***
Ворот его накидки ужасающе белый, но он привык. Просто менять уже не хочется, да и отмахиваться от коллег по поводу чёрного, адского, как они это называют, наряда, совершенно лень. И Локи напоминает себе, что это его решение, и что оно, несомненно, сделает его жизнь лучше, и даже не позволяет себе думать, что это было ошибкой. В первые дни его работы он чуть не ослеп. Нет, это не шутка, это правда — количество белого света и чистоты превышало все его стандарты. Белый цвет буквально выжег ему глаза в первые два дня (?)работы. Потом, правда, всё стало нормально. Но потом ему снова показалось, что всё ужасно, просто омерзительно, отсвечивает. А потом по новой, он уже может понять, где заканчивается стол, а где начинается пол. И так по кругу. Он мало что об этом слышал, но как раз таки круги, по его мнению, должны были быть именно в аду, но его круг здесь, в Раю, и их не девять, а только один — порочный и, о ужас, на всю нежизнь. Локи, вроде как, оповестили, что теперь он бессмертен, и тут вроде надо было радоваться (судя по улыбчивому выражению лица его просветителя), а потому прямо после этих слов на его стол упала куча противно-белой макулатуры, которую ему назначили разгребать как можно быстрее. И иногда он реально без всяких зазрений совести думает, что уж лучше бы его сослали пониже, раз уж повод был, но в такие моменты он приходит к умозаключению, что лучше продолжить в этой дурной белой комнате, к которой он уже почти привык, чем приспосабливаться к другому месту, о котором его коллеги отзывались весьма нелестно. И тогда его клеймо «героя, умеревшего доблестной смертью» кажется ему справедливым.***
Локи вышагивает из-под земли в нелюдном торговом центре, прямо у эскалаторов, и блаженно открывает глаза. В последний раз здесь было так же умеренно-светло (не то что кое-где). Людей почти нет, и он уверенно вышагивает на улицу. Сейчас летний день, всё такое цветастое и, честно говоря, от этого Локи ощущает лёгкую волну ностальгии, пробежавшую по его плечам, груди, спине, и от этого его почти передёргивает. Здесь всё настолько хорошо, что хочется кричать. И теперь он даже понимает Азирафеля, того самого ангела, который, по словам других его коллег, бесстыже ошивается где-то в Лондоне. «Может, взять отпуск на недельку-другую? И прямо сюда…» Мидгард знаком ему намного лучше, чем с прошлого раза, но об этом он не думает, а просто помнит, потому что устал каждый раз щипать себя за тыльную сторону ладони из-за каждой мысли о своей жизни. Локи с радостью бы забыл о ней, если бы не одно «но», которое он помнит именно таким — улыбающимся всегда нежной и лучезарной улыбкой своей матери. Он сжимает пальцы на своей ладони до дрожи в руках, пока разрастающаяся холодная дыра в его сердце не успокаивается и перестаёт разгрызать его грудь необъяснимой печалью. Локи не может позволить в такие моменты положить себе руку на грудь, чтобы успокоиться и буквально прогнать эту отчаянную пелену, потому что уже через пару мгновений вспоминает, как рука лежала на его груди под взрыв и треск космического корабля, обессиленно сжимаясь.***
Из мидгардских новостей он узнает, что Тор на земле, и его это нисколько, совершенно, не волнует. И плевать, что на тыльной стороне его ладони кровоточат мелкие разорванные ранки. Плевать, что хочется кричать просто так, ему правда — правда — нет до этого никакого дела!***
