* * *
Дориан с несколько секунд хватает ртом воздух, пока не привыкает к внезапному холоду. Вода с плеском льётся на голову, начисто смывая остатки липкого сна. Струи скользят по изящным плечам, сбегают вниз по груди, животу; ласкают великолепные бедра. Павус смотрит себе под ноги, пустым взглядом уперевшись в мраморный пол. В голове бардак: какие-то мысли одна за одной вспыхивают, метаются и здесь же гаснут… Утренний душ для того и создан, чтобы привести голову в порядок. Он обнажён, красив до безумия. У него отлично сложенное, сильное, не потерявшее аристократичных черт тело — немного угловатое, но плавное в изгибах. И кожа мягкая, как прекрасный шёлк; смуглая, обласканная солнцем, с россыпью точек-родинок… Юркое мыло скользит в аккуратных ладонях — настоящая оливковая роскошь с сладко-цитрусовым ароматом. Дориан потирает узкие запястья, предплечья, ведёт к ключицам, втирая в кожу ароматную пену. Массирует плечо, чуть морщась — мышцы ужасно ломит (вероятно, после вчерашнего заклинания), и он шепчет что-то про Тевинтер и почти забытые массажи. Намылив шею и плечи, Дориан спускается на крепкую грудь; ладонь растирает мыльную воду, ероша тёмные волосы в безупречной ложбине... Вдруг скользкие пальцы задевают каменные от холода горошины сосков. И приятная волна тут же прокатывается по изящной спине. Он намеренно задевает ещё раз. Игриво, дразняще обводит по кругу и тут же чуть сжимает, растирает меж кончиков пальцев, добавляя больше мыла. Дориан усмехается уголками губ — чувствительное тело отзывается на ласки. В паху чуть тянет, тяжелея. Он оставляет свою маленькую забаву, и белые от мыла руки спускаются на живот. Разводы покрывают стройные бока, нечёткие линии пресса, доводят до пупка… Пальцы спускаются ниже, наконец касаясь аккуратно и коротко стриженных волос. И предательское тело отзывается вновь. Обычно ему нравится представлять. Красочные картины сами рождаются в голове — смешения мужских тел, блеск пота и масла. Нежная кожа прекрасно помнит долгие поцелуи и объятия… Глубокие толчки, несдержанные стоны… Ему мало важны имена, порой не нужны даже лица. Всё, что имеет смысл — касания и бесконечный, сладостный шёпот в самое ухо. Лишь страстное обожание его любовников. Дориан слишком любит внимание. Ладонь между ног подхватывает, добавляя больше мыла. Сжимает, трёт, пока кровь не приливает к паху. Вторая рука вновь проводит по животу, гладит, массирует, поднимается на грудь. Сердце чуть ускоряется, разнося по венам разгорячённую кровь. Павус прикрывает глаза, отдаваясь проникшим в мысли пошлым фантазиям. Как вдруг его будто прошибает. Крупная дрожь тут же сотрясает плечи. Следом за ней волной накрывает жар. Всё происходит столь внезапно, что с его губ срывается стон. Это странно. Горячо, удивительно странно. Будто энергия вмиг переполняет его с головой. Будто по щелчку чьих-то злых пальцев кровь вскипает и пузырится в венах. Но он не чувствует боли — лишь приятную, чуть кружащую голову истому. Дориан замирает и концентрируется, хмурясь и сжимая зубы. Нахлынувшая энергия кажется знакомой, и ему не составляет труда нарисовать в мыслях образ её обладателя. Перед глазами появляется человек — высокая фигура, залитая золотым, тяжёлым и слепящим утренним светом. Черты размыты, и лица не видно — неизвестный и манящий. Дориан пытается разглядеть его, но человек будто боится быть обнаруженным. Он уносится дальше, скрывается в свете, пугливо убегает от Павуса, сверкая лучезарной улыбкой. Дориан фыркает и копает глубже — фигура вдруг замирает, как мотылёк, пойманный в ловушку. Павус осторожно приближается, протягивает руку, рассеивая бешеный свет. Заставляет фигуру обернуться, открыть себя. И вдруг скулы опаляет, а живот наполняет чудесный трепет. Это Тревельян. Улыбающийся, вновь сияющий, как рассветное солнце; с длинными цвета сена волосами и удивительно ясными, зеленовато-серыми глазами. Дориан вспыхивает краской, и его иллюзия контроля рассеивается. Жар вновь обволакивает его, а дрожь в теле многократно усиливается, заставляя что-то несвязно простонать. Теперь он понимает, что это. Воспоминание о вчерашнем вечере проносится горящей вспышкой. Вчера Инквизитор сотворил заклинание — удержал люстру, спасая их жизни. Дориан же был рядом в тот момент. Был в эпицентре. Был в его объятиях. Ничего удивительного, что отголоски чужой энергии «прилипли» к нему. Оттуда и ощущение чужого присутствия, оттуда и странная дрожь!.. Всё просто и всё логично. И даже грустно на мгновение. Ведь он на короткую секунду поверил, что Тревельян и правда где-то здесь. Не телесно — душой. Скрывается и дразнит Павуса, воплощая его наивные фантазии. Какая глупость. Пересиливая дрожь, Дориан вновь потирает блестящую от мыла грудь. Его захлёстывает жар, и кажется, будто кожа стала тоньше в сотни раз. Каждое прикосновение ощущается как огненный поцелуй. Он прикрывает хрупкие веки с длинными и чёрными дрожащими ресницами. И невольная фантазия тут же сковывает воспалённое сознание. Тревельян, Тревельян, Тревельян — всполох мыслей настигает его. Дориан чувствует его ненастоящее присутствие, ловит в памяти обрывки сердцебиения и шумного дыхание над самым ухом. Плечо вдруг разгорается жаром, и Павус отчётливо ощущает след ладони — Инквизитор касался его там и будто бы касается сейчас. Дориан дотрагивается горящего следа кончиками пальцев, вторя фантомные прикосновения. След остывает, но здесь же вспыхивает снова — ниже и будто бы стократ горячее. Лопатка. Одновременно поясница. Дориан глубоко выгибается, стонет и хнычет — кожа горит точно живым огнём. Дрожащими пальцами он делает быстрый жест, и вода вновь плещет на голову, смывая мыльные разводы. Холод снаружи, пожирающий жар изнутри. Создатель, он сейчас сгорит заживо... Ладонь вдруг скользит вниз и сжимает пах. Член уже напряжен до больного — раскрасневшийся, истекающий смазкой, чуть вздёрнутый и до безумия красивый. Кулак делает несколько скорых движений, но вместо облегчения Дориан глубже ныряет в сладостную пытку. Он почти кричит и до хруста прогибается в пояснице, избегая внезапного касания. Это жар обвивает его со спины — будто раскалённые объятия. Фантомные угли опаляют грудь. Соски оказываются в горячих тисках. Дориан сейчас закричит, кончит и потеряет сознание — это