Они с Фелпсом напарники уже с неделю. Бековски в фоновом режиме, нехотя запоминает номер его жетона и мизерное количество сахара в черном водянистом кофе, лениво потягивая свой — наваристый, несладкий.
Из них получается неплохая команда; их хвалят, вау, очередное с блеском сшитое дело, все счастливы, и Фелпс, гордость отдела, сияет точь-в-точь как развевающийся на шпиле у входа в участок патриотический флаг.
Всё сказочно хорошо, и можно даже подумать, что самые интересные дела попадаются Бековски только потому, что к ним перевели Фелпса.
Коул словно сошел со страниц какого-нибудь учебника по праву — неподкупный, честный, с крепкой семьей и ипотекой по стандартному набору; та еще заноза в заднице, если призадуматься. Стефану нравится с ним работать. И он не видит смысла в том, чтобы озвучивать очевидное вслух.
— Ну ты с ним еще медовый месяц проведи, — бросает Стефан Фелпсу, который напоследок в полуприседе лазает, осматривая тело погибшего на автостраде. Они должны ехать уже давно; свидетели опрошены, улики собраны, делать здесь в любом случае нечего.
— Надо всё перепроверить, Бековски. Если стесняешься, то отвернись.
Но Бековски никогда его не торопил. И у него, и у Коула мысли устаканивались в пути, и версии обоих сходились на какой-то единой абстрактной точке, близкой к истине.
До недавнего времени Стефан не был уверен, что Коул пьет, — в участке сомневаются, что он вообще человек — но в пятницу, под конец смены, они пропустили по стопке. Бековски готов поспорить, что он хотел выпить больше. Фелпс мастерски умеет прятать свои переживания, но когда садится за руль и с наступлением темноты устремляется на дорогу, глаза, уставшие, и слишком пустые для их с Бековски возраста, выдают много больше.
Но он никогда не выпытывал из Фелпса больше, чем тот мог бы рассказать.
И, как завершающий штрих, как вишенка на торте… Бековски видел всякое: человеческие головы, застрявшие в лобовых стеклах, люди, на стенку лезущие в аффекте оттого, что перебрали лишнего, но то, как Фелпс водит, едва вписываясь в повороты, повергает его в натуральный шок.
— Зачем ты мучаешь машину? — он приближается, опираясь на спинку водительского сидения, и другой рукой помогает вести, направляя, едва касаясь руки Коула. — С ней нужно быть нежным, но в то же время неуклонным.
«Вот так», — говорит Стефан, когда следующий поворот без него получается плавным.
Но потом они сталкиваются взглядами, и на дорогу хочется смотреть в самую последнюю очередь.
~
Коул все время спешит куда-то, только и поспевай за ним.
— Эй, мистер нарядная шляпка, — заваливается в салон бьюика Стефан, отряхивая от пыли закругленные поля шляпы цвета слоновой кости и показательно расправляя атласную ленту. — Я так понимаю, у тебя дома таких много, раз ты их оставляешь где попало.
Коул думает всегда напряженно, словно вокруг него вообще никого нет, но Стефан способен по-свойски встряхнуть его, чем в тайне очень гордится.
— Вот черт, я и забыл совсем… спасибо, Бековски, — застигнутый врасплох, благодарит, отрываясь от блокнота с записями карандашом, когда шляпа бантиком сбоку благополучно приземляется у него на голове, как было до этого.
— Без проблем.
И если по-серьезному, то неплохо бы от души рассмеяться. Так они, спустя паузу, и поступают.
~
Когда Бековски был новичком, то доверял своему чутью; да и сейчас тоже, и поэтому чутье подсказывало распределить материалы дела и документацию. Им дьявольски везет на самом деле, а раскрываемость отдела повышается чуть ли не по экспоненте.
Он не имеет ни малейшего понятия, как Фелпс может без остановки оформлять этих молокососов, которые лишний раз не знают как и выпендриться.
Впереди у них много работы. Бековски делает кофе исключительно для себя, так оно всегда было, но он ни больше ни меньше, а друг Коула, поэтому последний оставшийся в отделении пакетик делит на две кружки. Та еще бурда, признаться честно, но им нужно как-то пережить это дежурство, и именно в ночные дежурства ты узнаешь напарника больше всего.
Так, например, Стефан узнал, что Коул может уставать и даже хотеть спать.
— В этом штате определенно нужно повысить минимальный возраст выдачи прав, — сдающимся голосом, одоленный сном, вздыхает Фелпс, морщась от здешнего кофе.
— Или не пускать мелких засранцев, не отличающих газ от тормоза, за руль.
Бековски, склонившись над бумагами по делу, с недосыпа не замечает, как машинально покрывает его свободную кисть своей. И, разумеется, в их положении лучше сделать вид, что ничего не происходит, но не тогда, когда его с какой-то дури берут за твидовые лацканы, а у него в голове ничего путного, кроме как втянуть их обоих в поцелуй — грубоватый и по-медвежьи неуклюжий.
Стефан искренне не знает, что происходит, но следует своей детективной чуйке.
А Фелпс посекундно удостоверяется в правильности своего поступка и вправду ни о чем не жалеет.
