет. — Что это значит? Что решил судья? Что он сказал? — недовольно спрашивает парень, мгновенно начиная злиться и бросая на него грозный взгляд. — Он взял перерыв, — тихо говорит Чон и сочувственно смотрит на него. — Но почему? — недоумевает Пак. — Кроме опеки Айронс запросил рассмотреть показания Хиз в качестве отдельных доказательств по вопросу нападения и возможность привлечения тебя к ответственности за это. — Им мало того, что они хотят лишить меня дочери?! — спрашивает Чимин и начинает болезненно смеяться, глядя на него глазами, полными шока и отчаяния. — Он хочет, чтобы на меня открыли дело за это?! За липовые побои?! Нет, нет, нет. Это же чушь. Этого не может быть. Он продолжает несколько секунд надрывно и хрипловато смеяться, запуская пальцы в волосы и не веря в то, что слышит, а затем медленно опускается на стул. Всё не просто плохо складывается — ситуация хуже некуда. Он абсолютно не понимает, как эти снимки могут быть прямым доказательством его вины в её избиении, если только весь судебный процесс не является заведомо подстроенным. Похоже, Тэхён прав в своих словах — они все заодно. Секрет их успеха, сложившегося на абсолютно несусветной чуши, объясняется только тем, что каждый важный участник суда куплен. Всё это дело рук одного человека, которому необходимо его согласие. Он показывает ему, что способен зайти так далеко? Потрясающе. Хизер ведь просто не могла провернуть всё это в одиночку, она действует в его интересах и не более. А Тай умышленно со всех сторон перекрывает ему кислород, не оставляя никакого выбора, кроме того, чтобы пойти добровольно против самого себя. Теперь вместо того, чтобы защищать свои права отца, ему придётся ещё и, возможно, отстаивать свои честь и достоинство. — Паршивая тварь, я ей голову снесу. Пусть только попадётся мне на глаза. Меня ничего не остановит, — не унимается Ким, продолжая злиться на девушку. — Остынь, ты совсем не помогаешь своей злостью, — говорит Чонгук, сочувственно хмурясь, и переводит взгляд на Пака, а затем присаживается рядом с ним. — Слушай, я понимаю, ситуация сейчас выглядит ужасно, но может, всё не так плохо? — Да я в полном дерьме, посмотри правде в глаза, — шепчет он, потирая виски. — Но ты будешь присутствовать на вынесении приговора. Он сказал тебя вернуть. Давай тогда будем надеяться на хорошее, ладно? Нельзя раньше времени поддаваться панике. — А если не будет ничего хорошего, Чонгук?! Что тогда?! Они не оставляют мне выбора, ты же видишь! Что я должен сделать сейчас?! Мы все это знаем! Сказать, что я согласен на все условия, чтобы обезопасить Мэй! — выкрикивает Чимин и с сожалением качает головой. — Чёрт! Прости, я не хотел. — Всё хорошо, — шепчет парень и берёт его за руки, а затем нежно их поглаживает. — Тебе страшно, я понимаю. — Я просто с ума схожу. — Коллинз объяснил перерыв тем, что ему требуется время, чтобы принять окончательное решение. А вдруг мы зря считаем его предателем? — предполагает Чон, пытаясь его и себя хоть как-то утешить. — Вдруг он засомневался не в тебе, а именно в её искренности и хочет всё хорошо обдумать? — А если он уже всё решил? — Прошу тебя, успокойся, — неуверенно говорит он, сжимая его ладони в знак поддержки. — Я не понимаю каких ему недостаточно доказательств в мою защиту. Что у него вызывает сомнения в том, что это бред полный? — Я не знаю, — говорит Чонгук и легко качает головой. — Он лишь сказал, что не смог принять решение, поэтому берёт перерыв для детального рассмотрения представленных аргументов сторон. — Они хотят обвинить меня в нападении, которого не было. Из-за этого я вообще могу выйти из зала суда в наручниках. Все её травмы — сплошной грим, фотографии — ложь, а мою дочь не хотят слушать, потому что боятся правды. Так не бывает, понимаешь? — Просто весь этот суд — цирк какой-то, — говорит Тэхён. — Я должен пойти на все условия, чтобы это остановить. Другого выхода нет, — тихо говорит Чимин. — Бро, успокойся. Ты паникуешь, — говорит друг, мягко кладя ладонь на его голову и ерошит волосы. — Мы справимся с этим вместе. Придумаем что-то, да? Нужно просто как-то взять себя сейчас в руки и победить её. Никто не отдаст ей Мэй. — Это не Хизер, — шепчет Пак, растерянно моргая. — Всё это творит не она. — А этот её мешок с деньгами? — спрашивает Тэ, недоумённо глядя сначала на Чонгука, а после на него. — Если он такой всемогущий, то почему свой зад не может вытащить из тюрьмы без твоей помощи? — Я знаю столько же, сколько и ты, — отвечает он, бросая сосредоточенный взгляд на дверь, где слышны чужие голоса. — Понятно только то, что она просто оружие. Похоже, я кому-то очень навредил. — Почему ты так думаешь? — удивляется Чонгук. — Кто-то целенаправленно хочет разрушить мою карьеру. Сами посмотрите, кто-то вынуждает меня принимать решение, которое заставит пойти против совести. Это дело закопает всё, на чём строилась моя профессиональная репутация. Алекс со мной попрощается, и я лишусь работы. У меня не получится подняться так же высоко, потому что доверие будет потеряно. И независимо от того выиграю или проиграю, если я стану на защиту Тая — всё будет кончено. Если бы дело было лишь в Мэй, то всё не зашло бы так далеко. Это будто… месть. — Выходит, ты одновременно полезен и мешаешь кому-то, — заключает Чон, задумчиво сводя брови. — И я предполагаю, что эти люди взаимосвязаны. Судя по всему, для бойфренда Хиз я полезен, раз он схватился за меня. Не знаю, какая у него цель на самом деле, но я ему зачем-то нужен. Но вряд ли я стою у него на пути, получается, что есть кто-то ещё, кто работает с ним против меня. — Тот, кто и хочет тебя таким образом устранить. Оба тебя используют и получают то, что им выгодно. Логично звучит, но кто же это? — спрашивает Ким, разводя руками. — Понятия не имею. Род моей деятельности помог мне нажить врагов за эти годы, — шепчет Пак и медленно опускает отрешённый взгляд в пол. Он сразу же вспоминает слова Криста, только сейчас понимая, насколько же тот, похоже, был прав. Все эти манипуляции со стороны Хизер хорошо реализованы, но продуманы другим человеком. Она просто послушно исполняла все указания, так как болезненно зависима от его внимания и любви, а, возможно, он ей самой чем-то угрожал. Чимин сразу обратил внимание на её реакцию в суде на происходящее. Она была какой-то слишком неоднозначной, как будто ей стыдно за то, что сама же делала, или даже сожалела, потому что так и не осмелилась поднять на него глаза, но при этом твердила заученные слова. Но он чётко видел, что когда молил её остановиться, то в ней что-то заметно дрогнуло. Если его проигрыш её главная цель во всём этом, разве она не должна была ликовать в этот момент? Сегодня совместными усилиями с её единомышленниками ей удалось нанести сильный и просто обезоруживающий удар ему. И в то же время Пак понимал, что все эти действия не просто лишат его работы, они буквально вынудят его играть грязным образом против закона. Кто-то тем самым словно хотел показать ему, что он, как и все, пойдёт по головам, если того будут требовать его личные обстоятельства. Кто-то определённо поставил целью растоптать его чистую перед законом и совестью личность, и самое ужасное было то, что таких желающих действительно, возможно, было много. Он не единожды наживал себе врагов и завистников, побеждая в судах. Чимин морщится с отвращением, с трудом перебарывая приступ гнева, а затем резко вздрагивает, слыша какой-то шум в холле. Отчётливо раздаются несколько голосов с разными вопросами, и его слух улавливает словосочетание «Christ Protection». Похоже, кто-то из жёлтой прессы узнал про личное разбирательство адвоката одной из самых успешных юридических фирм в городе Нью-Йорк. Даже если они не найдут здесь ничего стоящего, то их работа обязывает проверить грязные слухи, это никак не могло остаться без внимания. Парни переглядываются между собой, когда узнают громкий тон Айронса, который заявляет, что не будет давать никакие комментарии. И в тот момент, когда они догадываются, что журналисты атакуют именно сторону обвинения, дверь в комнату ожидания внезапно открывается. В помещение забегает Хизер и быстро скрывается от настойчивого и ненужного ей внимания, упираясь лбом в деревянную поверхность перед собой и тяжело дыша. Несколько первых секунд она наслаждается тишиной и не видит, что за её спиной стоят трое парней, готовые разорвать её сейчас на части от бешенства, каждый из-за своих личных причин. В этот момент, Пака атакует противное и болезненное чувство невыносимой несправедливости. Именно эта девушка нагло и открыто им манипулирует, выставляя его ужасным человеком, но при этом сама же находится в какой-то странной ловушке. И разница между ними заключается в том, что она не хочет спасти себя, а Чимин пытается, но не понимает что нужно делать, чтобы не уничтожить себя и своё будущее. Он словно попал в безвыходный тупик и просто топчется на месте, никак не находя выход. — Ну какое же прекрасное совпадение, я как раз ждал тебя для того, чтобы прикончить, — до ужаса угрожающе говорит Тэхён, делая быстрые шаги к ней. — Эй, эй, эй! Спокойнее, друг! — предостерегает его Чонгук и следует за ним. Девушка резко оборачивается и испуганно смотрит на них по очереди. Она слишком быстро и отчётливо понимает, что отступать некуда, ведь за спиной — настоящее сборище кровожадных шакалов, жаждущих грязных новостей. Журналисты из жёлтой прессы подобного типа вертятся в суде или у здания в ожидании каких-то сплетен, которые можно выгодно продать за немалые деньги, а она всячески избегает излишнего внимания к своей личности. Хизер неосознанно сжимается в маленький комок и не издаёт ни звука, задержав дыхание, когда Ким подходит к ней вплотную и с громким хлопком кладёт руку на дверь возле её головы, тем самым перекрывая путь к возможному побегу. Чон приближается к нему и на всякий случай придерживает за плечо, чтобы не позволить сделать какую-то необдуманную глупость. — Привет, Барби, — с издёвкой произносит Тэ и улыбается какой-то безумной улыбкой, словно ненормальный. — Что ты себе позволяешь?! — тихо возмущается она. — Отдойди от меня. — Что я себе позволяю? Это что ты, твою мать, вытворяешь?! — шёпотом, но с колючей злостью интересуется парень, нагло выгнув бровь. — О чём ты говоришь? — Не строй из себя дуру, Смит, — практически рычит Тэхён, легко ударяя по деревянной поверхности от нарастающего бешенства. — Я не понимаю, чего ты хочешь от меня? — шепчет испуганно девушка, глядя на него своими огромными глазами. — Хочу, чтобы ты мне объяснила, почему вдруг стала такой мразью. — Я не… — Не увиливай и не лги мне, — грозно произносит он, отделяя слова интонацией. — Я… я сейчас закричу, если ты будешь... со мной так говорить. Ты меня очень пугаешь, — едва слышно говорит она, запинаясь. — Валяй, можешь прямо из этой комнаты пойти и на меня написать заявление. По крайней мере, в этот раз твои обвинения будут не грёбаной ложью. Я действительно хочу, чтобы ты меня боялась. — Тэ, хватит, — говорит Чимин предупреждающе. — Если услышат, то у нас могут быть проблемы. — Даже не думай, бро. Из-за неё мы уже в полной заднице, — рявкает недовольно парень и накручивает прядь её волос на палец. — Эта бестолковая идиотка привела тебя и твою дочь в зал суда. Она обвинила тебя в насилии. Она провоцировала тебя ради фотографий. Она предоставила видео с той вечеринки. — Это не... — Закрой свой рот сейчас, если не собираешься извиниться за то, что ты устроила ради своего богатенького ублюдка. Мне продолжать список её грехов? — Своей агрессией ты не спасёшь ни меня, ни Мэй, — говорит Пак и тяжело вздыхает. — Оставь её. — Да. Я действительно не могу ничего сделать, но пусть знает, что я о ней думаю. Ей это не повредит, — говорит Ким, слегка склоняя голову на бок, и испепеляющим взглядом обводит её лицо. — Знаешь, я тебя ещё со школы не выносил, и твои невинные глаза на меня никогда не работали. Ты меня только раздражала. Всегда была просто невероятной дурой, что в тебе только могло заинтересовать кого-то? Бестолковая, легкомысленная и совершенно неинтересная. Открыть тебе секрет? Некоторые даже не знали, как тебя зовут, а называли «та девчонка, что бегает за Кэр». Никто в нашей компании не воспринимал тебя всерьёз. Никто не хотел с тобой таскаться и приглашать на тусовки. И никто от тебя не ждал ничего, потому что вся твоя жизнь