***
Жизнь вообще Дика, по ходу, не любила. Стоило ему навсегда пообещать себе больше не видеться с Оливером, как морковка оказался прямо на пороге его фирмы и без бейджика «посетитель», зато с сомнительным пропуском штатного сотрудника, прыгнувшего сразу в кресло младшего партнера. Конечно, Оливер место заслужил, его, можно сказать, выгрыз и вряд ли кому-то за него отсосал, но Дик все равно завидовал. Он-то и в морду получил, и жопу свою почти порвал, и даже за омегой приглядывал на том сраном званном ужине, а в итоге? Он даже, блин, готов был в Чикаго манатки паковать. Конечно, в основном в нем говорила ревность, а не зависть. Стоило почувствовать чужие феромоны на омеге, стоило взглянуть на то, как он улыбался кому-то в столовой, стоило перехватить полный ненависти взгляд Митчелла, каждый вечер встречающего его с работы, как кровь вскипала лавой, ладони потели, и единственным, кто мог усмирить в нем этот ураган, был Китти. Кто знает, в какой канаве жизни оказался бы Дик, не будь у него племянника? С другой стороны, может, он и сейчас нихера не жил? Так, существовал в оболочке какого-то успешного, умного, объективно привлекательного альфы. Что он любил, помимо Китти? Чем мог бы заняться в свободное время? Гольф и тир были лишь средствами по усмирению гнева и укреплению дружественных связей. Кем он был? Давно ли он потерял себя? И кто в этом виноват, если не он сам? — Я понимаю, что это очень скучно, мистер Верано, но с задачами необходимо разобраться, — звонкий голос Сэбрина отрезвил похлеще пощечины. — Да, прости, — Дик потер переносицу. — Вам необходимо отдохнуть. — Необходимо. — Заявление на отпуск на вашем столе, стоит только подписать у мистера Хаммера, — указал ручкой на стопку бумаг Сэбрин. — Ты издеваешься? — Ни в коем разе. — Я не буду брать отпуск перед праздниками. Через неделю все равно День благодарения, — он откинулся на спинку кресла. — А потом и до Рождества недалеко. — Ну-ну, — цокнул языком секретарь. — Что за «ну-ну»? — Дик устало вздохнул и продолжил, не давая Сэбрину и слова вставить, дабы не развить очередной бессмысленный диалог на два часа о важности ментального и физического здоровья. Уж про менталку-то он и сам мог рассказать, наелся за годы терапии. — Кстати, Оливер здесь? — Здесь. Сегодня он к вам заходил, но вы были на совещании. — Отлично. Пригласи его, пожалуйста. Хаммер попросил за ним в первое время присмотреть. И я передаю ему кое-какие дела. Закатил глаза Сэбрин, словно по учебнику: картинно, мученически. — Давай, не страдай, — в сторону двери кивнул Дик и улыбнулся. Маленькая омежья вражда с морковкой, непонятно на какой почве возникшая, умиляла. — И кофе принеси. На двоих. Латте и капучино. Ждать Оливера долго не пришлось, омега с реактивной скоростью прискакал в его кабинет да еще и с такой улыбочкой, как будто его в ресторан пригласили и бриллиантов надарили, наговорив комплиментов. А может и пригласили, и надарили. С его ебаря и не такое станется. — Присаживайся, — кивнул на кресло Дик. — Сейчас Сэбрин принесет кофе. Тебе же латте? — Д-да, — и заерзал на стуле, потупившись. — Что-то хорошее произошло? Оливер вскинул голову с удивленными округлившимися глазами. — Так заметно? — спросил он шепотом. — Ага, можно весь свет выключить, будешь как лампочка гореть, — Дик подергал мышкой, и ноутбук вышел из спящего режима. — Пробежимся по делам, которые тебе передали от меня. Патентное дело в Лондоне? — Дик… — начал неестественно осторожно Оливер. — Давай не сейчас… — альфа качнул головой. — Патент… — Дик, давай останемся приятелями? Первым порывом Верано было рассмеяться. Вторым — спросить, что означают эти мифические «приятели» в системе координат Оливера. Люди, испытывающие друг к другу почти непреодолимое притяжение, но так и не удовлетворяющие свои сексуальные потребности? Дик не желал каждый день, как какой-то старшеклассник, дрочить на чистый и незапятнанный образ морковки. Ему, блядь, не восемнадцать, чтобы терпеть унизительное положение во френдзоне. Да он вообще никогда не был во френдзоне. — Я думаю, — произнес он, не глядя в глаза, — мы можем остаться хорошими коллегами. Я не скрываю, что хотел начать все сначала. Но ты дал свой ответ. Мне не восемнадцать. В дружбу между бывшими я не верю. Оливера моментально аж перекосило от