конечная станция

Поезд дёрнулся шесть раз, прежде чем сделал окончательную остановку. Пашка считал, загибая пальцы: один, два, три… Он всегда так делал, когда они приезжали погостить в свой родной город. ― Мам, шесть раз! Как и год назад! ― радовался мальчуган, когда поезд сделал самый последний рывок и намертво встал, словно упёрся в бетонную стену. ― Да, Паш, как и в прошлом, и в позапрошлом, и поза-поза-поза-прошлом, ― последнюю фразу они произнесли вместе, нараспев, весело хихикая при этом. Поезд всегда делал ровно шесть рывков. Отец, как обычно, сидел за столом и читал любимую книгу своего детства: «Таинственный остров» Жюля Верна. Ложка в его пустом стакане звонко дребезжала, раздражая всех вокруг, но только не его. Книга была такой интересной, что даже вещи, попадавшие с верхних полок, не могли отвлечь мужчину от чтения. Двери с змеиным шипением распахнулись, и суетливые пассажиры, позабыв об усталости от дороги, толкаясь и отдавливая друг другу ноги, повалили наружу, как повидло из чересчур сильно сдавленного пирога. Пашка тоже порывался втиснуться в эту кишащую массу — он знал, что Дунай его уже ждёт. Но крепкая рука матери удержала неугомонного ребёнка на месте. В голосе бывшего преподавателя слышались нотки профессионального занудства: никогда не спеши, а то можно успеть. Наконец, последний колченогий старик спустился с трапа и семейство Личадеевых засеменило к выходу. Не успел Павлик ступить на платформу, как Дунай уже лизнул его в руку. Этот пёс уже несколько лет жил с бабушкой, хотя должен был остаться у неё всего на пару месяцев, когда Пашка с семьёй переезжали. Но так сложилось, что в итоге остался с ней навсегда. Как ни старалась старушка держать его на привязи, но каждый раз, когда Пашка приезжал в гости, пёс срывался с цепи и мчался на железнодорожный вокзал. ― Дружок, ты что-то постарел! ― печально заявил Пашка. Сам-то он мало изменился за год. ― Мам, почему собаки так быстро стареют? ― У них другой обмен веществ, ― как-то отстранённо заявила Виктория Александровна и потрепала сына по пшеничным волосам. ― Ну что, я пошёл навестить ребят? ― спросил отец в образовавшемся семейном кругу. ― Ага, а я тогда к сестре. Паш, ты со мной? ― Можно я к Юре пойду? ― Думаешь, он о тебе ещё не забыл? – мать причудливо сломала брови. ― Пф-ф, да ты что — этот не сможет. Вот Димка ― да, тот ещё дружбан, но я не в обиде, он теперь важным стал, ему не до старых приятелей. – Паша грустно улыбнулся и посмотрел вниз на то, как носок кроссовка очерчивает контур брусчатки. ― Хорошо, тогда встречаемся в девять у бабушки, ― как обычно подвела итог собрания мама, хотя Игоря Васильевича уже не было — он незаметно исчез, оставив после себя лишь билет на пустой скамейке. Так было каждый год. Семейство разбредалось по своим друзьям, близким и знакомым, чтобы вечером собраться у бабушки, которая всегда по случаю их приезда готовила целую гору блинов с мёдом. Пашка не очень-то любил мёд, ему бы хотелось, чтобы блины были с шоколадной пастой, ну или, на крайний случай, с джемом, но бабушка упорно ставила на стол золотистый мёд, а спорить с ней не было смысла. Пашка и Дунай покидали вокзал наперегонки. Пёс был неимоверно счастлив этой встрече и, несмотря на свой уже преклонный по собачьим меркам возраст, радостно скакал и пугал прохожих хриплым лаем. За ними уже не бегали охранники как несколько лет назад. Дуная давно здесь все знали, он приходил и уходил всегда в одно и то же время раз в году, и это уже стало традицией, которую никто не смел нарушать. Юра жил на самом северном проспекте города. Он женился в прошлом году, что стало новостью для Личадеева, пускай и не такой неожиданной. Но всё равно, ему было не по себе от мысли, что друг мог так круто повернуть свою жизнь – из хулигана превратился в примерного семьянина. Но продлилось это недолго: Музыченко развёлся через полгода. В этот день, когда Пашка заявился в гости к другу, все разговоры были только о нём. Юра постоянно спрашивал: «Ну как там у тебя дела?» А Паша без интереса рассказывал. Потом были долгие моменты ностальгии, воспоминания. Хотелось украдкой пустить слезу, но им все эти сопли чужды, они могут просто помолчать, думая каждый о своём, но при этом чувствовать, как их связывает целое детство, и невольно улыбаться известным только им мальчишечьим воспоминаниям и