***
Это утренняя пора в больнице всегда была самой хорошей, по мнению пациентов, ведь война с собственным разумом — войной, а завтрак… да и обед, и ужин — всегда по расписанию. И в то же время сейчас здесь становилось максимально опасно, по мнению персонала, ведь первая половина персонала ещё спит, вторая сама не может оторваться от поедания пищи, а третья, такие как Рубинштейн, — их лучше вообще без особой надобности не трогать. А пока больница спит, в ней уже во всю просыпается мафия, в виде особо опасных преступников с дурью в башке. И мало ли что может произойти, когда наступает такое затишье перед бурей… Вдруг позади Сергея и санитаров неожиданно доносится… стрельба?!. Тяжелые шаги мигом оказываются рядом, пока крики испуганных медсестёр продолжают наполнять коридоры. Санитары не успевают ровным счетом ничего, до того, как у голов обоих оказывается по пистолету, а Разумовский наконец видит перед собой толпу людей, похожих на спецназ, в черных костюмах и даже в масках. «Да неужели? Наконец-то знаменитый чумной доктор таки кому-то понадобился? Какая радость… А чего так долго?! — Но на этот раз Птица не ухмылялся, он просто смотрел на своих спасителей, ожидая дальнейших действий и каких-либо объяснений. Тут один из наёмников прямо перед ним снимает чёрную маску и хватает Разумовского за плечи. — Сережа! Ну ты как тут, живой? — вот уж что было неожиданным даже для Птицы — целый и невредимый Олег Волков… а похоронка, видимо, была фальшивая… вот ведь хитрый волк. — Я уж думал не дождусь, — и вот теперь Птица улыбается. Не безумно. Нет. Он пытается выдавить из себя хоть каплю искренности, чтобы не дать Олегу понять, кто перед ним на самом деле. Кто-кто, а желтоглазый — прекрасный актер. — Прости, я не мог прийти раньше… Но теперь я здесь, и я больше никуда не уйду. «Лучше прибереги свои оправдания для нашего наивного Серёжи. Я ведь прекрасно понимаю, что ты знал о похоронке с самого начала и даже не удосужился сообщить ему о своей «живучести». — Волк, пора! И так уже много гражданских положить пришлось! — раздаётся голос одного из наёмников, и Олег, схватив Сергея за руку, тащит его к выходу. Там их уже ждёт вертолет. Скоро, они будут далеко отсюда. Скоро, они будут в безопасности…***
Когда он просыпается на алых простынях огромной кровати, он ещё не понимает – сон это или реальность. А если и сон, то очень странный. Последнее, что он помнит — это как засыпал ночью на своей скрипучей больничной койке. Он приподнимается на локтях и видит, что за окном уже утро, а на нем от тусклой больничной одежды не осталось и следа — его любимый мягкий халат с домашними штанами и футболкой вовсю красовались на её месте. Всё странее и странее. Обычно Птица мучал его кошмарами, а не такой роскошью. Да и место это было… таким знакомым, но таким… старым? Стоп. Это же его загородный дом, правильно? Вот так сюрприз. Где Птица только откопал такие воспоминания… Они ведь были здесь года три назад… Они. Не они с Птицей. Они с Олегом… Именно Олег тогда настоял на покупке этого двухэтажного коттеджа, да ещё и сделал так, чтобы ни одна крыса не знала, где он находится. — Ты должен хоть иногда отвлекаться от работы, а если здесь опять будет тусоваться толпа журналистов каждый божий день, то и весь отпуск насмарку. — Такие родные слова, такие теплые… и такие искаженные. Ложью Птицы, похоронкой, всем, во что недавно превратилась его жизнь. Но, как ни странно, Птицы рядом не было видно, а сон не спешил заканчиваться. Поэтому Серёжа решил осмотреться, чтобы присечь все эти пугающие недосказанности и странности. Он медленно встал с кровати, будто боясь, что кто-то в собственном сознании мог его услышать, а затем прислонился к двери. Из соседней комнаты уже во всю доносились голоса — много мужских и один женский. — Если мы не смотаемся из этой страны в ближайшие дни, нас всех поймают и отправят туда, откуда выбраться будет уже невозможно! Как ты не понимаешь, Волче?! — кричал мужской голос. — Без его согласия мы никуда не полетим, тебе ясно?! И не Волче, а товарищ командир, пока я здесь