гнева. — А с Ареном? — Не сравнивай наши отношения с моими отношениями с Ареном. — И в чем же разница? — Я насильно его пометил. И никого, кто бы мог нас понять в тот момент, не было. Даже ты, — Дик нахмурился, — куда-то исчез. Только мы были друг у друга. Поэтому, извини, с Ареном у нас связь другая. А теперь либо мы обсуждаем патентное дело в Лондоне, или ты выметаешься вон из моего кабинета до тех пор, пока не перестанешь мне предлагать роль твоей комнатной собачки, зная, что ты мне нравишься. Я вилять хвостом и ловить каждый твой взгляд, пока ты трахаешься с этим Смитом, не намерен. Или так, или никак, мистер Винтер. — Я думал, ты изменился, — Оливер подскочил на ноги и лишь оказавшись у двери, задев специально плечом несшего на подносе кофе Сэбрина, напоследок бросил. — Как козлом был, так им и остался! — И тебе приятного вечера! — приглушенно раздалось сквозь закрытую дверью, которой он хлопнул что есть мочи. Конечно, на следующий же день Оливеру поменяли куратора-напарника из старших партнеров с формулировкой «Мистер Верано будет в командировках в ближайшие две недели», хотя он сам думал услышать что-то про непреодолимые разногласия. Объяснения, почему так по-детски на пустом месте вспылил, омега найти не мог. Но стоило ему услышать про «особенные отношения с Ареном», как отличное настроение от предстоящей встречи с отцом вмиг испарилось, оставив место разве только иррациональному желанию вцепиться в длиннющие волосы Арена и вырвать их с корнем. Ха! Посмотрел бы, какие у них «особенные отношения» были бы, останься эта шпала лысой! А он еще ему шампунь рекомендовал! И тональником своим разрешил попользоваться! И после этого Оливеру требовалось выслушивать все эти нежности от Дика? Альфа только его! Из рук выпала гелевая ручка, покатившись по полу. Что за мысли, господи! Стоит просто извиниться. Да, насчет друзей он переборщил, за ночь альфа отошел наверняка и сейчас готов к конструктивному разговору. Терять ту хрупкую, едва заметную связь, возникшую между ними, он не хотел. — Ищешь собственную порядочность? — ехидно раздалось сверху, пока Оливер копошился под столом в поисках ручки. В праведном гневе он с разбегу болезненно впечатался макушкой. — Мистер Манэ! — прорычал Оливер, вылезая. Сейчас он ему такую трепку задаст! — Здесь последняя часть документов, — омега перед ним стоял в наглухо застегнутом зимнем пальто с отделанными мехом рукавами и похлопывал ладонью по запечатанной коробке с надписью «Лондон, патент №304, Дик Верано». — Счастливого Дня благодарения. Надеюсь, вы не на шабаш. И походкой от бедра, той самой знаменитой, на которую омеги завистливо закатывали глаза и цокали языками, а альфы подтирали слюни в тайной надежде затащить к себе в логово и сношать до потери пульса, направился прочь. — А… А где Дик? — зачем-то выпалил Оливер, не чувствуя в себе ни капли злости на змеиного секретаря. — Он уехал в Бразилию сегодня утром. В командировку. А у меня отпуск, — даже не поворачиваясь ответил Сэбрин и хлопнул дверью. Точь-в-точь, как это сделал вчера Оливер.***
Родители Митчелла Смита, бывший губернатор Род-Айленда и его незаменимый первый джентльмен штата, обосновались на пенсии в Портсмуте, достаточно отдаленном от столицы городишке, и отгрохали себе такой особняк на берегу залива, что не будь Оливер готовым к тому, что его бойфренд богат, как самая невежественная деревенщина ходил бы по обоим этажам, раскрыв рот от изумления. Ну, или упал бы в обморок. Политика, в практическом ее применении, была организуемой игрой на ненависти к чему-либо, политика в штате Род-Айленд отличалась такими же резкими перепадами, как и его климат. Новая Англия пленяла резкостью контрастов и крайностей: если холод, то такой, от которого кровь стынет, если жара — значит, такая, от которой она кипит; и удовольствию от ненависти к своим же, если не находилось иной жертвы, предавались с таким исступленным порывом, что Оливер перестал удивляться тем перепадам в настроении, которые замечал в Митчелле, или его вполне ультра-консервативным взглядам. Им было откуда взяться, в конце концов, его отец был республиканцем, а сам он вырос на Род-Айленде. — Наконец-то! — вскрикнул седовласый омега, кинувшись на шею Оливеру с такой прытью, что поначалу он даже в нем не сразу признал мистера