дурачествам. ― Жалко, Димка не пришёл, ― как всегда произнёс в никуда Музыченко, разглядывая старые фотографии в альбоме, которые он всегда доставал по случаю приезда Паши. ― Жалко… ― согласился Личадеев, кивнув. Можно было бы его навестить, но Юра обмолвился, что Вечеринин сменил телефон и никому даже об этом не сообщил, а, значит, нет смысла. Дунай всё это время послушно ждал на улице. У Музыченко была аллергия на собак, но он всегда выходил поздороваться с четырёхлапым, каждый раз почему-то искренне удивляясь его приходу. ― Прости, что я к тебе так редко приезжаю, ― как всегда сказал в конце Юра с влагой на щеках. Нет, не сдержался. Всё-таки, слёзы мальчишкам тоже не чужды. ― Да ладно, чего уж, главное, что мы не забываемся! Да и мне не сложно самому заезжать, ― с этими словами Пашка собрался на выход. Время почти девять, а ему ещё топать и топать. – Пашкин, погоди, – Юра, всхлипнув, мягко положил крепкую руку на плечо высокого, – ты через год точно вернёшься? – Ну конечно! – Паша, вскинув брови, удивился слезам друга, но ничего на этот счёт не сказал. – Юр, мне пора, время поджимает, – Личадеев, поджав губы, отошёл назад, тем самым сбрасывая со своего плеча тёплую ладонь. ― Дунай, домой! ― скомандовал Пашка и они помчались через оживлённые после рабочего дня улицы, раскидывая в стороны жухлую листву и расталкивая прохожих, которые двигались слишком медленно. Им нужно было обязательно успеть увидиться с бабушкой. ― Ах ты бестолковый кобель! ― кричала бабушка на пса, замахиваясь пёстрым полотенцем. ― А если бы тебя машина сбила?! Я что, одна тут должна куковать?! Дунай лишь глупо смотрел на неё, высунув от усталости язык и тяжело дыша. ― Да ладно тебе, бабуль, он же нас встречал! ― успокаивал Пашка бабушку, пока та привязывала пса. Родители уже были на месте и сидели за столом, рассказывая друг другу новости, которые узнали за день. Остывшие блины и компот из сухофруктов стояли на столе, по телевизору шли новости — что-то о катастрофах прошлых лет, а после должен был начаться фильм: французская комедия, которую так любила мама, но посмотреть её они, конечно же, не успеют. Поезд прибудет ровно через час, а значит, нужно провести как можно больше времени с бабушкой. Бабушка не очень разговорчива в последнее время. Чаще смотрит в окно и слушает. Пашка рассказывает ей о новом доме, мама уверяет, что у них всё хорошо, а папа... папа наворачивает круги по комнате, иногда что-то задевая, отчего бабушка всякий раз вздрагивает, а после улыбается. Он всегда был неуклюжим. "Приятно иногда возвращаться туда, где ремонт не делается десятилетиями, чай наливается из чайника с облупившейся эмалью, а в серванте стоят старые пожелтевшие фотографии", ― подумал Пашка перед уходом. Бабушка не сможет проводить их — она плохо ходит последние пару лет, да и не замечает, когда они уходят, а вот Дунай ― легко. Паша помог ему отвязаться. Бабушка будет ругаться, но лучше уж так, чем пёс будет самостоятельно рвать цепь. На вокзал неслись бегом. Засиделись, как обычно. Уходить жутко не хотелось, но остаться нельзя. Со всего города к железной дороге неслись опоздуны, что тоже засиделись у родных. Поезд отходил через пятнадцать минут, чтобы вернуться сюда лишь через год. ― Мам, а мы точно не можем взять Дуная с собой? Он же уже старый! ― спросит Пашка, прощаясь не перроне со старым другом. ― Нет, Паш, нельзя, разве ты забыл, что я тебе с утра сказала? Не спеши… ― А то успеешь, ― недовольно закончил за ней сын, закатив глаза. Потрепав пса по бурой голове, Паша зашагал вверх и немного вбок по сильно деформированной лестнице. Двери не смогут закрыться, они лежат на перроне, усыпанном битым стеклом. Смятая как консервная банка кабина машиниста даст задний ход и вытащит поезд из разлома в стене вокзала. Стена соберётся обратно, и на месте столкновения вырастет мемориальная доска, на которой будет выбита фамилия Личадеевых и ещё несколько десятков фамилий тех, кто погиб в железнодорожной катастрофе восемь лет назад, когда машинисту резко стало плохо на подъезде к конечной остановке. Музыченко каждый год бегло находит среди длинного списка родную фамилию. Немного полюбовавшись ладным строем букв, из-за которого и развёлся так скоро, он кладёт пышный розовый букет к памятной плите, смахивая крупные градинки слёз с щетинистых щёк. Пионы, Пашины любимые.