таковым являюсь, — отвечал второй, какой-то знакомый голос. — Да?! Ну и где же наша зарплата, за успешно выполненную операцию, «товарищ командир»?! — Они будут, как и разрешение улетать из страны, как только он проснётся. Или тебе мало того, что мы и так остановились в шикарном особняке, вместе какой-нибудь подворотни, как всегда было в таких случаях? — Так, все хватит! Прекратили оба! — вдруг вмешался женский голос. — Что хватит то?! У нас вертушка посреди леса стоит! Мы здесь как на ладони! — снова начал первый. — Хел права, у нас ещё вполне достаточно времени. А если тебя так удручает мое присутсвие, будь уверен — я отпущу вас всех на все четыре стороны, как только мы пересечем границу, а пока лучше заняться паспортами и билетами на самолет. На этом голоса затихают — вместо них раздаются уверенные шаги, и Разумовский чуть не отпрыгивает от двери, медленно опускаясь обратно на кровать. Он не имеет ни малейшего понятия, чем таким напоил его Рубинштейн, что у него начались настолько новые глюки. Как тут дверь комнаты открывается и на пороге появляются двое — женщина с длинными чёрными волосами и в военной форме, явно не русская, и… — Серёж, ты как себя чувствуешь, нормально? Пришел в себя? — человек и черными волосами и кулоном в виде клыка волка садится рядом с ним и берет за руки. Смотрит на него с таким искреннем беспокойством, добротой… Но Серёжа не может назвать его Олегом. Больше не может. Не после всего. Разумовский резко отдергивает обе руки и отодвигается от него, в то время, как женщина напротив смотрит на обоих, скрестив руки на груди. — Ты обещал, что больше не будешь так делать… Что больше не тронешь его… Зачем ты опять возвращаешь меня в эти воспоминания? Как будто нам с тобой мало издевательств Рубинштейна, так ты ещё и добавляешь! — и паника в глазах Серёжи медленно переходит и к Волкову. Что это значит вообще? Какие воспоминания? Кто его больше не тронет? Одно было ясно — сейчас на Олега смотрел не тот Сергей, которого они спасли из больницы. Он ещё не понимал, как такое возможно, но… — Серёж, я жив. Похоронка была фальшивой, я не знал, что она к тебе попадет, клянусь! Мы же вчера вытащили тебя из той психушки, ты ещё так радовался, планы какие-то строил, на вертолёте впервые прокатился, неужели не помнишь? Разумовский порылся в своей измученной галлюцинациями памяти. Нет. Ничего подобного там и близко не было. — У него может шок, тебя ведь целый год в царстве живых не было, а тут ты так резко воскрес. Лучше дай ему время, — вдруг говорит черноволосая. Только сейчас Сергей переводит на неё взгляд и замечает что-то вроде нашивки полевого врача у нее на рукаве. Это замечает и Волков. — Ах, да, знакомься, Серёж, это доктор Хелен Гилберт — основной медик нашего спец. отряда. — Да. Не психиатр, к сожалению, но ранку перебинтовать могу, если что вдруг, — в её речи выступает явный английский акцент. — И пожалуй самая адекватная из «сослуживцев» твоего друга. И пока Олег слегка усмехается, до Разумовского вдруг доходит — Она что, тоже его видит? Всмысле Птицу? Или эта просто его очередная галлюцинация? — Олег? — И Серёжа вкладывает столько смысла в это слово, что кажется вся его жизнь зависит от ответа. — Да, да, жив я, Серый, жив, — и лицо Волкова озаряет улыбка, когда до него доходит, что Разумовский наконец понял и более менее пришёл в себя. Он уже было хотел его обнять, но Сергей снова сжался и отодвился от него ещё больше. Он прижал колени к груди и обнял их обеими руками. Взгляд его устремился куда-то перед собой и перестал выражать какие-либо эмоции. Олег жив, Олег жив, Олег жив… Тот самый Олег, которого он оплакивал месяцами в той чёртовой психушке. Тот самый Олег, который ушёл на войну и не вернулся. Теперь вернулся. Но почему? Почему он не пришел сразу? Почему не сказал, что жив? Он что, спохватился только тогда, когда вокруг начали открыто кричать, что его друг сошел с ума? Он… он же не забыл про меня, правда? Сам Волков уже и не знал, что делать. Он видел, что в голове друга все будто смешалось в клубок, и он никак не мог помочь ему это распутась. Олег сидел напротив Серёжи, но вместо него будто была лишь тень, пустота, которую Волков не мог понять. Будто он так и не вернулся с войны… — Олег. Дай. Ему. Время, — уже настойчивее сказал женский голос за спиной. Видя, что Волк и не собирался оставлять его, Хел буквально вытащила его из комнаты друга за руку. В глубине души Олег и сам понимал, что так нужно, но неужели он ничего не мог с этим поделать? Видно вытащить Серёжу из дурки было лишь первым этапом их нового, трудного, но совместного пути…***