День сегодня протекал лучше, чем обычно. Бумажная волокита не казалась такой внушительной, и, наверное, даже была почти идеальнейшим образом распределена по категориям. Но всё равно скучно. Белый свет отвратительно режет глаза, а глянцевая поверхность жемчужно-белого стола мерзотно отсвечивает от других таких же глянцево-белых поверхностей. В кабинете нет окна, как, собственно, и в любом другом помещении в Раю. За всё проведённое здесь время не было найдено ни одной лампы, светильника или хотя бы свечи. Просто что-то необъяснимое делало эти помещения вырвиглазно освещёнными, будто здесь светило штук двадцать прожекторов. И никаких намёков на оттенки. Иногда, если долго заработаешься, (а возможности следить за временем здесь практически нет, кроме, конечно же, белых гладких настенных часов, на которые не хотелось даже смотреть)кажется, будто всё здесь чёрно-белое, что буквально перед глазами плывёт. Локи всей своей душой ненавидит этот дизайн — он везде один и тот же -, тех, кто его придумал, и тех, кто этот самый дизайн, как бы это не было странно, боготворит. — Вкуса никакого, всё сливается, — бубнит в очередной раз Локи и, скривив губы, вдавливает фирменную печать их отдела практически в стол. Через десятки скучных, до блеска белых, бумаг. И на пару секунд зависает, оставляя руку на белоснежном листе, на котором, чёрт возьми, нет даже типичных бумажных крапинок. Худые пальцы медленно проводят по прохладному документу, и Локи смакует это ощущение, раньше казавшееся приятным. Его руки почти сливаются с листком, и лишь усиливают ощущение того, что он просто сошёл с ума и сейчас мотается в бессознательном состоянии где-нибудь в обломках Коммодора. И лучше бы это было так. Локи отдёргивает руку едва ли не с намерением дать себе пощёчину за очередное углубление в давние воспоминания, прочерчивает пальцем по ребру бумаги и чувствует резкую боль, от которой он успел отвыкнуть за энное количество лет. Подносит руку к лицу и практически с детским интересом рассматривает небольшую тонкую кровоточащую ранку, и хмыкает, понимая, что всё здесь реально не чёрно-белое, и это всего лишь его помутнение. Стук в дверь отвлекает его от созерцания своих новых увечий, и Локи, на мгновение задумавшись, тихо даёт разрешение войти. Его гость лицемерно улыбается, даже не подозревая этого. Как и все здесь. Как и сам Локи изначально. Но в какой-то момент это показалось ему слишком ненужным, или ему просто стало лень. Он поднимается с места, здоровается и садится обратно, расслабленно проводя кончиками пальцев по внутренней, голубой, части рукава своей, мать его, белой накидки. — За чем пожаловали, Гавриил?***
Локи в очередной раз навещает Азирафеля, и этот ангел, наверное, самый лучший и очеловеченный из тех, что он встречал. Они сидят вместе в его книжной лавке и пьют чай, пока Локи жалуется ему на свою нескончаемую работу. — Возьмите отпуск, — ангел глядит на него, отпивая ещё немного чая из, слава богу, не идеально белой чашки — на ней видна небольшая роспись, которую почти невозможно разглядеть издалека. — Я думал об этом, — признаётся Локи, расслабленно усаживаясь в кресле. В комнате у Азирафеля тепло и уютно, и повсюду запах старых пожелтевших книг, похожий на тот, что можно было почувствовать едва зайдя в библиотеку при дворце. Новоиспечённый ангел чувствует себя слишком разморённым от чая с коньяком, чтобы дотянуться до своей руки и сжать на коже отросшие острые ногти, почти не пытаясь справиться с сжимающим его грудь омерзительным чувством. Наверное, прошло?..***
У этого ангела есть чертовски хороший демон, и будь Локи таким же как раньше, они бы наверное стали хорошими друзьями. Кроули умеет превращаться в змею, и напротив его имени в контактах телефона уже-не-стажёр ставит смайлик змеи. И да, он правда взял отпуск, который кажется просто карамельно-счастливым, и Локи позволяет себе улыбнуться шире в этот раз, нисколько не страшась, что улыбка может быть лицемерной. В этот раз он даже думать об этом не хочет. Если дела так и пойдут дальше, то за его бессмертие он готов благодарить любого, кто к этому хоть как-то причастен. Сейчас не хочется смотреть дальше этой недели, а просто жить так, будто ты не мёртв. Он гуляет в парке вместе с Азирафелем и Кроули, и даже когда они отдаляются от него, беседуя о чем-то своём, он всё равно чувствует себя по большей части счастливым. Иногда он гуляет один, просто рассматривая деревья, будто позолоченные под лучами палящего солнца. Но иногда он смотрит себе под ноги, стараясь обращать внимание не на свои до блеска натёртые белые ботинки, а на не идеально выложенную каменную дорожку. И как же безумно ему это нравится.***