слишком!.. Вода падает на плечи, ледяными струями бежит по красивому торсу, красному, пятнанному от раскалённых прикосновений. Ладонь, обвившая член, мелко дрожит, медленно скользя по смуглой плоти. Дориан тяжело и громко дышит, на трясущихся ногах поднимается на самые носочки. Он хочет простонать. Лишь имя. Мужчины, что терзает его, человека, лишившего его сна и покоя. Прокричать что-то невнятное, с головой нырнув в собственные мазохистские фантазии. Это невозможно, нереально, немыслимо, но он представляет, идеализирует и воображает. Это он обнимает его со спины. Он жадно впивается в шею, целует, гладит, шепчет что-то невнятное. Важно имя и важно лицо. Ведь это Инквизитор. Дориан падает на колени, широко раздвигая ноги в стороны. В ладонях скользит ароматное мыло. Перед мутными глазами наяву стоит Тревельян. Он собирает волосы в узел, сверху вниз глядя на Дориана. Павусу хочется думать, что тот зол до ужаса. Взбешён очередными переговорами и сукой-герцогиней, разъярён донельзя, а магистр просто попался ему под горячую руку. Слишком удачно для обоих. Тревельян одет всё в тот же алый мундир, отблёскивающий пуговицами и эполетами; он расстёгивает ворот, чуть сощурив зелёные глаза, застланные смесью неразличимых эмоций. Член ноет от возбуждения, и Дориан обильно смазывает его мылом. Мелкие пузыри и блестящие разводы покрывают буроватую покрытую венами кожу. Ладонь несколько раз скользит от основания до головки, сжимая толстый ствол. Инквизитор теперь совсем рядом, но не подходит ближе, сохраняя ненужную дистанцию. Его мундир расстегнут, оголяет плоский белый живот и пресс. Дориан облизывает губы, не сводя глаз с полоски золотистых волос, уходящих под ремень. Он сглатывает скопившуюся слюну, взглядом очерчивая выпуклость на брюках с лампасами — слишком заметную, до треска натянувшую чёрную ткань. Павус запрокидывает голову, приоткрывая рот — вода стекает по раскраснелым щекам и губам, наполняя рот и стекая вниз по подбородку. Дориан набирает её, а затем выпускает, направляя на живот и ладонь между ног, добавляя мыльной смазки. Инквизитор расстёгивает пряжку ремня и проводит по выпуклости ладонью, очерчивая заметные границы. Дориан кусает губы, возобновляя движения кулаком — фантазия уносит его все дальше, оставляя Инквизитора без штанов. Тревельян подходит почти вплотную, громадной фигурой нависая над Дорианом. Павус представляет его лицо, его суровый взгляд под широкими бровями, его едва подрагивающие уголки губ. Дориан облизывается, кончиком языка проводит по кромке зубов. Он кошмарно возбуждён, и тело настойчиво требует прикосновений. Свободная ладонь скользит по груди и животу, имитируя чужие касания, ногти царапают кожу. Инквизитор вдруг касается его лица, грубо сминает щеки, ладонью опуская челюсть; Дориан широко открывает рот, высовывая язык. Он хочет, он горит, пылает от возбуждения, страсти, вызванной отголосками чужого присутствия. Свободная ладонь проводит по груди, переходит на ключицы и выше, крепко сжимая шею. Дориан мысленно подставляет лицо Инквизитору. Он прогибается в пояснице и пальцами проводит по челюсти, задевая пухлые губы. Рука на члене скользит медленными, дразнящими движениями, плотно сжимая нежную кожу; она останавливается на самом кончике. Дориан снова облизывается. Два пальца настойчиво мнут губы, а затем вдруг резко устремляются в рот. Это Инквизитор заходит с грубым толчком. Трахает его, скользит по языку глубже, упираясь в самое горло; его член огромный и едва помещается во рту, Дориану нужно усилие, чтобы его принять. Ладонь между ног раскрывается, большой палец встаёт на головку — ощущения сначала болезненные, но стоит задеть дырочку на самом кончике, размазывая мыло и естественную смазку, как в купальне разносится сдавленный стон удовольствия. Инквизитор вплетает пальцы в мокрые, прилипшие ко лбу волосы Дориана и грубо напирает, насаживая его глотку на блестящий от слюны член. Павус обсасывает пальцы и облизывает фаланги, вязкая слюна стекает по губам и подбородку. Вдруг Инквизитор останавливается — входит в рот на полную длину, уперев лицо Дориана в пах. Павус терпит, почти задыхается, сопит пытаясь уловить короткие вдохи носом. Закрытые глаза слезятся, и солёные капли бегут по щекам. Большой палец на члене скользит круговыми движениями, надавливая и пуская мелкую нетерпеливую дрожь. Дориан чувствует, что скоро кончит. Вдруг Инквизитор делает несколько коротких толчков в глотку, выдавливая из него пару гортанных звуков, а затем резко выходит, проскальзывая по языку и губам. От розоватого, мокрого и блестящего члена до таких же губ тянется тонкая ниточка слюны. Дориан резко вдыхает, освобождая рот от скользких и блестящих пальцев. Ладонь на члене скользит до основания и снова вверх несколькими быстрыми движениями. Павус на пике, балансирует на остатках, чувствуя приближающийся финал. Фантазия вдруг вздрагивает и растекается эфиром. Голова кружится, и Дориан словно теряет связь с реальностью, безвозвратно упуская хрупкую границу. Инквизитор сбрасывает с плеч роскошный мундир и заходит под льющуюся воду. Его теперь распущенные волосы вмиг намокают, прилипая к пунцовым скулам. Вода бросается на плечи, — удивительно аккуратные и веснушчатые, — стекает по широкой груди. Дориан смотрит на него, не сводя глаз. Изгибы тела, врезавшиеся в память, выглядят столь реально, что будто подайся он вперёд — врежется в сильные ноги. Мыльные пальцы касаются нежной кожи, проводят по кругу, обильно смазывая узкий вход. Рука заведена за спину. Дориан кусает пухлые губы, и подбородок высоко вздёрнут. Вероятно, он выглядит беспомощно — тяжело дышащий, дрожащий, мокрый, но ужасно, до умопомрачения горячий. Серые, потемневшие от возбуждения, как грозовые тучи, глаза изучают тело Инквизитора. Тот смотрит на него сверху вниз, улыбаясь самыми уголками губ. Взгляд более не суровый, наоборот — великолепно светлый, зелёно-прекрасный; Тревельян будто любуется им, восхищаясь каждым миллиметром истерзанного возбуждением мужчины. Он не подходит ближе и не касается, вновь лишь стоит, сохраняя дистанцию. Его руки медленно блуждают по собственному телу, растирая быстрые струи по светлой коже. Одна ладонь его ложится на тяжёлый член, чуть сжимает и ведёт, вторая замирает где-то на крепкой груди. Пальцы