вертелась только вокруг такой же пустоголовой подружки. Но как же все мы ошибались на твой счёт, чёрт возьми. Оказалось, что ты удивительно расчетливая дрянь, гораздо хуже самой Палмер. Как ты, не имея образования, достаточного уровня эрудиции и нормальной работы за плечами, выбилась в люди из той дыры в Массачусетсе, где ночами работала в баре? — интересуется он и хитро улыбается, замечая растерянность в её глазах. — Думала, никто не знает ничего о тебе? Манчестер, Хартфорд, Куинси, Вустер, и это только часть тех мест, где ты пыталась задержаться. — Ты что, следил за мной? — с искренним удивлением спрашивает Смит. — Какое-то время я надеялся, что смогу до тебя достучаться, а потом мне нужно было лишь одно — знать, что ты находишься подальше от Мэй, но тебя она, как оказалось, и не заботила. Как я недавно понял, ты просто каталась по ближайшим штатам, а затем уехала в Иллинойс. Это там тебя нашёл твой бойфренд и забрал? — Не твоего ума дело. — Ты очень сильно ошибаешься, — говорит Тэхён, а затем как-то устрашающе и хрипло смеётся. — Это именно моё дело, потому что Мэй и Чимин — моя семья. Ты полезла на территорию, где я тебя сожру со всем твоим дерьмом. Так ты поэтому привыкла к тому, что тебе платят за внимание? Работая в баре симпатичным лицом, наверное, проще простого начать воспринимать это как должное. — Я не делала того, на что ты намекаешь. — Намекаю? Я прямо говорю о том, что ты занималась консумацией, а ты о чём это подумала? Твой основной удел — делать деньги на своей способности заинтересовать мужчин. — Да, я действительно этим зарабатывала, но не спала ни с кем за деньги. — Ты занимаешься этим прямо сейчас. Он же просто покупает тебя. Ты так всегда мечтала о роскошной жизни, и сейчас наконец-то её получаешь, только расплачиваясь за неё телом, душой, сердцем, достоинством, совестью и человеческими качествами. Ты предала себя ради него. — Нет, — говорит она дрогнувшим голосом. — Что, неприятно слышать правду? — Он меня любит. Ты совсем не знаешь наши отношения. — Нет, Хизер Смит, он тебя откровенно и нагло использует, как ручное оружие, чтобы получить его, — говорит Ким, указывая пальцем в сторону Пака. — Зачем он ему? В чём причина такой заинтересованности? — Я не знаю этого, — отвечает девушка, отрицательно качнув головой. — Он не посвящает меня в такие вещи. — Не лги. Ты знаешь больше всех нас. Говори, что тебе известно, — настаивает Тэхён, легко встряхивая её за руки. — Зачем ему Чимин? — Я не знаю, — повторяет Хизер, и на её глаза наворачиваются слёзы. — Чтобы выбраться из тюрьмы, он так говорит мне. — Какая же ты двуличная стерва. Выйди из роли жертвы, ты не в зале заседания. Перед нами играть необязательно. Я поражён, так лгать в угоду своих личных целей уметь нужно, но со мной это не сработает. Лучше расскажи мне, как ты себя чувствуешь? Нет, например, ощущения неприятной пустоты в груди? — с наигранным любопытством спрашивает Ким, небрежно пожимая плечами. — Нет, — шепчет девушка, недоумённо хмурясь. — Странно. А должно бы, у тебя же там ни черта нет: ни души, ни сердца, — с отвращением произносит он. — Хватит, — говорит Смит, намереваясь уйти. — Я не буду это слушать. — Нет, ты послушай, девочка моя, — злобно говорит Тэхён, хватая её за запястье и удерживая на месте. — Я — не Чимин, мне терять абсолютно нечего. Так что я не буду с тобой любезным ни одной секунды после всего, что увидел на суде. Ты сегодня изрядно меня выбесила своим поведением вместе с Айронсом, и если вы думаете, что победили, то очень сильно заблуждаетесь. Мэй — его дочь, и ты её не получишь никогда. Даже решение суда не станет помехой для них. Из-за тебя у неё выдался паршивый день, и если ты ещё раз попытаешься навредить ей, если ты хоть раз ещё подойдёшь к ней без ведома её отца, если она снова будет плакать из-за тебя или если ты попытаешься и дальше ломать её жизнь, то готовься к тому, что я безжалостно сломаю тебя. Я многое могу стерпеть, но трогать этого ребёнка не позволю никому и никогда, и клеветать на её отца тоже. Мне наплевать на последствия этого разговора и будут ли они. Хочешь и на меня натравить полицию? Действуй. Воспринимай каждое моё слово как угрозу, понятно тебе? — Отпусти меня, больно же, — отвечает она, робко глядя на него. — Я не слышу ответ, — шепчет он, заглядывая в её глаза с вызовом. — Тэхён, — говорит настороженно Чимин, качая головой. — Остынь, пожалуйста. — Ты поняла, Хизер? — не унимается парень, пока Чонгук пытается мягко увести его в сторону. — Поняла я, — смиренно произносит она, выдёргивая кисть из его крепкой хватки. — Ты делаешь мне больно. — Больно? — усмехается Тэхён и злорадно смеётся. — Ну что ты? Это же, наверное, не так сильно больно, как те твои липовые побои. Стерпишь. Знаешь, что меня больше всего злит во всём этом дерьме, кроме того, что ты не считаешься с чувствами Мэй? То, что у тебя хватает наглости порочить имя её отца. Он никогда бы не причинил тебе вреда и пальцем бы не тронул, и это твоя благодарность ему за то, что он практически одиннадцать лет воспитывает твоего ребёнка? — Хватит, — жалостливо просит Хизер, бегая испуганным взглядом из стороны в сторону и морщась. — Прекрати. — Вот именно, прекрати это всё, если в тебе есть хоть капля любви к дочери и уважения к нему. — Я не могу. Ты ничего не понимаешь. Уже нет дороги назад, — шепчет девушка дрожащим от слёз голосом. — Бил он тебя, да?! Грёбаная ты лгунья! Давай, покажи мне эти побои, что ты представила в суде! — яростно кричит парень, вновь хватая её за руки и с любопытством разглядывая их. — Где они?! Когда ты уезжала на тебе не было ни царапины! Это видела Мэй! Как ты смеешь обвинять его в подобном?! — Отстань от меня! — выкрикивает в ответ девушка, когда Ким вдруг находит на её коже настоящие следы от чужих пальцев. — Что это? — спрашивает ошарашенно он, бросая на неё удивлённый взгляд, а затем приподнимает рукав платья ближе к её плечу, где находит ещё несколько синяков уже гораздо крупнее и темнее. — Хиз, что это? — Оставь меня в покое, — отвечает она и отталкивает его от себя. — Постой, снимки из больницы что, подлинные? — не унимается парень, досконально разглядывая её с головы до ног. — Ты действительно была избита? Кем? — Это тебя не касается. — Была, — встревает Пак, задумчиво глядя на неё. — Кроме этого есть и другие следы. Я видел синяки на лодыжке, когда мы разговаривали в её квартире. Так выходит, что-то из этого правда. — Чимин ведь не трогал тебя. Это что, Тай так обращается с тобой? Ты поэтому его боишься? — спрашивает уже мягко Тэ, бросая быстрый взгляд на друзей, а затем вновь на неё. — Как часто? Насколько сильно? Это происходит регулярно? Девушка смотрит в пол стеклянным взглядом несколько долгих секунд и сражается с предательскими слезами. В какой-то момент она перестаёт испуганно дрожать, как маленький зверёк, а мягко распрямляет плечи, потому что Тэхён обращается к ней гораздо спокойнее и без агрессии, но всё же игнорирует все его вопросы. Она молчит, но эта тишина до безумия многословна. На её лице написана откровенная борьба с самой собой, которую она ведёт сейчас внутри, ведь явно решает, стоит ли что-то говорить об этом именно им троим. Они напряжённо ждут её ответ, но его в итоге так и не следует. Хизер с заметным усилием пересиливает себя, делает глубокий вдох и в конце концов отрицательно качает головой, пресекая дальнейшие разговоры об этом. Ким, осознавая, что попал своей логичной догадкой в самое яблочко, делает к ней маленький шаг, но девушка резко выставляет ладонь перед собой, вынуждая его тут же замереть. Она дёргает вниз рукав своего платья, настороженно глядя на него, и после переводит затравленные глаза на Пака. Несколько мгновений она сканирует его пронзительным и болезненным взглядом, а затем морщится, но медленно приподнимает голову, принимая свою привычную гордую позу. — Ты должен пойти на эти условия. Поверь, так будет лучше. Так или иначе, ты будешь вынужден это сделать, — наконец-то произносит она, сглотнув свою слабость в виде слёз. — И позволить себя сломать? — спрашивает он, отрицательно качая головой. — Ты просишь о невозможном. В конце концов, да почему я? — Пожалуйста, Чимин. Я не знаю, есть ли здесь... другие мотивы, но ты ему нужен. — Ты просишь об этом только для него? Я не могу пойти на это, — отвечает парень и с досадой рычит, запуская пальцы в волосы. — Да я бы даже тебе помог, если бы ты была в беде, но не ему. Он же конченый ублюдок, преступник. Господи, неужели ты его так сильно любишь, что готова лишиться всякого достоинства? — Любовь никогда не позволяет выбрать нам время, место, человека и обстоятельства. Любовь есть любовь, — печально говорит Хизер, словно приговор для самой себя, и горько усмехается. — Он выиграет суд, поняла? — угрожающе говорит Тэхён, сверля её недовольным взглядом. — Выиграет, и вы оба со своим бойфрендом останетесь ни с чем. — Нет, — шепчет она, равнодушно взглянув на него. — Не выиграет. — Что это значит? — спрашивает Чон, недоумённо хмурясь. — Откуда эта уверенность? Ты знаешь что-то, чего не знаем мы, так? — Этим процессом Тай просто даёт тебе время принять правильное решение самостоятельно, — поясняет Смит, медленно переводя глаза на Пака и пожимает плечами. — Единственное правильное решение — бороться, — уверенно отвечает он, начиная вновь на неё злиться. — Или же… — продолжает девушка, игнорируя его слова и глубоко вздохнув, — если ты продолжишь так сопротивляться, он применит меры намного серьёзнее судебного разбирательства. — Что? — спрашивает Чимин, оторопело глядя на неё. — Что ты имеешь в виду? — одновременно с ним удивляется Чонгук. — Ты сам придёшь к нему, поэтому лучше сделай это именно сейчас. — Ты что, угрожаешь, или мне показалось? — спрашивает Тэ и нервно смеётся. — Ну и дрянь же ты, а я практически готов был пожалеть тебя. — Я рассказываю ему правду, недоумок. Это не угроза, а предупреждение. Я и этого не должна делать, — говорит Смит, а затем делает робкий шаг к Чимину и с огромной надеждой смотрит на него снизу вверх. — Пожалуйста, услышь меня. Если ты продолжишь отказывать, то… — Нет, — шепчет Пак, пронзая её враждебным взглядом. — Не говори мне этого. — Я боюсь за Мэй, — едва слышно произносит она, медленно моргая. — Следующий его шаг может быть совершенно непредсказуем. — Да что ты несёшь?! — кричит Тэхён, делая уверенный шаг к ней, но Чонгук сразу же удерживает его. — Что ты, твою мать, опять несёшь?! Пусть он только тронет её, слышишь?! Я его и тебя своими же руками прикончу! Так и передай ему! — Если моя дочь каким-то образом пострадает, я найду вас. Вы оба мне ответите за неё, ясно? — ледяным шёпотом произносит Чимин, едва держа себя в руках. — Я не допущу того, чтобы она была средством манипуляции снова. — Тогда сдайся, — говорит Хизер, продолжая спокойно смотреть перед собой несколько секунд, а затем вдруг вздрагивает, будто о чём-то вспоминает. Она наспех ищет блокнот и ручку в своей сумочке, достаёт их и что-то пишет, а потом протягивает маленький лист. — Это пригодится. Девушка настойчиво смотрит на Пака, и он в ней впервые видит такое искреннее сожаление и яркое желание что-то изменить в сложившейся ситуации. Весьма странный способ исправлять свои ошибки после того, что уже успела натворить, но она никогда прежде не делала подобные шаги ему навстречу. Возможно, она вообще впервые оказывает сейчас смелое сопротивление собственным страхам, потому что делает это немного неуверенно и как-то неловко. Пак не понимает, за что именно она молча извиняется перед ним только одними своими большими глазами, ведь поводов у неё более чем предостаточно для этого, но всё же берёт записку, немного помедлив, а Хизер после этого, не сказав больше ни слова, уходит. Она оставляет их всех в раздумьях и с ощущением угнетающего страха. Чимину в эту минуту необходимо было как следует прокричаться, но точно не здесь, потому что он не готов был проявить слабость перед всеми снова. Это уже стало для него огромной ошибкой в зале суда, дважды этого случиться не должно. У него в голове стояла неимоверно пугающая тишина, и только лишь отрывистые и оглушающие удары его неспокойного сердца словно говорили о том, что прямо сейчас начался обратный отсчёт до чего-то по-настоящему ужасного. Он как будто только что своими же руками открыл дверь в один из самых страшных поворотов в своей жизни.

