Дурман

      Тело ощущалось странно, некомфортно. Накрываемое волнами нарастающей паники оно мелко подрагивало, кожа стремительно остывала, в то время как внутри разгорался пожар, а в висках пульсом билось загнанное сердце. Но не время поддаваться страху. Сейчас важно одно — бежать прочь. Подальше от Ренгоку и его тяжёлого запаха. Горло просто онемело от удушливых феромонов альфы, ноги обессилили, ледяные руки перекрестились на груди, что есть мочи сжимая плечи, а внизу живота начала зарождаться томительная боль. Гию опал на колени и бессильно откинулся на ствол возвышающегося рядом дерева. Размякшее тело бросало то в жар, то в холод, на коже проступал пот. Сухой кашель вырвался из омеги, словно стремясь очистить организм от порочного запаха, но как бы Томиока ни надрывался, избавиться от засевшего в горле паразита не смог. Приступ кашля прошёл, а изголодавшийся по кислороду мечник, подобно выброшенной на берег рыбе, начал беспомощно открывать рот. Как же Гию страшно. В таком состоянии он чувствовал себя до невозможного слабым, абсолютно ни на что не способным, беззащитным. Это ненавистное, унизительное состояние последнее время слишком часто стало настигать его врасплох - если прежде жар выбивал истребителя из колеи раз в четыре месяца, последние полгода омежья болезнь одолевала Томиоку каждый месяц, что, по словам Кочо, было совершенно ненормально.       Гию яростнее сжал зубы, проклиная свою глупость. Неужели было так сложно догадаться, что участившиеся течки есть ничто иное, как реакция на Хашира Пламени? Из-за Ренгоку, из-за того, что он так часто заговаривал с Томиокой после отчётов Оякате-саме, жар настигал омегу раньше положенного. Не проходило и двух дней после встречи Хашира, как в теле Гию появлялась ломота, в глазах темнело, а низ живота выворачивала мучительная боль. Глупец! Очевидно же, на Ренгоку тело отзывалось ярче и болезненней, чем на прочих представителей сильного пола. Так зачем же он согласился отобедать с ним? Одна пропущенная трапеза уж точно не убила бы Гию, уж точно бы от голода он мучился не так, как сейчас. Глупец! Как можно было подпустить этого альфу так близко? Так близко, чтоб горячее дыхание обожгло шею, чтоб тягостный запах щекотал горло, а тело безвольно тянулось к земле под тяжестью чужой ауры… Как это часто случалось с Томиокой — очевидные истины довольно долго признавались его сознанием. Теперь же приходилось расплачиваться за свою нерасторопность.       Холодный ветерок, подобно дыханию Ренгоку, опалил загривок Томиоки, заставляя омегу съёжиться ещё сильнее. Гию втянул голову в плечи, как наяву ощущая давящее присутствие альфы за спиной, но когда он боязно обернулся, разумеется, никого не обнаружил. Только галлюцинаций не хватало Томиоке, чтоб окончательно обезуметь. Страх, что зародился в душе омеги ещё при первой встрече с Пламенным Хашира, неприятно заворочался где-то внутри. Тело покрылось колючими мурашками, стоило только вспомнить, как широкая грудь альфы неожиданно вжалась в его чуть сгорбленную спину. Волна обжигающего жара тут же окатила омегу, смывая с тела дрожь, горячим ручьём стекла по груди в низ живота и осела в паху. Томиока что есть мочи стиснул колени, проклиная собственное тело за столь постыдную, аномально-яркую реакцию…       Да уж, дискомфорт, что возникал всякий раз в присутствии Ренгоку прежде, не шёл ни в какое сравнение с болезненным до предобморочной темноты в глазах желанием, пульсирующим буквально в каждой клеточке омежьего тела сейчас. Это оттого, что Ренгоку оказался совсем рядом? Оттого, что тогда, на выходе из идзакаи, он посмел приблизиться так, как прежде ни одному альфе