надавливают на смазанный вход, медленно погружаясь внутрь. Дориан судорожно ловит ртом воздух, содрогаясь от нахлынувших ощущений. Ладонь на члене замирает, в кольцо сжимая самое основание. Он держится, чтобы не кончить от одного движения. Пальцы внутри медленно толкаются дальше, растягивая нежные стенки. Дориан дышит прерывисто и часто, сдавливая вырывающиеся стоны. Его затуманенные глаза устремлены вверх, словно зафиксированы на чужом лице, ловя все несовершенные детали. Он горит, пышет жаром, сходит с ума, плавится, не смея отвести глаз. Пальцы погружаются на всю длину, разводят в стороны, и самыми кончиками надавливают на уплотнение. Дориан вздрагивает, и сочащийся член словно становится ещё больше, набухает под замершей ладонью, требуя к себе прикосновений. Дориан проводит медленно, он стоит на краю бездны, всем телом стремясь к падению. Голова кружится, и в глазах все плывёт, темнеет по краям, но Дориан не сводит взгляда с чужого тела, цепляясь за обожаемые черты. — Я надеюсь тебе нравится зрелище… — хрипло выдавливает из себя Павус и усмехается, — положение весьма… затруднительное… Пальцы внутри двигаются обратно ещё более медленно, растягивая тягучее ощущение наполненности. По телу пробегает дрожь, сбивая тяжёлое дыхание. Инквизитор все так же стоит перед ним, глядя сверху вниз, а Дориан дурак, если ждёт ответа от собственных фантазий. — Ты даже не представляешь, насколько. Сердцебиение отдаётся в ушах, пульсирует в члене; Дориан хватает ртом воздух и устремляет пальцы обратно. Движения теперь быстрее. Он трахает себя, вторя коротким рывкам на члене. Голос Инквизитора слышится на обрывках сознания, и Дориану кажется, что он довёл себя до галлюцинаций. Внутри вдруг что-то взрывается, переполняется до предела, вырываясь наружу. Дориана трясёт, и он стонет, кусая губы. Оргазм накрывает и волной распространяется по телу, закладывая уши; член пульсирует и выстреливает, горячими каплями окропляя пол. Пальцы внутри замирают, надавливая на простату, и многократно усиливая острые ощущения. Мир плывёт, и Дориан тяжело и судорожно дышит. Он подаётся вперёд, не в силах удержаться на коленях, как вдруг чувствует тепло на своём лице. Реальность перемежается с фантазией. Он кожей чувствует чужую шершавую и тёплую ладонь. Она лежит на его щеке, пальцами касаясь раскраснелого уха. Дориан прикрывает глаза, с головой погружаясь во всплеск ощущений. Он ластится, словно кот, утыкаясь скулой и чуть поворачивая голову. Задворки сознания кричат открыть глаза, взглянуть перед собой, но Дориан не верит. Он мечтает увидеть Инквизитора, желает этого больше всего на свете. Но не решается разрушить собственные иллюзии. Боится разочарования. Чужие пальцы проводят ниже от уха, очерчивают челюсть и задевают губы. Дориан тяжело сопит и чувствует, как дрожат его ресницы. Вода шумным плеском льётся на пол. Дориан, наконец осмелев, спустя минуту открывает глаза. Пусто. Взгляд расфокусирован и ему нужно несколько секунд, чтобы прийти в норму; голова чуть кружится, а ноги затекли от неудобной позы. Взгляд мужчины скользит по небольшой купальне. Он словно растерянно ищет кого-то, но Павус здесь один. Дориан фыркает, поджимая губы. Он видит крупные белёсые брызги перед собой и стирает их ладонью… А где-то далеко, под самым небом, в высокой и одинокой башне. В просторных покоях. Доводя себя до предела, задыхаясь и срываясь на хрип, бархатный голос всё повторяет: «Ты даже не представляешь, насколько…»~
Только светает, и солнце, всё ещё низкое и полупрозрачное окрашивает снежные вершины гор в прелестный персиковый цвет. Редкие перистые облака, исчертившие красными разводами небо, плывут где-то высоко, плавно и тихо. После длинной ночи воздух холодный и влажный, обволакивающий сосновое ущелье дымкой молочного тумана. Окрестности Скайхолда молчаливы и одиноки, слышны только птицы, да свист ветра, гуляющий в горных просторах. Пейзаж поистине завораживающий. Замок ранним утром немноголюден; в залах и бесчисленных коридорах едва ли можно встретить живую душу, что крайне нравится Дориану, только что вышедшему из своих покоев. Павус поправляет узкие манжеты красивой, почти забытой за зимние месяцы сине-зелёной батистовой рубашки, и приглаживает всё ещё влажные ароматные волосы. Его аккуратные пальцы украшает пара колец с роскошными изумрудами, а черные ресницы вновь красиво подведены. Он направляется в библиотеку. Мысли роятся, всполохами возвращаясь к образу в ослепительном свете. И Дориан не может сдержать глуповатой улыбки. Ему тревожно, боязливо, трепетно, но в то же время как-то удивительно нежно и прекрасно. Словно бы в грудь вложили сумасшедший волчок, ещё пуще раскручивающийся от нелепых мыслей. Что сейчас делает Инквизитор? Должно быть ещё спит, ленивым котом щурясь от утреннего солнца, ласкающего его лицо. Или уже выслушивает очередной несущественный рапорт, зевая и всеми силами делая вид, что ему интересно. Или снова носится где-нибудь за замком, как сумасшедший, обливаясь потом и называя это пробежкой… На самом деле не важно, чем он занят сейчас. Дориан надеется, нет, он уверен, что они встретятся сегодня. И он вновь увидит эту тонковатую, но прелестно светлую, несдержанную, чуть дрожащую в уголках улыбку. Создатель, он желает этой встречи больше всего на свете. Библиотека его любимое место в замке (второй в списке призамковый сад). Она совсем небольшая (по сравнению с домашней), и выбор книг там невелик, там куча пыли и постоянно смердит гниющей бумагой, но Павус обожает это место. Обожает за тишину, за спокойствие, за чтение… Чтение-чтение-чтение — бесконечное, безнаказанное, всепоглощающее. Словно бы среди запаха свечей и старых книг оно его личный каприз. Его отдушина. Его билет, возможность рухнуть в поток строчек и слов, закрыться от жестокой и некрасивой реальности. Библиотека одно из немногих мест, где он чувствует себя в безопасности. Он прочитал бы все книжки на свете, лишь бы никогда не сталкиваться с жестоким и некрасивым. Дверь в конце длинного коридора выводит его на балкон в тронном зале. Дориан оказывается рядом с огромным и цветастым витражом, расписанным когда-то эльфийскими мастерами. Свет пробивается сквозь его тонкие стекла и, преломляясь, падает на каменные стены, бликуя красным, зелёным и жёлтым. Зал