***

— Суд по семейным делам города Нью-Йорка принял решение полностью удовлетворить иск Хизер Смит в отношении её несовершеннолетней дочери Пак Мэй и утверждает её законное право односторонней опеки над ней с возможностью для отца девочки Пак Чимина посещения по согласованному графику. После этих слов каждый вдох отзывается непрекращающейся и невыразимой болью в груди, словно они там ломают всё на мелкие куски. Они буквально пронзают насквозь, стремительно поселяя жгучий холод в каждой клетке тела. Пак моментально цепенеет и не может произнести ни звука, хотя ему нестерпимо хочется орать во всё горло от отчаяния. Не верится. Его сознание никак не может до конца принять тот факт, что официальное право быть законным представителем Мэй так просто ускользает из его власти. С лёгкой руки Коллинза он становится в эти секунды формально «воскресным папой». Он бросает уничтожительный взгляд в сторону Хизер, только та вновь не смотрит на него в ответ, но и не ликует. Вместо того, чтобы радоваться своей победе, она смотрит перед собой и учащённо дышит, ожидая конца речи судьи. Эту девушку он так, наверное, никогда и не поймёт. Она ради любви готова предать всё на этом свете, включая саму себя и самое неприкосновенное — дочь. Ему никогда не вынудить себя принять её желания жестоко сломать собственного ребёнка ради другого человека. Иронично, ведь только что она подписала приговор точно вовсе не ему, а своим отношениям с Мэй. Этими действиями она оттолкнула её от себя окончательно, а их результат навсегда перечеркнул её последний возможный шанс получить прощение за все эти долгие годы отсутствия. Когда малышка узнает, что родная мать через суд грязно и нагло забрала у неё, то без сожалений возненавидит даже больше его самого. Хизер выбрала совсем не правильную сторону, и хоть этот результат несомненно порадует её покровителя, он станет её вечной расплатой за самую страшную ошибку. Чимин медленно моргает, глядя куда-то сквозь неё, а затем с разочарованием качает головой и с неприязнью морщится. Ему совершенно не верится в то, что эта некогда улыбчивая девчонка с прекрасными серыми, как летняя гроза глазами, которая когда-то была его одноклассницей, сидела с ним за одним столом в школьной столовой и за соседней партой на уроках, ходила с ним на одни вечеринки, родила ему дочь, в итоге безжалостно ломает его прямо сейчас. Его тошнит от неё и от её присутствия рядом настолько сильно, что даже находиться в одном помещении с ней просто отвратительно до колючей дрожи. Боже мой, она же своими ушами слышала слова дочери некоторое время назад, которая попросила оставить её с отцом, и несмотря даже на это всё равно идёт до конца, уничтожая именно её в большей степени, чем кого-либо. Она бессердечно навсегда наносит огромную рану её душе, которая никогда уже не затянется. Пак, едва дыша, отворачивается и продолжает слушать дальше слова Коллинза, но в сознании у него бесконечно вертится первая часть решения снова и снова, как заевший участок плёнки, а он из-за этого просто стремительно рушится до состояния руин. Эта адская и всепоглощающая боль смешивается с каким-то абсолютно животным страхом за собственное будущее, в котором с этой минуты всё будет совсем иначе. У него срабатывает только естественный инстинкт защиты, который силой вынуждает его схватить Мэй и бежать с ней на край света без оглядки. В данный миг это кажется лучшим решением из возможных. Если он не способен защитить её законным путём, может, тогда стоит просто взять и убежать? Чёрт, это очень глупо и небезопасно. Если он совершит нечто подобное, то легко может лишиться вообще навсегда права быть её отцом, ведь рассматриваться такое поведение будет как умышленное похищение. С этой минуты, хочет он это признавать или нет, Хизер с ним в равных позициях со стороны закона, а в чём-то она его даже превосходит. Это всё в его голове звучит словно чья-то ужасная шутка, но нет. К сожалению, происходящий апокалипсис является кошмарной явью, но он всё равно не верит в то, что слышит. Вот так просто судья, несмотря на его хорошо выстроенную линию защиты и высокопрофессиональную работу Адама, принимает решение абсолютно отрицательное для него и становится на сторону Смит, тем самым подтверждая все их догадки о себе — он продажный предатель. Своей финальной речью, зачитываемой из папки с решением, Трэй спокойно отдаёт в её руки всё, чем Пак так сильно дорожит. С той секунды, как они все покинут этот зал, Хиз будет иметь возможность в любую секунду забрать его ребёнка, и он даже не сможет запретить ей этого сделать. Полиция теперь не имеет полномочий ограничить её действия, а он не смеет ей этого запрещать, любое сопротивление будет оцениваться как нарушение по исполнению судебного решения. Именно от этого положения он так стремился убежать всё это время, но в итоге оказался здесь. Только нужно быть полной идиоткой, чтобы полагать, что он позволит этому случиться. Ни за что на свете он не отдаст ей свою малышку. — Дни посещения должны быть в обязательном порядке согласованы с отцом и их количество должно быть не менее сорока восьми часов в неделю, — продолжает зачитывать решение судья. От этой простой фразы Чимин резко зажмуривается со всей болью, ведь это ощущение внутри равносильно тому, чтобы наживую отрывать куски плоти от себя. Кто вообще придумал подобные формулировки, правила и ограничения для отцов? Это несправедливо. То есть он должен видеть дочь минимум два дня из семи или же эти часы будут попросту разбросаны в течение недели? Этого просто ничтожно мало для того, кто буквально дышит этой девочкой. Он слышит, как за его спиной с трудом сдерживает свои накалённые эмоции Тэхён, который тихо ругается и возмущается. Его лучший друг явно готов с кулаками наброситься на Хизер и на её адвоката за это всё, но его удерживает Чонгук от этой глупости, призывая к благоразумию и прикладывая значительные усилия. Коллинз продолжает что-то монотонно говорить, зачитывая судьбоносное решение словно страшный смертный приговор, а Пак внезапно начинает задыхаться от нехватки кислорода в лёгких, на одну секунду представляя, что будет с ним, если он согласится на эти условия суда. В сознании проносится единственная мысль — никогда. Даже от этой попытки нарисовать подобное положение вещей у него сердце в груди разбивается вдребезги, а внутренности с силой сжимаются по инерции, как будто просто отказываются функционировать. Он отчаянно старается держать себя на ногах, совсем не чувствуя их и уже стремительно теряя ориентацию в пространстве, пока низкий и спокойный голос заканчивает свою речь. Он эхом отдаётся в голове, но в ней помимо него лишь сплошной туман. Бездонная пустота и мучительная боль — именно эти два чувства в крепких дружеских объятиях медленно начинают властвовать в его плачущей от бессилия душе. Он абсолютно не понимает, что ему делать дальше, но и не находит в себе ресурсов, чтобы протестовать тому, к чему его окончательно приговаривают. Он лишь отчуждённо смотрит перед собой невидящим взглядом, ощущая, как выгорает его жизнь. Свет в его глазах неумолимо быстро гаснет, пока его бессовестно лишают самого главного — дочери. И кем бы ни был этот человек, принявший окончательное решение начать глупую войну, он очень хорошо знает, на что нужно давить, чтобы заставить его окончательно сломаться. Выходит, Хизер не лгала. Он действительно проиграл, и шанса на победу не было изначально. Она, чёрт возьми, предупреждала, но он не хотел её слышать. Наверное, основная его ошибка заключалась в том, что Чимин отказывался верить в свою слабость перед ней и перед тем, кто стоял за её спиной всё это время. Кажется, впервые он был излишне уверен в себе и в своей победе, а это единственный принцип, который никогда не стоило недооценивать в правосудии. Но был ли у него вообще шанс выйти победителем в этой битве? Теперь он очень сильно в этом сомневался. Судя по всему, всё продумано было от начала и до этого самого момента. Весь суд слишком сырой и грязный, а он их много повидал за всю профессиональную деятельность. Не ведутся подобным образом слушания по опеке над детьми. Всё было быстро, скомкано и так странно, будто только для общей видимости. Но это уже не имело совершенно никакого значения, ведь главный кошмар стал реальностью. Слишком поздно поднимать кулаки, потому что сражение окончено. — Суд по семейным делам не обладает необходимой юрисдикцией в отношении вопроса нанесения средней степени тяжести вреда здоровью мисс Смит, а соответственно решение не вынесено и прошение истца по данному вопросу отклонено. Слушая это, Пак чувствует, как бешено колотится его сердце где-то в области горла. В ушах стоит протяжный гул, а в глазах отчего-то темнеет. Он словно наконец-то преодолевает бесконечный марафон в соперниках со своим самым главным врагом и добегает до финиша, но не победителем. Его подташнивает от нервов, поэтому он аккуратно наощупь хватается за край стола перед собой и зажмуривается на несколько секунд, делая глубокие и тихие вдохи носом. Это в лёгкой степени приносит нужное ему облегчение, и он медленно осознаёт, что данное вынесенное решение говорит о том, что его не станут обвинять в том, что он якобы избил Хизер. Хотя бы в этом он услышан, или так оно и было задуманно изначально — просто выбить его из равновесия возможным вторым судом. Только даже эта хорошая новость не спасает его надолго, потому что тот факт, что у него забирают ребёнка, осознавать намного страшнее и тяжелее любой самой чудовищной боли, что он способен вынести. Всё внезапно плывёт перед глазами от физической слабости и моральной усталости, и он медленно закрывает их снова, с трудом цепляясь за глухие слова, которые эхом раздаются по всему помещению. Он ощущает, как Адам мягко и аккуратно кладёт руку ему на плечо и легко сжимает в знак поддержки и волнения за него. Несмотря на то, что его сочувствие совершенно искреннее, оно абсолютно не помогает. Вряд ли его вообще способно хоть что-то спасти в эту минуту. Ему становится ужасно не по себе от того, как отвратительно душно в зале суда, в этом мире, в его собственном теле, и в какой-то миг ему кажется что он сейчас просто потеряет сознание. Он до побелевших костяшек сжимает край стола и усиленно пытается равномерно дышать, легко приоткрывая губы, но тягучая и такая щемящая боль в солнечном сплетении разрывает всё внутри на части, как какой-то непредвиденный атомный взрыв. Парень вдруг как-то отдалённо несколько раз слышит своё имя, и даже не сразу понимает, что зовут именно его. Он не реагирует на этот зов, а лишь пытается заставить себя хоть немного адекватно функционировать, чтобы не упасть на пол от этого мощного удара под дых. — Мистер Пак? — спрашивает вновь Коллинз встревоженно, но очень настойчиво. — Да, — с трудом отвечает он спустя несколько секунд, легко вздрагивая. — Простите. — Вы в порядке? Можем закончить? — интересуется мужчина, внимательно глядя на него. — Да, — говорит Чимин, неуверенно кивнув. — Тогда я повторю вопрос. Вам понятно принятое решение? — интересуется судья. — Нет, Боже. Ни черта мне не понятно, — шепчет Чимин, разглядывая пустым взглядом стол. — Могли бы ответить немного громче? — Да, — говорит парень, прочищая горло и медленно поднимая голову. — Понятно. — Мисс Смит, а вам понятно принятое решение? — спрашивает он, переводя взгляд на девушку. — Да, Ваша честь, — тихо отвечает Хизер, робко кивая. — В таком случае дело объявляю закрытым, — произносит Коллинз и громко ударяет молотком. Этот звук слышится и ощущается как раскат страшного грома в ясный день. Такой же оглушающий, трещащий и пробирающий до костей. В зале на несколько мгновений повисает страшная и тоскливая тишина, а Пак как будто погибает постепенно каждой клеткой тела с этой секунды. У него возникает устойчивое чувство, что он не дышит и не живёт отныне, словно этот удар атрибута правосудия убивает его. Впервые поражение по-настоящему ломает его и бесцеремонно ставит на колени. Он медленно оседает на стул, как можно скорее пытаясь найти опору, и неотрывно смотрит в одну точку, стремительно теряя связь с реальностью. Люди неспешно начинают расходиться и покидать помещение, а он так и сидит, обречённо принимая ситуацию. Для него мир в