Теперь, ты — его Наружность

Слепой никогда не ходит по Наружности. Даже, когда Стервятник спугнул ему лес и поволок свою трость за пределы Дома. Что может гарантировать ему вечное игнорирование того, что за стенами Дома? Наружность. За пределами Дома ничего нет.

***

Шли годы. Сфинкс думал, что отбил у Дома Слепого, что Рыжий был прав, что отныне, это он его мир, а не злосчастный… Нет. Нет, Сфинкс, злиться нельзя. Сейчас на него смотрит — вернее уставился — мальчик шести лет со спадающей с плеч водолазкой на три размера больше и в чёрных джинсах. Если Сфинкс доглядит — в чистых и аккуратных. А если нет — то как сейчас. Пустые глаза Слепого всегда воплощали туман. В руках у него клок волос, содранный с головы одного из «бешеных детей», живущих в амбаре рыжего. Маленький оборотень погоды не сделает Как же. Сфинкс и не думал оставаться здесь, тем более вместе со Слепым, но, когда машина заглохла по пути на рыбалку, отец Курильщика не сумел к ним доехать. Пришлось идти сюда. Их приняли как обычно — благодушно — и вновь стали уговаривать остаться. Рыжий даже спросил про Курильщика. Вот так сюрприз. В драке очки с мальчика слетели. Дети с прошлого раза помнили, что дерутся с незрячим, но расстроились так, словно это впервые. За два дня непогоды это уже четвёртая драка. Неужели бывший Вожак Дома никогда не сумеет поладить с Наружностью? А хотелось бы… — Бледный, — резко начал Сфинкс, но с волос, зажатых в ручонке, стекла струя крови, и он обратил внимание на то, как Рыжий увозит одного из сорванцов на «автобусе». В больницу, должно быть. Сфинкс садится на корточки. — Ты не можешь драть волосы всем, с кем у тебя проблемы. Он молчит. Смотрит прозрачным взглядом в никуда. Так, словно ему всё равно. А сыпь на плечах — метка Дома — его ничуть не уродует. Даже наоборот. О, нет. Сфинкс обязательно научит такого Слепого ладить с жизнью и её обитателями. Чего бы ему это не стоило. — Ты меня слышишь? Что опять случилось? Слепой молчит, но он знает, что его не интересует ответ. Сфинкс и так знает. Сфинкс знает, что Бледный не любит, когда его трогают чужаки. А дерётся всегда яро. Он тяжело вздыхает и с помощью грабли подтягивает свитер ребёнка обратно на ключицы. Отучить его от такой одежды ему не по зубам. Даже если перестать ему её покупать, Слепой заупрямиться и будет носить старое. А если и это забрать, то и вовсе будет ходить голым. Ему большого труда стоило уломать мальчика на ношение обуви. — Мы уезжаем. Скоро приедет машина и мы уедем. Слепой, иди в дом, дождь сейчас начнётся. Сфинкс запоздало понимает, что самому бы тоже лучше убраться. Его грабли не приспособлены к тому, что бы мокнуть. На новые у него денег пока не было. Зато Слепой выбросил клок окровавленных волос и побрел в сторону помещения, по дороге натолкнувшись на выступ два раза, но по-прежнему прекрасно ориентирующейся. В общежитии Сфинкса присутствовало не так уж и много мебели: одна кровать, едва работающий телевизор письменный стол и удочки в шкафу. Отец Курильщика всучил «мальчику, который не похож на того, с кем его сравнивают» горстку конфет, а Сфинксу в рюкзак закинул сушёную рыбу с общего улова. Её приготовлением и пытался занять себя лысый, при этом ловко умудрившись не повредить механические руки и сделать так, что бы всё оказалось съедобным. Слепой не ест конфеты, а уж тем более что-то горячее. Даже чай не пьёт. Сейчас это пу́гало, не желающее отмывать запястья от прилипшей крови и позволять обрабатывать раны, присело к телевизору и внимательно вслушивалось в прогноз погоды. Забавно. Сфинкс определённо точно знал одно — к Рыжему они больше не поедут. Он навестит их в одиночестве, Слепого оставит… с Курильщиком? С Чёрным? Два наихудших варианта действия. — Слушай, ты смог бы... ну, посидеть один, ничего не творя и не выходя из комнаты пока меня не будет? — Где ты будешь? Мальчик поедает рыбу голыми руками, благо чистыми. — Я поеду туда, откуда мы приехали. Когда погода нормализуется, нужно забрать машину, брошенную у амбара. Сфинкс, вяло дожёвывая мясо и затягиваясь, наблюдает как он, сидя напротив, жадно истребляет мясо. Как оборотень. И снова он напялил свои очки. Сфинкс граблей тянется и снимает их с лица и наконец видит… видит эти прекрасные прозрачные глаза. То ли чистые, то ли неживые. Но поистине прекрасные. — Тебе это сейчас ни к чему. Очки носят на улице, а мы внутри. Слепой на это никак не отреагировал. — Что такое дождь? — Что? — Ты сказал, когда нормализуется погода. Синоптики сказали, что был дождь. Что это? Сфинкс затушил последнюю на сегодня сигарету и слегка оторопел. Такого вопроса он попросту не ожидал и, что бы дать себе время на раздумья он призывает «оборотня» продолжить трапезу. Тому, впрочем, не принципиально, когда можно снова накинуться на мясо как хищник. — Я смотрю ты любишь рыбу. Будем покупать её чаще, — вместо ответа он встаёт и идёт к промокшему плащу. — Ты не ответил! Сфинкс оборачивается. Слепой, ему по пояс, стоит сейчас с растрепанными по обыкновению чёрными волосами, перепачканным подбородком и пальцами со зверски угрожающим видом. Что ж. На этого волчьего детёныша, выкормыша лесной чащи и дикаря, Сфинкс напяливает радужную шапку, подаренную супругой Рыжего. Теперь это был хищный зверь, но с радужной шапкой. И помпончиком. Сфинкс улыбнулся. Если и учить кого-то любить эту жизнь — именно эту, Наружность, а не Изнанку или Лес — то только совместными усилиями. И пусть он не ладит с детьми из амбара, пусть он не ладит ни с какими детьми, пусть ест руками и слушает прогноз синоптиков, пусть не реагирует на отчитывания и не позволяет мыть себе руки, пусть! Пусть он ищет что-то свое, пусть зрение ему заменит Сфинкс, пусть всё будет так. Что бы любить Наружность необязательно быть её частью. Из всех Домовцев это пожалуй смогут лишь Чёрный и Курильщик. Две белые вороны. К сожалению или к счастью Сфинкс и бывший Вожак Дома — это совсем другие птицы. И не белые. — Пойдём, волчье порождение. Я покажу тебе дождь. И он потряс граблей красно-оранжевый помпончик, сам напяливая мокрый плащ. «Волчье порождение» уже искал зрячей рукой свою радужную куртку. Что бы знакомиться с Наружностью, радоваться жизни и идти навстречу дождю.