внизу как на ладони: огромный, поражающий своими размерами; абсолютно пустой. Нет даже слуг, без конца шныряющих по коридорам в тысячах мелких забот. Павус опирается на громады-перила, лицом поворачиваясь к витражу. Роспись поражает своей детальностью и плавностью линий: изящные узоры сплетаются в сюжеты и картины, повествующие о прошлой жизни замка. Дориан любит разглядывать их, представляя себе как могла выглядеть последняя обитель древних эльфов. Он сложил руки на груди, изучая очередной сюжет, связанный видимо с садом — Дориан сделал такой вывод от обилия разномастных цветов, расцветающих на стекле — и историей его создания; мозаики изображали бесчисленных дорожки и скульптуры, но все они сходились в единый крупный сюжет с большим ломанным деревом в центре. На удивление, листья у него были белые и сверкающие, словно серебряные. Дориан протяжно зевнул, как вдруг звук шагов и голоса внизу заставили его встрепенуться. Он отскочил от перил, интуитивно спрятавшись от чужих глаз. Опять! Звук шагов стал громче и голоса стали яснее, позволяя разобрать отдельные слова, эхом отлетающие от стен. Дориан аккуратно приблизился к каменным перилам, молясь, что остаётся незамеченным для людей внизу. — Ваш замок похож на место, где я выросла. Такой же… аскетичный… — раздался голос девушки. — Признаюсь, я многое бы поменяла, но вы можете сделать вывод, что я строю планы на ваше имущество. Так что даже не спрашивайте. — Звучит обнадеживающе, — ответил ей мужской голос с нелепым смешком, — а то Жозефина уничтожила бы меня на месте. Знали бы вы, как трудно было достать антиванские ковры… — он будто замялся, заметив её вздёрнутую бровь. — Надеюсь хотя бы экскурсия вам понравилась. Или Ваша Светлость видела и лучше? — Может и видела, — она легко подёрнула плечами, — но подобный гид мне точно достался впервые. Думала никто не сможет десять минут распинаться над зданиями казарм, во всех красках описывая каждое окошко и прекрасную лепнину. Вы меня приятно удивили. Дориан вытянул шею, выглянув за перила, как вдруг снова отскочил обратно. Там был Инквизитор. В груди тревожно сжалось, а щеки загорелись. Он сделал осторожный шаг ближе, украдкой выглядывая вниз. Они шли парой — герцогиня Аннели держала Тревельяна под руку, тонкими пальцами вцепившись в его рукав, словно вела его насильно (по крайней мере, так показалось Павусу). — Вы сами просили показать вам окрестности и немного рассказать о замке, — Инквизитор мягко улыбнулся, — желание дамы для меня закон. — В следующий раз я попрошу вас немного увеличить финансирование ваших собственных армий и буду с нетерпением ждать наилучшего результата… Тревельян словно бы поперхнулся и рисованно-смущенно прикрыл рот. Он выглядел забавно. Дориан улыбнулся его глуповатой выходке; приятный трепет окончательно заполнил грудь. — Мы можем обсудить этот вопрос позже, на официальных переговорах… — словно бы неуверенно проговорил он. — Не будем же мы портить такое чудесное утро делами. Думаю, леди-посол ночь не спала, но придумала решение… — Не слишком ли вы полагаетесь на мнение советников, лорд Тревельян? — резко спросила она, остановившись. — Порой самое верное решение нам предлагает сердце… — Аннели улыбнулась, как-то странно сверкнув черными глазами, и тут же продолжила: — признаюсь, я бы не назвала это утро чудесным. Не спросите, как мне спалось в гостевой комнате? Дориан закатил глаза, тихо цокнув языком. Он мог бы уйти. Должен был бы. (Но кто бы ушёл на его месте?) Павус облокотился на перила, взглядом зацепившись за милую улыбку Инквизитора. — Сдаётся мне, вас что-то не устраивает. Прошу только, не казните слуг. Хотя бы не всех. — Я бы рассмеялась, да боюсь разбудить крыс. Бедняжки и так не спали пол ночи. Вторую половину не спали пьяные соседи. Их тоже лучше не трогать. Я к тому, что прекраснейшие залы и комнаты, через которые вы водили меня последние пол часа, вероятно требуют не менее прекрасного жильца. Какая неожиданность, что я идеально подхожу. Не думаете? Павус фыркнул. Она была красива, вероятно умна, кажется вполне вменяема, Дориан даже мог позволить себе мысль, что она понравилась бы ему при других обстоятельствах. Но сейчас. Создатель, как же она раздражала его. Словно бы у Инквизитора было на неё время. Словно бы её незначительный здесь титул и какая-то рисованная важность делали ей чести. (Не то, что он, правда? Ведь он же сто крат лучше её. Почему тогда Тревельян смотрит ей в глаза, а уголки его губ растянуты в вежливой улыбке?) — Думаю, для вас нам следовало бы возвести отдельный дворец поменьше, но, увы, не уложимся в сроки. К сожалению, большая часть покоев занята… Но ради вас, Ваша Светлость, уверен, мы что-нибудь придумаем. Я обещаю распорядиться лично. Если бы Дориан мог — он обрушил бы на них балкон. (А ведь он мог!) «Я обещаю распорядиться лично…» — он скривил рот. «Ради вас, Ваша светлость…» — рот скривился еще больше. Он сложил руки на груди, высоко вскинув бровь. Теперь они оба в разной степени раздражали его. — Благодарю, милорд. Вы спаситель моего сна. Но есть ещё кое-что, — будто виновато проговорила она и похлопала большими глазами, — я готова принять титул очередной капризной аристократки, но не могли бы вы выполнить одну единственную просьбу, — она вдруг коснулась его локтя, миловидно улыбнувшись, — крохотную и незначительную. Во время нашей экскурсии мне исключительно понравилось одно место. Вы ещё остановились показать мне те барельефы… — Западное крыло? Раз вы так настаиваете, я знаю нескольких обязанных нам аристократов, которые с радостью освободят вам покои. Граф Редций, кажется, собирался возвращаться в… — Милорд, вы неоценимо добры. Но просьба не совсем в этом… — рука на его локте медленно двинулась вверх, игриво щекоча плечо, а девушка, улыбнувшись, заявила: — я бы хотела проживать в лучших покоях. «Der kaffastas asine…» — прошептал Дориан, тут же закрыв рот ладонью. Он стушевался, надеясь, что остался незамеченным. Внутри у него закололо откровенной яростью. Тревельян же словно задумался над чем-то. Он отвёл взгляд, чуть разомкнув тонкие губы, подбирая правильные слова. Наконец, украдкой улыбнувшись, он проговорил: — При всем глубочайшем уважении, Ваша Светлость, но данные покои заняты другой, если не более категоричной, особой. И она совершенно точно не потерпит… — Она? — девушка вздёрнула бровь. «Она?»