тихая боль.
она самая жестокая.
никаких истерик, никаких слез.
просто ледяное молчание.
снаружи и внутри.
ты уже просто ничего не хочешь говорить,
ничего не хочешь чувствовать.
ты смирился с этим.
видно, слишком много переживал раньше.
но тебе все еще больно.
и самое ужасное здесь, наверное, отчаяние,
понимание того, что ты не способен что-либо изменить.
тебе приходится принять это, смириться и жить дальше.
тихая боль — она самая жестокая.
ты молчишь о ней.
и никому ничего не хочешь говорить.
Нежно-розовые бархатные лучи восходящего солнца играли слегка заметными бликами на бледном потолке комнаты, придавая нежные оттенки помещению и этакую эстетику раннего утра. Из открытого настежь окна придувал теплый слегка ароматный ветерок с нотками скошенной травы, балуясь с белым тюлем с самой ночи, возня занавеску то вверх, то вниз. В комнате царила полная тишина, не считая ранних машин, проезжавших около дома в 4 утра по нашему поселку. Смешанное удовольствие — лежать и ощущать себя в пределах этой комнаты, которая за короткий срок стала тебе чужой… Даже любимый огромный шкаф с невообразимой горой одежды уже не радовал как прежде, хотя раньше я могла полностью забыться во времени, примеряя и перебирая любимые вещи. Спросите меня: «Что за смешанное удовольствие? Что ты хочешь этим сказать, Вики?» Я отвечу: «Все просто». Мое состояние не в силах что-нибудь воспринимать, поглощая всевозможные мысли, заставляя путать сознание и всячески посмеиваться над собой. Наверное, смешно и одновременно тупо наблюдать со стороны, что испытывает человек под дешевыми транквилизаторами, купленными в левой аптеке на окраине города. Вы спросите меня, как психотропные вещества могут вызвать «смешанное удовольствие»? Я отвечу: «Все просто». Если повысить допустимую дозу, буквально на пару таблеток, то можно словить хороший «бзик», после которого в твоей голове еще долго будет играть гамма различных цветов, например, как фиолетовая кожа или пальцы-щупальцы… Кайф. Жаль, что моя упаковка еще час назад опустела, и эффект «бзика» потихоньку спадает, оставляя за собой неприятные побочные эффекты реальности, например, как головная боль, тошнота, сонливость или онемение конечностей… В такие моменты мне хочется лишь больше усилить дозу, дабы не встречаться с «реальностью». Нет, ну а что? Вы думаете в моей жизни все так просто? Наивные… Я бью себя по щеке, заставляя переключить внимание от окна, и понимаю, что уже долгое время смотрю в одну точку, улыбаясь, закатывая глаза. Господи, отпустите меня. В комнате становится невыносимо душно. Поджав ноги под самую грудь, начинаю сильно жмуриться, пытаясь прийти в сознание, пока в голове будто катаюсь на американских горках, взлетая и выполняя смертельные трюки. По ощущениям, тело парит и падает, а потом по новой. Прямо как моя жизнь — иронично, не правда ли? Когда со лба начинают стекать капли пота, а к голым мокрым лопаткам спины клеится шелковая простыня, то я, найдя в себе силы, поднимаю свою задницу. Бах! Ноги буквально не держат, и тут по большей части виноваты не наркотики-транквилизаторы, а две бутылки дорогого вина, выпитых вперемешку с лекарством. Ну, а что, мне же надо было чем-то запивать? На лице расползается довольная улыбка, а затем черты сострадания — я корчу лицо, испытывая медленно накатившую боль, которая постепенно обволакивает тело, как пушистое одеяло. Перевернувшись на спину, сложив руки на груди, понимала, что в голове все так же крутятся мысли, о… депрессии? Люди думают, что депрессия — это когда ты грустишь. Когда одеваешься в черное. Когда плачешь. Но они ошибаются. Депрессия — это постоянное чувство беспомощности. Когда не чувствуешь эмоций, не воспринимаешь ложь. Ты просыпаешься утром лишь для того, чтобы скорее лечь обратно в кровать. Дни на самом деле как будто и не дни, они становятся раздражающими помехами, с которыми ты вынужден сталкиваться. «И как с ними справляться?» — с помощью алкоголя, курения, с помощью дневного сна. Когда у тебя депрессия, ты хватаешься за что угодно, лишь бы прожить хотя бы день. Вот, что значит депрессия. Это не грусть и слезы, это подавляющее чувство оцепенения и жажда чего-нибудь, что поможет пережить один день за другим. Помотав головой, попыталась прогнать ужасную картинку, которая мучила меня изо дня в день в этом проклятом доме. Я не могу спать, не могу есть, не могу здесь больше находится. Руки в крови… Мои руки в крови, все в крови… Мне