***
Каждая новая служанка, по всей видимости, намеревалась действовать ей на нервы. Выкуривая очередную сигарету, Альсина внимательно осматривала внутренний двор и постепенно закипала от ярости. Несколько клумб некогда поистине роскошного сада осталось без её любимых цветов, и отныне лишь голая земля красовалась посреди разнообразия дивных растений: нежно-розовые бегонии засохли и теперь отливали убогим желтоватым оттенком — таким же желтоватым, как цвет лица стоящей недалеко бездарности, погубившей одно из самых красивых мест замка. Служанка её не заметила и едва слышно чертыхнулась. Она в отчаянии запустила пальцы в свои тёмные волосы, казалось, совсем забыв, что они были по самые кончики ногтей в земле. Девчонка беззвучно зарыдала, пнула лежащий у клумбы камень, отшвырнула подальше грязную лейку и закрыла лицо руками, припав к самой земле. Альсину возмутила такая неслыханная наглость, но она остановила себя от изнывающего желания подойти к плачущей дурочке и перерезать ей горло, да посильнее, чтобы её крики и рыдания стали отчётливо слышны во всём замке. Сзади кто-то бесшумно и практически незаметно подкрался. Альсина выставила правую руку, выпустив наружу лезвия, но тут же спрятала их обратно. Боковым зрением она заметила обиженное вытянутое лицо в капюшоне, обрамлённое светлыми, вьющимися, наконец-то отливающими здоровым блеском прядями. Альсина поймала жужжащую прямо над своим ухом муху и меньше, чем за секунду заперла её в кулаке, вызвав у Бэлы приступ немого негодования. — Сколько раз я тебя просила не красться, Бэла? Недовольный, но отрезвляющий тон матери мигом привёл её в чувства, и Бэла натянула на своё прелестное бледное личико извиняющуюся полуулыбку. Её рот был весь измазан в запёкшейся крови, как у маленького ребёнка, но только от манной каши, — почти в цвет любимой помады — Альсина привычно скривилась и осуждающе покачала головой. Сколько бы она ни говорила Бэле умываться после приёмов пищи, дочь не слушалась; Альсина находила в этом особое, странное очарование и в конце концов перестала ругаться — так она ощущала себя настоящей матерью, испытывающей определённые проблемы с воспитанием ребёнка. — Прости, мама. Такое простое, но всегда приятное, отдающее чем-то уютным «мама» отозвалось на сердце Альсины давно забытым теплом, и ей не без удовольствия пришлось сменить гнев на милость. Бэла это почувствовала и ещё больше посветлела; краем глаза она заметила рыдающую у клумбы темноволосую служанку и в недоумении нахмурилась. — Ты хочешь её убить, мама? Альсина обернулась и, прищурившись, вновь посмотрела на девчонку у клумбы, на этот раз оценивающе. Она перестала плакать и теперь сгребала вырванные засохшие цветы в стоящий рядом деревянный ящик: делала она это так яростно и с такими титаническими усилиями, что было тяжело понять, на кого или на что она злилась больше — на себя и свою оплошность или на проклятые цветы, ставшие её смертельным приговором. Девчонка чуть развернулась в их сторону, не замечая вокруг себя никого и ничего, — Альсина с большим изумлением не разглядела в её глазах былого страха и следов слёз, совсем наоборот. В таких же тёмных, как волосы, зрачках читались праведный гнев и необычный для здешней прислуги проблеск садизма. Бэла перехватила задумчивый взгляд матери и без труда всё прочла в её глазах. — Ты тоже видишь это, мама? — Бэла, убеждённая в своей правоте, ядовито улыбнулась и начала постукивать ногтями по колонне. — Я слышала, у неё отлично получается разделывать мясо. На кухне то и дело говорят, с каким остервенением она убивает то гусей, то свиней, то… — ядовитая улыбка Бэлы превратилась в загадочную. — Было бы ужасно, если бы такому таланту пришлось кануть в небытие. Альсина повернула голову к дочери и с интересом хмыкнула. — Как зовут это несчастное, жестокое дитя? — Кассандра, — Бэла растянула каждый слог в её имени, дабы лучше прочувствовать его на вкус. — Что ж, — на губах Альсины нарисовался хищный оскал, и она выпустила муху из кулака на свободу, — тогда подготовь её как следует. Кажется, моя дорогая, ты мечтала о сестрёнке?***