Ближе к вечеру Разумовский уже мирно дремал. С их последнего разговора он вообще больше не произнес ни слова, только сидел неподвижно, а потом уснул. И вот компания профессиональных наёмников так же молча сидит за большим столом в гостинной на первом этаже и ужинает. И честно говоря, Олегу даже немного стыдно смотреть на них сейчас: его друг болен, он страдает, лежит там один, а тут некоторые даже не знают его имени, зато сидят, жрут за его счет, спать сегодня будут на шелковых простынях, даже самолет им всем Сережа оплатит. — Скоро уже твой шизоид даст команду бежать? Не забыл, что время поджимает? — вдруг снова начинает пожалуй самый наглый из их команды. И не то, чтобы он недолюбливал Волкова или всё, что здесь происходит. Нет, просто характер был такой. Зато скучать не приходилось. — Ещё раз ты его так назовешь, и я… — начинает Олег, но его прерывают на полуслове. — В общем, я тут посмотрел, людей нужных поспрашивал, всё проверил: паспорта у нас будут на руках ближе к утру, вот только есть одна маленькая проблемка… — сменил на себя внимание всех главный по данным вопросам. — Какая ещё?.. — Вздыхает Волков. — В самолет нам не попасть. Никак. Если появимся в аэропорту, нас там же и схватят. Это лишь вопрос времени, когда они узнают кто мы, и что нам нужно. Поэтому если у нас случаем не завалялся где-нибудь собственный самолет, о побеге за границу можно забыть, — прозвучало настолько тревожно, что даже все споры резко затихли. И как им быть? Собственный самолет найти за одну ночь? Да ещё и с пилотом, который их не выдаст. — А куда мы хотим лететь, кстати говоря? — сама говорит, что в психологи не годится, а сама здесь в основном для того и находится, чтоб даже в самой хреновой ситуации найти чем команду подбодрить. — Ну… я думал Серёжа сам решит, когда… — он даже не успел сказать «проснется», как вдруг в гостинной появился сам Разумовский. — В Венецию, — голос чёткий, резкий, даже интонация какая-то… как была тогда в больнице. И сразу будто освоился, мол, это мой дом, а вы тут гости. По-хозяйски сходу схватил одну из тарелок с едой на столе и упрятал в микроволновку. И только потом заметил, что тот, кому она предназначалась, даже не успел попробовать. — Вообще-то это был мой салат… — неуверенно промолвил собственник тарелки, но по молчанию сзади понял, что рыжеволосого это ни чуть не встревожило. Все остальные присутствующие молча наблюдали за происходящим, ровно до тех пор, пока Разумовский не сел прямо во главе стола и не бросил на всех разом испытавающий взгляд. — Серёж? — Как-то слишком много подозрений было в одном даже выражении лица Олега. Ещё какой-то час назад его друг и слова сказать не мог, а теперь в наглую сидит тут с ними, ест жадно, и ещё эта странная ухмылка на лице откуда-то взялась. — Серёжа сейчас спит, и сегодня он уже врят ли выйдет, — зловещий голос будто окутал всю гостинную разом. Пара человек поперхнулись, а у остальных повыпадали из рук ложки и стаканы. Пусть будет так, Птица решил сразу расставить точки над «i». В конце-концов Олег ведь не дурак, а чем раньше он узнает, тем раньше он смирится. — Я же говорил, шизика мы с вами спасли! — вновь начал тот наглый и взгляд Сергея стал абсолютно безумным. Даже не сколько из-за слов, сколько из-за того, что этот хмырь поставил свою кружку с горячим чаем прямо на голую столешницу, когда рядом лежала подставка. Специально, гад такой… — Убери сейчас же! — прошипел Разумовский не своим голосом и уже приготовился накинуться на обидчика. Его пальцы сжимали столовую скатерть, словно