самом деле будто рушится, ведь только что он пережил не беспристрастный суд, а от начала и до последнего мгновения предубеждённый произвол. Беспощадное самоуправство — вот что было уготовано ему с того момента, как Хизер Смит вернулась в его жизнь. Кэффри говорит ему какие-то успокаивающие речи, тепло гладя по плечу, но Чимин ничего не слышит, а лишь безразлично кивает. Он знает, что его защитник просто пытается подбодрить и вселить в него веру в то, что они ещё обязательно обжалуют это решение и победят. Нет, на самом деле это просто слова. Одержать победу в этой холодной войне можно очевидно лишь тем, чтобы повиноваться противнику, а он, чёрт побери, так не привык к такому. — Она забрала мою дочь, — болезненным тоном шепчет парень, медленно моргая. — Забрала. Его плечи мягко приподнимаются и затем опускаются в небрежном жесте, но лицо при этом искажает просто непередаваемая и невысказанная мука. Его громкий и такой совершенно нездоровый смех раздаётся по помещению, эхом отдаваясь от холодных стен, и потом он перерастает в лёгкую истерику. Чонгук глубоко вздыхает с сочувствием, неотрывно глядя на него, а потом медленно подходит и заботливо обнимает со спины за плечи, крепко зажмуриваясь. Ему становится так дико страшно за его моральное состояние, ведь он понимает, насколько важна для него Мэй. Но у него нет желания остановить этот маленький нервный срыв, потому что Чимину наоборот нужно позволить себе выпустить это всё напряжение из каждой клетки тела, иначе оно разорвёт его, и случится что-нибудь гораздо хуже этого. — Ты не один, слышишь? — шепчет Чон, а после заботливо целует его в волосы на макушке. — Мы не оставим это всё просто так. Я посмотрю, что формально могу сделать и на какие пути выйти, — говорит Адам, озадачено хмурясь. — Очевидно, что никакого правосудия здесь не было. — Я не думал, что всё зайдёт так далеко. Разве так может быть? Где же беспристрастие? Справедливость? Правдивость? Где же честный суд, который должен на первое место ставить интересы несовершеннолетнего ребёнка? — спрашивает Пак, медленно поворачиваясь к нему. — Где всё это? — Не отчаивайся раньше времени. Мы имеем право обжаловать решение и непременно это сделаем. Не поддавайся панике, хорошо? — Ты тупой или действительно ничего не понимаешь?! — выкрикивает он, резко вскакивая с места, и хватает его за грудки. — У меня забрали дочь! Ты осознаёшь эти слова?! И это всё твоя вина! Я же доверился именно тебе, а ты не смог ничего сделать! — Тише, тише, — сразу же встревает Чон, мягко оттягивая его от Адама. — Не говори так и не заводись. — Нет, я правда очень облажался. В этом он прав, мог бы гораздо лучше, — виновато бормочет Кэффри и с искренним сочувствием хмурится. — Мне очень жаль, прости. — Она должна теперь жить с ней! Как я скажу Мэй об этом?! Может, ты сделаешь это за меня, а?! Давай, поставь ребёнка перед фактом того, что она вынуждена будет жить с человеком, которого не знает! Как я отдам её в руки этой девушки, которой она к чёрту не сдалась?! Как я объясню ей, что не имею права быть рядом двадцать четыре часа в сутки?! Я не смогу этого сделать! — яростно кричит парень, сжимая крепче края его пиджака, а затем его крик резко срывается, перерастая в хриплый вздох, и он так же внезапно затихает. Он остервенелым от злости взглядом долго смотрит на Кэффри, будто хочет его ударить, но после неспешно опускает глаза на свои напряжённые руки и глубоко выдыхает, с досадой качнув головой, словно приходит в чувства и сразу же начинает сожалеть о том, что опять сорвался. — Не смогу, — продолжает он уже едва слышно и мягко разглаживает ткань на его груди в знак извинения. — Прости. Да что же со мной происходит? Прости, пожалуйста, Адам. — Всё в порядке. Я понимаю, нервы сдают. Это был трудный суд. — Да. Просто... поверить не могу, что должен отдать дочь. — Мы этого не допустим, понятно? — мягко спрашивает Чон и с осторожностью берёт его лицо в ладони, поворачивая к себе. — Эй, взгляни на меня. Никто не отдаст ей её. Найдём какой-то способ исправить эту ситуацию. — Обещай, — шепчет он, глядя на него с хрупкой надеждой. — Обещаю, — отвечает Чонгук и легко кивает. — Я понятия пока не имею, как это сделать, но что-то придумаем. Не может быть такого, что на них нет никакой управы. — Я совсем не хочу помогать этому Таю и не хочу никуда бежать от безысходности. Почему я должен это делать? Я только начал свою жизнь в этом городе. Здесь моя работа, хорошее будущее для Мэй и именно здесь я могу быть рядом с тобой, — говорит Пак, кладя руки сверху на его ладони. — Я не хочу всего этого лишиться из-за чьей-то прихоти опять. — Значит, найдём другой вариант действий, — уверенно говорит Чонгук и робко улыбается уголком губ. — Не бойся, ты не один на этот раз. Сейчас тебе просто необходимо успокоиться. Не самое лучшее время и ситуация, чтобы принимать вот так сразу какие-то решения, согласен? — Согласен, — шепчет Чимин и тяжело вздыхает. — Пойдём отсюда, — говорит парень и нежно гладит его по щеке подушечкой большого пальца. — Нужно для начала прийти в чувства. Хочешь прокричаться? Хорошо. Хочешь помолчать? Я согласен на всё. Каким образом тебе лучше выплеснуть всё это дерьмо из себя? — Я не знаю. Но, наверное, мне это необходимо. — Но только не здесь. Если кто-то даже случайно увидит тебя вот таким, то это не будет хорошо для нас всех. Идём со мной. Тебе нужно на воздух как минимум. — Но Мэй, — хрипло произносит Пак, делая глубокие вдохи. — Ей не стоит смотреть на меня в таком виде. — Её заберёт Тэ, да? — спрашивает Чон, глядя на друга. — Да, конечно. Ты не волнуйся об этом. Я никого к ней не подпущу и оторву голову любому, кто попытается к ней приблизиться. Да и мне тоже нужно сейчас успокоиться, но я легко это сделаю рядом с ней, — отвечает Тэхён, согласно кивая. — Ладно, — смиренно шепчет Чимин и протягивает ему кулак. — Только отвезти её сразу же домой и не говори ничего о решении суда. Я скоро вернусь. — С этим я справлюсь. С ней всё будет хорошо, — говорит Ким и мягко ударяет по его костяшкам своими в привычном жесте. — Я сам с ней поговорю, но пока ей вообще не нужно ничего знать. — Бро, только давай без глупостей. Умоляю, не делай ничего из того, о чём очень сильно пожалеешь. Её никто не заберёт вот так сразу из соображений её эмоционального состояния. — А я и не отдам её ни сегодня, ни завтра, никогда, — сурово произносит Пак. — Не беспокойся, он сначала возьмёт себя в руки, а потом будет принимать важные решения, да? — мягко спрашивает Чон, заглядывая в его злые глаза. — Да, — говорит он и тяжело вздыхает. — Вот и хорошо. Пойдём, тебе нужно на воздух. Они максимально быстро выходят из здания, пересекая лестницу и длинный холл, а Чимин сразу же направляется в сторону подальше от всех людей, оказавшись на улице за тяжёлой дверью. Он старается спокойно дышать, но получается с большим трудом. Ему паршиво до тошноты от каждого болезненного вдоха и спешного шага, поэтому он опирается на первую попавшуюся на пути каменную колонну ладонями, и устало закрывает глаза. Это всё словно страшный сон, от которого хочется поскорее проснуться. Как только он оказывается вне гнетущих стен суда, то вся эта разрушительная правда беспощадно обрушивается на него как будто с новой и необузданной силой. Подобно гребню огромной страшной волны эти эмоции накрывают его с головой и душат своим чрезмерным избытком. Его начинает неслыханно до этой секунды штормить, а весь мир в радиусе метра вокруг кружится, как заведённый волчок. Он испытывает невыносимое желание с силой ущипнуть себя или ударить по голове чем-то тяжёлым, только бы наконец-то вырваться из этого личного ада. Его совсем не успокаивает даже самый ласковый на свете и до ужаса взволнованный голос Чонгука, который нежно шепчет необходимые слова. Он бережно обнимает его и осторожно гладит по волосам, стараясь хоть как-то унять эту боль и минимизировать возможную катастрофу. Но ничего, кажется, не способно в данный момент утихомирить разочарование Пака в Хизер и в самом себе. Ничто не заткнёт это мерзкое ноющее чувство в груди от несправедливой потери и горькой обиды из-за собственного унизительного поражения. Он находится в безвыходном положении и хорошо это понимает, но так и не решается сказать об этом вслух. Эта жуткая несправедливость по отношению к нему и к Мэй действительно поражает до немого шока. Он какое-то время просто не может произнести ни слова от беспомощной растерянности и, до конца осознавая каждой клеткой тела и струной души, что на самом деле с ним только что случилось. Все невысказанные слова по странным причинам застревают отвратительным комом в горле, и его ощутимо жжёт от этого. Ему так хочется выплеснуть весь этот праведный гнев на Смит, но он не может себе этого позволить. По правде говоря, у него уже на сегодня даже нет сил для подобных действий, потому что этот проклятый суд выжал из него всё, что только возможно. Он, едва переставляя ноги, плетётся подальше от входа в здание, и затем начинает задыхаться от разрастающегося отчаяния и запоздало вспыхнувшей паники. Эти эмоции, как вредоносный вирус, вдруг слишком стремительно набирают обороты и уничтожают остатки его здравомыслия. Сквозь мутный от гнева взгляд Чимин замечает вдалеке, как Хизер направляется в машину у чёрного хода, и он резко срывается с места, теряя над собой контроль и не думая ни секунды. Вся эта адская какофония из смеси самых сильных разрушительных чувств взрывается внутри него под сопроводительный аккомпанемент его чокнутого сердцебиения. Прямо сейчас ему необходимо что-то сделать с этим: вырвать из себя или же позволить овладеть, иначе он сгорит в гневной агонии до тла. Этот суд слишком сильно, чёрт возьми, ударил по нему, что он сам не ожидал от себя подобной слабости. Меньше всего он был готов к тому, что его так хитро и расчётливо обыграет глупая девчонка, действующая под чужим руководством. — Не надо, прошу тебя, — раздаётся звонкий голос Чонгука в этом жутком хаосе, и парень с силой удерживает его за руку, вынуждая замереть. — Пожалуйста, ты же понимаешь, что это не спасёт ситуацию, а лишь ухудшит. Она заслуживает весь твой гнев, это полностью оправдано, но сейчас Хиз в сопровождении. Сам взгляни, ты только наживёшь себе ещё больше проблем. Пак медленно фокусирует взгляд, и замечает, как девушку у машины поджидают несколько людей в деловых костюмах, держа руки за спиной. Они встречают её, как какой-то ценный и для кого-то важный груз, похоже, её любовник тот ещё диктатор, который привык держать всё под контролем. Один из охранников о чём-то быстро и сдержанно переговаривается со Смит, и она недовольно смотрит на него, услышав какую-то информацию. Ей очевидно не нравится характер этого разговора, но она обеспокоенно смотрит по сторонам и послушно садится на заднее сиденье дорогого автомобиля, а затем её увозят в неизвестном направлении. — Дерьмо, — шепчет Чимин, досадно выдохнув и качая головой. — Грёбаное дерьмо! Ненавижу это всё! Его ненавижу! И её я так сильно ненавижу! Чёрт! — Эй, иди ко мне, — нежно говорит Чонгук и мягко обнимает его со спины. — Ненавижу! Так ненавижу их! Какое право они имеют так поступать?! — Давай, покричи. Тебе обязательно полегчает. Ты очень давно не позволял себе быть слабым, хватит быть таким стойким. Позволь себе минуту слабости, — спокойным и успокаивающим голосом говорит он, поглаживая его по груди. — Она жизнь мне сломала однажды и позволяет себе это снова из-за него! Что я делаю не так?! Почему я всё это должен проходить?! — Иногда судьба к нам несправедлива, но нам не посылают испытаний, которые мы не способны преодолеть. Так, вроде бы, говорят, да? — Хватит с меня испытаний! Я больше не могу! Я так устал от... всего, — срывается на надрывный шёпот Чимин и прерывисто вздыхает, прикрывая веки. — Я устал. У меня нет сил сражаться уже сейчас, а что ещё мне предстоит вынести? — Что бы там ни было, я пройду это с тобой. Я рядом и никогда больше не исчезну, — уверяет его парень и мягко целует в плечо, легко зажмуриваясь. — Каждый раз именно ты спасал меня, но сейчас тебе нужна моя помощь. — Мне будет достаточно даже того, что ты будешь просто стоять рядом и вот так крепко обнимать. Ты не представляешь, насколько сильно мне нужен. — Поэтому