Почему каждому в её доме хотя бы раз, но хотелось испытать терпение хозяйки, проверив его на прочность? Любая, даже самая малозначительная ошибка в замке Димитреску стоила виновнику его жалкой жизни — нерушимый закон, известный всем и каждому в деревне и далеко за её пределами. Альсина не верила, что рыжеволосой девчонке об этом никто не рассказал. Уж она точно должна была знать, что сулит ей только один неверный шаг, ведь, кажется, это её старшую сестрицу Кассандра разорвала в клочья за порчу любимого платья около месяца тому назад, а её славного женишка Бэла подвесила в подвале верх ногами и долго мучила до тех пор, пока его вопли не наскучили и не стали резать слух всем обитателям замка. Глупой рыжеволосой дурочке стоило подходить к своим обязанностям серьёзнее и не отвлекаться от протирания книжных полок библиотеки — в противном случае она бы не уронила свечу на старинные фолианты, заляпав стол каплями воска и подпалив пару желтоватых страниц. Новенькая служанка зачиталась каким-то любовным романом девятнадцатого века; завидев в её руках довольно потрёпанную обложку, Альсина про себя надменно фыркнула — давно пора было выбросить эту романтическую чушь, которую с таким трепетом в течение многих лет собирала её мать. Вот до чего доводят бульварные романы — неминуемой кары смерти. Перестав прятаться, Альсина вышла из-за угла, и служанка, испугавшись, выронила книгу из рук. Девчонка нервно затеребила юбку и осторожно посмотрела на госпожу слегка притупленным взглядом, полным искреннего, но неспособного никак ей помочь сожаления. Её тонкие губы дрожали, силясь вымолвить хотя бы словечко, но не могли издать ни звука. Альсина с лёгкой улыбкой наслаждалась подобным зрелищем и не скрывала жгучего азарта: для неё не было ничего слаще, чем леденящий душу страх, который она вызывала у смертных людишек одним лишь своим появлением. Она подняла книгу с пола и ещё раз пригляделась к обложке под пытливым, полного ужаса взглядом девчонки. — И как тебе, нравится? Альсина настойчиво постучала пальцами по корешку книги, обращаясь к застывшей служанке. Та не сразу поняла, что вопрос действительно был адресован ей и только ей, хотя кроме них двоих в комнате больше никого не было. Девчонка очевидно напряглась и закусила губу до крови, чем вызвала у Альсины новый прилив раздражения и желание высосать из этой тонкой ранки на губе всю кровь без остатка. И только ей захотелось припасть зубами уже к тонкой белоснежной шее за неуместное промедление, как девчонка словно очнулась ото сна и вышла из оцепенения. Было видно, что она усиленно думала над подбором правильных вариантов ответа, дабы заработать себе менее мучительную смерть. — Честно говоря, нет, моя госпожа. Альсина не ожидала такого ответа и приятно удивилась. — Вот как? И почему же? Неестественно радушная улыбка заиграла на губах Альсины. Служанка, не зная, как реагировать и как дальше себя вести, опустила взгляд в пол, начав рассматривать ботинки. Она сжала ладони в кулаки с такой силой, словно намеревалась причинить себе как можно больше боли и от страха смерти не дать упасть в обморок. Девчонка, взяв себя в руки, разжала кулаки, и на внутренних сторонах ладоней теперь красовались вмятины-полумесяцы. — Молодой, богатой, счастливой аристократке вскружило голову из-за любви. Она растворилась в мужчине, окончательно потеряв себя. Что же в этом хорошего, моя госпожа? Девчонка тут же замолчала, не до конца осознав дерзости своего ответа, но по счастливой случайности попала в самую точку. Альсина довольно улыбнулась, как кошка, вновь вызвав у служанки приступ необъяснимой паники и желание умереть как можно менее болезненно. Альсина выполнила эту молчаливую просьбу. Она поставила книгу на место, громко хлопнула в ладоши и стремительно направилась на выход из библиотеки к лаборатории, ненадолго застыв в проёме. Рой мух окружил перепуганную девчонку — материализовавшиеся Бэла и Кассандра, озорно смеясь, подхватили её с двух сторон под руки и ждали приказа матери. Альсина достала из кармана мундштук и закурила. — Как тебя зовут, дитя моё? Рыжие пряди девчонки трепыхались на высоко вздымающейся груди. — Даниэла, моя госпожа. Альсина отметила красоту её имени и снова улыбнулась. На этот раз по-настоящему. — Бэла, Кассандра, вы знаете, что делать.