***
Кабинет сенатора от Набу в Ротонде Сената утопал в зелени. Искусно замаскированные лампы различных оттенков освещали капризные растения, чтобы те в нужное время цвели и даже плодоносили. Механические звуковые устройства имитировали пение набуанских птиц: от живых пришлось отказаться из-за сложностей ухода. Падме прошла в кресло, послала дроида за фруктовым чаем. Немного болела голова, наверное, стоило бы вернуться домой, лечь и поспать. Но если придет Энакин?.. Она скрепя сердце заставила признаться себе, что не хочет с ним сегодня встречаться. …И только ли сегодня? Возможно, связь с честолюбивым мальчишкой-джедаем — еще одна ошибка. Ей не стоило его к себе приучать. Но разве могла она подумать, что он окажется таким порывистым? Впечатлительным? …Страстным. Да, наверное, это и привлекло ее в нем. Джедаев она запомнила невозмутимо-уравновешенными, уверенными в себе — какой хотела быть сама. Энакин выделялся из их одухотворенно-спокойного строя. Кто же мог подумать, что настолько выделялся. Она приняла это увлечение за любовь, а теперь сомневалась… Да, сомневаться нельзя, но наедине с собой — надо быть честной. Когда дело касается чужих судеб, решения принимать легче. Когда дело касается лично тебя, сложно быть объективной. «Ты ошиблась, Падме, ошиблась, и обратного пути нет», — сожалеет внутренний голос. Амидала, хоть и не привыкла следовать интуиции, предпочитая опираться на логику и факты — оставим предчувствия джедаям, — начинала подозревать, что он прав. Дроид принес ароматно дымящийся чай. Падме вдохнула этот запах — фруктовый, с ноткой разочарования, ведь здесь и чай не такой, как дома, искусственные птицы поют по кругу одну и ту же запрограмированную в них песню и ржавой крышкой нависает над головой тяжелое небо Корусанта без единого намека на чистую лазурь. Как она устала… Как устала от бесконечной бешеной гонки. Хотелось прильнуть к крепкой груди молодого мужа, закрыть глаза и не думать ни о чем. Только вот… Рядом с Энакином Падме никогда не чувствовала себя защищенной. Не ощущала в нем той безмятежности Силы, которой дышали Оби-Ван Кеноби и Квай-Гон Джинн (такая их безмятежность, особенно перед прямой угрозой, порой невероятно раздражала, однако постепенно, исподволь успокаивала, внушая веру в то, что у них все под контролем). А вот Энакин… Он как будто все время… бурлил. Его энергия, бешеная, необузданная, била и горела, не находя применения и сгорая без толку. И есть еще кое-что, в чем Падме никогда бы ему не призналась. И никому не призналась. В постели ей было с ним не то чтобы совсем плохо, но… После бурного, быстрого, неумелого секса она часто оставалась лежать без разрядки, чувствуя, как тяжело ноет низ живота. Энакин благодарно целовал ее грудь, светясь от счастья, а ей хотелось еще, дальше, больше… Но, надев маску любящей жены, она улыбалась в ответ. Ведь они влюблены и должны быть всегда счастливы, особенно в моменты такой запретной близости. Но после лежала, глядя в темноту, слушая его сонное дыхание, и изнывала от мучившего ее желания. Да. Домой не хотелось. Еще чаю? А лучше ликера. Альдераанского. Или клайнга… нет, до такого она еще не докатилась. Хотя какие ее годы… — Сенатор Амидала? Падме вздрогнула. Потом улыбнулась: — Сенатор Органа… Я не думала, что здесь еще кто-нибудь есть в такой поздний час. Бейл Органа вошел в кабинет, огромный, широкоплечий — и добрый, как нерф. Вот к чьему плечу ей хотелось бы сейчас прижаться… Они давно дружили, и Амидала часто прислушивалась к советам сенатора Альдераана, всегда взвешенным и справедливым. — Я уже собирался уходить. Ты занята, я помешал тебе? — он тепло улыбается, и