когти. — Да ладно тебе, всего лишь чашка, ни чайник же поставил! Между прочим, мы тебя спасли, так что ты тут не навязывай нам свои порядки. Мы тебе не интелигенция какая-то хренова, чтобы думать куда нам чашки ставить! В следующую секунду Сергей моментально оказался прямо рядом с ним. А когда тот попытался поровняться с ним в росте и встать… — И что ты мне сделае… АААА! — раздался судорожный крик наёмника, когда Разумовский одним движением руки скрутил его запястие так, как оно по логике вещей вообще не должно было гнуться. И только когда парень уже скривился весь и упал со стула, Сергей отпустил. — Как странно, я то уж думал, что о моих подвигах уже известно каждому… Что ж, мне не составит труда вам напомнить, — и снова невозмутимо сел за стол. — Кто ты? И что тебе нужно? — уже чуть жёстче начал Волков, еще не понимая, как обращаться к этому… человеку? Личности? В любом случае — это был совсем не Серёжа. Походка, интонация, действия, даже глаза были другого цвета. Нет, Олег конечно многое видел на войне, но… — Я?! Чумной Доктор, конечно же! Или мое великое прозвище уже не актуально? Хотя, Серёжа предпочитает называть меня… Птицой. И я не люблю, когда кто-то вламывается и портит мой дом — это так, на будущее. — То, что ты его вторая личность, я уже понял — читал медкарту на входе в больницу. А что тебе нужно от него — это другой вопрос. — Что мне нужно?! От Серёжи — ровно ничего. Только его спокойствие. Видишь ли, когда ты ушел, ты сам вынудил меня к нему вернуться. Ему было одиноко, страшно, больно. И я забрал эту боль себе, я помог ему. — Ты притворялся мной, чтобы… манипулировать им?! — Браво, Волков. Ты даже умнее, чем я себе представлял. Но сейчас речь не об этом, — И перевел взгляд на остальных. — Я слышал у нас возникли проблемы с транспортировкой… — И взял ноутбук, который так удобно оказался прямо на кухне. — Так, вот на этот счет можете не беспокоится — у меня в распоряжении имеется собственный самолет с грамотным пилотом, которому вы так вежливо приставите пистоле к виску, чтобы не дёргался лишний раз. — Откуда у тебя самолет? — хоть убей, но Олег не понимал, откуда у Серёжи, который всю жизнь твердил, что самолеты не надежные, особенно русские и что летать опасно, мог вдруг взяться собственный такой. — Я купил его, минуту назад, вместе с дворцом, в котором мы будем жить, — и разворачивает ноутбук так, чтобы всем был виден шикарный золотой замок. Вот уже когда у всех глаза на лоб полезли. — Ладно, допустим мы пересечем границу и заляжем там. Но ты ведь на этом не успокоишься, верно? — среди всех Олег все равно оставался невозмутимым. Вся эта затея начинала очень дурно пахнуть, не по тому, что Птица совсем не внушал ему доверия. Скорее потому, что он чётко изучил всё, что было связана с чумным доктором, когда пытался найти причину произошедшего. А сейчас эта причина сидела прямо перед ним. — Верно. Ты же не просто так притащил сюда такую толпу наёмников. И раз уж тебе они нужны были только для того, чтобы вытащить нас из дурки, то теперь я сам дам им новое задание. В конце-концов, я должен отомстить. На этой ноте, он вдруг встал и ушел обратно к себе в спальню, мол, все объяснения потом, потому что я любитель потянуть интригу.***
Этой ночью Олег не мог уснуть. Совсем не мог. Эта мысль не давала ему покоя: Серёжи два, и что самое худшее — у них обоих разные желания и потребности. И если один сейчас намерен мстить, то второй будет умолять Волкова его остановить, а если он это сделает, то Птица в долгу не останется — в его черном списке появится и имя Олега. Выходит, чтобы одному Серёже было хорошо — другому должно быть плохо. И плохо будет Птице. Но если плохо будет Птице — плохо будет всем, в этом Волков был уверен на сто процентов. А если плохо будет Сереже… плохо будет только им с Олегом, но тогда Птице будет хорошо и всем от этого снова будет плохо. Волков вздохнул. Раз третий уже наверное. Его мозг от подобного уже был на пределе. «Думай, думай… Блять, уже сам на этого Грома похож становлюсь!» Выходит, ему нужен был план как доставить