позволь мне быть твоей луной сегодня и всегда. Я буду следовать за тобой, куда бы этот путь не завёл нас на этот раз, — повторяет сказанные им однажды слова Чонгук. От них внутри Пака что-то внезапно переворачивается, а по коже ползут мурашки приятной вереницей. Это то, что он меньше всего ожидал услышать, но подобная поддержка его в самом деле спасала в эту секунду. Он чувствовал надёжную опору в чужом плече, и оказалось, что это до ужаса приятное чувство — иметь возможность на кого-то спокойно положиться. На самом деле, впервые за много лет он просто искренне хотел быть слабым человеком, потому что все эти адские пляски на его костях — уже что-то выше его сил. Невозможно было выносить это эмоциональное потрясение, находясь в полном согласии с самим собой. Он едва ли не лишался рассудка, думая о том, что проиграл Хизер. Раньше он никогда не позволил бы себе быть уязвимым, подобное желание неоспоримо было под запретом, потому что у него никогда не хватало времени для таких вещей. Он каждый день и каждую минуту вынужден был быстро и эффективно принимать решения, делать что-то, спасать свою собственную задницу, думать о благополучии маленького ребёнка, приспосабливаться к жизненным трудностям, да что угодно, но только не сочувствовать себе и не жалеть себя. Он не мог подобного позволить себе, но сейчас ему почему-то так хотелось это сделать хотя бы ненадолго в самых родных руках, потому что его, похоже, окончательно сломали обстоятельства. В этот миг мысленного признания себе у него просто бесповоротно сдают нервы, и он громко выкрикивает из себя всё, что сидит внутри чужеродным монстром где-то там под рёбрами в самых глубинах, а этот крик легко растворяется в городском шуме и оседает на серых стенах зданий. Его совершенно не смущают ни проходящие люди поблизости, ни белый день, он просто от всей души выплёскивает из себя накопившееся отчаяние и ядерную злость, потому что устал быть сильным. Лучше кого-либо он понимает, что всё случившееся сегодня означает для него одно — кромешную безысходность. Его ломает на осколки от факта того, что в случае крайней необходимости ему придётся наступить на собственные принципы и лишиться всего того, чего он с таким упорством добивался многие годы, или же он будет вынужден всё бросить и бежать из города с Мэй на руках, но всё это так или иначе будет совершено ради безопасности и благополучия дочери. Независимо от формы это будет самое верное решение, ведь он никогда не отдаст её по своей воле кому-либо. Очевидно, что ему так просто не победить в этой битве, и на этот раз он очень сильно недооценил соперника. Его жестоко били со всех сторон, а он просто не знал как справиться с этим, потому что не ждал атаки от лиц правосудия. Но если собрать волю в кулак и хорошо об этом всём подумать без бешеных лишних эмоций, то можно прийти к логичному выводу, что собственная мечта и успешная карьера за мирную жизнь без нервотрёпки — не такая уж большая цена, как кажется на первый взгляд. Да, возможно. Но для него она была действительно весомая, точнее — несоразмерная, ведь он уже знал не понаслышке, что такое терять то, к чему отчаянно стремился не один год. Раньше он бы во всём этом винил всевозможные обстоятельства, но теперь слишком хорошо понимал, что часть ответственности за невозможность спасти ситуацию без жертв лежала только на его плечах. Чимин понимает, что если Хизер продолжит грязную игру с ним и будет беспрекословно слушать своего чокнутого бойфренда и дальше, то он будет вынужден сломать себя и в итоге помочь им. Он пойдёт на всё ради того, чтобы спасти дочь, и они это прекрасно знают. К сожалению, если сейчас они не остановятся, то даже несмотря на все его отчаянные попытки спастись он всё-таки вынужден будет добровольно превратить свою жизнь в кладбище мёртвых надежд ради такого важного и нужного шанса вернуть им с Мэй спокойную жизнь, ведь в его руках больше нет никакой власти.

***

Нью-Йорк поистине каждый раз был волшебен в момент, когда на него медленно опускалась тёмная вуаль приближающейся ночи. Это своего рода особенная привилегия — использовать возможность любоваться им и искать истинную красоту в таких простых вещах. Вечером, когда на фоне тёмного горизонта загорались сотни тысяч искусственных огней, напоминающих крошечные звёзды, он становился совершенно другим. Превращался в невероятно живописную картинку, как с почтовой открытки. И лучше привычного всем делового мегаполиса могло быть лишь эстетическое сочетание «рельефа» яркого Театрального квартала с видом на спокойный залив Аппер Бей вдалеке. Смотреть на их тандем — эффективная психологическая терапия. Ты понимаешь, что лишь на этом острове существует такая большая концентрация небоскрёбов и они кажутся чем-то таким величественным и непокорённым. Массивные, блестящие и высокие здания, сотканные из камня и стали, перед которыми обычно все теряются и робеют от восхищения, на самом деле просто ничто по сравнению с тем, насколько же силён и глубок Атлантический океан, на берегах которого стоит весь этот город. Восхитительный пейзаж, подаренный однажды Чимину Чонгуком с видом на закатный горизонт, был сегодня просто непередаваемо и сказочно красив, как и всегда, и на удивление стал единственным, что смогло хотя бы временно привести его в чувства. Он смог унять свирепую бурю в его душе лишь своим существованием. Пак уже несколько часов сидел по-турецки перед большим окном в пустой и одинокой танцевальной студии, любуясь красотой вечерних огней на фоне уходящего солнца. Он мечтательно с грустью размышлял о том, как много потерял уже однажды. Так глупо из-за собственной ошибки он выпустил из рук огромную мечту, на которой строил грандиозные планы, а ведь когда-то этот квартал был пределом его грёз. И сейчас он вновь находился в одном шаге от того, чтобы лишить себя того, что ему так дорого, и это невыносимо больно, чёрт возьми. Размеренно дыша, он разглядывал верхушки соседних величественных зданий, бескрайнюю линию горизонта, сливающуюся воедино с границей зеркальных вод, и наслаждался тем, что спрятался от всего мира в своём крошечном и спокойном убежище в нескольких сотнях метров над землёй. Он попросил Чона оставить его одного ненадолго, чтобы дать ему возможность разобраться в мыслях самостоятельно, но получалось это, откровенно говоря, очень паршиво. Вместо того, чтобы разложить их все по полочкам и собраться с последними силами, он ощущал лишь глубокое угнетение и упадок остатка жизненных ресурсов. Отчаяние и уныние всё сильнее брали его в свои крепкие объятия, когда он думал о дочери, и из-за этого Чимин совсем не понимал, как вытащить себя из этого мерзкого состояния. Он мысленно всем сердцем проклинал этот день и мечтал лишь о том, чтобы каким-то чудом остановить ход времени хотя бы на несколько минут. Нет, ему вовсе не хотелось задержаться в этом кошмаре. Но чем быстрее шли секунды, тем скорее приближался час, когда за Мэй должна была явиться её мать. Он так сильно этого боялся, что у него заметно дрожали руки, хотя признаться в этом даже самому себе было трудно и жутко стыдно, а сказать вслух — невозможно. До последнего мгновения ему так хотелось оставаться сильным и непоколебимым никакими сложностями человеком, но он уже на глазах у всех сдался в плен своей разрушительной слабости. В глубине его истерзанной ужасными событиями души пылал страшный по своей силе огонь непримиримой ненависти и звериной ярости, который стремился вырваться на свободу и сжечь дотла всё, что встанет на его пути, но печальные глаза смотрели то на буйство красочных билбордов внизу, то на безмятежность волн вдалеке, и это по странным причинам не позволяло произойти его внутреннему апокалипсису. Как будто этот потрясающий баланс каким-то чудесным образом душил его приступ агрессии. С огромнейшим усилием он держал себя на крепкой цепи, чтобы не устроить какой-то необдуманный саботаж и не испортить то, что и так находилось в страшном положении. Все эти паршивые эмоции прочно сидели в нём, как будто какой-то чудовищный, кровожадный монстр и жрали изнутри, а от этого его беспощадно бросало из стороны в сторону. Он понимал, что их необходимо либо подавить, либо каким-то образом вытащить из себя, но не знал как это сделать. Чимин сейчас стоял на очень важном распутье и думал о том, какое же решение будет абсолютно правильным? На одной чаше весов лежала безопасность и спокойная жизнь Мэй, а на другой, пожалуй, всё остальное. Если рассматривать всю ситуацию, не вдаваясь в глубокие размышления, и не принимать близко его внутреннюю философию, то решение всех проблем вроде бы находилось на поверхности. Так всё просто, он ведь отец, который должен был пойти на все уступки, но ни за что не отдать своего ребёнка добровольно в руки той, кто этого совсем не заслуживает. И для достижения этой цели достаточно лишь добровольно согласиться на условия, которые ему предлагают, только в его голове шла отчаянная борьба разума и чувств. Разве он должен смиренно сдаться? Это рационально. Самый простой вариант развития событий в данной ситуации, но совсем не надёжный. Есть ли хоть какая-то гарантия того, что его вновь не будут шантажировать при любой удобной возможности? Ни одной. Пока Смит находится рядом с Таем, то у них всегда будет рычаг сильнейшего давления, а Чимин не знает его настоящих мотивов. Но что ему уже известно, так это то, что эти люди, похоже, не остановятся ни перед чем ни сейчас, ни когда-либо ещё, чтобы достигнуть своих целей. А значит, стоит только однажды пойти на их условия, проявив слабость, и это станет коротким поводком на его шее навсегда. Сама Хизер явный и печальный пример того, что потакать подобному типу личностей равносильно ментальной и физической гибели. Во втором случае он может, разумеется, послушать Криста и продолжить идти напролом. Это эмоционально. Подобный вариант наиболее сложный и очень небезопасный. Такой ход сохранит его карьеру, но определённо понесёт не самые лучшие последствия в отношении Мэй, а готов ли он к ним? Он, если честно, понятия не имеет, а эта неизвестность пугает ещё больше. Впервые в жизни ему так страшно перед будущим, а под ногами он совсем не ощущает никакой опоры. Даже в то время, почти одиннадцать лет назад, ему не внушал страх так сильно завтрашний день. Тогда было жутко, но он знал, что просто необходимо двигаться вперёд, чтобы в итоге выбраться. Сейчас же такое чувство, что он просто бродит по лабиринту, который полон тупиков и не имеет выхода. — Вот ты где, — раздаётся тихий и родной голос, от которого он легко вздрагивает всем телом от неожиданности. — Чёрт, я столько мест объездил в твоих поисках. Тэхён уже тоже начинал волновался, хотя сначала говорил мне, что я зря паникую. — Прости, — говорит Чимин, искренне сожалея, что заставил их переживать. — Я не следил за временем. — Я звонил тебе по меньшей мере раз пятьдесят, — говорит Чонгук, подходя ближе к нему и садится рядом на пол. — Думал, уже что-то случилось. — Кажется, у меня сел телефон. — Болван, — шепчет парень, недовольно хмурясь. — Я же испугался за тебя. Не делай так больше, пожалуйста. — Мне правда нужно было побыть одному, — оправдывается Пак, ложась на спину и глядя в потолок, где мерцают красивые лучи света. — Знаю, плохой поступок. Нужно было уже вернуться домой, но я никак не мог собраться с силами. Прости за это. — Даже злиться на тебя не могу, потому что знаю, что у тебя был просто ужасный день, — сочувственно говорит Чонгук. — Не то слово. В аду лучше, чем в моей жизни в данный момент. — Как ты сейчас? — спрашивает парень, внимательно глядя на него. — Паршиво, если честно, — признаётся Чимин, устало закрывая глаза и едва слышно вздыхает. — Кажется, что меня сейчас разорвёт от количества эмоций, и я никак не могу их заткнуть. Я жутко раздражён, дьявольски взбешён, невозможно озадачен и чудовищно растерян. Мне так больно и я в ужасном отчаянии. Боже, я одновременно хочу уничтожить всё, что вижу, но не могу этого сделать из-за какого-то внутреннего бессилия. Этот суд… что-то сломалось глубоко во мне, и я не знаю как с этим справиться. — Тебе очень страшно? Пак медленно и задумчиво кивает, притихнув на несколько секунд. — Как никогда раньше. Я много с чем сталкивался, ко многим