Адамса-Смита. — Какой ты красивый! Митч! Ты отхватил такого замечательного омегу! Милый, дай сюда свой чемода... — Пап, холодно на улице! — шутливо, но с ноткой беспокойства произнес Митчелл, выгружая все их тщательно упакованные личные вещи и подарки из багажника. — Зайди в дом, я сам все принесу. — Пошли, пошли, — рука старого омеги обвила Оливера за поясницу и мягко потянула за собой. — Мы также с минуты на минуту ждем твоего отца! Ах, как приятно! Заходи-заходи, дай сюда пальто… ах, какой ты красивый! Я всегда мечтал, чтобы Митчелл выбрал себе такого красивого омегу! Он столько про тебя рассказывал… а тут у нас гостиная… да, я сам все подбирал, два года возводили только первый этаж. Тут все-все продумано нами. Но я хочу обновить интерьер… Пошли-пошли, в столовую, муж сейчас спустится, у него какое-то важное интервью, он в своем кабинете. Грег! Грег! Они приехали, Грег! Немедленно спускайся! Ах… прости… о чем это я? Да, точно! Ты же адвокат? — Да, я… — Оливер был усажен за огромный стол, выпиленный из единого куска секвойи. Стоила такая радость баснословных денег и эффект производила потрясающий. Мистер Адамс-Смит начал крутиться вокруг восьмиконфорочной плиты. На кухне повсюду были разбросаны пакеты с мукой, кондитерские мешки, венчики, ложки, миски. За такой хаос Оливер бы уже давно от отца получил подзатыльник. Впрочем, невооруженным глазом было видно, что омега готовил редко и только по велению души. — Ах, как прекрасно! Нам в мое время было запрещено заниматься юридической практикой. Я окончил колледж. В университет уже не пошел. — А по… — Рано встретил Грега, — продолжая бестолково щебетать, бегал по кухне омега. — С одной стороны, грустно, конечно, что я никогда не работал, с другой — такое счастье… иметь семью. Оливер, ты же хочешь семью? Верно? — А… я? Д-да… — Как прекрасно! А то сейчас слишком много омег, которые думают только о том, как бы поскорее продвинуться по карьерной лестнице. А для кого все эти дома и машины? Останутся одни на старости лет. Никто и стакана не подаст! Господи, самое важное — дети, — он резко повернулся к нему, и от этого прожигающего насквозь взгляда Оливер дернулся в испуге. — Ты же хочешь детей? — Я… Вероятнее всего, мистер Адамс-Смит услышал твердое «да». Оливеру даже можно было ничего не говорить, тот бы все равно решил, будто молчание — знак согласия. — Отлично! Детишки — цветы нашей жизни. У меня был бы маленький детский сад, если бы не осложнения после Митчелла… Я так, так сильно хотел второго, но не получилось. Очень жаль… Но у тебя получится! Я верю! Вы же не остановитесь на одном? По правде говоря, Оливер считал, что они вообще нигде не останавливались. Особенно на теме детей. — Мы пока не… — Тебе уже почти тридцать, Митчелла я родил в двадцать два, заканчивал колледж на сносях… Пора бы задуматься, милый мой. Чем позже рожаешь, тем больше осложнений… — мистер Адамс-Смит поставил перед ним тарелку со стейком. — Без крови. Омегам она вредна. И тут Оливер понял простую истину, неизвестную ему доселе, удивлявшую каждый раз, когда в каком-нибудь фильме или сериале омега сопротивлялся и страшился знакомства с родителями своего альфы, — это действительно адовое испытание. Странно, что с четой Верано он ничего не боялся. Да и таких бесцеремонных вопросов себе они не позволяли. — Папа! — Митчелл широко улыбался. — Дай обниму по-нормальному! — Сынок! — мгновенно подлетел к нему родитель, своими тонкими руками обвивая широкую спину. — Как я скучал! С каждым годом ты только хорошеешь! Правда, Оливер? Нам, омегам, это искусство не понять. Время к нам беспощадно. Оливер считал наоборот и любил себя с каждым годом все больше, открывая в собственной внешности все больше черт, которые раньше не замечал, а теперь считал своей изюминкой. К тридцати он был уверен, что стал набитым этим самым изюмом кексом. К сорока пяти он ожидал на этом кексе минимум цветы из мастики. Желательно, розы. — Я… — Ах, но ты все равно еще молодой! Тебе же всего двадцать девять! — махнул рукой омега, поправляя свою прическу карэ. — Вот стукнет тридцать… ты меня поймешь! Вряд ли после тридцати Оливер сразу превратится в сморщенную тыкву и перестанет пользоваться какой-никакой, но популярностью среди альф, но спорить он не стал. Не к месту, да и бессмысленно. Переубедить он никого не переубедит, а настроение всем подпортит. — Садись, Митчелл, сейчас я достану твой любимый стейк с кровью… Альфам это полезно. Что же, подумал Оливер, оставалось только стойко перенести тарахтение мистера Адамса-Смита, дождаться бывшего губернатора мистера Смита, на которого он возлагал большие надежды в плане какой-никакой, но все-таки адекватности, и встретить отца, которого не видел с прошлого Рождества. И можно сказать, что первый уровень пройден. Впереди, правда, еще семь, но с поддержкой в виде любимого родителя и собственного альфы пережить их почему-то казалось легче.***