не позволялось? В то мгновение волна феромонов просто вымыла сознание омеги из тела. Всё существо Томиоки просто обезумело от такого количества поглощённых феромонов. Тогда потеря контроля над ситуацией и собственным телом подстегнула Гию немедленно бежать от Ренгоку, но теперь, когда эта отвратительная омежья сущность вновь взяла над ним верх в накрываемом сумерками лесу, возвращение к альфе казалось не такой уж плохой идеей: до захода солнца осталось не так много времени, с приходом темноты лес заполонят демоны, а в таком состоянии Гию и катану-то из ножен вынуть не сможет. О выполнении миссии уже и думать нечего — лишь бы добраться до укрытия да прийти в себя.       Влив последние силы в ноги, Томиока попытался подняться, цепляясь дрожащими пальцами за древесный ствол. Не осмеливаясь распрямлять колени полностью, он неуверенно сделал пару шагов, но дальше острая боль предательски пронзила низ живота омеги, вновь роняя ослабевшее тело на холодную землю. Не удержав жалобный всхлип за сжатыми зубами, Гию упёрся лбом в выступающий корень сосны и отчаянно сжал в кулаке ткань сползшего с плеча хаори. Тело сковала судорога, а живот скрутила такая дикая боль, что на глазах-таки проступили позорные слёзы.       Нет-нет, так плохо Гию ещё никогда не было. Это просто ненормально. Так определённо не должно быть. Он болен. С ним что-то не так, всегда было не так. Он неполноценный омега — лишь жалкая фальшивка, не имеющая даже характерного сущности запаха. Может, он и вовсе не омега, а нестерпимые боли порождает разъедающая изнутри болезнь? Нет-нет. Запахи альф он определённо чувствует. К тому же, тогда, после осмотра, Кочо сказала, что… матка у него есть… Как же омерзительно просто думать об этом! Такое ничтожество действительно может подарить кому-то жизнь? Такой недоразвитый омега правда может принести здоровое потомство? Нет, вряд ли. А больным и слабым в этом опасном и жестоком мире просто не выжить. Потому Гию никогда даже помыслить не смел о том, чтобы однажды притвориться нормальным омегой и завести семью, вопреки вопящим далеко не первый год инстинктам…       Тут тревожная мысль зародилась в помутнённом сознании Томиоки. Насколько ему было известно ещё с юношества, к появлению ребёнка приводит некая «близость» альфы и омеги. Но так как даже спустя годы разузнать подробнее об этой «близости» Гию не решился, в силу своей неосведомлённости предположил, что причиной столь резко усугубившегося состояния вполне могло послужить… зачатие. Что если этот непростительно близкий контакт с Ренгоку у идзакаи повлёк за собой такие чудовищные последствия? Что если он теперь… беременный? У перепуганного собственным предположением Гию в момент сбилось дыхание, побелевшие от ужаса губы задрожали, а на глазах вновь выступила влага, вобравшая в себя все пережитые за день потрясения. Нет-нет, такого не могло произойти, Гию просто надумал невесть что на нервной почве. Ренгоку ведь приблизился всего на мгновение, за столь короткий срок этого никак не могло произойти… Но такие рассуждения нисколько не успокаивали омегу. Жуткий страх овладел его затуманенным сознанием, призывая действовать немедля.       