кажется или у меня паранойя? Душераздирающий момент с умершим другом отпечатался в сознание, не давая спать седьмым сутки… Встав на четвереньки, как собачка, я поползла в ванную комнату, где собиралась умыться, хотя бы. Добравшись до раковины, зацепилась за нее руками и поднялась вверх, вставая на ноги. Сказать, что это было сложно — ничего не сказать. «Но! Я сильная и независимая, и вообще, где хочу, там и встаю! Где хочу, там и ползаю!» — попыталась как-то взбодриться, но все без толку. Поднеся лицо под теплые струйки льющейся воды, я застыла и начала получать кайф. Как же приятно, может мне вообще принять ванну? Думаю, это не помешало бы прийти а себя… Но не-е-е, долго это все. Набрав в рот воду, начала пускать фонтанчики прямо в зеркало умывальника и тихо угорать над собой, представляя себя то рыбой, то дельфинчиком. Вот дурочка. Закрыла кран. Я решила для себя, что хватит быть идиоткой и пора ложиться спать, хотя бы попытаться, ведь изображение глаз начало постепенно расплываться. Добравшись до постели, плюхнулась прямо лицом в подушки и засопела, представляя… Кого я обманываю? Да ничего я не представляла, а просто отключилась, так как все мои силы давно были исчерпаны, и организму требовалась перезагрузка. Вот вам, суровая реальность. Картинки сменялись раз за разом, мелкая самыми различными моментами: первый поцелуй, первая сигарета, кабинет директора, злая мать, уроки английского, много крови, первая драка, разбитый нос и колени. Слайд за слайдом, я видела всю свою ничтожную жизнь в черно-белых оттенках и не могла понять, что происходит? Вот я маленькая учусь кататься на велосипеде, вот та самая несчастная горка, вот я еду, все как в детстве… Мое внимание переключается на крик зовущей матери, и, не сумев сдержать управление, маленькая я лечу в носом прямо в колючий шиповник, разбивая колени в кровь, царапая лицо. Мама кричит на ребенка, не помогая встать, а я наблюдаю со стороны, но не могу помочь, словно в клетке… Она тащит меня домой, упрекая, что я больше никогда не выйду на улицу, и на глазах наворачиваются слезы, насколько жестоко выглядит эта картинка со стороны. В ту же минуту все мутнеет, а сердце словно рвется на части, заставляя упасть на колени и горько кричать о помощи. Я открываю глаза. За плотно прикрытыми шторами мерцает белая, как снег, луна, проникая слабыми лучами в комнату. Не успев осознать, что это сон, приподнимаясь на локтях, оглядываю померкшее помещение. И как только дыхание приходит в норму, а ужасные мысли улетучиваются напрочь, мне удается сделать расслабленный выдох, словно этого кошмара не было вовсе… Мысли о том, что я в безопасности, заставляют успокоиться и подумать о лучшем, как в нос резким запахом бьет что-то странное, напоминающее запеченную кровь. Медленно поворачиваю голову, с губ слетает нечеловеческий крик заставляя заглушить работу сознания. Тело напрягается, ощущая паническую атаку где-то в желудке, сплетая все органы в тугой узел. Умершее, уже разложившееся тело Ади лежит прямо на второй половине кровати, отдавая запахом трупа… Его веки закрыты, дают разуму предполагать, что парень спит, но я знаю, что это не так… Губы смыкаются в одну линию, заставляя замолкнуть, как по щелчку пальцев, будто не по моей воле. Не понимая, что происходит, я подрываюсь с места, пытаясь побыстрее убраться прочь, как тут же слышу отчетливые грубые сутки в дверь. Застыв в центре комнаты, не понимаю, что делать, чувствуя себя зашуганным зайцем, попавшимся прямиком в руки к дикому зверю. Стуки усиливаются, отбирая воздух, словно время стало ограниченным, и вот финишная прямая… Разум играет злую шутку, мне кажется или я схожу с ума? Подбежав к окну, пытаюсь его открыть, но ручка словно специально, как в нелепых ужастиках, не хочет поддаваться. Испуг, истерика — легким не хватает воздуха, еще капля, и я задохнусь, но, видимо, это не самая страшная проблема… Ощутив на голом плече холодное касание, резко одергиваюсь, но не успеваю и пискнуть, как руки Ади набрасываются на мою шею, безжалостно начав душить… Хватаюсь за шею, делая жадный глоток свежего воздуха. В комнате царит нагнетенная атмосфера, не оставляя разум в покое, я пытаюсь прийти в себя, осознав, что все, что было, — всего лишь дурной сон. За исключением того, что в мою комнату и вправду кто-то стучится… Попытавшись сглотнуть сухой ком, понимаю, что все тело и руки бьет крупная дрожь, а виски пульсируют, как отбивающиеся от ударов