Тор неспешно идёт по улицам Лондона, осматриваясь. Здесь гораздо спокойнее, чем в Нью-Йорке, даже люди наслаждаются жизнью абсолютно по-другому — так же неспешно шагая по дороге и не обдумывая планы на вечер, а просто входя в спокойную неизвестность. Даже парки здесь кажутся более правильными. Люди подкармливают уток, болтают о погоде на изящных скамьях или любуются деревьями и неровно выложенными каменными дорожками. Тор не знает, зачем он сюда приехал, но что-то звало его в это место и тянуло буквально за руки и за ноги. Безусловно, он слышал о Лондоне, но никогда здесь раньше не был, и именно любопытство он считает причиной внезапного переезда. И в один из таких дней к нему на скамейку в парке подсаживается незнакомец. Его лицо будто всегда выглядит счастливым и по-детски довольным жизнью. Он кудрявый и белобрысый, у него вздёрнутый нос и пальто цвета кофе с молоком. Тор не отодвигается, а продолжает осматривать парк, и ему кажется, что он никогда не сможет насмотреться, так и не узнав, почему. — Вы приезжий? — неожиданно спрашивает незнакомец. — Да. И как вы поняли? — Просто угадал, — улыбается он, — Зира Фелл, — он протягивает руку, и Тор, улыбаясь уголками губ, пожимает её. — Тор.***
Они сидят вместе в книжной лавке Азирафеля, пока Тор рассказывает ему о своей работе, которая, почему-то, не особо работается. — Возьмите отпуск, — он подливает ещё коньяка в свой чай, — я знаю одного человека, которому это очень помогло. В комнате у Азирафеля уютно, она малоосвещённая — здесь светит только небольшой торшер, заливая некоторые участки кресел и стола золотистым тёплым цветом. Вокруг книги, их много — какие-то валяются на полу, какие-то на столе, какие-то открыты, совсем как тогда, когда он наведывался к своему брату вечером, и он изучал всякие древние магические папирусы, свитки, книги. Тор чувствует себя слишком усталым и расслабленным, чтобы прикусить внутреннюю сторону щеки, и борется со вставшим в горле комом посредством следующего глотка чая.***
Через пару дней Тор знакомится с Кроули. Они говорят о делах демонических и ангельских, сидя в той же комнате. Тор внимает каждому их слову, впитывая любую инофрмацию — она кажется такой невероятно далёкой и скрытной, и Громовержец чувствует себя счастливчиком, который познаёт нечто высшее. — Мм, потом ещё алкоголь из крови выводить… — почти отчаянно хрипит Кроули, с горла допивая вино полностью, и откидывается на спинку кресла, почти сползая вниз. — Вы и такое умеете? — усмехается Тор с едва ли не завистью на зубах. — Магия, — кивает Азирафель, улыбаясь. — Магия, — хмыкает Кроули. — Магия? — Тор приподнимает бровь, — мой брат занимался магией раньше, — он на секунду замирает, — при жизни. — Оу, мне жаль, — взгляд ангела грустнеет, — ну, всмысле, что он больше не с нами. Вернее, не с вами. Я же правильно всё понял? — Ну ничего, — Кроули вертит в руке бутылку какого-то ужасно дорогого вина, — он сейчас наверняка либо в Аду, либо в Раю. Вы в любом случае можете встретиться. Сразу отвечаю, — он выпрямляется в кресле, — если ты попросишь, я искать его по всем трем мирам, включая этот, не буду, этого ещё мне не хватало. Короче, как умрёшь — звони, тогда точно найдём.***
