notinlove

Всё это было плохо продуманной шуткой, не сложившимся обманом. И когда именно ситуация начала выходить из-под контроля вспомнить вряд ли удастся. Со дня их знакомства на шумном званном ужине не прошло и года, а оба парня, будто связанные по рукам и ногам, отчаянно впитывали любовь, посещавшую их на незначительное время. Уён был слишком неприступным для всех и каждого, но Сонхва ворвался в относительно монотонную действительность и начал с нежностью и осторожностью выстраивать его мир по кирпичикам. Уён стал чаще убегать из дома, всякий раз нарываясь на скандал с отцом по возвращении в особняк. Их поцелуи, касания и стоны в прокуренных съёмных квартирах становятся негласной традицией, а атмосфера одиночества под тусклым светом на кухне посреди ночи испаряется. И всякий раз, когда Сонхва порывается уехать под утро, Уён цепляется за его запястье и смотрит с бесконечной нежностью. — Не оставляй меня пока, — шепчет он, — Ты же знаешь, я боюсь темноты. Уён просит, а Сонхва бездумно поддаётся, не обращая внимания на то, что солнце встало почти двадцать минут назад. Папа Уёна считает, что отношения с сыном главного прокурора города — не лучшая затея. Особенно для представителя их семьи. Однако Чон старательно игнорирует нападки главы семейства и каждый вечер, по традиции, паркует дорогое авто у мостовой площади около реки. Когда они сидят в машине, Сонхва не прекращает согревать всегда холодные пальцы младшего и смотрит так, словно весь мир в данный момент поклоняется одному только Уёну. Они не чувствуют остальных, не воспринимают возмущения окружающих, прибавляя скорость в авто и громкость в колонках. И Уён, отклоняя очередной входящий от отца, ощущает в себе больше жизни, чем можно обнаружить на их проклятой планете. — Как долго ты будешь меня любить? — Чон играет волосами Сонхва, откинувшего голову на колени младшего, и задаёт глупые, но особенные, по мнению Пака, вопросы. — Пока бьётся моё сердце, — помедлив, отвечает Сонхва. И он очень хочет соврать об этом, но каждое нежное слово, каждое признание в любви Уёну это постыдная и непозволительная правда. Играть с Уёном по началу было намного легче, чем предполагал Сонхва. Являясь маленьким мальчиком с дефицитом родительской любви, Чон легко отдавался ласкам и сам желал быть обманутым. А Паку, получившему задание от отца, не составляло никакого труда обвести наивного паренька вокруг пальца. Однако, погрузившись в это, Сонхва упустил из виду момент, когда вляпался сам. Окончательно и бесповоротно. Их сюжет, до боли банальный и затасканный, до сих пор вызывает у Сонхва непроизвольный смех. Но он испытывает такие не привычные для остальных людей чувства. Сонхва не разделяет саму любовь и Уёна. Отдельное понятие любви, занесённое в миллионы словарей мира, будто перестаёт существовать. Потому что любовью становится сам Чон Уён. И Пак старается проявить это во всех формах, ведь произносить что-то подобное вслух кажется чересчур простым и скучным. А Уён не из тех, кого устраивает серость жизни. Лёжа в промокшей и липкой от спермы постели, Сонхва зацеловывает каждую часть тела, до которой только может добраться: пальцы, предплечья, ключицы, грудь, шею, лицо. Он старается вложить в подобные действия все чувства, которые испытывает к этому мягкому парню. Сонхва гладит Уёна по волосам, когда он слегка пьяный заявляется после очередной домашней ссоры. Он утирает его слёзы и не терпит, когда кто-то покушается на покой его маленького хрупкого Уёна. И это несмотря на то, что он знает, что вскоре сам станет человеком, который разобьёт Чона на миллион мелких кусочков. Сонхва знает. А Уён это чувствует. Долгое время парень старается игнорировать увесистое досье, которое отец швырнул однажды ему на стол. На твёрдой обложке печатными буквами красуется «Пак Сонхва», но Уён плевать хочет на всё это, отбрасывая зудящие документы в