барабаны. Натянув мокрое от пота одеяло по самую голову, оставляю лишь пространство для лица и медленно, но уверенно поплетусь к двери, ощущая чей-то взгляд позади себя. Повернув и открыв замок, слабо хватаюсь за ручку, не дав Ребекке распахнуть дверь в комнату, и аккуратно высовываю голову. Вот она, вся с иголочки. Мать-героиня собственной персоны предстала передо мной, какая честь. Ребекка стоит на пороге, пытаясь открыть дверь, но я не позволяю, лишь только просовываясь сквозь щель и уставлюсь на нее. — Зачем нужно стучать в такую рань? — Сейчас уже час дня, Виктория, — хмурится мама, оглядывая мое лицо. Ставлю все свои бабки, что эта женщина с первых секунд догадалась, что со мной не так, но конечно же, она сделает вид, будто ничего не заметила. Классика. — А я раньше шестнадцати утра не встаю, — зеваю. — Так что прощу прощения. — Не язви, юная леди! Мне звонил директор Кроули, завтра к обеду ты возвращаешься в школу. Можешь собирать вещи. — Ясно, — захлопываю перед ней дверь, закрывая на ключ. За эту неделю я обмолвилась с ней парочкой предложений, так же как и с Винчестером. Я не хотела их видеть, от слова совсем. Что может быть хуже того, что твой друг умер, а тебя отправили к своей семейке в самое пекло… С самого первого дня моего приезда их не было дома. Меня отстранили от учебы, дав больничный в качестве моральной компенсации увиденного, а родителям хоть бы что. Ребекка хотела вернуть меня на следующий день, объясняя это тем, что я пропущу целую неделю знаний и не смогу в будущем сдать экзамены. Офигенная мамаша, что сказать. Она даже не поинтересовалась моим самочувствием, даже не спросила… В моей голове время от времени проскакивали мысли «как она?», но ей видимо было плевать. Винчестер — это отдельный ужас. Он старается делать вид, будто я его дочь, вечно прикалывается и дает советы на будущее, упрекает в моем образе жизни, и что я должна быть благодарна своей «счастливой» — по его словам — судьбе. Ага, я прям ссусь кипятком. Сегодня суббота, поэтому мое настроение автоматически падает на ноль. Спросите почему? Все просто, я ненавижу дни, когда моя фальшивая семья находится дома под одной крышей со мной, — вот правда, терпеть не могу. Мне хочется запихать свои манатки и сбежать подальше. Когда они дома, я чувствую, как мне буквально не хватает кислорода, а стены дома сдавливаются изнутри. Включив на колонке музыку, распахиваю окна, поправляя тюль. Погода сегодня обалденная: солнце печет, и на небе ни облачка, а свежий ветер приносит еще полного умиротворения и покой. Я сажусь на подоконник и закуриваю сигарету. Знаю, мама почувствует запах, но это меньшее, что меня волнует. Как дальше? Я подгибаю ноги под себя. Как дальше быть? За всю эту неделю я окончательно потерялась — выбилась из колеи. Потеряла какой-либо смысл и вечно мучила себя всякими вопросами. Днями я напивалась под шумок родительским алкоголем, а ночью либо сидела на крыше и курила, думая о будущем, либо ревела, как последняя сука, виня себя во всех ошибках этого мира. Я устала и запуталась. А хуже всего, что я осталась одна… У меня никого нет, никого. Мой лучший друг покончил с собой, а соседка по комнате, с которой я бы хотела начать дружбу, испарилась по щелчку пальцев, удалилась из всех соцсетей и не отвечает на звонки. Что и как с ней, я не знаю, надеюсь, в понедельник мы сможем об этом поговорить. Что по поводу родителей и семьи? Думаю, вы сами уже все поняли. У меня нет родственников. Только люди, которые забудут меня после моего совершеннолетия. Я уверена, мама не отказалась от меня только из-за того, что авторитет семьи для нее важнее всего. А если бы ей было интересно, как дела у единственной дочери, она хотя бы иногда спрашивала меня об этом, а не закрывала глаза на окружающее состояние. Ей даже плевать, что я почти в открытую могу что-либо употреблять и не соблюдать правила приличия — она на все закрывает глаза, и меня это так бесит! Бесит ее равнодушие! Ее холод! Разве маленький ребенок может быть виноват в смерти отца? Для нее, похоже, может. Для нее я и есть та самая ошибка, из-за которой папа лишился жизни… Мама никогда не поднимала на меня руку. Она любила доводить психологически. Любила молчать и смотреть на меня своим холодным привычным взглядом. Будто перед ее глазами не маленькое дитя, а кусок говна, которое она должна растить и оберегать. Но однажды она позволила себе выплеснуть эмоции. Ребекка избила меня чуть