вещам был абсолютно готов, но это сильнее меня. Никогда ещё я не ощущал такую внутреннюю слабость. Как будто земля ушла из-под ног в буквальном смысле. Мне не за что держаться, не в чем и не в ком искать опоры, я словно падаю в бездну и не могу остановить этот процесс. — Знаешь, мне очень знакомо это чувство, — говорит Чон, ложась рядом с ним. — Вряд ли, ведь у тебя не забирали ребёнка. — Да, но у меня забирали то, чем я тоже больше всего дорожил. Это разные вещи, знаю, но для меня это было слишком. Ты прав, похоже на неконтролируемое падение, — говорит Чонгук и тягостно вздыхает, осторожно касаясь его пальцев своими. Он хмуро сводит брови и отрешённо смотрит в потолок, задумываясь о своём личном и глубоком. — То, что отведено судьбой, достанется тебе, вопреки всему. А то, что не твоё — ты не обретёшь даже силой. — Это что, вдохновляющая цитата какого-нибудь Уинстона Черчилля из книги по его автобиографии или типа того? — Нет, это сказал мой отец в тот день перед последней игрой в Конкорде, и он так чертовски был прав. Мне казалось, что это невозможно, но то, что было написано мне судьбой, я получил вопреки всему, — тихо говорит Чон и уверенно берёт его за руку. Чимин удивлённо хмыкает и легко улыбается уголком губ. — Хочешь сказать, тогда и мне бояться нечего? Мэй всегда будет со мной несмотря ни на что, раз подарена мне судьбой. — Слушай, когда в один день я лишился своей мечты и тебя, то чувствовал, что это начало конца. Ничего хуже в этой жизни я не испытывал, чем то, что меня разрывало в тот день, когда я сел на самолёт до Оксфорда. Я так сильно ошибался, полагая, что если выстрою всё по чужому сценарию, то стану счастливым рано или поздно. Не стал. Поставленные цели матери достигались, моё время безвозвратно шло мимо, а я лишь сильнее задыхался от безысходности. Мне не хватало кислорода, чтобы делать полноценные вдохи, как взрослому человеку, а всё потому что мне перекрывали все возможности к этому. И вот я здесь, только в двадцать восемь лет начинаю жить. К счастью, пройдя этот долгий путь и наделав множество ошибок, я понял, что планы, выстроенные кем-то другим для тебя, никогда не принесут ничего хорошего. Только мы сами должны прокладывать свой путь. Но увы, мне потребовалось очень много времени, чтобы это осознать. Так много, что я успел создать между нами целый океан безмолвия и недосказанностей. Но только вдали от тебя я понял как... — Чон внезапно запинается, а затем глубоко выдыхает и шёпотом продолжает, — нуждаюсь в тебе. — Почему ты мне это всё говоришь? — удивляется Пак, медленно открывая глаза и поглаживая большим пальцем тыльную сторону его ладони. — Потому что мой неправильный выбор стоил мне слишком многого. Не хочу, чтобы ты чувствовал то, что однажды прошёл я. Ты должен сейчас принять сложное решение, и если пойдёшь на уступки Хизер, то проблема с опекой Мэй должна вроде бы наконец-то устраниться, но тем самым ты автоматически уничтожишь свою карьеру. А если ты не послушаешь её, то она заберёт у тебя самое важное и всё равно вынудит пойти на то, что противоречит твоим принципам. Со стороны кажется, что всё очень просто, но в тоже время это невероятно трудно для тебя. Я тот самый человек, который месяцами смотрел на твой личный ад, когда ты лишился мечты в юности, и история вновь повторяется, но уже с другими условиями. Поэтому я знаю, почему ты не можешь легко решиться ни на то, ни на другое. Это нормально, что тебя терзают сомнения, Чимин. Не думай, что эта невозможность принять однозначное решение делает тебя плохим отцом. Ты думаешь о её будущем и о себе. — Я совсем не понимаю, как мне быть, — шепчет парень, болезненно морщась и качая головой с сомнением. — Меня что-то с силой держит от того, чтобы пойти к ней и сказать, что я на всё согласен. Гордость? Наверное, отчасти да. Не хочу признавать это поражение, отдавать ей дочь, поддаваться манипуляциям, потакать Таю, лишиться работы и предавать собственные принципы. Не хочу. Я даже не знаю, что больше меня останавливает, ведь он открыто угрожает мне через неё. Глупое упрямство, что ли. Очевидно, что их ресурсы больше моих, и этот суд тому очевидное доказательство, но почему мне так тяжело сделать этот выбор? Я понимаю, что она действует под руководством своего бойфренда, а Крист сказал мне, что он способен на многое, но даже это не вынуждает меня поступать так, как поступил бы любой здравый человек. — Ты имеешь в виду просто спокойно и беспрекословно пойти на её условия? — Да. Это же ради моей дочери. — Верно, но это не в твоём характере. Сдаваться легко — это совсем не о тебе. — Мне так не даёт покоя мысль о том, что при всём этом выходит, Тай идёт в обход прямых угроз и давит на меня лишь с юридической стороны. Но зачем ему такой странный ход? Разве люди вроде него действуют вот так аккуратно? — Что ты хочешь сказать этим? — Не знаю, — задумчиво отвечает Пак и проводит руками по лицу, сокрушённо выдохнув. — У меня слишком много мыслей, но ничего из этого не помогает сделать какой-то верный вывод. Мне только хуже, потому что я пытаюсь искать оправдания своей беспомощности, но их нет. Я пытаюсь до конца понять, что происходит и что делать с этим, но совсем ничего не понимаю. — Ты винишь себя в том, что допустил всё это, — заключает Чон, расстроено хмуря брови. — Да, виню. Я даже в суде облажался, хотя это моё, понимаешь? Это моя среда, я был уверен, что хотя бы здесь хорошо справлюсь, — говорит Чимин с явным отвращением в голосе. — Как я мог допустить такую большую ошибку? — Ты же уже знаешь, что тебя вывели намеренно. Этот говнюк Айронс играл на твоих эмоциях, чтобы показать тебя в худшем свете. — Да, а я ему прекрасно помог. Тем самым я и доказал им, что являюсь неадекватным психом, как итог — Мэй забрали. Он отлично справился со своей задачей. Но а что, если бы я повёл себя примерно? Что, если бы при таких условиях суд принял бы другое решение? — Я думаю, мы оба понимаем, что заседание было просто формальностью для тебя. Хизер, как и остальные, знали, что ты не победишь. Откуда в ней было столько уверенности с самого начала, если нет оснований? Причина только одна — решение принято ещё до заседания. — А Коллинз работает на них, — печально заключает Пак и с сожалением хмыкает. — И это значит, что я ещё глубже застрял в полной заднице, чем полагал. — Я знаю, что тебе нужно услышать от меня сейчас, — говорит Чонгук, медленно поворачиваясь на бок, и проницательно смотрит на него. — Ты ведь хочешь сопротивляться до конца, несмотря на всю опасность ситуации, да? — Да, — робко отвечает он и нервно покусывает губу. — Но тебе необходимо, чтобы кто-то сказал, что это верное решение, — озвучивает Чон логичный вывод, чем ставит его в лёгкий ступор. — Наверное... да, не знаю. — Это правильно, Чимин, — произносит Чонгук, не сводя с него глаз, а тот облегчённо и едва слышно выдыхает. — Ты имеешь право бороться. Никто не знает, будет от этого хуже или лучше, но и идти против своей личности и совести ты никому не обязан. Ты невероятно сильный человек, но даже несмотря на это они нашли единственное твоё уязвимое место и давят на него, чтобы обезоружить. И если невозможно уже изменить этого, то в таком случае не позволяй никому собой манипулировать. Защищайся. — Но... — Никаких «но», забудь о них сейчас. Прежде чем произнести какие-то условности, взгляни на меня и на мою жизнь, что ты видишь? — Заложника собственной слабости, — говорит Пак, плавно переводя внимательный и сочувственный взгляд на него. — От этого у тебя все проблемы. — Именно. Не повторяй мою ошибку, пожалуйста, — ласково просит Чонгук и аккуратно убирает с его лба непослушную прядь волос. — Тебе страшно, знаю, что очень страшно. Ты можешь даже не признаваться насколько сильно, я просто сердцем чувствую. Но это вполне объяснимо, ведь это очень опасно. Подобное действие может послужить толчком к чему-то более серьёзному. — Я не прощу себя, если снова облажаюсь. — Не только ты ошибаешься, так что не терзай себя, а верь в лучшее. Мэй будет в порядке. — У тебя что, есть идеи как обезопасить её? — Пока нет, но мы что-то обязательно придумаем. — Мы, — задумчиво повторяет Чимин, словно какое-то новое слово для себя, и настойчиво смотрит в его прекрасные глаза. — Да, мы. Вместе у нас получится найти способ разобраться с ними. В этот раз ты борешься не один, — уверяет его он. — Но я не чувствую этого, — тихо говорит Чимин и отворачивается. Чонгук изучающе смотрит на его профиль и глубоко вздыхает, понимая, что на самом деле парень не ощущает уверенности в том, что ему придётся сражаться с очередным испытанием с кем-то бок о бок. У него нет необходимой веры в это. Он настолько сильно привык проходить все жизненные трудности самостоятельно, что даже не пытается положиться на него в трудной ситуации. Ему вообще невероятно тяжело поверить в то, что возможно другое положение вещей. В очередной раз Пак просто пытается сам разобраться со всем, что на него свалилось, не давая никому подставить своё плечо, и не хватает протянутую руку поддержки. И во всём этом есть, к сожалению, большая вина того, что произошло между ними много лет назад. Чон так отчётливо сейчас видит всё это в таком отчуждённом поведении. Однажды он безжалостно растоптал и уничтожил его безусловное доверие, слепо пойдя на поводу у матери, а отголоски этого проявляются именно сейчас. Это ярое желание сбежать от всех и самостоятельно выбираться из возникших проблем — следствие той самой глубокой раны, которую он ему нанёс однажды своими же руками. — Ты не уверен, что можешь положиться полностью на кого-то, а особенно — на меня, — тихо говорит Чонгук, пристально разглядывая его аккуратный нос и полные губы. — Что? — удивляется парень и озадаченно хмурится, а затем резко переводит на него растерянный взгляд. — Ох, нет. Ты не так всё... — Не пытайся меня обмануть. Я понимаю, что это оправданно. — Я верю тебе, просто… — Не до конца, — заканчивает за него Чон и как-то горько улыбается, а его большие глаза наполняются печалью. — Но это не плохо, просто необходимо время. У нас всё не может быть идеально после того, что произошло. Я абсолютно понимаю твою неуверенность во мне. — Чонгук, — нежно шепчет он и тяжело вздыхает, задумываясь о его словах. — Знаешь, это ведь правда нормально на самом деле, поэтому мне совсем не обидно это осознавать. Да, я многое делаю для тебя сейчас, но я так же многим и обидел твоё сердце в прошлом. Ты до сих пор боишься, что я вновь уйду, да? Что пожалею о чём-то? — интересуется парень, ласково проводя костяшками пальцев по его линии челюсти. — Возможно, — тихо признаётся Чимин, с наслаждением прикрывая веки на несколько секунд. — Для тебя это всё… я не знаю. Да, наверное, я очень боюсь, что ты просто пожалеешь. Мне уже приходилось сталкиваться с тем, что ты отступаешь. — Нет, — шепчет Чон, глядя на него с самой огромной нежностью на этом свете. — Не в этот раз. Для меня это не менее важно, чем для тебя. — Знаю, но просто... забудь. Прости, всё в порядке. — Я причинил тебе большую боль, не оправдал твоих надежд, разбил твоё сердце и когда ты всецело доверял мне, то я был вынужден уйти. Думаешь, я не понимаю, что заслужил это недоверие и сомнения? Но этого больше не повторится, обещаю, — говорит Чонгук и осторожно забирается на него сверху, а затем наклоняется и ласково целует. Так мягко, но настойчиво, будто закрепляя прикосновением своих губ каждое сказанное слово целой тонной нежности. — Я выбрал тебя, понимаешь? Тебя. На этот раз я правильно расставил приоритеты, и об этом решении точно не стану жалеть никогда. Знаю, что сложности между нами не могут пройти бесследно, но мне так наплевать на то, что возможно не будет всё легко. — Поверить не могу, что слышу это всё от тебя, — поражённо говорит Чимин, влюблённо улыбаясь. — Впервые я там, где должен быть. И мне так сильно хочется, чтобы ты мог спокойно положиться на меня в трудные моменты, как сейчас, и облегчённо выдохнуть в моих объятиях, так же, как и я в твоих. Я не подведу тебя. Теперь действительное есть «мы», а не только ты и я. Доверься мне, пожалуйста. — Я уже это сделал, — говорит Пак, аккуратно беря его лицо в ладони. — Ведь я уже отдал тебе своё сердце снова. — Снова? — едва слышно спрашивает Чон, опускаясь