— Дориан вздёрнул бровь ещё выше. — Но, милорд, — отрезала Аннели. — Я ношу титул великого герцогства Камберленд. Выше меня лишь сам король. Сомневаюсь, что эта ваша «особа»… — Возможно это и не король... — перебил её Тревельян, вновь отведя взгляд; и его лицо словно бы чуть покраснело (или так упал блик от витража), — но покоев заслуживает точно королевских… — Похоже, эта личность для вас действительно важна… — она выделила последнее, — что ж… мне будет необычайно интересно с ней познакомиться. Аннели оторвала руку от его плеча и сложила ладони перед собой. Девушка небрежно вздёрнула подбородок, её тонкие брови чуть вздрогнули. В угольно-черных глазах словно бы выступил иней. Она мягко улыбнулась, хоть и выглядело это почти хищнически, и продолжила: — Смею предположить… — она сделала короткую задумчивую паузу, поведя черной бровью, — что это тот мужчина, которого вы так удачно спасли от нелепой трагедии. Я много слышала про него вчера от аристократии. И больше половины болтают такую чушь… Доран кажется? — она будто снисходительно усмехнулась. — Нет! — вдруг воскликнул Тревельян, и голос его эхом отразился от стен. — Леди Сартори, вы всё не так поняли!.. В пустынном зале повисла тишина. Тревельян шумно сглотнул, растерянно осматриваясь по сторонам. Уши его запестрели алым. Наконец, нервно кашлянув, он сказал как-то сдавленно: — Его зовут Дориан… Дориан Павус… Мы не более чем друзья, поверьте! И… — он прочистил горло; ладони его вдруг сплелись в плотный замок за спиной, — и я не имею и малейшего понятия, с чего вы взяли, что он важен мне в «этом» смысле. Просто поразительно, Ваша Светлость, как легко вы решили растоптать наше с вами чудесное утро. — Наше с вами утро, лорд Тревельян, вовсе не растоптано. Я бы сказала напротив. Значит этот Дориан освободит мои покои? — Он столь несносен и капризен, что я не горю желанием даже находиться рядом с ним, — негромко проговорил он, усилием глядя ей в глаза, — и вам настоятельно не рекомендую. А взамен его покоев… Может я смогу предложить вам южную башню? Тишина и спокойствие, а главное вид на водопад. И герцогу будет полезно с его-то здоровьем. Идёмте, я провожу вас. — Вы знаете, как угодить даме, лорд Тревельян… — несколько скомкано сказала она, вновь беря его под выставленную руку. — И всё-таки вы были правы. Это чудесное утро. Они проплыли по залу и скрылись в высоких дверях, закрывшихся за ними со звучным щелчком. Дориан проводил их взглядом, цепляясь за широкую спину мужчины. Затем вздохнул, судорожно сдерживая первый всхлип. Затем утёр слезящиеся глаза. Грудь обожгло калёным железом. Тугой ком связался под языком, медленно осев вниз и встав поперёк горла. В висках тупо застучало. Похолодевшими пальцами Дориан вновь вытер глаза. Горячие слёзы намочили ресницы. Он до скрипа сжал зубы, сцепил крепкий замок на груди и шумно задышал, пытаясь успокоиться. Больно. Слёзы скатились по раскраснелым щекам. Он не должен был слышать этого. Его взгляд пустой, направленный куда-то вперёд, в пустоту, серый и застланный горечью. Он не издаёт ни звука кроме судорожного дыхания, замерев в пустынном зале. Он обжёгся, вообразив себе слишком многое. Обгорел в ослепительно ярких лучах утреннего света. И сердце топится в крови проклятых бабочек. Слова эхом отдаются в голове, с каждой катящейся слезой раздаваясь всё громче. Он не нужен ему. Противен. Не важен. Значит не важен вовсе. Вдруг Дориан вскинул руки. Со всей силы ударил по каменным перилам, рыча и крича от тупой ярости. На стёсанных костяшках выступила росистая кровь. Он ударил снова, закусывая губы. Он не хочет даже находиться рядом? Проклятый идиот. Его красивые руки тут же окутало зелёное пламя. От нового удара трещины черной паутиной разбежались по каменным глыбам. Грохот эхом отразился от стен. Вниз осыпались раскрошенные громады перил, разбив паркетную доску. Дориан яростно фыркнул, стряхнув с рук кровавую пыль. Он развернулся на пятках, утирая пылающей ладонью мокрую щеку. Он более ни секунды не хочет находиться здесь. Ни на этом балконе, ни, возможно, в этом замке. Уедет, исчезнет, спрячется, растворится. Кто заметит его пропажу? Не важно. Дориан не хочет знать. Он вообще ничего не хочет. И уж совершенно точно ни секунды более не желает думать о нём.__________
Библиотека встретила его равнодушной тишиной. Косые лучи пробивались сквозь решетчатые окна, изрезанными столбами падая на тёмный пол. Вековая пыль танцевала в воздухе, мерцая на свету. Дориан шёл быстро, не смотря по сторонам. Кругом были огромные шкафы, дряблые полки и сотни и сотни книг. Цветастые корешки забивали стеллажи причудливой мозаикой, тут и там торчали какие-то записки и никчёмные бумажки. Никакого уважения к тысячелетним знаниям. Проходя мимо, Павус зацепил ряд книг пальцами. Вдруг выдернул случайную. «Реверсивные ритуалы». Какая-то кривая рукопись. Скука. Не останавливаясь, он сунул книгу куда-то между. Дориан вышел на небольшую площадку, заставленную наконец-то пустыми столами. Он остановился в самом её центре, равнодушно осмотревшись. Он привычно взмахнул ладонью, неразборчиво прошептал одному ему известный ключ. Голая стена напротив завибрировала. Грубые камни вздрогнули и вдруг сдвинулись, со скрежетом образуя собой аккуратную арку, украшенную тяжёлой темно-бордовой шторой. За аркой скрывалась совсем небольшая комната — несколько шагов в длину и столько же в ширину, — но зато вся она принадлежала Дориану (и никто не посмел бы с этим поспорить). Целую стену напротив входа занимало окно, которое Павус обычно не зашторивал, позволяя редкому солнцу до краёв наполнять крохотное помещение. Стена справа была до потолка закрыта резным шкафом, широкие полки которого донельзя были заставлены редчайшими книгами и свитками. В алькове едва помещался аккуратный стол, вечно заваленный хаотичными бумажками — всевозможными внезапными мыслями, слишком важными, чтобы их не записать. Стула у него не было, вместо него здесь стояло большое кресло с винно-красной кожаной обивкой и изящными подлокотниками. Оно было старым и местами изношенным и имело тонкий, едва уловимый смолистый запах; Дориан просто обожал его. Павус прошёл под аркой, взмахом руки отцепляя тяжёлую