Спасти, нельзя сдаться

      В башне сегодня особенно темно и холодно, темные краски будто непрерывным фоном окутывают все вокруг, а в самом дальнем углу, стараясь скрыться от всего мира, сидит один из самых богатых людей Петербурга - Сергей Разумовский. Таблетки снова перестали помогать, а менять препарат в сотый раз казалось просто глупой затеей. — Дружииище, — неприятный голос, с лёгкой хрипотцой разрезает воздух и Разумовский щурится, будто стараясь избежать того, что невозможно, — ну же, дорогой, где ты? Неужели не соскучился по старому другу? — Ты мне не друг, — шепчет Сергей, подтягивая коленки к подбородку, крепко обхватывая их руками. — А, вот ты где, — Разумовский слышит, как скрипит кожа дивана, проседая под телом и шумно вдыхает воздух, — ну посиди пока там, да, ты никогда не отличался особой гостеприимностью. Ну, как твои каникулы? Весело было без меня? — ядовито выплёвывает незваный гость, отчего становится физически неприятно. Разумовский обдумывает то, как прошли те самые «каникулы» и понимает, что хорошего было мало. Он чувствовал себя мертвым, несмотря на то, что мог дышать и видеть белый свет. Таблетки подавляли все вокруг, вместе с ненавистной Птицей, которая неоднократно заявляла о том, что обязательно вернётся и будет только хуже.       Внезапно чёрная, холодная рука оказывается прямо напротив лица рыжеволосого. Все тело дёргается, но сопротивляться бесполезно, он понял это уже давно. — Поднимайся, тряпка. Твоему маленькому мозгу так сложно осознать, что без меня ты – никто? Какой же ты жалкий, на тебя противно смотреть, — Сергей подскакивает, сотрясаясь в приступе паники и злости, смотрит прямо в огненные глаза своему кошмару, пока тот упивается своим превосходством. Все тело потряхивает, будто он напряжённая пружина, готовая в любой момент выстрелить. — Если… если я так тебе противен почему ты здесь? Зачем каждый раз возвращаешься? — нервные взмахи руками и беспорядочная ходьба по комнате, в надежде совладать со своим телом, — оставь меня, найди кого-то другого, что тебе мешает?       Стены отражают звонкий хохот, пока Птица вальяжно располагается на диване, закидывая руки на спинку. Улыбка, больше похожая на оскал, пугает своей самоуверенностью. Это очередной трюк в виде эмоционального давления на абсолютно расшатанную психику. Уверенность в каждом жесте и движении. То, чего нет у самого Сергея, зато есть у его альтер-эго. — Мне нравится, как ты страдаешь, — пожимает плечами, все ещё не снимая с лица довольной ухмылки, — ты словно мышка в клетке с анакондой. Думаешь, что можешь спастись, мечешься, надеясь на что-то, но на деле – ты во власти того, кто сильнее тебя. Смирись. — Ты невыносим, — Разумовский обхватывает руками голову, сдавливая виски, пытаясь сделать так, чтобы он исчез хоть на секунду, ведь находиться рядом было невыносимой пыткой. — Знаю, я ведь, как ты там раньше говорил? Твоё проклятье, точно, — пожимает плечами и издевательски подмигивает, — ладно, какой-то ты неразговорчивый сегодня, — Птица поднимается с дивана, направляясь прямо к Сергею, — я пойду, но если что обязательно зови, я всегда ряяядом, — последнее слово эхом отражается от стен, больно бьет по перепонкам и проникает прямо в подкорку.       Разумовский оседает на колени, чувствуя, что он полностью обессилен, руки плетьми свисают вдоль тела, а спина неестественно горбится, принимая форму серпа. Первый всхлип срывается с потрескавшихся губ и щеки горячо обжигают дорожки из слёз. Устал. Жизнь, как один большой кошмар вокруг, без возможности выбраться.       Сергей нехотя приподнимает голову, глядя на город через панорамные окна, и понимает, что некогда родной и любимый Петербург становится ненавистным и холодным для него. Он вглядывается в огни, желая получить былое тепло от фантазий о том, как здорово гулять всю ночь напролёт по Невскому или просто стоять на набережной и смотреть, как по Неве проплывает очередной корабль. Но ничего этого нет. Есть лишь пустота, которая раздирает грудную клетку на куски. Устал. Но у этой борьбы не может быть конца. — Как будто тебе снится ужасный кошмар, а ты не можешь проснуться, — шепчет себе под нос рыжеволосый и ложится на пол, сворачиваясь калачиком, — только в моем случае это никакой не кошмар.