Падме становится уютнее в его присутствии. Они здесь одни, и можно общаться по-простому, без церемоний. — Нет… не помешал. — Она откинулась на спинку кресла. — Я тоже собиралась уходить. Органа понимающе кивнул. — Устала. Ну, еще бы. День выдался напряженный. Падме грустно приподнимает уголки губ, не пряча от него уставшие глаза. — Это верно. Завтра будет еще напряженнее. Бейл Органа кивает и вдруг садится на соседнее кресло. — Снимай обувь, — звучит почти как приказ. Падме заморгала. — Что? — Снимай, говорю, — он смешливо морщит широкий нос. — И не стесняйся, пожалуйста, ты меня ничем не удивишь, — он легонько похлопывает ее по коленке. Падме смущенно улыбнулась, стянула туфли. Мимолетно подумала, что совет неплохой — ногам сразу стало легче. — Давай сюда ноги. Давай, давай, — Органа протянул к ней широкую ладонь, и Падме, упираясь в кресло, неуверенно протянула ему левую ногу. Он подхватил ее, жестом подманил вторую: Падме протянула и ее. Теперь обе миниатюрные ступни лежали на коленях Органы. Падме почувствовала себя крайне неловко. Конечно, они с сенатором давние друзья, но все же… — Сядь поудобнее, — сказал Органа и взялся за правую ступню. Его ладони оказались приятно прохладными, и Падме едва не простонала от удовольствия, когда он начал осторожно разминать ее натруженные за целый день и вечер ноги. Он действовал так умело, ласково, что хотелось замурлыкать. На лице сенатора Набу впервые за этот вечер появилась искренняя мечтательная улыбка. — Как же хорошо… — она прикрыла глаза. — Не останавливайся. Пожалуйста… Органа усмехнулся, продолжая массировать ножки, крохотные в его огромных руках. Не хотелось ни о чем думать. Расслабленное удовольствие мягкой волной поднималось от самых подошв до позвоночника, растекаясь по всему телу. Иногда Бейл нажимал на какие-то особенные точки, и Падме едва сдерживала стон. Это так приятно… Заканчивая, он широко провел рукой по передней поверхности стопы, и короткое «ах!» все-таки сорвалось с губ сенатора. — Падме… — Органа убирает свои руки, и она почти обиженно поднимает брови, будто проснувшись. — Падме, нам пора. — Ммм… — протянула она, с видимым сожалением подтягивая к себе колени. — Спасибо. Это было очень приятно. — Стало легче? — улыбнулся Органа, не торопясь, впрочем, вставать. — О, да! — Падме засмеялась. Взгляды их одинаково темных глаз ненадолго встретились. Падме отметила его уставшие, тяжелые веки: время уже настолько позднее, что скоро станет ранним. Поймала себя на вдруг возникшем желании прикоснуться к ним пальцами, отплатить за доставленное удовольствие — только ведь не получится. Уметь надо. Органа — умел. «Интересно, что еще он умеет…» Сенатор Амидала мотнула головой, отгоняя томные сонные мысли. — Чему ты так улыбаешься? — Бейл смеется. Падме обнаружила лукавую улыбку на своем лице — кажется,что-то отразилось. — Я… Мне очень понравилось, — вдруг смущенно призналась она. Щеки порозовели — и она вдруг пожалела, что на ней нет многослойного королевского грима. Обнаженная кожа лица, казалось, выдает (и чувствует) слишком многое: например, о чем не подобает думать замужней (пусть и тайно) женщине. Бейл, будто ничего не замечая, протянул к ней руку и легонько сжал запястье. — Пора домой, Падме, — тихо, ласково произнес он. — Завтра у нас тяжелый день. У нас. Падме вдруг перехватила его ладонь и порывисто ухватилась за нее, будто ища спасения — как маленькая девочка. Куда-то исчез стыд, смущение: наверное, впервые в жизни она позволила себе прервать игру в сильную, даже всесильную королеву, не знающую ни страха, ни упрека. Хоть ненадолго, хоть намеком, побыть просто слабой и