Позабыв о ломящей тело боли, Томиока подскочил на ноги и, придерживаясь за сосну, обвёл местность беглым взглядом. Резкий подъём отдался в голове мечника неприятным головокружением и ослепляющей темнотой в глазах, не позволяющей сориентироваться. Пару мгновений понадобилось Гию, чтобы вернуть взору ясность, а вот головокружение по-прежнему не отпускало, но дожидаться, пока оно пройдёт у омеги просто не хватило бы терпения. На дрожащих ногах он начал было путь в направлении деревни, которую покинул около часа назад, как вдруг над головой раздалось хриплое карканье. Осторожно подняв голову, Томиока измученно взглянул на кружившую над ним птицу: полёт неровный, шумный, несомненно — его старушка. Покружив немного над хозяином, ворон отправился в отличном от планов Гию направлении, протяжным кличем призывая последовать за собой. Обыкновенно, прежде чем довериться своему пожилому проводнику, Томиока лишний раз сверялся с картой, но сейчас на это не было ни времени, ни сил. Хотелось скорее уже скрыться от этого сгущающегося вечернего холода, сбросить впитавшие запах альфы тряпки, обмыть взмокшее тело, пусть даже ледяной водой, лишь бы избавиться от последствий «близости» Ренгоку. Еле передвигая дрожащие ноги, Гию последовал за вороном. Щёки и лоб начинало жарить сильнее, волосы взмокли, а холодный ветер, проникший-таки в лесную чащу, пробирал ставшее таким хрупким, таким уязвимым тело до костей. Колоссальных усилий стоило Томиоке перебороть эту омежью лихорадку и заставить тело подчиняться, однако он всё-таки сумел взять себя в руки и идти дальше, лелея надежду скорее добраться до какого-нибудь крова.       Ощущение пространства и времени у Гию отбило напрочь, из-за чего ему было крайне сложно представить, насколько долгим оказался путь, но это имело значение лишь до тех пор, пока наконец у подножья горы не завиднелись врата с характерным цветочным гербом. От одного лишь взгляда на изящную ветвь глицинии омегу накрыла волна долгожданного облегчения. Не успел он доплестись до ворот, как радушная хозяйка в сопровождении своего сына вышла ему навстречу, нервно потирая руки. Как бы Томиоке ни хотелось признавать свою слабость, сил двигаться дальше у него практически не осталось, потому истребитель смиренно принял предложенную молодым человеком помощь и позволил ему перекинуть свою ватную руку через плечо и, придерживая за талию, ввести в дом.       Словно сквозь толщу воды доносился до омеги голос женщины, обеспокоенной его горящим лицом. Она качала головой и говорила что-то о докторе, о том, что он прибудет очень скоро, и Гию не о чем беспокоиться, но едва ли её слова могли успокоить омегу. Несмотря на давящую усталость и желание как можно скорее опасть в свежую постель, Томиока неожиданно крепко сжал плечо придерживающего его юноши и со стыдливо потупленным взглядом тихо забормотал о том, что ему крайне необходимо вымыться. Молодой человек даже немного растерялся, но хлопотливая хозяйка тут же подсуетилась, подхватывая Гию под свободную руку, и приказала сыну сейчас же ступать греть воду, в то время как сама потащила истребителя в отведённую ему комнату, чтобы как следует накормить, пока приготовления для мытья не будут завершены. Но Гию и кусок в горло не лез - живот крутило ужасно, совсем не от голода, в чём убедить хозяйку, казалось, себе дороже. Ужасно неловкой казалась Томиоке такая чрезмерная забота, но сейчас он определённо не в том состоянии, чтобы пытаться что-то возразить: накрывшая в лесу паника, притупляющая болевые ощущения, начала отступать, вновь возвращая в тело озноб и ломоту, так что все уцелевшие силы Гию уходили только на то, чтобы перетерпеть нарастающий жар с невозмутимым лицом, не то чтобы что-то возразить.       