ли не до полусмерти, как только я выписалась из больницы, когда попала туда после передозировки наркотиков. Она била и тягала меня за волосы, припечатывая к стене. Ее пустые глаза горели огнем, она царапала мне лицо и руки, кричала, покрывала неприличными словами и сожалела, что я вообще появилась на этот свет. После этого она закрыла глаза. Мои приходы за полночь стали естественной нормой, я отказалась от всех кружков и жила сама по себе. На праздники получала роскошные подарки, меня возили на дорогие курорты, покупали, что я хочу, и давали неприлично большие суммы денег. Но после этого наш дом погрузился в полное молчание. Какого это — подглядывать с лестницы и смотреть, как мама улыбается, сидя в гостиной со своими нынешним мужем. Какого это — видеть ее улыбку и слышать ее смех, но когда ее глаза замечают мою фигуру, то на ее лицо сразу надевается маска равнодушия. Только на светских вечерах я могла поучаствовать ее, так скажем, «доброту» по отношению ко мне. Когда мы находимся в кругу ее знакомых, она сразу же интересуется мной, как новой игрушкой, и старается сделать вид заботливой мамочки. Как все-таки правильно, что она сдала меня в эту академию. Ей следовало сделать это намного раньше. Я докуриваю сигарету, тушу ее о стекло и кидаю окурок в окно. Пускай так, Винчестер тоже курит, а я все равно здесь надолго не задержусь. Аккуратно слезая с подоконника, плетусь к своему шкафу. Сегодня я не намерена просиживать задницу дома, поэтому решаю тайком заскочить к своему бывшему парню и по совместительству другу. Открыв пустой шкаф, начала рыться в старых коробках, в надежде отыскать хоть какие-то вещи. Моя мать всерьез перевезла мой многочисленный гардероб в академию. Откопав старые потертые синие джинсы, натянула их на свою задницу и принялась выбирать верх. Не найдя ничего лучше среди потрепанных футболок, я решила не заморачиваться, а остановить свой выбор на белом классическом топе. Правда, он был мне слегка мал по размеру и сжимал в груди, выпирая ее чуть ли не целиком, но так даже лучше. Думаю, Алену даже понравится. Тихо спустившись вниз, обулась и перед самым выходом крикнула, что ушла. Никто не ответил. Как всегда. Закатив глаза, я что есть силы хлопнула входной дверью, а затем калиткой, и направилась пешком через весь наш поселок к ближайшему шлагбауму. Немного размяв ноги и подышав свежим воздухом, заказала себе такси прямо до квартиры парня, в надежде на то, что он не сменил адрес по месту жительства. Машина приехала быстро, поэтому мне не составило труда добраться до места назначения за короткое время. Я сжимала в руках телефон, нервно поправляя каждые две минуты пряди волос, заправляя их за ухо. Когда машина остановилась, в голове проскочил вопрос: «А правильно ли я поступаю? Как он отреагирует?» Дожидаюсь возле подъезда, пока кто-либо не выйдет, и пробираюсь внутрь. Позвонить в домофон я не решилась, поэтому проторчала на улице еще минут тридцать, но это ничто по сравнению с тем, что происходит сейчас. Я стою напротив двери. Страх на грани истерики бьет ключом. Я не видела Алена около полугода. Я забила на наши отношения и дружбу, став с ним просто потенциальными «заказчиком и продавцом». Нас стал связывать только кайф от тех или иных препаратов, которыми барыжил парень. Как только понимаю, что не могу пересилить себя и позвонить в этот чертов звонок, мои пальцы слетают и нажимаю на кнопку. Писк колокольчика раздается внутри, и я слышу быстрые шаги, идущие к двери. Сердце пробило удар. Дверь открывается, и я вижу перед собой ту самую любовь своего короткого детства. Ален Булман — первая любовь средней школы. Высокий худощавый парень ростом 1,87. Со светло-каштановыми волосами и такими проникновенными голубыми глазами. Он стоит прямо передо мной, в одной помятой серой футболке и черных спортивках, не отрываясь от моего лица. — Я испугалась, что мы больше не увидимся, — нагло переступив порог квартиры, начинаю разуваться. Посмотреть на парня не решаюсь, поэтому увожу взгляд. — Вики? — он захлопывает дверь. — Это и правда ты? — Нет, блин, мираж твоих извращенных фантазий. Сейчас я разденусь прямо перед тобой, и ты возьмешь меня прямо в коридоре. — Звучит заманчиво, — Ален запускает пятерню в волосы. — Какими судьбами? — Я-я… Скучала по тебе, — улыбаюсь, проходя на кухню. В квартире осталось все, как в последний раз. Словно время остановилось, а я попала в прошлое. Терпкий аромат кофе, пачка сигарет