штору и закрывая за собой проход. От следующего лёгкого жеста, как одна, вспыхнули свечи. От третьего — штора рухнула на окно. Казалось, в алькове (да и во всей библиотеке) было так тихо, что было слышно собственное дыхание. «Наконец-то…» — выдохнул Дориан. Наконец-то его ничего не отвлекает. Наконец-то он абсолютно спокоен. Наконец-то он сможет закончить работу. Чем он там занимался?.. Дориан сделал пол шага к столу и схватил первую попавшуюся бумажку, бегло вчитываясь. «Спросить у Инквизитора про фокусирующие призмы» — гласил текст записки; он скомкал её одним движением. Дориан взял вторую. «День рождения Инкв.» — дата в грядущем месяце была несколько раз подчёркнута. Он фыркнул, швырнув листок в сторону. (Если ещё хоть одна!..) Следующая бумажка — перерисовка карты морозной котловины — скомканная полетела на пол. Ах, это он несносен? Он — капризен! Внутри, как по злому щелчку, всё вновь вспыхнуло. Ещё несколько комков-бумажек улетели на пол. Да если бы он знал! Если бы видел своими треклятыми зелёными глазами, как перехватывает у него дыхание от одного только взгляда! Как трепещет в груди от случайного касания! «Сволочь… Идиот.. Подонок. Кобель! Урод!! Fastas asinus!!!» — ругался Дориан, в клочья разрывая всё новые листы. В груди полыхал пожар, начисто выжигая всякое здравомыслие. «Друзья… Хрена с два!.. Больно надо! Скучный до смерти!» — он комкал, рвал, топтал, выкрикивая оскорбления. Наконец он бросился на стол, одним движением сметая всё на пол. Хрустальная чернильница со звоном отлетела в стену. Яростно раздувая ноздри, Дориан дирижёром взмахнул руками. Хаос на полу вдруг подлетел. Бумажки вспыхнули синим. «Mujhe kuch bhi mahasus non hota, tum kamine!» — победно выкрикнул он, торжественно уперев руки в боки. Все клочки истлели в прах. Гнев отступил столь же внезапно, сколь и нахлынул, оставив в груди странное. Не боль, не горечь и не обиду. Опустошение. Так бывает всякий раз, когда с треском рушится идеальная иллюзия. Жестоко и несправедливо. Дориан открыл ящик стола, теперь совершенно пустого, и выудил оттуда бутылку, со стуком поставив её на черную крышку. Что плохого в глотке молодого тевинтерского вина? Пробка со щелчком вылетела от движения бровью. Дориан схватился за узкое горлышко, поднёс его к губам. Запрокинул голову. С шумным бульканьем терпкий нектар устремился вниз по горлу. С громким вдохом он оторвался спустя не меньше десяти глотков, почти не чувствуя вкуса. Чуть поморщился. Внутри разлилось тепло. Спустя время голова ощутимо потяжелела. Забавно. Как тяжело ему было с несколько минут назад, и как легко стало сейчас. Какими громкими казались слова Тревельяна, и какими ничтожно тихими они звучали на самом деле. Хоть его сердце и дало болезненную трещину, но в действительности же, в глубине души, ему было всё равно. Многие не любили его. Потому что он тевинтерец. Потому что он знатен и богат. Потому что эпатажен и нарциссичен. Потому что предпочитает мужчин. Всю его жизнь люди находили поводы его презирать, и он слишком устал расстраиваться. Просто с Тревельяном… С ним легко было обманывать себя, что поводов не так уж и много. Он сделал ещё пару глотков, прошипел и обернулся спиной к креслу, чтобы привычно плюхнуться назад и утонуть в подушках. В этот раз вышло жёстче. Он поёрзал, пытаясь устроиться удобнее, но что-то неприятно твёрдое впилось в задницу. Это была книга. Казалось бы, ничего необычного для библиотеки, но Павус настороженно сощурился. Он никогда не оставляет книги подобным образом, (вместо этого предпочитая складывать их в высокие стопки рядом). Дориан поставил бутылку на узкий подлокотник (перед этим вновь отпив) и взял находку обеими руками. Книга была до ужаса потрёпанной, с черным потрескавшимся переплётом, насквозь перешитым жёлтыми нитями; она пахла сыростью и пылью; одним словом, на вид была совершенно отталкивающей. На корке была полустёртая и неразборчивая монограмма. Других опознавательных знаков на ней не было Без особого интереса Дориан раскрыл книгу. На первой же пожелтевшей странице стояла огромного размера клякса, перекрывающая какой-то незамысловатый рисунок. Два человечка держались за руки, стоя под полумесяцем. На следующих страницах тоже были рисунки. Лодка с раздутым брюхом-парусом посреди волнистого моря. Гнедая лошадь с двумя жеребятами пьёт из кривого ручья. Маленький домик на самом краю отвесной скалы — тихое, навсегда потерянное место. Павус улыбнулся, рассматривая не слишком аккуратные картинки. Они явно принадлежали впечатлительному ребёнку и были весьма недурны. Очаровательны. Но что книга с детскими каракулями делала здесь, в Скайхолде? Более того, что она делала у него? Дориан перелистнул дальше. Снова жирная чернильная клякса перекрывала рисунок. Под ней приглядывался портрет со смазанными, неясными чертами. Соседняя страница была исцарапана пером. Следующие листы тоже были сильно помяты или вовсе вырваны. Пролистав их, Дориан наткнулся на ещё один рисунок. Черный и грязный от чернил замок — страшного вида громада — полыхал и дымился; на окнах были решётки, над самой крышей сверкали грозы. Рядом с ним была короткая дневниковая запись на удивление ровным почерком. Дориан пробежал её глазами, рвано приложившись к бутылке. «Возвращение домой? От одной мысли смешно. Просить прощения? Ни за что на свете. Он прислал учителей. Изящные искусства на краю света. Скука. Вчера Бром обозвал меня принцессой за то, что я сижу в этой башне. Избила его до крови. Они с ребятами что-то замышляют. Надо выяснить. Может возьмут на свою шлюпку. Мой надзиратель — наместник Крэйг (вонючий спрут) — уплывает через пару дней. Гувернантки шепчутся, что поплывёт в Империю. Предатель. Может передать ему письмо? Отдаст? У меня есть немного денег. Завтра попробую передать…А.»