беззащитной, зная, что здесь, сейчас (с этим мужчиной) это возможно. — Побудь со мной немного, — она вдруг неожиданно призналась. — Мне не хочется ехать домой. — Хорошо. Хорошо… От него веет спокойствием — но не таким… потусторонним, как от джедаев. Органа — обычный, такой же, как она, и от этого более близкий. Добрый, мягкий… Очень неудачные качества для политика, надо сказать. Крайне неподходящие. Но сейчас совершенно не хотелось думать ни о политике, ни о Сенате, ни о войне… Падме впервые за долгие, долгие годы действительно чувствовала себя в безопасности. Рядом был Бейл Органа — настоящий, надежный… Зрелый. Он молчал и больше не торопил ее. Она грелась об его ладонь. Им обоим не хотелось разрывать этот момент. Не хотелось даже говорить. Он понимал ее — понимал, как никто другой. Ведь им обоим приходилось сражаться с теми же врагами: пускай не оружием, а словом (впрочем, раз на раз не приходится), но их борьба не становилась от этого менее напряженной. Ему было известно ее отчаяние, когда казалось, что все усилия напрасны. Ей было известно, как ему сложно отдавать жесткие приказы — когда сердце рвется на части и требует быть милосердным, но нельзя. А еще никто не знает, как им обоим тяжело возвращаться в свою постель и задаваться вопросом: а с тем ли человеком связана моя жизнь? И ненавидеть себя за этот вопрос.Глава 1
1 сентября 2021 г. в 18:15
Падме Амидала Наберрие не привыкла сомневаться в собственных решениях.
Когда от твоего слова зависят жизни многих тысяч существ, ты не имеешь права на сомнение. На ошибку, как ни странно, имеешь — невозможно предугадать все последствия того или иного решения, и тем более невозможно угодить всем, но в любом случае надо быть твердой. Правитель, который уклончиво мямлит нечто неопределенное, сам не зная чего он хочет (кроме того, чтобы спасти свой зад от гнева толпы), хуже того, кто уверенной рукой ведет свой корабль в пропасть. Ведь если экипаж верит тебе, то из пропасти ты выберешься — на их вере, вере в тебя.
Поэтому — твердый взгляд. Поэтому — жесткий тон.
Недопустимы даже ничтожные проявления слабости. Стоит оступиться, и тебя стащат с вершины, разорвут, сожрут не поперхнувшись.
До сих пор Падме Амидале удавалось виртуозно лавировать в бескрайнем море политических интриг. Она знала, что делает, и уверенно шла к каждой своей цели.
Самый молодой член движения помощи беженцам — ей тогда исполнилось семь лет, всего семь!
Самый молодой Законодатель по делам ученичества — в одиннадцать. Ее сверстницы еще играли в тряпичные куклы, когда юная Падме принимала участие в составлении законов. «Прирожденная правительница!» — говорила ее наставница Силья Шессон. Падме вдохновлялась ее примером и строила честолюбивые планы.
Жаль, не успела стать самой молодой королевой — зря потратила время на дворцовые интриги. Но стать самым молодым сенатором ей удалось… Ну, почти.
На пути следующая цель: самый молодой Верховный Канцлер. У девушки руки чесались навести порядок в Сенате, в этом змеином гнезде. Но она понимала: так просто эту вершину не взять. А поторопившись, с наскока, можно быстро с нее свалиться. Поэтому свой очередной будущий трон следовало готовить основательно, аккуратно, тщательно подбирая союзников, выкорчевывая недоброжелателей и замыливая глаза прочим нейтральным сторонам.
Падме умело готовила свое будущее правление. Она уже была опытным правителем. Она умела внушить своим людям уверенность в ее лидерских качествах.
Но все-таки иногда, оглядываясь назад… Падме гадала, правильный ли она сделала выбор… тогда? А тогда? С каждым годом, с каждой взятой вершиной таких «точек сомнения» становилось все больше.