ниже к его губам. — Оно же всегда принадлежало мне. — Да, потому что ты — моя первая и последняя любовь, — впервые так легко вслух признаётся он, заглядывая в бездонную глубину его неземных глаз. — Долгое время я был так чертовски слеп, когда ты был со мной рядом, — говорит Чонгук, нервно выдыхая и робко гладя его по щеке. — Я наблюдал за тем, как ты растёшь и меняешься вместе со мной. Ты буквально на моих глазах влюблялся в меня, но я этого совсем не видел или же просто не хотел видеть. У меня было столько шансов спросить тебя о том, что с тобой происходит, но я этого не сделал. Только начав разбираться в собственных чувствах, я стал понимать твои. И мне так ужасно жаль, что лишь потеряв тебя, я кое-что ясно осознал. — Что же? — Что абсолютно каждый, даже крошечный момент моей жизни состоял из тебя. Я уже тогда дышал тобой, и когда я этого лишился, то не смог больше существовать. Секунды, дни, месяцы и годы, находясь за сотни тысяч миль от тебя, я какого-то чёрта продолжал жить тобой. Всё это время я так бережно хранил тебя внутри себя, и только это меня спасало, понимаешь? Я гадал, почему так происходит? А ответ поразительно прост — не только ты принадлежал мне, но и я тебе. — С ума сойти, — изумлённо шепчет Пак, а затем мягко притягивает к себе его лицо и коротко целует самые любимые и чувственные губы. — Мне так нравится быть смелым для тебя. Я больше могу не скрывать то, что хранил годами в своём сердце, поэтому хочу, чтобы ты всё знал. Сейчас я смотрю на себя в прошлом с другой стороны и понимаю, что у меня совсем не было шансов не влюбиться в моего лучшего друга, — говорит Чонгук с такой восхитительной мальчишеской улыбкой. — Тебе потребовалось столько лет, чтобы это наконец-то понять, — тихо говорит Чимин и низко смеётся. — Да, но мне было нужно гораздо меньше времени, чем ты думаешь, для того, чтобы это случилось. — Что ты имеешь в виду? — Хочешь, покажу кое-что? Ты всё поймёшь сам, — предлагает он, уверенно глядя ему в глаза. — Конечно, хочу, — отвечает Пак, нежно поглаживая его скулу подушечкой большого пальца. Парень загадочно улыбается, а затем медленно поднимается на ноги и приглашающе протягивает ему ладонь. Чимин легко приподнимается на локтях, озадаченно смотрит на него, а затем на тускло освещённое помещение и совершенно не понимает, что тот задумал. Чон заметно нервничает, но всё же так настороженно замирает в терпеливом ожидании, что это невозможно умиляет. Волнуется, словно влюблённый школьник. Этим простым жестом, протягивая ему руку, он очевидно просит намного больше, чем произносит вслух. Ему явно есть что сказать и прямо сейчас он очень сильно хочет это сделать. Пак абсолютно не знает, может ли быть уверен в нём целиком и полностью вновь, потому что однажды это доверие стоило ему разбитого сердца, но разве есть уже возможность отступить, когда они оба перешли позволенную грань дружбы? Точно нет. Чонгук доверяет ему свою жизнь, рискнув всем, значит, в этот момент наступает его очередь сделать шаг навстречу в правильном направлении для развития их чувств. Он очень хочет его услышать, поэтому уверенно хватается за его тёплые пальцы и встаёт. Чон неторопливо снимает обувь и жестом просит сделать его то же самое. Чимин удивлённо и с любопытным подозрением смотрит на него, но всё же повинуется. Спустя несколько секунд он остаётся босиком, мило перебирает пальцами, отчего тот тихо смеётся. Чонгук благодарно кивает в ответ на его послушание, неспешно и плавно делает небольшой круг, обходя его, и останавливается за его спиной, с тихим восхищением бросая блуждающий взгляд на безупречный вид за окном. Затем какое-то время он просто молча наблюдает за красивым преломлением света, рассеянные лучи которого освещают их в полумраке, ведь это создаёт впечатление того, будто они находятся на маленькой и совсем пустой сцене. Именно то, что нужно прямо сейчас. Он замечает, что Пак начинает учащённо и нервно дышать, совсем не понимая, как себя вести, поэтому разворачивается и подходит к нему ближе. Он мягко, но с таким блаженным наслаждением на лице зажмуривается, ласково утыкаясь носом в его затылок, а после бережно обнимает за талию одной рукой, словно драгоценное создание. Ему так хорошо знакомо это ощущение, но сейчас всё чувствуется совсем иначе. Он так легко и свободно, без каких-либо предрассудков держит то, что по-настоящему для него бесценно, и огромнейшая разница в том, что именно в этот хрупкий момент его бешено колотящееся сердце это по-взрослому понимает. Другой ладонью он нежно скользит тёплыми пальцами по мягкой ткани рубашки Чимина вдоль напряжённого предплечья, и от этого у них обоих вдруг пробегают предательские мурашки с головы до ног. В их памяти ещё слишком свежи те восхитительные и одновременно болезненные воспоминания о том, как однажды в этой же студии Чон испугался своих необъятных и неумолимо нарастающих чувств, сделав никому ненужный шаг назад. Но сейчас он готов смело выразить их через танец, чтобы наконец-то показать, что после всех пройденных испытаний они теперь всегда будут достигать идеального слияния, которое так необходимо. Пройдя этот долгий и непростой путь самопринятия, он не намерен больше бегать от себя и от него, потому что это — неимоверная глупость. Все прежние страхи, что держали его под контролем, окончательно растворились в тот же миг, когда он позволил впервые своему сердцу вольно чувствовать. Он готов был бороться за них, сколько бы их не пытались разделить обстоятельства или люди снова, потому что слишком ярко понимал, что не испытывал ничего прекраснее того, что сейчас наполняло его быстро вздымающуюся от частого дыхания грудь. Его любовь к этому человеку зародилась давным-давно, но он столько лет насильно всевозможными силами вынуждал её заткнуться, что сейчас она больше не просила разрешения кричать о себе во всеуслышание. Ей было безбожно тесно внутри его огромного сердца, она мечтала окутать весь мир. В эту минуту он держал в объятиях то, что имело самое важное значение для него, и ему так немыслимо хотелось говорить на языке любви Чимина, потому что они оба молчали об этом непростительно долго. Чонгук тихо вздыхает, а потом решительно берёт его руку и, аккуратно держа в своей, отводит в сторону изящным движением. Пак не понимает, что именно он желает ему показать, но без размышлений просто слепо и послушно поддаётся и следует за ним, ведь просто хочет полностью доверять. Парень с несказанной нежностью обхватывает другую его ладонь и подносит её к его лицу, закрывая ему на несколько секунд глаза словно широкой повязкой. Он и сам мягко прикрывает веки, чтобы получше представлять всё в своей голове, а затем ласково обнимает его, делает маленький шаг назад, и Чимин спокойно отклоняется следом, опираясь на его грудь своей спиной. Они так идеально дополняют друг друга, как будто единое целое, и создают один крошечный элемент за другим, рисуя вместе танец их расцветающей любви. И именно в этот изумительный момент так легко Пак находит в его плече надёжную поддержку и непробиваемую защиту, абсолютно не боясь действовать вслепую, а полностью полагаясь только на него, ведь в глубине души знает, что он ни за что не позволит ему упасть или оступиться. Без всяких сложностей он так спокойно управляет его телом, осторожно подталкивая к определённым движениям, и Чимин в какой-то момент начинает медленно вспоминать, откуда же ему всё это так хорошо знакомо. Это точно не импровизация, как ему показалось изначально, а призрачное воспоминание из прошлого. Каждый точный шаг, элегантный взмах руки, умелый поворот или пластичный наклон, соединяясь воедино, практически в точности повторяют тот самый танец, подготовленный им же для вступительного экзамена в юности. От осознания того, что Чон до сих пор помнит его до мельчайших деталей, у него безвольно подгибаются колени и по коже от макушки до пяток проносится миллиард сладких мурашек. В голове тут же сияющими вспышками, начинали всплывать сами собой такие тёплые и ностальгические картинки о том, как несколько раз они танцевали его вместе в школьном актовом зале, когда он ещё мечтал о будущем на сцене. Тогда Чонгук таким образом хотел поддержать его наивные грёзы и творческие стремления, зная, насколько всё это важно для него. Он неизменно приходил на его репетиции после своих тренировок, изрядно уставший и мокрый после наспех принятого душа. Он нескрываемо восхищался его мастерством и упорством. Отвлекал его от маленьких неудач, когда Пак оступался или забывал движения. Дурачился с ним в перерывах и шутливо пытался воссоздать то, что его лучший друг старательно творил своим телом. Всё это время на самом деле он не просто бездумно смотрел, а любовался им. Сейчас, спустя долгие годы, каждый его шаг был совсем другой. Чимин не так уверенно уже это делал из-за длительного перерыва, но ощущалось всё как-то по-особенному фантастически. Этот танец теперь глубоко переосмыслен. Тогда он искал ответы на невысказанные вопросы внутри себя и выкрикивал эмоции через него, которые не мог ещё понять до конца. А сейчас он вкладывал даже в незначительный элемент самые чистые и искренние чувства, рассказывая историю уже о себе взрослом и уверенно опираясь на крепкое плечо того, кому безоговорочно верил. Но что прежде, что в этот удивительный миг это было проявлением его индивидуальности и дыхание свободы. Когда он был юн, то лишь мысленно или тихо самому себе признавался в своих чувствах, даже ещё не осознавая до конца их власти и силы над собой, а сейчас открыто кричал о них, и они находили долгожданный отклик. Взаимность — вот, в чём главное отличие с разницей в столько лет. Прямо сейчас он любил и был любим в ответ, а тогда пытался полюбить себя таким, какой он есть в одиночестве. Его вдруг наполняет такое потрясающее умиротворение и удовлетворение моментом, что он не может сдержать безмятежной улыбки. Он закрывает глаза, разворачиваясь лицом к своему партнёру и медленно отклоняется назад всем корпусом, откидывая голову. Он умело создаёт иллюзию падения, изысканно раскидывая руки в стороны, словно крылья, и делает отрывистые шаги назад. Чон тут же следует за ним, мягко хватает его за заднюю часть шеи и на ходу легко тянет к себе. Изящество линий его тела во время исполнения бескрайне восхищает и поражает до мелкой россыпи мурашек. Оно — неоспоримый плод любви, таланта и искусства, и Чонгук не мог в этот удивительный момент сдержать порыва собственных чувств. Он вскользь и практически невесомо касается его губ своими, а затем помогает ему выполнить красивый разворот. Никто не способен так чарующе завораживать собой, как умеет это делать Чимин. Он — восхитительное олицетворение силы и гибкости одновременно, выраженных в искусной и такой тонкой элегантности. Как жаль, что он так и не смог покорить сцену. Они так гармонично и полноценно сливаются в этом чарующем и упоительном танце, что в какой-то миг Чонгук замечает, как Пак совершенно избавляется от негативных эмоций и всех своих глубинных сомнений. Он просто отключает разум, начиная в полную силу душой и сердцем наслаждаться собой и этими возродившимися из пепла ощущениями. Благодаря его простой и такой необходимой поддержке он вновь наконец-то достиг безупречной гармонии с самим собой и со своим вдохновением. Парень крепко и бережно держит его за талию, помогая исполнить изумительный и широкий взмах ногой, а после отпускает из своих объятий, позволяя ему сиять и творить самостоятельно, и тот не останавливается. Он продолжает с энтузиазмом и, легко улыбаясь, танцевать, где-то в точности повторяя старый танец, а где-то добавляя новые движения. Удивительно, что он делает это даже без музыки, лишь воссоздавая её в своей памяти. Чимин просто чувствует её телом. Без труда и так невообразимо красиво он постепенно увеличивает диапазон и амплитуду, словно самозабвенно рисуя в воздухе размашистыми мазками картину собственной жизни, а Чонгук просто восхищённо наблюдает за ним со стороны. В какой-то момент у него непроизвольно сердце сжимается и замирает дыхание от того, насколько же великолепен и эстетичен он в момент совершенной отдачи тому, что любил когда-то так неимоверно сильно. После нескольких отточенных и замысловатых связок Пак плавно опускается