мусорное ведро. Мать, наблюдающая за каждой ссорой, лишь молчаливо качает головой, но Чону не нужны слова, чтобы понять, в каком положении он оказался. Единственному сыну и главному наследнику крупной нарко-империи не следует водиться с такими, как Пак Сонхва. Люди, вроде Чон Уёна, Сонхва и ему подобных убивают на месте, без церемоний. И Уёну, чёрт возьми, известно об этом слишком хорошо. Поэтому, когда он приходит в следующий раз и плачет в плечо Сонхва, Пак всё чувствует. Чувствует, но ничего не может сделать. Их разное социальное положение провоцирует конфликты. В одну из ссор Уён не выдерживает и наводит на Сонхва пистолет. Он стоит, ровно держа оружие на прицеле, и плачет. Он не выстрелит, им обоим это известно. Парни постоянно переходят из крайности в крайность. Всегда в шаге от падения в бездну. Всё время в пяти минутах от разлуки. Влюблённость друг в друга для них не ощущается спокойствием и безопасностью, как в книгах или сопливых кинофильмах. Их чувства не похожи на возвращение домой. Они отдают паранойей, страхом и звуком пролетающих над головой пуль. Стоит отвлечься один раз на чертовски манящие губы Уёна с вишнёвым послевкусием, как за ними увязывается хвост. Люди, приставленные отцом Уёна, начинают стрелять по машине, как только Чон покидает салон авто, чтобы покурить. По иронии судьбы, он и схватывает шальную пулю. Отец наверняка устроит большой скандал, когда Сонхва не заявится домой к обеду, а потом покажет разнесённую в щепки машину. Но это становится второстепенным и таким неважным сейчас, когда Пак простерилизованными тонкими ножницами пытается достать пулю. Она прошла навылет и беспокоиться не о чем. Сонхва наспех зашивает рану непонятными нитками и благодарит всех Богов за то, что сверхчувствительный Уён потерял сознание практически сразу же. Парень быстро завершает игру во врачей и скидывает с телефона Уёна данные геолокации его папаше. Чёртова мафия. Больше Сонхва ничего сделать не может. Он молчит, когда дома ему устраивают разнос по всем фронтам. Молчит, когда отцу выписывают строгий выговор за открытую стрельбу на трассе. И, конечно, молчит, когда в конец обнаглевший и потерявший страх Уён заявляется к воротам его дома. В ту же ночь он выбирается из окна своей комнаты на втором этаже, перепрыгивает через забор и забирается на пассажирское сидение поджидающего ламборгини. — У тебя окончательно слетели предохранители? — Сонхва крайне возмущён. Этот мальчишка слишком безрассудный. — Отец снова наорал на меня и сказал делать всё, что заблагорассудится. Уён улыбается бессовестно, и теперь тормоза слетают у Пака. Он резко сокращает расстояние между их губами и замедляется в считанных миллиметрах. Его нос касается носа Уёна, они дышат одним воздухом и в наслаждении прикрывают глаза. — Я скучал, Сонхва-хён, — шепчет Уён. И Сонхва проваливается ещё глубже. То, что было необходимо все эти дни, чтобы почувствовать себя полноценным и живым. Его имя обретает свой смысл лишь, когда Уён произносит его. Пробует, смакует, перекатывает на языке. Любовь Уёна не дарит чувства безопасности. Но он сам ощущается как гроза в середине июля, переходящая в тёплый ливень. Иногда он приносит умиротворение и покой, словно является любимой песней, заслушанной до дыр. Уён ластится, прижимается ближе, обнимает в ответ. А после топит, выкрикивая оскорбления в эпицентре ссоры, как топит взволнованное море. И Сонхва терпит, все побои и ругательства, каждую угрозу словесную или физическую. Потому что понимает, что Уён навсегда останется самым тёплым воспоминанием, как будто он не сын преступника, а билет в другую, счастливую жизнь. Лично для Сонхва перебинтованные ладони Чона, сжимающие его руки, лучше пятницы в баре с друзьями, лучше похвалы отца и даже лучше пиццы. Уён безоговорочно доверяет ему, смотрит бесконечно преданными глазами, отчего Сонхва медленно распадается на