на микроволновке, магнит пизанской башни в углу холодильника, который я передвинула туда в одну из наших последних встреч — все по-старому. Не знаю, радоваться мне этому или же нет. Я скучала по этой квартире, скучала по человеку, скучала по времени. А сейчас все как-то сложно — неудобно. — Сплошная ложь, — хмыкает парень. — Я не знаю, что за дерьмо у тебя случилось, раз ты сама пришла ко мне, так еще и домой, — его голос звучит мягко, но слегка раздраженно. Могу предположить, что он шокирован моим приходом. В общем и целом, как и я сама. — Мне не к кому больше приходить. У меня никого нет, — присаживаюсь за стол и смотрю на него. Ален, помедлив, подходит к гарнитуру и достает из шкафчика два стакана. — Ни друзей, ни знакомых, ни парня… Я одна. — А родители? — наливает воду в чайник и ставит греться. — Ничего не поменялось… Ален знает о моих проблемах. Знает про мать, про отчима, знает про мои закидоны и вспыльчивый характер. Раньше знал… Он относился ко мне, как к сокровищу, всегда оберегал и старался поддерживать, но я этого не ценила. — Чем тогда я тебе могу помочь? Разве наши пути не разошлись еще восемь месяцев назад? 8 месяцев… Конечно, Ален. Конечно, разошлись… Но я тут совсем по другому делу. — Ты до сих пор барыжишь? — А ты до сих пор употребляешь? — Ален! — Что? — он вскидывает брови. Терпеть не могу, когда человек отвечает вопросом на вопрос. — Так да или нет? — интересуюсь, и в этот момент закипает чайник. Парень достает кофе и заваривает в стакан. Я удивляюсь, когда вижу, что в другой кружке оказывается заварка с зеленым чаем. Он помнит, что я люблю. Раньше я винила себя за то, что позволила нашим отношениям распасться. Ален был лучшим вариантом для счастливых и долгих отношений. Он — взрослый самодостаточный человек, когда-то любящий и готовый носить меня на руках. Он не был из богатой семьи и в свои пятнадцать лет ушел из дома. В 17 лет парень начал заниматься барыжничеством, совмещая работу с учебой. Помню, как он хотел стать промоутером и впихивать всякую фигню людям, только уже легально. Сейчас ему двадцать, и интересно, как сильно поменялась его жизнь, за эти долгие 8 месяцев. — Я перестал заниматься наркоторговлей, — мои плечи упали вниз. — Но среди старых друзей до сих пор могу торговать. Появилась надежда. — Я вхожу в твой круг «старых друзей»? Он ставит передо мной горячую кружку с чаем и садится возле. Делая глоток кофе, Ален щурит глаза, глядя прямо на меня. — Расскажи, что нового у тебя произошло, и может, тогда я смогу тебе помочь. Закатываю глаза, смотря на его довольное и милое личико. Вот проныра. Делаю глоток горячего чая. — У меня умер друг… — Что? — Моя мать упекла меня в Академию-интернат, там я натолкнулась на кучку парней, которые выставили меня полной дурой, и я стала чувствовать себя ужасно. Я устраивала истерики и скандалы, но потом встретила одного парня, он был геем, его зовут, — помедлила, прикусив губу, — звали… Ади. Я была на седьмом небе от счастья после того, как начала с ним общаться, но неделю назад он умер, и вот я вновь приехала домой. Делаю большой глоток чая, пытаясь успокоить нервы. Говорить мне не хотелось, да и нечего было рассказать. А в принципе, что я могла сказать? Что моя мать сдала меня в школу для трудных подростков? Что трое каких-то придурков выставили меня полным посмешищем и шлюхой #1? Что теперь какие-то озабоченные уроды мечтают со мною переспать? Или же рассказать, как я побывала в гостях у чокнутой семейки Ади, а потом через 4 дня он застрелился в моей же комнате?.. Все было сложно. — Мне кажется или лучше перейти в гостиную? Качнув головой, мы встали со стола. Прыгнув на раскладной старый диван, мы с Аленом включили телевизор и ухватились за кружки, погружаясь в долгий разговор. Мне хотелось выплеснуть ему все-все-все, хотелось поделиться проблемами и снять груз с плеч. И пусть я буду эгоисткой, но я хочу, чтобы он выслушал. И в итоге я рассказала ему все. Рассказала про первую стычку с братьями Чейз, про их ебанутую подружку Сару, про охреневшего Люцифера… Я рассказала парню про соседку Мими, и как я застукала ее за сексом в нашей комнате, рассказала про мой слушок, и как меня публично унизил Маль, рассказала про Ади и его глупый поступок и еще, как мы ездили к его родителям… черт, я даже вспомнила, как толкнула в бассейн левую телку. Вот это я дала жару. Но, даже спустя долгий час моего рассказа, мне не стало легче, а обида и неприятное