на пол и легко делает подводящий элемент. Он сгибает правую руку и подводит её к корпусу, а затем перекатывается на бок, описывая другой рукой полукруг над своей головой. Одновременно с этим он ведёт вытянутой ногой вверх навстречу своим движениям, и после, отталкиваясь левой стопой, приподнимает центр корпуса наверх, как будто его тело ничего не весит вовсе. Так непринуждённо и просто, словно тренируется каждый день все эти годы. Следом за этим он сразу же выходит на другое движение и делает абсолютно совершенный «облёт». Чимин медленно и практически невесомо скользит ребром ладони по полу, постепенно опускается на предплечье и затем на плечо. Его рука аккуратно и пластично двигается вверх над головой и за ней следует вытянутая нога. Он выходит на лопатки, легко приподнимаясь, а после рисует уже двумя ногами полукруг, едва касаясь пола кончиками пальцев. Перевернувшись на левый бок и используя инерцию своего тела, он без усилий садится и погибает под себя ноги. Он ловко и с элегантностью поднимается с двух стоп, отчего Чон поражённо резко вздыхает, качнув головой с нескрываем восхищением, а потрясающий танец продолжается в комбинации лёгких и динамичных прыжков. Но когда один из них Пак совершает рывком с места, сделав несколько резких разворотов своим телом, то он понимает, что тот достиг момента, из-за которого не смог однажды больше танцевать. На одну секунду Чимин грязнет в явных сомнениях, замедляясь и останавливаясь в углу студии, словно боится вновь необдуманно рискнуть. Он, тяжело дыша, проводит руками по растрёпанным волосам и о чём-то напряжённо думает, как будто взвешивает своё уже мысленно принятое решение. Его останавливает в этот момент только предательская боязнь, которая однажды напрочь уничтожила его желание что-то изменить в себе. Но сейчас впервые за эти годы он чувствует себя так, как и прежде — не одиноким. Источник его подлинного и неистового вдохновения прямо здесь, в растерянности, но с благоговейным изумлением смотрит на него, а значит — все эти глупые страхи не имеют больше никакого значения. Даже если он не способен больше творить на сцене, то обрёл намного большее. Теперь у него есть тот, с кем он может танцевать всю свою жизнь. Он вздыхает полной грудью, на мгновение замерев и закрыв глаза, но всё же делает лёгкую пробежку из другого конца зала, а после решительный шаг вперёд и наскок на две ноги. Правую он сгибает в колене, которое отзывается слабой тянущей болью, и поднимает её вверх, а левая следует за ней, но в прямом положении. Он делает всё это одновременно и настолько быстро, что Чонгук застывает в замешательстве и легко приоткрывает губы с тихим вздохом восторга и непередаваемой гордости, глядя на его маленькую победу над собой. Пак приземляется уверенно и без сложностей, больше не чувствуя боли и сомнений в себе, поэтому делает завершающий поворот и становится в элегантную позу. Чон подходит к нему ровно в этот же момент и как вначале этого танца, осторожно берёт его руку и скользящим движением отводит в сторону, а затем ей же обнимает, кладя её на его грудь и прижимая ближе к себе. Другую свою ладонь он кладёт на его талию, и на этом восхитительном моменте оба замирают. Около минуты они оба просто стоят в нежных объятиях и молчат, осознавая произошедшее. Чимин пытается успокоить неровное дыхание, а Чонгук просто наслаждается его близостью и этим потрясающим единением их тел и душ. Он довольно и так очаровательно улыбается, потому что наконец-то не только ему удалось победить свои глупые и самые глубокие страхи, но и человеку, который бесконечно дорог его сердцу. Пак действительно танцевал, впервые за это время абсолютно не думая о том, что может упасть. Он совершил сложный для него прыжок, который не поддавался ему без поддержки. С ума сойти, это просто непередаваемое чувство, когда ты способен быть искренне счастлив из-за чьей-то радостной улыбки. Он был очень горд собой и тем, что помог ему, хоть и ненадолго, но забыть обо всём на свете и отдаться сполна ещё одному только их личному моменту. — Поверить не могу, что ты помнишь, — шепчет Чимин, тяжело дыша. — Никогда не забывал, — отвечает Чонгук, крепче обнимая его, и легко целует в плечо. — Почему? — Ты показывал мне его шаг за шагом, пока я дурачился. — Да, но почему ты не забыл его? Ты же помнишь почти всё до маленьких деталей. — Как я и сказал, мне потребовалось намного меньше времени, чем мы оба думали, но я слишком долго не хотел этого признавать. Вот что я хотел показать тебе этим. — Это что, такой способ признаться мне в любви? — спрашивает Пак и мягко улыбается, бросая любопытный взгляд на их отражение в зеркале. — Я просто… мне очень хотелось, чтобы ты понял меня, — отвечает Чонгук, ласково утыкаясь носом в его шею, и слегка щекочет его кожу тёплым дыханием. — Мои чувства к тебе прошли долгий путь. Они распускались так медленно именно по моей вине и пережили адскую мясорубку из-за разных обстоятельств. Но они никогда не замолкали и момент их рождения произошёл не сейчас и не здесь. Не в Нью-Йорке, не в Оксфорде и совсем не в это время. Мне так жаль, что я не понимал этого раньше. — Кому-то требуется секунда, чтобы влюбиться на всю жизнь, а кому-то не хватает и жизни, чтобы забыть всего одну секунду рядом со своей любовью. — Моя секунда длится одиннадцать лет. Я возвращался в любые воспоминания из юности снова и снова, потому что память — единственное место, где я мог побыть с тобой. И теперь, сотни тысяч раз пережив и обдумав их от начала и до конца, я точно знаю, что именно тогда это началось со мной. Иначе зачем хранить даже этот танец в себе до сих пор? В те дни я ведь смотрел на тебя и осознавал, что не видел никого красивее. Тогда я наивно полагал, что влюблялся в твоё умение, чувственность, изящество и талант, но выходит, что в тебя. Вместо того, чтобы поговорить об этом с тобой, я отчаянно убивал это в себе. Я идиот, да? — Самый настоящий, — говорит Пак, усмехаясь, и резко разворачивается, а затем порывисто его целует. Он с жадностью обхватывает его лицо ладонями и так сильно впивается в его губы своими, что на несколько мгновений Чонгук теряется и задерживает дыхание от этого необузданного напора. Такой внезапный и дикий, что практически сбивает его с ног, поэтому он делает маленький и робкий шаг назад, но вновь крепко обнимает Чимина за талию, привлекая к себе ближе. Он понимает, что этот порыв происходит из-за того, что тот поражён всем происходящим. Это неожиданное откровение наверняка коснулось самой глубины его сердца, ведь для них обоих эти слова значат слишком многое. Он и впрямь очень медленно влюблялся в него изо дня в день так много лет, и наконец-то мог им обоим в этом признаться с лёгким сердцем. Чон довольно улыбается в поцелуй от этих мыслей, а затем с таким же диким желанием отвечает. Ему так необходимо сейчас упиться вдоволь абсолютно всем, что ему сейчас отдаёт этот потрясающий парень, ведь столько времени он запрещал себе это делать. Теперь каждая крупица его любви и внимания нужна как чистый воздух, ведь он одержим им. Чимин настойчиво и мягко углубляет поцелуй, проникая языком в его рот, и с нескрываемым наслаждением глухо стонет, с силой зажмуриваясь. Поверить трудно, ещё несколько минут назад его разрывала на части и испепеляла до костей жгучая ненависть и неконтролируемая злость, а прямо сейчас в этот миг он сгорает от любви. Каждую клетку тела постепенно и до самых краёв наполняет искреннее и самое чистое счастье от осознания того, что в его руках всё, о чём он так долго мечтал. Чонгук больше не хочет отступать, потому что наконец-то принимает себя и то, что испытывает к нему. Боже, буквально только ради этого дня он жил столько времени, грезя о полной власти над его сердцем, и сейчас просто никак не мог поверить своему счастью, продолжая нетерпеливо целовать его, как будто сорвавшись с цепи. И впервые за одиннадцать лет благодаря этому танцу он ощущает себя так невероятно уверенно и спокойно, понимая, что его крепко держит за руку тот, кто никогда не позволит упасть. Он теперь точно знает, что может быть слабым, и всё равно иметь неземную силу, ведь у него надёжный тыл, и это самая приятная истина, чёрт возьми. Он нехотя отрывается от самых родных и желанных губ, а после несколько раз коротко целует их снова, нежно улыбаясь. Чон тоже не может сдержать застенчивой улыбки в ответ и смотрит на него своими огромными, полными чувств глазами, а у Чимина от этого все внутренности делают чокнутые кульбиты. Вот именно за этот взгляд он бы отдал всё на свете, продал бы душу дьяволу без раздумий, перевернул бы весь мир, свернул бы горы, да что угодно, только бы эти самые красивые глаза на свете смотрели на него так всегда. Каждый проклятый день. Всё, о чём он теперь мечтает, чтобы в них не погас этот яркий и столь драгоценный огонёк любви к нему. Теперь Чонгук пылает им изнутри и больше не боится собственного света, а он умирает от желания в нём сгореть без остатка и ему совершенно наплевать на возможные последствия. — Я знаю, что нам предстоит ещё долго… — Тише, — ласково шепчет Пак, закрывая ему рот поцелуем. — Доверяй мне, пожалуйста. — Я доверяю, а ты постоянно укрепляешь это чувство, — уверяет парень, вновь завладевая его губами. — Постой, я просто хотел, чтобы ты знал… — Ш-ш-ш, замолчи, — произносит он, несколько раз настойчиво его целуя. — Я всё знаю. — Но ты должен услышать это от меня. Больше никаких шагов назад, никаких сомнений, никаких сожалений. Мне не страшно больше. Я позволил тебе изменить наш мир, потому что мне нужен ты для того, чтобы быть счастливым человеком, — не унимается Чонгук. — Поверь мне. — Верю, — отвечает Чимин и легко касается губами кончика его носа, а затем — щеки и скулы, оставляя цепочку хрупких поцелуев. — Я совсем не мастер в признаниях, но если сегодня мы говорим на твоём языке, то… просто ты должен знать, что я хочу быть тем, с кем ты будешь танцевать всю оставшуюся жизнь. То есть… ты говорил тогда… значит, должен понять, — тихо говорит Чон, робко глядя на него своими огромными глазами. — Помнишь? Неспешно, плавно, спокойно и грациозно, совершая домашние хлопоты или услышав где-то приятную мелодию. Я хочу быть тем, кто дарит тебе эту гармонию. Никогда не хотел так сильно этого, как сейчас. — Долго же ты шёл к этому, — отвечает Пак, тихо усмехнувшись. — Да, ты прав. Но теперь я знаю, что значит потерять тебя и цену каждому мгновению рядом с тобой. Больше не хочу упускать ни одно из них. — Скажи это, ну давай же, — просит он, хитро улыбаясь. — Я хочу быть с тобой… по-настоящему, — шепчет Чонгук взволнованно, и его щёки покрывает лёгкий румянец. — По-настоящему? — Как... партнёр. — Предлагаешь мне деловые отношения? — с сомнением уточняет Чимин, нагло выгнув бровь. — Прекрати издеваться. Ты же понимаешь, что я имею в виду, — говорит парень и очаровательно морщит свой нос. — Я хочу принадлежать тебе. — Даже не знаю, — задумчиво протягивает Пак и мягко хмурится. — Любовь всей моей жизни вдруг предлагает мне вступить с ним в настоящие отношения, о которых я мечтал последние лет одиннадцать, насколько же нужно быть идиотом, чтобы отказаться? — Ну… — смущённо мнётся Чонгук и улыбается самой счастливой улыбкой, — хорошо, что ты не идиот, да? Чимин раскатисто смеётся, а этот потрясающий звук чудесным образом заставляет всё внутри приятно трепетать. Так Чон рад его слышать после всего кошмара, что сегодня им пришлось вынести. Этот тихий перезвон среди всей жуткой темноты словно голос непоколебимой надежды на то, что всё обязательно будет хорошо, ведь теперь они есть друг у друга. Пак крепко, но со всей любовью обхватывает его талию и прижимает его ближе к себе так отчаянно, как будто в любой миг возможность это делать может ускользнуть из его рук. — Боже, так долго я ждал этого. Так долго мечтал о тебе. Так долго скучал по тебе. Так долго пытался тебя отпустить, но так и не смог этого сделать. Я так невообразимо слаб из-за тебя, — говорит он и оставляет на его губах тягучий поцелуй, тем самым давая свой ответ на все его просьбы. Он с невыносимым облегчением вздыхает и чувствует себя самым счастливым человеком в этот момент. — Только больше не оставляй меня одного. — Никогда, мой лузер, — уверенно шепчет в ответ Чон.