defective

Каково это — проснуться и узнать, что мир исчез? Эдди с самого детства слушал россказни о соулмейтах, о судьбе, о предназначении. Они буквально кружили вокруг него, подлетали пухом и прилипали так, что он не мог отмыться, очистить уши от этих гнусных разговоров, потому что это — не «я сам». Это «тебе уже́», это предписано и предначертано, и не факт, что найдешь то, что дано. Того, кто дан. Эдди слышал, что только в 6% случаев это становится травмой и остаётся с человеком до истечения его жизненного срока. Эдди слышал, что вероятность найти соулмейта — 97%. А ещё Эдди не верил статистикам, потому что статистики зачастую относительно субъективны и не обхватывают все население. Поэтому он продолжал осуждающе сверлить маму глазами, когда та снова, и снова, и снова поднимала эту тему. Казалось, будто Соня пыталась найти больше причин окружить своего ребенка заботой, порой переходящей грань допускаемого, и от этого понимания Эдди становилось еще более тошно, чем было до этого. С каждым годом и так жирные намеки Сони становились все невыносимее, но юный Каспбрак терпел, не желая обидеть маму и не до конца осознавая, что этот день будет началом конца. Последний год пролетел незаметно, но за это время мама успела так сильно промыть ему мозги такой «необходимой» связью, что Эдди волей-неволей продолжал задумываться о том, что ему этого вовсе не хочется. И со все бóльшим отторжением он слушал разговоры родственников и соседей, со все большей неприязнью смотрел на календарь, где особенный день был отмечен красным кружочком. Когда ему исполнилось десять, Эдди проснулся с неприятным ощущением. Будто что-то вскоре произойдет, и это что-то ему не понравится от слова совсем. Когда же это произошло — а парень всего-навсего открыл глаза — его накрыло. Это утро он помнил обрывками: как пытался проморгаться, встать и позвать маму (в горле пересохло, гортань сдавило тисками; тогда он почти поверил, что у него действительно есть астма), как что-то обжигающее, неприятное капало на руки, а потом — как болела голова. И если до этого момента Соня буквально душила его своей навязчивой и зачастую ненужной заботой, то теперь ее действия были вполне оправданы, но оставляли неприятный осадок на душе. Эдди не хотел быть беспомощным. «Ты и не беспомощен», — говорили другие. «Нужно всего лишь…» Всего лишь дождаться, когда объявится соулмейт, а затем построить с ней (вариант, что соулмейтом может быть парень, мамой упрямо отвергался) семейную жизнь. Эдди не знал, что хуже — навсегда остаться слепым или полюбить того, кого должен. От одноклассников он слышал, что для таких, как он — для не только таких, как он — есть специальные школы. Для таких же, но чуть постарше — специальные колледжи и университеты. Для таких же, но не нашедших соулмейта в уже сознательном возрасте — специальные работы. Эдди не хотел, чтобы было специально. Ему надо было, как у подростков из старых сериалов. Как у подростков, которые не знали — такого не было — ни о судьбе, ни о внезапной темноте. Которых не лишали в один момент одного из важнейших органов чувств, которым не капали на мозги «пройдет, как только», которым не вливали в уши все легенды о соулмейтах. Они были обычными, и Эдди мечтал об этом обычном мире по ночам, когда стихали надоедливые разговоры. А потому всякий раз, когда кто-то встречал своего предназначенного, он обрывал с ним все — абсолютно все — связи. Потому что хочется бросить первым. Уйти, пока самого не кинули, не оставили посреди дороги жизни без возможности пойти куда-то. Это как закон. Только не Ньютона, а закон жизни Эдди, чтобы вы понимали. Да и название имеет специфичное: Эддиночество. Затем в его жизни появился Билл — ему тоже не везло с компаниями, а родители парней когда-то общались, вот и решили, что мальчикам будет проще справляться с невзгодами вместе. Правда, Билл шепотом признался ему, что компания своя у него есть, название носит весьма интересное — «Неудачники», там у каждого