осознание того, что я живу «такой» жизнью, пытали меня. Я завидовала своим сверстницам, которые в 16 лет только начинали строить отношения и сбегать из дома, а не как я, чувствовать себя использованной, потрепавшейся тряпкой, которая за 16, мать его, гребанных лет, пережила больше, чем взрослый состоявшийся человек. Меня ломило изнутри от обиды, что все могло быть иначе. — М-да… — он перекидывает свою руку на мое плечо, придвигая меня к себе, а потом тут же осекается. — Извини, можно? Ален не забыл. Он помнит, что я не люблю прикосновения к себе. — Конечно, — придвигаюсь лично и кладу голову на его грудь. Мы оба замолкаем, лишь телевизор напротив не дает комнате погрузиться в полную тишину. Я собираюсь смелости и решаю задать ему глупый вопрос. — А ты как жил все это время? — задираю голову, смотря ему в глаза. Он тепло улыбается, гладя ладонью мое плечо. — После того, как мы разбежались? — Ага… — шепчу. Парень уводит взгляд, останавливая его на открытой двери, и долго молчит. Я же стараюсь меньше шевелиться и полностью обмякаю на его груди, слушая ритм его сердца. И как только тишина становится невыносимой, и я не могу молчать, Ален начинает говорить. Машинально, как в старые добрые времена, он перекидывает мою ногу на свои колени, начиная гладить мое бедро. Я не сопротивляюсь. — Ну слушай, вафелька, — тут же улыбаюсь, начиная заливаться румянцем. «Вафелька» — прозвище, которое Ален дал в первый день нашего знакомства. Помню, как вчера, когда парень со своими друзьями подсел к нам в кафе, когда мы с друзьями прогуливали уроки. Я была единственной девчонкой в компании, и парня очень удивило, что я в таком юном возрасте общаюсь с подростками, старше меня на 2-3 года. Помню, я пила тогда свой любимый зеленый чай и уплетала вафли. Мама не разрешала мне есть мучное, поэтому вопреки ей я съела целый три тарелки! Вот это настоящее бунтарство! — Когда мы расстались, я долго не мог понять причину, сильно парился и много курил. Ты написала мне идиотское смс: «Прости, я не хочу отношений» — и заблокировала меня везде, — он сжимает мое плечо. — Я не хотел навязываться, да и еще ты была младше меня на четыре года, я боялся проблем. Но мне было ужасно хреново. — Ален, я… — Не перебивай, вафелька, — парень продолжал гладить мое бедро, используя его как антистресс. — Я разговаривал с пацанами, и те предложили мне выкинуть тебя из головы. Я стал много работать и учиться, стал больше барыжить… — его рука поднимается по ноге выше, — меня чуть ли не поймали с поличным, и мне грозил суд. Конечно же, все мысли о нашем глупом расставании перешли на второй план, и мы с пацанами думали, как прикрыть мою жопу. — И как, вам это удалось? — перекладываю вторую ногу на его колени, а он без возражений начинает ее поглаживать. — Помнишь одного моего кореша… Майкла? Блондинчик такой, невысокий, худощавого телосложения. Он еще тогда вечно ходил в своей потертой толстовке «Polo», — на вопрос отвечаю кивком. — Так вот, его дядя работает ментом. И мне пришлось влезть в большие долги, чтобы под шумок закрыть дело. Я думал на тот момент, что моя жизнь окончательно пошла ко дну. — Ален, я… — Но, вот. Как только все уладилось, ты вновь ко мне вернулась. И как мне теперь это все понимать? — он чуть-чуть отстраняется, смотря прямо в глаза. Прямо в душу. Его теплые ладони накрывают мои пылающие от стыда щеки, и я начинаю нервничать. — Ты… так изменилась. Похорошела, выросла… Я-я не могу удержаться. Я так скучал по тебе, так боялся, что больше тебя не увижу. Думал, ты навсегда ушла от меня. Но, вот, ты снова здесь, в моих объятьях, — Ален гладит мое лицо и волосы, а перед глазами пробегают события прошлого, и как нам было хорошо вдвоем. Он примкнул к моим губам так неожиданно, но мягко, я не знала как себя повести. Его теплый язык стал вторгаться в рот, аккуратно гуляя по внутренним стенкам губ, массивные руки стали подниматься вверх по бедрам, слегка поглаживая и пощипывая. Движения парня вызвали гусиные мурашки и тихие стоны. Поддавшись к нему ближе, углубляя поцелуй, просунула свои руки в его густую шевелюру. Я сильно всхлипнула, прикусывая губу парня, когда тот надавил мне на клитор. Волна возбуждения пробежалась по моему телу, отдаваясь сильным ударом внизу живота. Ален был моим первым половым партнером, и единственным. После него я никогда не позволяла себе прикасаться к мужчинам и напрочь забыла о таких пылких чувствах, которые могу принести банальные