Серёжу за границу, притом, учитывая его желания, и при этом обманывая каким-то образом Птицу и Сережу тоже, ведь Сережа — это Птица, и если знает один — значит, знают оба, а план мести сейчас вообще не лезет ни в какие ворота — их и так ищут все, кто только может! Одно не верное движение и все пропало! И тоже самое, выходит, у них с Разумовским, как на минном поле, только вместо мин — перья, при чем хитрые и умные, один фиг — обойдешь. И вот на этом мозг Олега официально был готов написать заявление на долгосрочный отпуск. «Мысли, мысли… Нет! Так еще хуже, уж лучше как у Грома…» Вдруг ответ внезапно решил прийти к Волкову самостоятельно, когда в соседней комнате резко что-то упало, будто кто-то рассыпал по полу какие-то железяки. Убедившись, что никто, кроме него не проснулся, Олег осторожно заглянул за дверь Серёжиной комнаты, в которой даже света не было. За то на полу сидел сам Серёжа, хотя наверное, это опять был Птица — Серый же спит… Он сидел посреди комнаты с какими-то маленькими детальками в руках, будто от конструктора какого-то, и при этом он отчаянно осматривался по сторонам, будто некоторые уже растерял. Он был так увлечен своим занятием, что Волкова даже не заметил. — Чего не спишь? — Птица аж подскочил от неожиданности. Резко повернулся к нему и попытался заслонить собой свои «деяния». — Ничего. Никто не умер. А ты чего не спишь?! — он проговорил это настолько быстро, что Олег даже не успел толком расслышать. За то успел разглядеть нечто за спиной Сережи. — Это что… шары Ньютона? Да, да те самые, маленькие, которые Серый купил в свое время для интерьера, а потом вроде сказал, что они его бесят и выкинул… — Серёжа вообще часто совершает необдуманные поступки, несогласованные со мной! Если ему они не нравятся, это не значит, что мне тоже не нравятся! — прошипел он и кинулся собирать все обратно. Правда вот сама конструкция сломалась, а шарики разлетелись по полу, ну а Птица похоже возомнил себя великим строителем. — Брось ты эту затею, завтра прилетим в Венецию — купим вам новые, — сам не зная почему, Олег опустился на колени и сел рядом. Не мог он видеть такого ни Сережу, ни Птицу. Отчаянно пытается собрать то, что вернуться уже невозможно, и ведь не переубедишь его. Ну, и у кого из них «дурацкие идеалистические взгляды на мир?». — Нет! Не купим! Не нужны мне новые, я эти хочу! Отдадим в ремонт… — И эта последняя фраза прозвучала настолько… невинно? Хоть убей, Олег бы никогда о нем так не подумал. Сережа всегда если что-то ломалось — сразу выкидывал, покупал новое и жил себе спокойно, а этот вон какой — собственник до мозга костей. Блять… — Подумал, что себя Олег. — Значит сегодня он хочет те же шарики, завтра он захочет тот же самый костюм чумного доктора, который хранится в главном полицейском управлении, послезавтра он захочет вернуть все арестованное имущество, что в принципе невозможно, а после-послезавтра он захочет, чтобы я ему его башню в Венецию перевез?! Но вместе с этим Волков понял — вот оно, их общее слабое место. На его лице пробежала ухмылка, а сам встал и повернулся к двери. — Что?! — Это заметил и Птица. — Ничего. Просто ты строишь из себя больно много, а на самом то деле — тот же ранимый Серёжа, в глубине души. — И ведь никакого укора нет в этих словах, только истина. Правда, редкая правда, которая не колится. — Я не Серёжа! — Да ну? У вас же выходит много общих вещей, и тебе они все дороги. А я друг Серёжи, а значит и твой тоже, в каком-то смысле. Значит… я тоже твоя вещь. — Да, моя! И в отличии от Серёжи, который может так легко избавляться от вещей, я бы если бы тебя так кто-то подменил, как я, сразу бы заметил! Так, что ты даже больше мой, чем его! Как и все здесь… — А раз нового ты не хочешь, то будешь мягко говоря не рад потере единственного экземпляра. Шантаж. Неприкрытый, откровенный шантаж. И Птица на него ведется, когда Олег кладет руку на ручку двери. — Куда это ты собрался?! — Собираюсь уйти подальше от тебя и твоих безумных планов, которые могут навредить Серёже. — То есть, ты бросишь нас обоих?! — Нет, я