свои проблемы, но вместе легче, вместе проще, и «вступай к нам». Эдди тогда кивнул, таким же шепотом бросив «Я подумаю», но дружба между ними все же завязалась. После они встречались каждый день: сидели в придорожном кафе. Разговаривали о том, о сем, но никогда не затрагивали ту самую тему: разногласия и непонимание — табу. Билл не был против этого специально. Он только держал друга за руку, когда Эдди снова жаловался на громких соседей и их вечно лающую собаку, пряча за образами все то, что его уже достало и сжимало голову тисками. Он узнал все о друзьях Билла из бесконечно долгих и вовсе не раздражающих разговоров. Что Бен — любитель истории и мистических загадок. И что Майка воспитывает дедушка, а не родители. И что Ричи болтает слишком много для того, кто ничего не слышит, и часто не по делу. И что Беверли в их компании — лучшая, хотя бы потому, что прекрасно понимает Билла и остальных. Однажды Билл признался, что хотел бы такого соулмейта, как Бев. Эдди был бы не против, окажись Билл его соулмейтом. Но в глазах темнота, предметы — на ощупь. А потом… а потом Билл его находит. Это произошло именно в тот день, когда Эдди взбунтовался. Ну, как, взбунтовался — просто отказался принимать таблетки и выкинул их в мусорку на глазах у мамы. Сбежал из дома, потому что выслушивать причитания матери оказывается сверх его возможностей, да стыдно было, хоть и немного. С таким странно-подавленным настроением (и ощущением, будто Соня все еще кричит его имя за спиной) он оказался напротив кафе, в котором они с Билли договорились встретиться. Уже на подходе к зданию Эдди накрыло чувство, так напомнившее ему то самое утро. Будто что-то должно произойти в скором времени, не совсем хорошее. Что-то, что не понравится ему, что изменит его жизнь. Дотронувшись до ручки двери, парень остановился, не решаясь войти. Затем сделал глубокий вдох и окунулся в мир запаха кофе, пончиков и приятной музыки, льющейся из колонок. Билл встретил его с каким-то волнением и нетерпением, которые Эдди почувствовал еще по осторожно брошенному «п-привет». Следующее, что он заметил — Денбро заикался гораздо больше обычного, все пытался как можно быстрее закончить фразу, из-за чего путался в буквах и иногда не договаривал слова. Когда на очередном предложении Билл сбился окончательно, Эдди нахмурился и мотнул головой, а затем протянул руку и обхватил пальцы друга своими. — Выкладывай, что случилось, — вздохнул парень, прикрывая глаза и готовясь слушать. Билл поёрзал, сжал руку Эдди и почти жалостливо выдал: — Ты н-не рассердишься? Именно на этой фразе, именно на этом вопросе Каспбрак почувствовал, как вся его жизнь катится к чертям, а сам он будто падает куда-то. Возможно, вслед за разрушенной реальностью. Парень резко отдернул руку и откинулся на спинку стула. — Нет. Молчание, понятное им обоим, резко застыло в воздухе. Долгожданное приземление облегчением не сменилось — теперь Эдди казалось, будто он тонет. Воздух стал настолько густым, что не было сил ни выбраться на поверхность, ни отдаться течению. В легких резко стало не хватать кислорода, а глаза нестерпимо жгло. Барахтаясь в собственных мыслях, Каспбрак не видел этому конца, а потому решил оборвать все в самом начале. — Нашел его, да? Он почувствовал на себе встревоженный взгляд Билла. Проигнорировав то, что друг подсел к нему и положил руку на плечо, Эдди поднялся с места. Он продолжал тонуть, слыша то, как лодка с единственным человеком, которого он считал своим другом, проплывает мимо. Во всем океане остался только Эдди с пламенем в легких и горечью в сердце. — Ну, — он хмыкнул. — Удачи вам, что ли. И, не обращая внимания на боль где-то в районе грудной клетки и судорожно бьющееся на подкорке сознания «так нельзя», Каспбрак выскочил из заведения. Когда Билл догнал его, парень уже подходил к дому; Эдди остановился, когда почувствовал хватку друга на плече. В голове одна за другой вспыхивали мысли. Там были и «надо оставить его», и «в конце