ласки. Он аккуратно гладил меня между ног, слегка надавливая пальцами, пока тело извивалось, как змея. Мне было очень хорошо, но я не понимала, правильно ли это? Я простонала, когда Ален оторвался от моего рта и прошелся горячими губами по шее, слегка покусывая и щекоча языком. Одна его рука скользнула вниз, по резинке топа. Когда грудь показалась во всей красе, язык Алена сразу же накинулся на мой возбужденный сосок. Я не могла контролировать себя, не могла успокоиться. Он так ловко и банально приносил удовольствия, что в глазах играли искры блаженства. Палец с силой надавливал на клитор. — Ах!.. Он положил меня на диван, помогая снять топ совсем, и когда моя грудь оказалась полностью оголенной, то вся страсть тут же утихла, сменяясь чувством смущения и тревоги. — Тише… Не бойся. «Я не боюсь», — подумала и тут же ощутила его губы на моей шее. — Пожалуйста, давай без засосов… — Доверься мне, вафелька. Я буду очень аккуратен. Опрокинув голову, позволила себе отдаться искрящим чувствам. Тело ощущало его шершавый язык везде — губы, шея, ключица, грудь, живот — я таяла от касаний и не могла остановить эту пытку. Когда Ален переусердствовал, по телу пробежалась легкая волна покалывания, отдаваясь пульсацией на костяшках ключицы, в момент я сразу же попыталась переманить его внимание на свои губы — что очень-то хорошо получилось. Его рука упала на живот и скользнула вниз, пытаясь расстегнуть пуговицу джинсов. Разум подловил себя на мысли: «Что я творю? Правильно ли поступаю?» — но было слишком тяжело думать, язык Алена уже ласкал мою грудь. «Если я и совершаю ошибку, то это только на один раз. Тут нет чувств — одни эмоции!» — Я хочу доставить тебе удовольствие, Вики, — горячо прошептав мне в грудь, он поднялся и одним движением стянул с меня джинсы. — Ты заслуживаешь этого… Про мысли о том, что он собирается сделать, сердце бешено заколотилось, отдавая сильной пульсацией, словно я только что пробежала марафон. Его губы начали целовать пупок, медленно спускаясь к самому «ценному». Я задрала голову и закрыла глаза. Мне никогда еще этого не делали, было безумно страшно и так непривычно. Руки Алена аккуратно опустилась под трусики вниз, по бедрам, а губы проникли прямо между ног, начав аккуратно целовать и ласкать языком клитор. Я попыталась сдавить бедра, но это оказалось невозможным Невыносимые стоны стали слетать с губ от будоражащего удовольствия, накрывающего волной все тело. Его язык игрался по участку кожи, гуляя по внутренним складкам клитора, проникая в самые глубокие места. Я стонала, как ошпаренная, и смотрела на пьянящее удовольствие, поднявшись на локтях. Ален проникал языком в мое лоно, теребя клитор рукой, пока волна большого оргазма поступала быстрой силой, и уже через мгновения я бы смогла кончить. Он вдруг остановился. Его лицо высунулось между моих бедер, а довольная улыбка заиграла на лице, когда парень увидел, как я истерически бьюсь в конвульсии от недостатка оргазма. Ален приподнимается на колени, начав быстро стягивать с себя ремень. Я не знаю, что мне делать, мое тело начинает окутывать тревога. Он сейчас мать мою, трахнет меня. Парень спускает штаны, и мне на глаза бросается его уже стоячий во всю член. Я зажмуриваю глаза, отводя голову в бок. Мне дико не хочется испытать чувство боли. Парень проводит языком по моим бедрам, как в ту же секунду чувствую его горячую головку возле моего лона. — Если ты по какой-то причине не хочешь, мы можем остановиться. «За это я тебя и кинула! Трахни меня уже! Не будь таким заботливым!» Я промолчала, и он сделал это. Медленно вошел в меня весь, заставляя визжать, как дикую. Ален перебросил ноги на плечи и с силой стал наращивать темп. Он нависал надо мной, вторгаясь в тело все сильнее и сильнее. Меня почти мгновенно накрыл дикий экстаз, но парень не оставался, он проникал в мой рот своим языком и начал насаживать все глубже и глубже. Когда наши тела содрогнулись в огромном оргазме, я не могла пошевелиться. Глаза закатывались от полного бессилия, а горло хрипело от сильных криков. Мне сильно хотелось воды, но ноги, как вата, точно бы не довели до кухни. Ален упал рядом, начав громко дышать. И тогда я поняла, насколько сильно я себя ненавижу. «Тупая отвратительная идиотка! Теперь я точно оправдала все слухи братьев. Теперь я точно шлюха, готовая переспать с первым встречным, и пофиг, что это мой бывший парень!» Из глаз брызнули слезы, стекая обжигающими каплями