Calm down now

Твоё обнажённое тело должно принадлежать тому, кто полюбит твою обнажённую душу.

      Каждый раз оказываясь наедине с мясником, живодером и просто наглой скотиной, Итану казалось, что он теряет часть своей души. Она и так была расколота на микроскопические части, разбита, и только несколько людей способны попытаться собрать ее воедино. А чёртов фашист берет и выметает эти осколки, аккурат в тот момент, когда вжимает Уинтерса в стену. Обдает горячим дыханием. И говорит. Говорит откровенную херню, пока Итан задыхается и глухо рычит, пытаясь отодвинуть от себя постороннего мужчину. Да кому он врет? Карл давно перестал быть чужим. С того злополучного дня, как Итан сдался. Десять с лишним лет прошло, а он всё не может забыть. Они поцапались тогда, в первый раз из-за Сальваторе. Итан конкретно заебался его утешать: Хайзенберг цеплялся к своему названному брату по поводу и без. Моро и так пришлось нелегко: ему труднее всего было вернуть человеческий облик, на теле остались уродливые шрамы и рубцы, ноги чуть искривлены, а осанку портит небольшой горб - напоминание о прошлом. А так, вроде, внешностью неплохой вышел. Карл же все никак от него не отъебется. И Итан, пообещавший разобраться, пошел бить морду одному зарвавшемуся говнюку. Слово за слово, удар за ударом. Разгоряченные, окровавленные, они просто сходили с ума. Первым с цепи сорвался Карл. Вцепился Уинтерсу в шею, зафиксировал руки над головой, дождался, пока под ним замрут, перестанут трепыхаться, потому что риск, что ему вырвут сонную артерию, слишком велик. А потом начал вылизывать укус. Языком собирать выступившие капли крови, чуть ли не урча от удовольствия. А Уинтерс мог лишь хлопать глазами и тяжело дышать. Когда ощутил, что чужие руки шарятся под футболкой, тянут за ткань вверх, намереваясь снять, Итан приходит в себя, возобновляет сопротивление. — Да успокойся ты! — Карл рявкает, садится на чужие бедра, все также удерживая в захвате руки, сильно сжимая подрагивающие запястья. — Только не говори, что ты меня не хочешь, Уинтерс. — Ответом служит болезненный стон. — Карл, мать твою, не перегибай. Какого хера ты вообще ко мне лезешь? Мы так не договаривались! — Итан использовал запрещенный прием, пытался достучаться до, оказывается, существующей совести у мутанта. Хайзенберг же на болтовню не отвлекался, снял все же верхнюю одежду, и только фыркал. — С тобой бесполезно договариваться. — Бывший Лорд наваливался сверху, устраивался удобнее, окончательно подминал партнера под себя. — Придумаешь тысячу отмазок. Я заебался, Итан, слышишь? Ты в край охуел, мужик, за такое надо наказывать. Первую часть выполнил: тебя отпиздил. — На лице появляется дикая, предвкушающая улыбка. — Вторая часть зависит от ответа на очень интересный вопрос: мне тебя на сухую драть, или всё-таки использовать смазку? Итан широко распахивает глаза и Карлу чудится, что его пара отъедет в отключку от шока. Но тот реабилитируется, сводит брови к переносице и готов выдать такую мощную, укрепленную мощным словцом тираду, что мутант не готов ее слушать. — Фильтруй слова, малыш, или я оставлю право выбора за собой. Смазки как таковой, конечно не оказалось. Но мыло куда лучше, чем слюна, или, упаси Господь, сохрани Миранда, кровь. Карл брал жестко, по собственнически. Дорвался до желанного тела и потерял контроль. Итан сначала чуть ли не выл от боли, срывал голос, молил остановиться. А потом до Карла дошло, что его нижнему надо дать хотя бы привыкнуть. Уинтерс внутри был узким, плохо растянутым: слишком велика была потребность обладать тем, кого так сильно желал. — Хэй, Итан, не стесняйся, прояви фантазию. — Карл прекрасно видел состояние своего любовника, но смолчать было выше его сил. Унижение - путь к победе. — Трахать тебя одно удовольствие, но было бы лучше, если бы ты сменил стиль «бревно» на что-нибудь более эффективное. И Итан сменил. Гневно сверкнул глазами, сдул налипшую светлую челку со лба и, явно борясь со внутренними ощущениями, подмахнул