просто перестану быть твоей вещью. И вот сейчас Птицу накрывает. Мое, мое, мое, мое! Он мой! Мой! Только я могу решать, как и когда ему уйти! Это не честно! — Никуда ты не пойдешь, — шипит пернатое создание. — И что же ты сделаешь? — Я… А если я заплачу? — и наступает на собственную гордость. — Ты умеешь? И когда Олег оборачивается, он действительно видит его открытые до невозможности глаза, будто сквозь них сейчас можно разглядеть его душу. И в этих глазах вместе с всепоглощающей яростью и ненавистью ко всему живому проступают капельки влаги по краям. Серёжа. Тот же маленький, недолюбленный, страдающий мальчик. Но Олег Волков не был бы Олегом Волковым, если бы сейчас развернулся и ушел. И Волков остаётся … и начинает собирать с пола укатившиеся шарики… Птица же любуется своим успехом. Возможно это все снова был лишь его трюк, чтобы усыпить бдительность Олега, но кто знает… У них уходит примерно три часа и два тюбика клея, пока конструкция снова начинает стоять ровно. Все это время Птица будто нашептывает себе под нос: «Мое, мое, мое, мое. Мой, мой, мой…». И Олег еле сдерживает себя от того, чтобы пошутить про Голлума*. — Так… что там по поводу твоей мести? — Решает поймать его на слове Волков. — Ооо, она обязательно будет… еще как будет… месяцев через два. — Отлично, значит через два месяца я уйду. Если конечно, ты не передумаешь. — Не передумаю, — и губу закусил, как ребенок, у которого конфетку отбирают, но всем видом пытался доказать обратное. Пытался.***
Месяца через два
Сережа очень долго терпел. Терпел, терпел, потом еще раз терпел, но всему есть свой предел. Как оказалось, сделать так, чтобы и Птице и Сереге было хорошо — физически и буквально не возможно. И Олег это видел. Видел собственными глазами, когда уже битый час Серый сидел на втором этаже Итальянского дворца и всеми силами пытался отвести взгляд от стукающихся шариков Ньютона. Этот звук уже стал хуже любых голосов. А Птице наоборот нравилось… И вот сидит он на диване, словно обычный человек, а голова то и дело ворочается в разные стороны — Серёжа взгляд отводит, а Птица пытается посмотреть… Твою же мать… — Думает Волков и не понимает, кому из них в данной ситуации хуже. Вот вам и наглядные пример двух неужившихся сожителей, избавиться от одного из которых оказалось не так-то просто: — Я не хочу пока идти к этим психиатрам, Олежа. Я еще не забыл Рубинштейна. И я не хочу снова становиться овощем. К тому же Птица сейчас… поутих. Может, обойдется? — Это сейчас говоришь ты или он? — Это говорим мы! Слава Богу, Птица хотя бы не был против, когда Олег по прибытию во дворец распустил остальную команду наёмников. Ведь ладно он это может вытерпеть, а вот нормальный человек наверное бы уже давно крышей поехал. И собственно Волков это себе очень даже ясно и красочно представлял: сидят они вчетвером на крыше одного из Питерских зданий, а под ногами у них огненный город, люди кричат, полицейские бегают… Сидит Сережина Птица и беседует с Волком Олега о том, что у них под ногам сейчас чума коррупции догорает… Пометка в блокноте Волкова от 25 октября сего году: «Купить елку, игрушки, подарки к новому году — три штуки. Купить продукты, приготовить ужин — одну штуку. Найти психиатра — две штуки, чтоб на всякий случай…» И ладно, если бы у с Птицей такой раздор был только из-за шариков этих. То что было две недели назад Олег вообще вспоминает, как страшный сон… Приходит он как-то домой с полными пакетами продуктов и видит такую картину: стоит Сережа напротив стенки в гостинной и орёт сам на себя. Точнее на Птицу, в его понимании. И ведь даже Птица не может его заткнуть в этот момент — настолько у них оживленная дисскусия, а дело все в картине. Точнее в картинах. Видите ли Серёже хочется сюда повесить что-то новенькое, как Айвазовского «Девятый вал», а Птица считает, что «Венера» Боттичелли, которая: «И так уже пол жизни висела у нас в офисе!», ни чуть не хуже. И не дай Бог Олегу в их спор вмешаться! Сначала получит от Сереги: — Олег, ты что не видишь в каком я состоянии?! Я могу сорваться и случайно стать