атомы. Совсем скоро он должен будет воткнуть нож в спину, которая однажды закрыла его от пули. Поэтому, когда по новостям на центральном канале объявляют о том, что сын прокурора женится, Сонхва не в силах сделать или хотя бы сказать что-то, оправдывающее его. Уён, наконец, принимает чужое предательство. И Пак звонит, разрывает телефоны — и свой, и Уёна, но Чон намеренно игнорирует чужие входящие, допивая вторую бутылку бурбона. Трясущимися руками парень пролистывает личное дело, отчаянно впитывая крупицы информации, которыми располагает. Пазл складывается в целостную картину, и доводы отца перестают быть выдуманными издёвками. Один из картелей накрыли. Чёрт возьми, Уён бы давно убил такого сына, как он сам. Но родители смотрят с сожалением, даже не кричат. От этого тоска по Сонхва заставляет голову кружиться сильнее. Когда комната пустеет, а голова немного трезвеет, Уён поднимает выброшенный подальше телефон и, наконец, отвечает на звонок. Нужно уехать. Сбежать. «Как последние бандиты» — мысленно ругается Чон. Можно подумать, любовь — это преступление. Нужно спасаться. Подальше от этих глупых канонов, которые заставляют их расставаться. Уёну это необходимо, и он, не страшась, сообщает об этом Сонхва. И тот приезжает спустя час, чтобы забрать их очень далеко. Всё, что у них остаётся, — последние сутки вместе и ночная трасса. У Сонхва свадьба завтра, а у Уёна жизнь разбилась на «до» и «после». Но, как ни странно, никого данные факты не интересуют. Прибавляя скорость, они едут вдоль макового поля за городом, что ведёт в аэропорт. Дорога, которая занимала раньше час с небольшим, этой ночью растягивается на три. Постоянные остановки, чтобы утереть слёзы с лица Уёна, или привести чувства в порядок и не убить их обоих в неосторожной аварии. Новый БМВ Пака успешно справляется с перепадами настроения своего хозяина и обещает надёжно сохранить каждый их поцелуй. В том числе тот, что происходит, как только они останавливаются на стоянке у аэропорта. Сонхва целует, как никогда, глубоко, желая оставить часть своей души, если не всю целиком, внутри Уёна, по лицу которого одна за другой скатываются солёные дорожки. Их языки переплетаются друг с другом, горят, но отчего — от боли физической или моральной — неясно. Младший цепляется ладонями за шею Сонхва, царапает кожу и кусает губы в знак несогласия и протеста. Но Пак молча терпит, позволяя отыграться на себе в последний раз. Он не оставил от Уёна живого места, а сейчас буквально танцует на его костях. — Ты ведь понимаешь, что я использовал тебя ради информации для своего отца? — полушёпотом спрашивает Сонхва, не сводя глаз с Уёна, который, в свою очередь, взглядом пытается проделать в лобовом стекле дыру. Чон кивает, глотая подступивший ком, и от незначительного движения головы крупные капли скопившихся слёз разбиваются о лицо парня. Сонхва отталкивает его. Вновь. И Уён ему это позволяет, активно подыгрывает его игре в полуправду. Несмотря на то, что именно эта его ложь приносит невиданную ранее боль. — И я не любил тебя. Никогда, — Сонхва засаживает контрольную пулю в сердце Уёна, и Чону кажется, будто он слышит звук остановившихся медицинских приборов, свидетельствующих о смерти пациента. Уён так и не находит в себе сил взглянуть на Сонхва или что-то ему ответить, пускай Пак и практически умоляет об этом. Глаза Уёна проходятся по надписям на стенах аэропорта. Чёрт знает, зачем они приехали именно сюда. Если их семьи захотят их вернуть, они это сделают, даже после того, как они спрячутся в Антарктиде или на дне морском. Подъехав к месту взлётов так непозволительно близко, они создают иллюзию свободы, видимость того, что они могут сбежать далеко. Хотя оба знают, что это совсем не так. Ведь Сонхва завтра женится на прекрасной девушке из хорошей семьи. А Уён, кажется, только что потерял последнюю нить, связывавшую его с жизнью.