бедрами, поддаваясь на встречу движениям, привык к заданному темпу. А потом и вовсе «учудил»: Карл и не понял, как оказался сам на спине, а Уинтерс приподнялся немного, опираясь на чужой живот, и закусил губу. Карл же не сводил затуманенного взгляда. — Надеюсь, я не пожалею об этом. — Он закрыл глаза, и начал насаживаться на член сам. Чуть раскрыл рот, чтобы было легче дышать и крупно вздрогнул, когда его бока ласково сжали. — Давай, великомученица, помогу, не дергайся. — Карл усмехнулся в своей манере. Видно, что Уинтерс такое делает впервые. "Подсмотрел где-то, что ли? Или с женушкой разные позы практиковали?» Хайзенберг сделал мысленную пометку, что нужно бы эту теорию проверить в деле. Мутант поддерживал партнера, изучал, и плавился под нереальными ощущениями, то ли рычал, то ли стонал. И хотел большего. — На меня смотри. — Вышло грубо, нетерпеливо, хотелось извиниться. Плохо, но помогло: Уинтерс теперь не прерывал зрительного контакта. И Хайзенберг от увиденного неподдельного наслаждения готов был уже излиться в пульсирующее нутро партнера. Но для первого раза это было бы перебором.       Итан очень любит Мию. Они давно стали единым организмом: понимают друг друга с полувзгляда, с полуслова. Понимают, когда нужно поддержать, когда наоборот — уйти. Их быт протекает не идеально, да, присутствуют ссоры и серьезные разговоры; женщина не выдерживает порой, собирает вещи и уезжает к родителям; когда психует Итан, то уходит жить на пару дней в гараж — ехать ему было некуда, а тревожить чету Редфилдов или Кеннеди слишком много не хотелось. А еще они знают, когда им нужно побыть друг без друга. Кошмары прошлого никуда не исчезли, они въелись в кожу вместе с плесенью. И когда их эмоциональное состояние накаляется, находиться рядом становится невыносимо. Мужчина знает, что у жены, возможно, есть кто-то на стороне. Не возражает, душит в утробе зародыш ревности. У него у самого рыльце в пушку, и, сюрприз, Миа скорее всего догадывается о похождениях мужа. Не осуждает. Даже не упоминает об этом. Понимает. И тихо, как только она может, ненавидит.       Часы не перестают идти ни на секунду. Они надежные правильные, и показывают ровно шесть вечера. Уинтерс помогает с делами по дому: убирались они в молчании. Потом, повинуясь сложившейся традиции, включали телевизор и усаживались на диван: Хайзенберг свободно, по-блядски широко расставляет ноги, стесняя своего соседа. Итан же, скрипя зубами, ютится в уголке. Смотрят фильм, обсуждают, жуют разогретый в микроволновой печи сладкий попкорн. Разговаривают обо всем: о жизни, о Розе, об разработках и работе. О них самих. И вообще ведут себя как типичная, престарелая однополая парочка , проживающая где-нибудь на просторах Колорадо. Смешно до жути.       Кино еще далеко до своего логического завершения, а Карл нервно ерзает, берет пульт и ставит на паузу фильм. — Ты чего? — Итан выгибает бровь, пытается понять чужое поведение. — Я рассказал ей. — Собеседник выдает то, что мучало на протяжении всего вечера. Опасное подозрение нехорошо щекочет нервы. — Что? Кому? — Розмари. Всё. — Даже в потемках видно, как мрачнеет и бледнеет лицо. До Итана медленно, но доходит сказанное. — И что? — Сердце пропустило удар. Сердце не его, на самом деле, но кого это волнует. За столь долгое время этот факт перестал быть значимым. — Она не против. — Карл многозначительно улыбнулся, уже занимая оборонительную позицию. Но Уинтерс безнадежно тупит. — Не против чего? — Чтобы я тебя регулярно ебал. В голове Уинтерса сняли предохранитель, вырвали его с корнем, и дали команду «Фас!» — Ах ты мразь! Тут сорвало все тормоза. Итан набросился, с серьезным намерением разорвать на куски. Физически он отлично развит, даже возраст не помеха. Усиленные тренировки отлично закаляют, и Карл прекрасно ощущает на себе все удары. Они скатываются с дивана, сшибают стол и борются на полу. Уинтерс хорошо обучен. Только Хайзенберг тоже не в ладоши хлопал все годы. Уинтерс неосторожен, ошибается, и его