На следующей странице был удивительно аккуратный портрет. Красивая женщина с коротко остриженными волосами грустно улыбалась с краплёной засохшими каплями бумаги. Внизу была подпись: «Она обещала, что когда-нибудь мы все встретимся вновь. Соврала». Дориан чуть нахмурился, рассматривая её острые черты и угольно-черные глаза. Она казалась смутно знакомой, точно миражом всплывала где-то в спутанных вином мыслях. Он будто видел её, знал, совершенно об этом забыв. Странный дневник заставил его задуматься. Павус сделал несколько больших глотков. В бутылке бордовой полосой оставалась где-то треть. Внутри у него всё затеплилось. Голова начинала ощутимо кружиться, в руках появилась неотёсанная тяжесть. Нет ничего лучше вина на завтрак — наверняка где-то в мире есть такая поговорка. Дориан был до нескромного пьян. Неловко он закинул ногу на ногу, подперев щеку ладонью. Из-за всех этих рисунков и записей на него нахлынуло странное. Чужие дневники всегда вызывали в нём неподдельный интерес. Но одно дело читать записи великих талантов, творцов, правителей, изучать их яркую жизнь, и совсем другое — погружаться в чью-то несчастную душу. Тонуть в эмоциях и чувствах, изложенных на краплёных слезами страницах. Переживать всё самое больное. Веди он дневник, что написал бы сейчас? Что сочинил бы? Помпезное, роскошное, сверкающее в неестественном свете, — любое, но не настоящее. Его настоящее и искреннее вышло бы непозволительно некрасивым. Уродливым, ничтожным, не раздутым до трагедий и истерик. Оно вышло бы скучным. Не нежным, светлым, поразительно прекрасным, дрожащим, щемящим грудь, великолепным, смешным, прелестно-небрежным и совсем-совсем несовершенным. Оно было бы до смерти скучным. Как Тревельян. Он знает, что написал бы! «Грудь разрывает, и слезы бегут сами собой. Так больно, несправедливо и противно. Будто калёное клеймо поставили на самое сердце. Трагедия! Vah mujhe bahut geada mahasus karata ha! И не работает ни единая формула, ни единая заповедь! Забудь, сбеги, выкинь из мыслей навсегда! Пытался. Однажды получилось. Больше, кажется, не получится никогда.Дориан Павус — влюблённый до безумия»
Погруженный в мысли, Дориан перелистывает пожелтевшую страницу. И вдруг из книги что-то выпадает. Конверт. Павус заостряет на нем внимание и поднимает на уровень глаз, всматриваясь в дорогую бумагу. Роскошный герб отливает золотом. Две переплетённые причудливым образом змеи. «Kaffas…» — срывается с губ полушёпотом. Только не это. Он распечатывает осторожно, почти трясущимися от напряжения и вина пальцами. Письмо из дома — какая неожиданность. Первое за сколько?.. Как будто за всю жизнь. Дориан извлекает сложенный втрое лист молочного цвета; кажется, будто он пахнет грецкими орехами и морем. Совершенно потрясающий запах. Жаль только, что читать не хочется до кошмарного. Но он пересиливает себя, решается и с замиранием сердца разворачивает, ожидая увидеть всё что угодно. Что угодно, но не пустоту. Он оборачивает лист. Переворачивает. Раздражённо фыркает и хочет порвать его в ту же самую секунду. Дурацкая шутка. Дориан бросает его на колени и хватается за бутылку. Опрокидывает терпкое содержимое в рот, с шумом глотая. Вино тоже из Тевинтера, и оно намного интереснее глупой бумажки. Вдруг несколько предательских капель выступают на пухлых губах. Дориан пытается поймать их, но поздно. Они соскальзывают с подбородка и багровыми пятнами расплёскиваются на бумаге. «О нет-нет-нет-нет!» — быстро шепчет он, будто вновь чувствуя себя маленьким мальчиком. Дориан хватается за рукав и берётся безуспешно промакивать совершенно пустую страницу. И в животе вдруг всё болезненно сводит, будто вот-вот его схватят и, как всегда, отругают за испорченные документы. Но внезапно под запястьем что-то вздрагивает призрачной вибрацией. Дыхание перехватывает, и Дориан громко кашляет, от неожиданности поперхнувшись. На месте прежних капель возникает черная надпись, самая тонкая и изящная на свете: «Здравствуй, моя маленькая змейка!» В горле замирает горький ком. В животе что-то волнительно сжимается, и по спине пробегает холодок. Под первой надписью появляются несколько других. Он читает. Покусывая губы и словно бы содрогаясь всем телом. «Здравствуй, моя маленькая змейка! Я представляю себе твоё лицо сейчас и не могу сдержать улыбки. Хлопаешь глазами и как обычно ничего не понимаешь. А теперь фыркаешь и глупо морщишься. Но, увы, в этом письме нет ничего глупого и несерьёзного. Ты в опасности, мой милый. Все мы. Ты можешь упрекнуть меня в отсутствии родительского внимания, в том, что я забыла тебя на этом варварском заснеженном юге. Вовсе нет. Каждый день я думаю о тебе, моя маленькая змейка. Каждый день я строю твоё безупречное будущее. И сейчас оно под угрозой. Дома очень неспокойно. На юге бушует лихорадка, на запад пришла засуха. В Магистериуме всё чаще волнения. Мы с твоим отцом не хотели втягивать тебя, мой милый. Но наши враги не поступаются ни перед чем. Мы должны быть готовы к худшему. Слишком опасно называть имена и рассказывать все подробности. Я иду на риск даже отправляя тебе это письмо. Ах, как у меня дрожат руки! Как многое я должна тебе рассказать! Но они убьют тебя при первом же подозрении. Мы должны поговорить лично. Внизу я оставлю точные инструкции (их откроет свет полной луны и то заклинание… ты помнишь?) Спрячь письмо, никто не должен их видеть! Никому нельзя доверять. До скорой встречи! А пока — берегись, моя маленькая змейка! И помни, что ты достоин всего этого мира.Мамочка»
Убийцы? Враги? Создатель, да он будто не покидал Тевинтер ни на минуту. Дориан сглатывает ком в горле. Мать хочет связаться с ним напрямую — вот что беспокоит его больше собственной смерти. Он рад, действительно рад, хоть и взволнован до ужаса. Он быстро шепчет какое-то маскировочное заклинание заплетающимся языком и сует письмо между страниц дневника. Какая-то макулатура – вероятно для отвлечения внимания. Умно. Дориан прячет книгу за кресло, чуть не опрокидывая недопитое вино. Он возбуждён, взволнован, малость напуган и очень-очень пьян. Голова кружится, и в глазах всё плывёт и смазывается. Завались сюда убийца — он бы даже не смог защититься! Павус фыркает и с третьей попытки поднимается со злополучного кресла. Его малость шатает, и ноги почти не слушаются. Ну нет, его не убьют здесь! Не сегодня! И точно не в этой рубашке! Вдруг он слышит что-то. Шорох где-то за тяжёлой шторой. Убийца! Дориан ругается шёпотом и чуть щурит глаза, и поджимает губы. Он нападёт первым. В убийственном прыжке дикой пантеры разделяется с нападающим. Нужно лишь выждать момент. Когда шорох станет громче, когда штора легко вздрогнет… Сейчас! Дориан бросается вперёд. И врезается в широкую грудь, утыкаясь носом. Павус сопит в чужой воротник и не