им! И навредить тебе! Так что, не мешай, по-жа-луй-ста! А затем от Птицы: — Волче, а ну иди лучше ужин готовь! Что ты в искусстве понимаешь?! Вот если бы надо было оружие получше выбрать, мы бы тебя позвали, а сейчас, по-жа-луй-ста, иди отсюда! Короче говоря, продолжалось это… «Три дня и три ночи», если судить по ощущениям Олега, но на самом деле от силы часа два, во время чего было истрачено три бутылочки валерьянки: одна для Волкова, вторая для Сережи, очень капризная, и третья для Птицы, которую пришло вливать силой. И что решили? А ничего. Зато теперь в их гостинной стенки будто и нет вообще — пропала! Не видно ни ее, ни настенных светильников… Только две гиганские картины висят. — Видишь, как с нами интересно, Волк? — Сказал ему как-то раз Птица. — Да, не соскучишься… — Вздыхал он в ответ. При Серёже он такого себе не позволял. Только Птица из них был необидчевый на такие вещи. — А что, твой друг почти каждый день воюет сам с собой, а ты воюешь с ним… Тебе ведь нравилась война? А тут даже ходить далеко не надо… Добро пожаловать обратно! И вот уж о чем Олег никогда не задумывался. Только на этой войне вместо патронов были нервы, которые не восстанавливаются в отличии от первых, и перья вместо крови. Зашибись. — Кстати про «ходить»… Как там твой план мести? — Зреет еще. Дай месяц-другой, и увидишь! — Дам, конечно, но потом уйду.***
Через месяц-другой
Олег думал, что сегодня именно тот день, когда настанет конец света. Небеса упадут на землю, динозавры восстанут из мертвых и так далее… Так или иначе сегодня должно было стать воистину историческим днем — Сереже и Птице наконец понравилось что-то одно. И этим одним была маленькая белая ворона, которую впоследствии общепринято было назвать — Марго. И теперь уже и Сережа, и Птица, оба сидели и пялились на клетку с золотыми решетками. Вот вам и вторая птичка в доме завелась… И ведь скоро тоже говорить начнет безумолку… Но надо признать такими счастливыми Волков их давно уже не видел. Ему казалось, что такое событие должена праздновать как минимум целая страна, чтобы каждый услышал, увидел и почувствовал их долгожданное счастье. Но на носу был уже и другой праздник — Новый год, он и в Африке, и в Италии — Новый год. И если сейчас начнутся споры о том, какие на елке должны быть игрушки и какого вкуса и цвета шампанское — Олег повесится. Прямо на гирлянде. Но эта учесть пока минует его, лишь потому, что елка у них стоит на первом этаже, а Разумовского он усадил в кресло и завернул в плед — на втором. Ну, а чтоб не дергался — посадил ему Марго на плечо. И вот уже Волков идет к ним с кружкой с горячим какао. За окном взрывается салют, по телевизору идут различные развлекательные передачи на итальянском, а отросшие волосы Сережи чуть укрывают Марго. — А что если я тебе скажу, что купил еще одну вещь, которая понравится вам обоим? — Олег улыбается настолько хитро, что несмотря на то, что перед ним сейчас сидит Серый, Птица смотрит на него с не меньшим азартом. — Что? — И Волков готов поклясться, что этот вопрос принадлежит Разумовскому. Ни Птице, ни Сереже, а именно целому Сергею Разумовскому. Тогда Олег кивает головой в сторону елки, где уже лежит небольшая синяя коробка, красиво обвязанная золотой ленточкой. Когда же Разумовский достает из нее нечто сиреневого цвета, он не верит своим глазам и впервые — не из-за галлюцинаций. — Это…? — Да. Именно. — Волков улыбается. — Но как ты… я же носил его лет в десять? — На заказ сшили такой же, твоего размера. Ну а потом Сергей в своем детском, но таком родном, новом свитере с тремя совятами бросается его обнимать. Ответом служит короткий поцелуй в рыжую макушку. И Олег счастлив. Он ни о чем не жалеет. Ни о случившемся в больнице, ни об их вечных спорах, ни о Птице… Они через это прошли и пройдут еще раз. Важно лишь помнить, что чтобы ни случилось ни Птица, ни Сережа Олега не выкинут. Починят. Любыми способами. А он починит их. А что касается плана мести… Птица решил с этим еще повременить. Еще пару месяцев. А может и год. Но не сегодня. И не завтра. И этим все сказано.