Когда же всё было готово, хозяйка преподнесла Томиоке аккуратно сложенную юкату из мягчайшей, нежно-лиловой ткани, и передала сыну, чтобы тот сопроводил гостя в отдалённое, выделенное под купальню помещение. По пути в глазах Гию начало темнеть, голова закружилась, отчего он, несомненно, потерял бы равновесие и упал, но сопровождающий его юноша не позволил этому случиться, крепче прижимая тряпичное тело Водного Хашира к своему собственному. Томиока уже и не соображал, что этот контакт так же вероломно нарушает его личное пространство, как и сегодняшняя выходка сослуживца у идзакаи. Но ведь сейчас дела обстоят совершенно иначе. Сейчас Гию просто не чувствует собственных ног и, не будь этого юноши рядом, он непременно рухнул бы на пол. Сейчас от хозяйского сына не исходит такого умопомрачительного запаха костра и дыма, от которого земля плавится под ногами. Сейчас на юношу не хочется наброситься, подобно демону, и прильнуть к крепкой шее, источающей такой густой, такой возбуждающий запах. Сейчас Томиоку трясёт от одних лишь воспоминаний о том неописуемом потоке чувств, нахлынувшем на него от близости Ренгоку…       Пока Гию путался в своих ощущениях, ведущего его юношу одолевало любопытство. Будучи бетой и обладая менее развитыми обонянием, он никак не мог постичь этот тонкий незримый мир запахов, в котором обитали альфы и омеги, однако красочные рассказы приятелей альф распаляли воображение, питали мечту однажды ощутить этот пленительно-нежный, сладкий аромат омеги. С самого прибытия сражённого жаром Хашира Воды юноша лелеял надежду на этот раз уж наверняка вкусить этот таинственный омежий аромат. И наконец сейчас, плотнее прижимая еле стоящего на ногах истребителя к себе, он не удержался и, как можно тише, втянул воздух с растрёпанных волос гостя… Однако, к своему глубокому огорчению, он так и не ощутил столь вожделенную амброзию: вместо упоительно-сладкого манящего аромата из холодного уличного воздуха, осевшего на омеге, юноша уловил лишь горьковатый привкус дыма. Это показалось ему крайне странным и совершенно неудовлетворительным. Незамедлительно сделав ещё один глубокий вдох, юноша вновь разочаровался, от истребителя по-прежнему веяло какими-то призраками пламени. Неужели это и есть сущностный аромат омеги? Может, в ином месте запах будет чувствоваться ярче…       Наконец добравшись до нужной комнаты, сын хозяйки ввёл Томиоку внутрь, придвинул сёдзи и уложил сложённую юкату на небольшой табурет. — Позвольте, я помогу Вам раздеться, — аккуратно прислоняя гостя к несущей стене, произнёс юноша и начал высвобождать омегу из пыльного хаори. — Не надо. Я сам, — последовал уверенный ответ, так контрастирующий с неуверенными отталкиваниями ватных рук. — Господин, боюсь, Вы еле на ногах держитесь. Всё же, позвольте, — продолжал сын хозяйки, переходя к пуговицам гакурана, — Мне вовсе нетрудно… — Я сказал: «не надо».       Неожиданно сильно оттолкнув настойчивого юношу, Гию всем весом откинулся на стену и, сжав плечи дрожащими пальцами, сполз вниз, тяжело дыша. — Прошу прошения… — только и смог выдавить юноша, поражённый столь грубым поведением гостя, — Позовите, если Вам что-то понадобится…       Медленно поклонившись, он повесил хаори Водного Хашира на край расположенной в углу бочки и удалился, плотно придвинув за собой сёдзи, а Томиока ещё несколько долгих минут так и просидел на полу, борясь с пробирающей тело дрожью.       В голове царил полный бардак: все мысли спутались, от жара стучало в висках. Запах костра, слетевший с одежд истребителя при попытках юноши раздеть гостя, ударил по обонятельным рецепторам омеги с новой силой, словно пуская по телу разряд электричества. К низу живота вновь прилила горячая волна, привнося вдобавок крайне неприятный зуд в заднем проходе... Гию бессильно уронил голову к плечу, шумно дыша. Этот запах кружил голову до тёмных пятен в глазах. Казалось, ещё немного, и сознание наверняка отключится, предательски покидая исстрадавшееся тело, но Томиока не стал бы Хашира, если бы не был способен превозмогать себя. Отрезвляя зачарованный разум звонкой пощёчиной, Гию через силу поднялся и на дрожащих ногах доковылял до бочки. Кое-как стянув со взмокшего тела форму, он попытался пристроить её рядом с хаори, но ненароком скинул всё на каменный пол — не важно. Неловко покачиваясь, омега забрался в бочку по деревянной лесенке, нащупал на подле стоящей тумбе мыло и, смочив руки в полном горячей воды ведре, принялся усердно натирать измождённое тело.       