Яблочные воды Хурона

Бывают дни, когда сон вокруг меня вздрагивает и немножко расходится по швам. Это сложно описать словами, но если бы меня попросили с чем-то сравнить столь загадочное явление реальности, я бы вспомнил о квадратиках желатина — забавный продукт, необычайно популярный на моей далекой родине. Знаете эти плоские полупрозрачные пластинки, еще не успевшие распрощаться со своей горячо обожаемой твердой формой и раствориться в кастрюльке теплой воды или какого-нибудь тягучего яблочного сока. Так вот, бывают дни, когда плотно прилегающие друг к другу квадратики полупрозрачного зеркала, представляющие собой мою личную реальность, неожиданно крошатся и мигающие огоньки безумия в уголках бегущих мыслей бесшабашно выглядывают в прорехи. «Макс!» говорят они, «Макс, мы здесь! Посмотри на нас!», шуршат светлячки огоньков подмигивая мне мерцающими глазами. Они кряхтят, пролезая в желатиновые щели, размягчая и сдавливая его теплой вязкостью своих языков. «Посмотри, смотри, смотри! Следи внимательно, Макс, потому что мы — часть тебя». Последние слова они выдыхают надсадным хрипом прямо в мое отворачивающееся лицо - в такие моменты, куда бы я ни повернулся, в каждой из прорех горят больные дикие глаза. В такие дни я откладываю любое дело, будь то сон или очередная найденная в библиотеке занимательность, поднимаюсь и почти бездумно прохожу сквозь широкие двери Мохнатого Дома, выделанные из странной желтоватой древесины неизвестным мне мастером, когда-то настолько давно, что я не берусь гадать. Я прохожу мимо фонарного столба, покрытого зеленой ровной краской с почти незаметными отколупками, спускаюсь по улице и иду вдоль Хурона. Я долго вглядываюсь в его мягкие волны, чувствуя, как важная часть меня, все еще цепляющаяся за этот сон, соскальзывает и оступается куда-то в них. Отсветы вечернего города в глубине темной воды смешиваются с огоньками моего безумия, растапливают зеркальный желатин сновидений, и я сам не замечаю, как взамен меня по пустынной мостовой вдруг вновь шагает сэр Макс, растяпистый шалопай с отвратным чувством юмора и чудовищной удачей, во всех возможных смыслах этого определения. Забавный человек этот юный сэр Макс, который еще долго потом гуляет по городу после меня. Он петляет по ночным улочкам, иногда заглядывает в витрины закрытых магазинчиков, рассматривая многочисленные безделушки, мысленно готовясь следующим днем оставить в старинной лавке очередной немалый кусочек своего немалого жалования. Этот сэр Макс смотрит на шелестящие воды Хурона и огоньки в их глубине кажутся ему всего лишь огоньками, а прячущиеся в уголках мыслей знания — всего лишь наваждениями. Позже юный сэр Макс прислушается к голосу своей не слишком настойчивой совести и направится в Дом у моста, попутно отправляя в Обжору Бумбу зов с заказом на полдюжины пирожных для ворчуна Куруша. Милую птицу он еще множество ночей назад мысленно причислил к лику святых, нисколько не волнуясь, что в этом Мире люди не малюют своих идолов на позолоченных табличках. Утром, вернувшись в мягкие объятия постели, сэр Макс ничего не вспомнит об огоньках с желатиновыми языками. Не вспомнит он и о своей затяжной прогулке, когда дымкая хмарь реальности дрожала, провисая, как старые струны на отсыревшем инструменте сновидений. Он будет спать спокойно, этот сэр Макс. А если вдруг его мятежные мысли и заглянут в дальний пыльный уголок пустыря памяти, то, найдя лишь неясные наваждения и мерзлый сквозняк опасливого страха, быстро вернутся к своим знакомым повседневным тропкам. Только бывают дни, когда сон вокруг меня размывается и в проплешинах проступают светляки с шуршащими голосами. Теплыми языками они слизывают желатин с провисших нитей счастливых грез, голодно принюхиваясь к тяжелому запаху, который в этом мире легко узнает каждый, кроме меня самого. В такие дни я оставляю любое дело, прохожу по чужому коридору сквозь двери, сделанные из неизвестного дерева, незнакомым мне человеком, и иду к Хурону, яблочные воды которого вновь растопят тонкую грань шелухи между сном и моим безумием.