на щеки и веки. Попыталась быстро стереть, действия не увенчались успехом, и Ален обратил свое внимание. — Вафелька, ты чего? Тебе было больно? — он повернулся ко мне, облокачиваясь. В глазах сверкнул страх… страх за меня. Он всегда боялся причинить мне боль, пока я эгоистично топтала его чувства. — Все нормально… Можно, пожалуйста, водички? — Конечно. Он приподнялся, натянув на себя спортивки, а я попыталась принять сидячее положение и натянуть на голое тело плед, который был расстелен поверх дивана. Быстро оглядев комнату, в голове продумала план ухода и сразу заметила, где осталась лежать вся одежда. Ален принес воды. — Держи, — протянул стакан. — Все хорошо? У тебя ничего не болит? — Все нормально, — ставлю стакан на журнальный столик, где расположились наши пустые кружки с чаем и кофе. — Я могу у тебя кое-что попросить? — Конечно, что за вопросы? — он натягивает на себя футболку и ложится возле меня. — Можно купить пару пакетиков? — я опускаю глаза, как ребенок. Мне стыдно говорить с ним на эту тему после секса. — Нет. Я тебе ничего не продам. — Что? — недовольно восклицаю. — Почему? — Вик, потому что тебе шестнадцать. Подумай о себе, ты еще ребенок. — Год назад тебя это не смущало! — Я был идиотом, — он подходит ближе и садится рядом, пока я угрожающе смотрю на него. — Пойми, наркотики — это не выход. И да, не смотри на меня так. — Хотя бы травку… — он качает головой, поджимая губы. — Да ты издеваешься? Почему нет? В дочки-матери решил сыграть? Трава — это не опиум или мефедрон. Господи, да это обычный косяк! — приподнимаюсь с кровати, тянув за собой покрывало. Ален молча смотрит, пока я напяливаю на себя вещи. Руки сильно трясутся от происходящего. По сути, я пришла к нему только за дозой, а в итоге получилось совсем то, чего не желала в помине! Какой же он урод. — Мог бы сразу сказать, что хрен мне что продашь! — натягиваю джинсы, подпрыгивая вверх. — Ты так сильно хочешь? — на дебильный вопрос отвечаю злобный взглядом. Он громко вздыхает. — Хорошо. Ален выходит из гостиной, исчезая за дверью комнаты. Я поправлю топ и остаюсь покорно ждать. Парень появляется в комнате спустя минуту. — Держи, — протягивает пакетик травки. — Пообещай мне, что не будешь сильно переусердствовать! Моему счастью нет предела. Этого пакетика хватит на месяц. Боже мой. Я пищу, начиная топать ногами, а потом бросаюсь на шею парня, начав обнимать и целовать. — Спасибо! Спасибо! Спасибо! — хаотично целую его по всему лицу. — Обещаю! Он прижимает меня к себе, пытаясь словить губы. Я тут же осекаюсь, не дав и малейшей возможности. Притворившись дурочкой, кладу пакетик в задний карман и глазами ищу телефон. — Сколько времени? — беру гаджет в руки. — О боже, Ален, мать меня убьет. Мне нужно бежать… — Уже? — он вскидывает брови, а я виновато машу головой. — Господи… Прости меня. Я совсем забыла, — целую его в щеку и направляюсь в коридор. «Цель — убраться отсюда подальше!» — Твою мать! Ален! — провожу рукой по ключице, смотрясь в зеркало. Я чувствую, как на моем лице образуется волна недовольства. — Я же просила без засосов! Как я теперь пойду домой? Шея была не тронута, а вот на моей груди и ключицах выпирали ужасные красные пятна. — Извини, не удержался, — он сует пятерню в волосы. — Давай я дам тебе свою толстовку? — Было бы не плохо! Парень уходит в комнату, оставляя меня дальше осматривать испорченное тело. «Боже мой, эти покраснения еще дня три не спадут! Вот козел!» — На, держи, — парень протягивает черное худи. — Отдашь при первой встрече. Я быстро накидываю его на себя, но потом понимаю, что скорей всего «следующей встречи» больше не будет… — А-а. Да, — криво улыбаюсь. — Да, конечно. Без проблем, — подхожу к нему и целую его в щеку. — Спасибо тебе. Я никогда тебя не забуду. — Вафелька, ты только береги себя. — Обязательно, — обуваюсь и дотрагиваюсь до ручки входной двери. — У тебя карта та же? Я смогу перевести? — он кивает. — М-м. Славненько. Ну ладно, я тогда пошла, — быстро открываю дверь и так же быстро исчезаю за ней. «Фух, слава богу». Спустившись по лестнице, я выбегаю с подъезда и направляюсь в соседний двор, чтобы оттуда вызвать такси. Не хочу, чтобы Ален провожал меня с окна. Не хочу с ним вообще больше видеться. В прошлом я натворила слишком много проблем, что теперь мне не хочется даже о нем вспомнить. Я благодарю бога, что такой человек, как Ален, стал моим первым, но он не заслуживает меня. И я желаю ему лучшего…