Намыленные руки с нажимом прошлись по плечам, быстрыми движениями очертили грудь, бока с хорошо прощупывающимися рёбрами, болезненно сокращающийся живот с проступающими мышцами пресса, опустились к бёдрам и замерли. Разумеется, сокровенные места нуждались в омовении более прочих, но распалённая жаром кожа стала там настолько чувствительна, что отзывалась целым фонтаном эмоций на малейшее прикосновение... Вдруг станет ещё хуже? Вдруг Гию всё же потеряет сознание? Решив пока отложить мытьё гениталий, Томиока приступил к намыливанию головы. Уж как он не любил это дело, с детства опасаясь попадания мыла в глаза, и тем не менее, сейчас этот страх не шёл ни в какое сравнение со страхом перед нафантазированной беременностью. Для Гию, впервые оказавшегося так близко к альфе, впервые принявшего на себя его запах, такая сверхчувствительность была в новинку. Буквально каждый миллиметр кожи сейчас зудел, жадный до прикосновений и ласк. Это пугало, подкрепляя абсурдные домыслы в разгорячённой голове омеги.       Собравшись с духом, твёрдо решивший отмыться от "близости" альфы Томиока опустил руки на бёдра, откуда они медленно двинулись к паху. От соприкосновения холодных пальцев с горячим телом кожа тут же покрылась колючими мурашками. Гию вздрогнул, но останавливаться не стал. Намыленные руки опустились к основанию небольшого пениса и, сжав его в кольце пальцев, провели по всей длине. Тело отозвалось мгновенно: низ живота потянуло этим странным, неприятным чувством, меж ягодиц возобновился зуд, а орган, налившись сладким возбуждением, вдруг приподнялся. Томиока испуганно отдёрнул руки. Никогда прежде он не прикасался к органу, в таком состоянии. Бывало, что в период жара он немного поднимался, но Гию никогда не решался его трогать: это проходило — стоило только подождать, но, похоже, в этот раз так просто проблема не решится. Тело, почуяв нечто новое, но крайне приятное, начало настойчиво требовать более существенных ласк. Омеге стало душно, голова вновь закружилась, орган пульсировал, требуя внимания. Томиока обеими руками вцепился в борт бочки и упёрся в них лбом. Лицо жарило ужасно, взор заволокла тёмная пелена, ноги предательски задрожали, разъезжаясь, а по ляжкам вдруг заструилась вязкая субстанция. Гию повело. Казалось, ещё мгновение, и он точно рухнет в обморок, но сознание упорно боролось, лишь ненадолго покидая тело. Ничего не соображая, омега уронил одну руку к паху и инстинктивно повторил движение, оглаживая плоть по всей длине. Теперь уже разноцветные пятна поплыли в глазах. Тело жадно тянулось к ласкам, не позволяя омеге терять сознание. Оно само толкнулось в руку, само сделало это ещё раз и ещё, и ещё. Входя во вкус, оно само развело дрожащие ноги шире, само прогнулось в спине, оттопыривая зудящие ягодицы. Уши заложило, изолируя омегу от окружающих звуков. Только сердце колотилось так загнанно громко, что его глухой стук по рёбрам всё же достигал слуха омеги. Воздуха не хватало катастрофически. Что бы урвать хоть глоток, Томиока шумно открыл рот, из которого тут же свисла скопившаяся слюна.       