мигом скидывают, тут же набрасываясь сверху. Привычным жестом хватают за горло и прикладывают затылком о кафельную плитку. Ощутимо, болезненно, но не достаточно для того, чтобы вырубить. — Никак, ты, блять, не научишься. — Карл смотрит сверху вниз, слизывает с разбитой губы кровь. — Каждый раз одно и тоже, снова и снова. Признайся, тебя это заводит? — Пошёл нахуй. — Сипит партнер в ответ, отдыхает, переводит дыхание. — Ненавижу. — Итан вздрагивает и сам бьется затылком о твердую поверхность. Пустая башка. Что о нем теперь подумает Розмари? — Что ты лучший в мире отец. — Доносится эхом. Видимо, фраза была произнесена вслух. — Ей, может, не наплевать, что между нами, но теперь она будет немного спокойнее к этому относиться. — Карл разжимает хват, встает на ноги, хаотично ищет зажигалку. Хочется курить. — Поверь, я знаю, что говорю, она не из тех, кто отворачивается. Тебе не о чем беспокоиться. — Знаю. — Вторит Уинтерс. Хайзенберг поддается чувствам, зарывает пальцы в седые, некогда ярко-пшеничного цвета, волосы. — Иди в душ, Итан. Сделаем это, блять, цивилизованно. Я предчувствую ванильный секс, судя по твоей несчастной физиономии. Карл разворачивается, хочет отойти, чтобы начать все подготавливать, как его останавливают. — Подожди. — Уинтерс хрипит неуверенно, но Карл слушается, вновь оборачивается к нему. И завороженно наблюдает, как тонкие, дрожащие пальцы тянутся к его ширинке. — И это, по-твоему, цивилизованно? — Лорд не скрывает злорадства, но не мешает. Лишь щёлкает пряжкой ремня. — Ну, надо же тебя как-то разогреть. — Облизывает губы, придвигается ближе, чуть ли не лицом вжимаясь в пах. — Старичок. Итан еще ничего толком не сделал, а член уже дернулся. — Сучка. — Карл беззлобно огрызается, приспускает штаны. И тут же теряется в ощущениях. Горячий язык прошелся по основанию, задержался на головке. Уинтерс только обхватил член губами, начал дразнить, как почувствовал на затылке давление. Итан разомкнул губы, отвел голову в сторону и посмотрел с вызовом, насмешливо. — Что, терпения и выдержки не хватает, дедуль? — А ты меня не проверяй. — Карл отзеркалил ухмылку и притянул Итана в исходное положение. — С хуем во рту ты куда обаятельней смотришься, детка. С моим хуем. Минет они практиковали долго. Карлу дико нравилось «приручать» Итана, ему нравился непокорный нрав и неукротимая страсть. В голову давало лучше, чем от любой наркоты тот факт, что Итан мог заглатывать полностью. Чуть сбивался с ритма, давился, но старался не уступить. И когда довел Карла до разрядки, отстраниться ему не позволили. Воевать, как говорится, так с музыкой. Хайзенберг с непонятным гортанным звуком любовнику в рот. Итан, в противовес карловским догадкам, лишь пару секунд мешкает и сглатывает. — Ты больной. — И в двух словах столько восхищения, что Итан непроизвольно улыбается и игнорирует рвотный позыв. Инженер наклоняется и вовлекает своего мужчину в поцелуй. Мальчиком рослого, взрослого и опытного Уинтерса никак не назовешь. А если попробуешь, то с ходу получишь в глаз. Как бы Хайзенберг не терялся в сомнениях, ни один мальчик или девочка по вызову ни в какое сравнение со своенравным Итаном не шли. Итан поднимается с колен, тыльной стороной ладони вытирает рот. — В душ вместе пойдем. И это не обсуждается. Уинтерс закатывает глаза. Единственное, что он не любил, это когда настолько навязчиво пытаются пробиться сквозь эмоциональный барьер. Куда ещё ближе и интимнее, казалось бы. Карл не пытался сломать, подчинить, причинял боль неумышленно. Может, втайне Итану и была приятна эта самая боль, но это лишь отголоски психологической травмы, полученной еще в Луизиане. Карлу просто мало. Мало прикосновений. Мало контакта. Мало того, что ему отдаются добровольно. Карл распахивает перед ним дверь в ванную, склоняя голову в шутовском поклоне и широким жестом приглашая заходить. И уламывать никого в этот раз не пришлось. И не важно, хорошо это, или плохо. Изменять и выражать своё недовольство поздно. Да и бессмысленно.