двигается, парализованный собственной молниеносностью. Вдруг Дориан чувствует, как тёплые ладони ложатся на спину, словно бы прижимая его ближе. Сердце вздрагивает, а по коже пробегают мурашки. Он дышит в самые ключицы, забавно шмыгая носом. Совершенно потрясающий запах. Майские цветы и выделанная кожа. Голова кружится ещё сильнее, и Дориан прикрывает глаза, вовсе теряя всякое равновесие. Есть лишь горячие ладони, скользящие по спине до начала поясницы, есть лишь тепло тела и необыкновенный запах. Есть лишь он. Его личный убийца. — Теперь всегда будешь приветствовать объятиями? — говорит мягкий и низкий голос над самым ухом, — неужели так соскучился… Ладонь вдруг перестаёт скользить на поясницу и вместо этого несколько раз хлопает его по лопаткам. Разочарование. — Тебя не было целую вечность… — бурчит Дориан в грудь, задерживаясь как можно дольше и не отрывая лица, — наверняка уже забыл, как меня зовут… asinus… дурак… — Дилан кажется? Доран? Дариус? — мужчина глупо смеётся, снова несколько раз похлопывая чуть ниже прошлого. — А если серьёзно, — он отстраняется, и Дориан внутренне протестует, не подавая виду и вставая с мужчиной лицом к лицу, — как ты? Прости, что потерял тебя в толпе вчера… Нужно было сбежать вместе. Дориан шумно сглатывает, в упор глядя то в зелёные глаза, то на розоватые блестящие губы. Лицо Инквизитора совсем близко, и он улыбается своей очевидно лучшей улыбкой, раз Павусу так хочется накрыть её поцелуем. Дориан подаётся вперёд, на несколько сантиметров сокращая расстояние между ними. — Эй, ты меня слышишь? Дориан? Погоди… — зелёный взгляд меняется и широкие брови в изумлении подлетают на лбу, — ты пьян! До завтрака! Без меня! — Да-да… прости, папочка, — Дориан стреляет глазами, похлопывая по широкой груди, в мыслях удивляясь упругости мышц. — Так ты пришёл спросить, как мои дела?.. Какая прелесть… Что ж, вероятно, на днях меня убьют… Моё сердце разбито вдребезги… А ещё у меня кончилось вино. Угадай, что хуже всего? — Дориан игриво вздёргивает бровью, по-дурацки улыбаясь, а затем громко шепчет: — это вино-о-о… — Настоящая трагедия… — так же шепчет Тревельян. — Эй! Ты вообще-то должен просить прощения!.. — бурчит Павус и легко ударяет мужчину в грудь. — Не думал, что тебя так развозит с одной бутылки… — Инквизитор улыбается, перехватывая кулак тёплыми ладонями. — Напомни, а за что я должен извиниться? — За бездонные глаза твоих колодцев… — язык заплетается, и Дориан хихикает; голова кружится и колени вдруг подкашиваются. — Эй! Не падать! — Инквизитор ловит его под руку, прижимая ближе к себе. — Я провожу тебя до покоев… — Как неприлично сразу тащить меня в койку… — хнычет Дориан, — не то, что я против… Но это же так скучно! Кровать! Пф! Как насчёт этого стола? Нет! Секс в кресле! У меня где-то было масло для тебя… — Дориана ведут под руку, а вино явно говорит за него. — Для меня? Какая честь… — Инквизитор поддерживает повисшего на нем Павуса, — могу предложить вам тоже самое… — говорит Тревельян сквозь зубы (Павус кажется невыносимо тяжёлым) — Дориан, пошли, тут недалеко… — Здесь всегда было так жарко, или это ты такой горячий? На самом деле я. — Павус вдруг останавливается, пытаясь нелепо подмигнуть; его несёт. — Подожди, ты ведёшь меня к лестнице? Нет-нет-нет… Брось меня здесь… — Дориан не вырывается из его хватки, лишь намеренно подкашивает ноги. — Дориан! — Инквизитор повышает голос, раздражённо хмуря брови; Павусу кажется, что от одного такого взгляда можно протрезветь. — Если ты не пойдёшь сам, мне придётся нести тебя на руках! — О нет! — вскрикивает он и отцепляется от руки, распластываясь на полу. Инквизитор шумно выдыхает, закатывая глаза и высоко поднимая бровь. Он цокает языком, оценивая масштабы происшествия. Дориан Павус — синоним слова совершенство — валяется на полу посреди библиотеки, идиотски хихикает и тянется к пуговицам рубашки. Его скулы и уши чуть покраснели, а серые глаза недобро поблёскивают. Тревельян фыркает и разворачивается, намеренно громко шагая от Павуса, который тут же подскакивает и садится. — Вообще-то некрасиво бросать мужчину в беде! — кричит он, сгибая ноги в коленях и отставляя руки за спину. — Вдруг меня украдут? Такого… горячего… доступного… соблазнительного… — он разводит колени в стороны и прикусывает губу. — Ты уже соблазняешься? — О. Ещё как… перед тобой невозможно устоять… — саркастично замечает Тревельян, незаметно краснея в щеках. Инквизитор вновь подходит к Дориану, самую малость улыбаясь и глядя в игривые серые глаза. Павус чуть привстаёт, тянется к Инквизитору, облизывая пухлые губы. Кажется, он готов на всё что угодно. Но вдруг Тревельян наклоняется. И в одно движение подхватывает его под бедра и спину, поднимая с пола. — Если бы я не боялся смерти, то уже пошутил бы про твой вес… Пушинка… — кряхтит Инквизитор. — Я отнесу тебя в свои покои… Здесь ближе, и так тебя увидит меньше людей… — Прячешь своё сокровище от чужих глаз?.. Какой же ты милый… — Дориан усмехается, обхватывая его шею. — Ты что краснеешь?.. От комплиментов! — Скорее от тяжести… — Молчать! — фыркает Дориан, а затем с улыбкой продолжает: — и красивый… Ты знаешь, иногда я даже вижу в тебе конкурента… Не удивительно, что на тебя вешаются всякие… — Дориан вдруг грустно вздыхает, глядя куда-то в сторону. — Как же долго тебя не было… — Ты настолько скучал?.. — Тревельян отводит глаза, пытаясь спрятать улыбку. — Ты даже не представляешь, насколько… — не задумываясь, отвечает Дориан. Тревельян вдруг смущённо кашляет. Его лицо волной накрывает пунцовая краска. Уши загораются в цвет морозного заката. — Дориан… — сдавленно говорит он, — напомни пожалуйста, а сколько действует заклинание мгновенного сна?.. Я постоянно забываю. — До пяти-шести часов. Но если добавить поцелуй в лоб может хватить и на всю ночь… У тебя проблемы со сном?.. Я знаю одно средство, помогает устать так, что… — Прости, — шепчет Тревельян. «За что?..» — отвечает Дориан, вдруг чувствуя быстрое касание губ на щеке. Павус хлопает глазами, глядя на Инквизитора. Тот смотрит на него в ответ, ещё гуще краснея. Дориан расплывается в улыбке, через мгновение зевая. «Это нечестно…» — шепчет он, чувствуя, как закрываются глаза. «Зато действенно… Засыпай… Сокровище…» — слышит Дориан сквозь вязкий, как мёд, сон.