концов, все будет так, как было с другими», и «это погубит меня». Билл как-то рвано дышал над его ухом, все пытаясь что-то сказать, но каждый раз снова и снова прерываясь. Сформулировал он свою мысль только тогда, когда Эдди упрямо мотнул головой. — Ты уйдешь? П-почему? — Я не могу общаться с человеком, у которого есть соулмейт, и который готов быть с ним. Ты же знаешь мои принципы, ты меня знаешь, я не могу, — выпалил на одном дыхании Каспбрак, позволяя воде заполнить свои легкие, позволяя ей стать заменой так необходимого ему воздуха. Казалось, что это конец. Думалось, что это высшая точка. Верилось, что просто не будет. — В-выбирай выражения п-правильнее, — убрал, наконец, руку Билл. — Ты не «не м-можешь». Ты не хочешь. Размышляя обо всей этой ситуации уже лежа в постели, чистый, накормленный и засыпающий, помирившийся с матерью и выслушавший ее, Эдди понимал, что Денбро прав. Он понимал это, и потянулся рукой к поверхности воды сам, стараясь дотянуться до почти проплывшей над ним лодки, не в силах больше терпеть эту боль. Когда через три дня терзаний и размышлений они с Биллом пересеклись около какого-то магазина, Каспбрак сказал, что все же хочет, чтобы они были друзьями. В тот момент парень с лодки успел схватить его за протянутую руку и вытащить на поверхность. — Х-хочешь с ним п-познакомиться? — спустя несколько минут молчания, в котором они не спеша шли, выдавил Билл. Каспбрак почувствовал, что это та тема, о которой парню было действительно трудно молчать, потому что это же его соулмейт, а позицию своего друга Эдди помнил очень хорошо. — Только если ты сам этого захочешь, — ответил Эдди, а затем улыбнулся: — Но ты во всяком случае можешь рассказать мне о нем. И он знал, что после этой фразы все сомнения Билла развеялись, да и самому Каспбраку стало так легко-легко, что он даже и поверить не мог, что не так давно был готов отказаться от друга ради своих принципов. Нет, он продолжал не любить эту тему, и собственный соулмейт ему нужен не стал, но сейчас это перестало быть причиной, по которой он готов отречься от дорогого ему человека. Чуть позднее они поговорили об этом. Денбро вдохновленно рассказывал о каком-то парне по имени Стэнли Урис (и почему-то это имя показалось Эдди странно знакомым), описывал ощущения от соулмейтовской связи иделился впечатлениями от внезапно обретенной видимости. Он рассказывал, что после абсолютной темноты мир кажется слишком ярким и светлым, что это больше похоже на свалившийся на голову сугроб, а не просто снег в июле, как описывают в книгах. — А ещ-ще… — Билл проследил за тем, как пнутый Эддиной ногой камушек катится по дорожке. — А еще это очень-очень к-круто, потому что ты п-перестаешь чувствовать себ-бя беспомощным. И, знаешь, — он посмотрел на друга, и Эдди честно постарался посмотреть в ответ, — я уже л-люблю его за то, что вст-третил. И, да, этого Эдди не мог понять тоже. Многие говорили, что благодарны соулмейту за появление из-за того, что он вернул им возможность видеть или слышать. И Каспбрак просто не понимал, как можно быть благодарным за возвращение того, что у тебя, по сути, отняли? Почему, почему при встрече соулмейты так радуются? Неужели это действительно круто — знать, что испытываешь к этому человеку чувства не по собственной воле, а потому, что так в законе природы написано? То, что вы будете привязаны друг к другу всю жизнь без возможности освободиться; будете гнить внутри клетки, но зато будете рядом? Эдди выслушал слова друга с непонятной внутренней тоской, а затем разомкнул отчего-то пересохшие губы и тихо, почти по слогам, проговорил: — Я рад, что ты счастлив. И с каким-то внутренним отторжением (ведь кто сказал, что он обязательно примет свою связь, как принял связь Билла?) он попрощался с другом, услышав звон телефона в кармане и мамино «Эддичка, не пора ли домой?» из трубки. Стэн оказался вполне себе милым парнем (по характеру и манере общения так точно), а Билл так радовался тому, что его друг и соулмейт ладят, что Эдди волей-неволей забыл о том, что из-за этого человека он был готов бросить дружбу, прошедшую через неодобрение родителей, несхожесть взглядов и засевшую в печенках темноту. Стэн рассказывал о птицах: что перья у них весят больше, чем скелет, что они практически не различают запахи («Бедные птицы», — подумал Эдди) и что пингвины могут скользить по снегу со скоростью до 25 км/час.