То, что его брата можно найти где-нибудь в этих трёх мирах (сложно представить, что только в предложенных трёх, зная его брата таким, каким он был при жизни), вселяет какую-то слепую надежду. Тор, безусловно, хочет снова встретиться со своим братом, и это даже почти возможно, но, кажется, морально это труднее в сотни, а то и в тысячи раз. Какова вероятность того, что Локи не возненавидел его после тех слов, хоть и сказанных не всерьёз? А какова того, что его брат не потерпит его за отобранную жизнь? В тот день должен был умереть Тор, чтобы там никто не говорил. По крайней мере, именно так Одинсон и считал. И вина была даже не на Локи, унёсшем тессеракт из хранилища перед взлётом корабля. Он не мог поступить иначе, не мог. И Тор абсолютно его в этом не винит. Он не должен был отдавать тессеракт, так глупо кидаться на Титана с каким-то кинжалом, думая, что защитит своего брата. Тор не винит Локи в том, что он не держался до последнего, спрятав тессеракт куда подальше. Тор готов был умереть, лишь бы спасти вселенную, в которой жил тот, чьей искренней улыбкой он дорожил больше всего на свете. Тор не позволяет себе думать об этом больше пяти минут в неделю, но всегда с треском проваливается, зажимая зубами щёки до крови и старается выглядеть более непринуждённо.***
Отпуск Локи подходит к концу. Впереди работа, работа и только работа в белом ослепительном кабинете с белой бумагой и маленьким пятнышком крови в углу подписи, которое он оставил ещё с того раза, чтобы хоть как-то украсить этот назойливый культ белого цвета. Не успевает он появится в Раю, как его уже поджидает Гавриил, и, улыбаясь во все тридцать два, выдает что-то про Азирафеля. Локи не понимает сам, как он что-то из этого выяснил, но, видимо, начальство искренне интересуется, когда же Азирафель перестанет болтаться по Лондону со своим демоническим дружком. Конечно же, Локи не собирался никогда рассоривать старых добрых чуть-больше-чем-друзей. Что-нибудь придумает.***
Отпуск был самым лучшим решением в его нежизни. За всё то время он почти не чувствовал давящей на него со всех сторон печали и ностальгии, скребущей до кучи ещё где-то в груди. А сейчас он направляется прямиком в лавку к Азирафелю, оглядывая посеревшее небо. «Дождь собирается». Но ему всё равно даже на то, как он будет добираться обратно. Он не боится больше ни гроз, ни молний.***
Он по привычке стучит во входную дверь магазина, впервые не думая абсолютно ни о чём. Открывает дверь ему вечно улыбчивый Азирафель, здоровается и сразу же оглядывается назад: — О, прости, это по работе. Ангел пропускает его внутрь, и Локи, как обычно, ожидает увидеть здесь Кроули. И замирает на полушаге. Ему кажется, что он окончательно сошёл с ума, его внутренности спазматически сжимаются, и он хочет зажмурить глаза, чтобы не видеть этих голубых глаз, уже отросших золотых волос, выученного наизусть изгиба губ, но не может даже пошевелиться. Ему опять хочется кричать, заставить время замереть или просто уйти отсюда, забыв всё как страшный сон. Он обознался. Это кто-то безумно похожий на его брата, такое случается часто. Некоторые люди бывают очень похожи. Но через всё это безумие Локи видит на лице лишь надежду, и это выражение лица он не спутает ни с чем. Ему кажется, что в глаза мутнеет, в горле встаёт противный горький ком. Он чувствует, как брови его ползут вверх в перекошенной печальной гримасе.***
Локи смотрит вниз на свои, вроде бы не такие уж противные, белые ботинки. Он стоит на асфальте рядом с Тором, только что пережив сам Армагеддон. Где-то там обжимаются Азирафель с Кроули, дети в шоке, всё как обычно. Локи позволяет себе повернуть голову вправо и посмотреть на задумчивого брата. Его лицо уже не вызывает у него ощущения заставляющей неметь боли — он чувствует себя человеком, созерцающим нечто прекрасное. Локи теребит в нерешительности руки, каждый раз вздыхая, собравшись наконец произнести хоть что-нибудь, но слова застревают в горле каждый раз, как он делает это. И в какой-то момент он даже думает ничего не говорить, а просто подойти и уткнуться носом в плечо Тора, сжимая его джинсовку на спине. И почти ликует, когда слышит справа: — Мы, кстати, так и не обнялись тогда. На корабле.