Между тем, образ Пламенного Хашира, как живой, возник в помутнённом сознании омеги. Неожиданно странное, пугающее желание возникло у Гию: ему вдруг так отчаянно захотелось, чтобы Ренгоку прикоснулся к нему прямо сейчас. Чтобы провёл широкой мозолистой ладонью по голове, плечами, огладил бока, живот, а потом спустился ниже и — Ками-сама, какой срам даже думать об этом — прикоснулся к пульсирующей плоти. Чтобы прижался сзади, как тогда, у идзакаи. Чтобы потёрся о болезненно зудящие ягодицы. Чтобы снова так устрашающе близко опалил жарким дыханием шею. Невиданное бесстыдство! Но сейчас Гию позабыл обо всяком стыде. Ему просто жизненно необходимо утолить жажду плоти, иначе она определённо сведёт его с ума.       Тело омеги заколотила крупная дрожь, предвещающая скорый финал. Томиока прикусил губу, из последних сил подаваясь вперёд размашистыми толчками. Ещё пара мгновений, и взор затмила яркая белая вспышка, а копившееся в паху напряжение наконец выплеснулось, разливая по телу омеги свинцовую тяжесть. Гию всем весом опал на борт бочки, не в силах больше стоять на ногах. "Ренгоку", — непроизвольно сорвалось с подрагивающих уст в потоке рваных выдохов. Горячие слёзы тогда заструились из дрожащей синевы омежьих глаз. Навязчивый страх поселился в сжавшейся душе Гию. Страх о том, что Ренгоку несомненно узнает, какие грязные мысли он позволил себе сегодня...       Немного успокоившись, Томиока склонился через борт, подцепил ведро и, выпрямившись, щедро окатил мыльное тело уже остывшей водой. Это неплохо отрезвило утомлённый разум: омега сразу вспомнил о времени, вечность которого он наверняка потратил на "помывку", о хозяйке, которая, возможно, искала его, об вселенской усталости наконец и, о, как же Гию теперь ненавидел себя: своё тело, свою природу, сам факт того, что он жив. Ему было так горько осознавать, что успокоить тело, избавить его от мучительного зуда, удалось таким нелепым, таким постыдным образом...       Неуклюже выбравшись из бочки, Томиока завернулся в широкую тряпку, продуманно оставленную сыном хозяйки на тумбе рядом с мылом, насколько возможно быстро обтёрся, облачился в лиловую юкату и, подобрав свои вещи с пола, покачиваясь вышел в коридор, где тут же столкнулся с самой хозяйкой. — Господин, позвольте Вашу одежду, — ласково улыбнулась женщина, подставляя полный воды таз. — Я постираю её и верну. К утру высохнет. — А... Можно… Я сделаю это сам… — запинаясь, пробормотал Томиока.       Брюки наверняка все мокрые от течных выделений. Да Гию лучше сквозь землю провалится, чем позволит кому-то увидеть свой срам. — Ну что Вы! Не стесняйтесь! Позвольте позаботиться о Вас. Это меньшее, чем я могу помочь организации истребителей в войне против демонов.       Заулыбавшись ещё шире, женщина уверенно сгребла скомканную форму из рук замешкавшегося омеги и бросила в таз, после чего начала настойчиво подталкивать гостя в направлении его временной комнаты. — Доктор прибыл и готов Вас осмотреть. — Да… — только и смог выдавить истребитель.       Доведя омегу до места, хозяйка представила истребителю доктора — сухонькую старушку с собранными в высокий пучок седыми волосами, после чего откланялась, и пошла замачивать бельё, а ничего не соображающий, опустошённый Томиока остался наедине с доктором. Как происходил осмотр, Гию уже и не помнил. Лишь момент укола в руку и последующее облегчение запомнились ему. После старушка упомянула что-то о каком-то альфе с пёстрой причёской, пожелала истребителю крепкого здоровью и, простившись, удалилась. А Гию наконец откинулся на мягкий футон, не помня себя от усталости. Его утомлённое, истощённое тело обмякло, не способное более пошевелиться. Вскоре сон настиг омегу, разливаясь по организму долгожданным миром и спокойствием.