Эдди смеялся с очередной шутки про цыплят, и слышал справа облегченный смех Билла. Сомнений в том, что смех был именно облегченный, не осталось: Эдди окончательно принял эту связь и даже дружески похлопал Стэнли по плечу, когда настало время прощаться. Билл вызвался проводить друга и, обняв соулмейта на прощанье, повел Эдди к выходу. — И к-как он тебе? — поинтересовался Билл, придерживая друга под локоть, чтобы тот не навернулся на незнакомой дороге. Эдди пожал плечами: — Неплохой парень. Тебе явно подходит, — он слегка призадумался. — Вы даже чем-то похожи. Билл смущенно хмыкнул и растрепал волосы на эддиной голове. — Я рад, ч-что вы поладили. Молчание затянулось на долю секунды, а затем Билл поинтересовался: — Ну т-так что? Т-ты надумал? Эдди повернул голову в сторону друга. В голове лихорадочно роились мысли, переворачивали все воспоминания с ног на голову. Он судорожно пытался вспомнить, насчет чего он должен был подумать и почему до сих пор не.Воспоминание промелькнуло незаметно, махнуло призрачным хвостом, чтобы исчезнуть среди других мыслей, но Эдди крепко обхватил его обеими руками. — Неудачники? — Неуд-дачники, — радостно повторяет Билл, и Эдди чувствует на себе взволнованный взгляд друга, а потому размышляет только пару мгновений (на деле, не размышляет вообще). — А давай. На сбор всей компании (и Стэна в их числе) уходит четыре дня. Тщательный выбор места знакомства, которым в итоге все равно стала привычная всем Пустошь; заблаговременная помощь родителям в делах, чтобы в знаменательный день их не трогали; куча звонков друг другу и дикое волнение, сопровождаемое кучей мурашек. Тем утром Эдди проснулся со счастливо-волнительным настроением. Предчувствия чего-то плохого не было, и Каспбрак на радостях съел на две порции больше обычного. Даже поговорил с мамой о том, что скоро у него появятся новые друзья (Соня угукнула явно недоверчиво, но комментировать ситуацию не спешила), и о том, чтó стоит сделать за остаток летних каникул. Потом немного посидел на диване рядом с мамой, а в назначенное время почти пулей вылетел из дома навстречу Биллу. Тот засмеялся и спросил: — Волнуешься? — и на кивок друга ответил: — Я тоже. И неторопливым шагом, придерживая Эдди за руку, повел его к месту встречи. Уже около Пустоши Эдди услышал шум, который был как будто где-то вдалеке, но в то же время очень близко. Прислушиваясь к говору компании, Эдди пытался разобрать слова и угадать, кому же принадлежит самый громкий голос, когда Билл воскликнул прямо у него над ухом на чей-то оклик: — И-и-идем, да! Вс-се хорош-шо! Сердце Эдди сжалось, когда он понял, что вот сейчас, именно в этот момент решается его судьба. Не та судьба, описанная в романах, которые читает мама. Не та судьба, которую подразумевают собой соулмейты. Это та судьба, которой Эдди хотелось довериться, потому что она не шла своим ходом. Она была соткана из множества различных образов руками нескольких людей, которым Эдди доверял и которых любил. Когда Билл подвел его к своей компании, раздался чей-то короткий вскрик. Эдди услышал, что все вокруг всполошились и принялись что-то шептать о том, в порядке ли все с Ричи. Хмурясь, Эдди начал ждать объяснений от своего друга (что же там все-таки с этим Ричи?), потянувшись в сторону рукой. Но вместо того, чтобы схватить кофту Билла, он наткнулся пальцами на ткань рубашки того самого Ричи, который, кажется, стоял очень близко. — Так ты, — раздался хриплый голос над ухом Эдди, когда он судорожно ухватился хоть за кого-то, — ты мой соул… Эдди непонимающе уставился в темноту.