Сигары мистера Смита-старшего догорели, и Оливер стал испытывать вкус того разочарования, что обычно причиняет боль на первом свидании людям, которые впервые встретились вживую и нашли в друг друге меньше общего, чем ожидалось. И вроде мистер Смит-старший на пенсии увлекся написанием нон-фикшена и теперь все свободное время пропадал в собственном кабинете, корпя над автобиографией и «откровениями» бывшего губернатора; и вроде мистер Адамс-Смит был образцовым домохозяином и теперь каждому гостю демонстрировал зимний садик, устроенный по его личному проекту; и вроде Митчелл угощал всех незамысловатым ужином, кое-как убедив папу не вставать с места, а просто наслаждаться едой. Однако создавалось впечатление, что ничто не могло сблизить Оливера с его родителями, кроме того единственного факта, что он был негласным, еще пока неофициальным женихом их сына. Вечер, однако, был совсем нескучный. Прекрасный вид освещенных особняков на другом берегу залива создавал богатое, театральное великолепие, и Оливер не отказался от второй предложенной бутылки вина. — Что нам еще остается? — шепнул ему игриво мистер Адамс-Смит, протягивая Митчеллу штопор. — Только вино! Если бы не задержавшийся в пробках отец, которого ожидали с минуты на минуту, Оливер бы совершенно точно соблазнился перспективе напиться и через часок вырубиться без задних ног. Благодаря какому-то року его улыбка и молчаливость принимались родителями Митчелла за скромность, несмотря на то, что в жизни он был куда менее податлив в вопросах социальной жизни омег, чем того могло обещать его внешнее спокойствие. Взять, к примеру, слова старшего альфы о том, что омегам никогда не суждено пробиться на руководящие посты. Из них хорошие, заявил он между затяжками, учителя, бухгалтеры и ассистенты, но никак не директора и министры. Оливер предвидел такой поворот событий, но сдерживаться от хамства в ответ становилось все труднее. Митчелл отцу не возражал, но и не поддакивал, поэтому была надежда, что так радикально Смит-младший не мыслил. В конце концов, они начали встречаться после продолжительных свободных отношений, где Оливер мог спать с любым понравившимся альфой, а Митчелл — трахать каждого симпатичного омегу. — Ну? Тост? — Предлагаю за прекрасных омег! — широко улыбнулся Митчелл, подняв бокал. — Чтобы вы продолжали радовать нас своей красотой, поддерживали нас в каждом начинании и были всегда рядом, а мы… «Нифига не будем делать», — кисло сморщился Оливер. — … всегда будем вам благодарны! — Сынок! Спасибо! «Что за чушь!» — чуть не крякнул Оливер, чокаясь. — «Благодарен он будет! А че-нибудь еще помимо благодарности?» — Вот смотрю, — мистер Адамс-Смит прильнул довольным кошаком к своему мужу, и тот по-хозяйски обхватил его за острые плечи, — на вас, а вы такая красивая пара. Невозможно нарадоваться. Правда, дорогой? — Правда, — лениво отозвался он, и Митчелл отзеркалил отца, притягивая к себе поближе Оливера, но за талию. — Я счастлив, что встретил его, — альфа чмокнул его в макушку, и Оливер приложил титанические усилия, чтобы нервно не дернуться из цепких объятий. — А ты, зайчик? — Очень, — как можно искренне улыбнулся Оливер и повторил для верности. — Очень. — Удивительно! — мягко, но немного по-омежьи кокетливо рассмеялся мистер Адамс-Смит. — Как хорошо, что вы встретили друг друга. Сейчас молодежи нужны только одноразовые половые связи. Даже целые приложения создают только для этого. — Нет, папа. У нас все серьезно. Оливер незаметно хмыкнул, спрятав улыбку в бокале и в который раз щелкнув смартфон, проверяя время. Прошло целых полчаса, а отец обещал пятнадцать минут назад быть через десять. В старости, хотя Оливер его старым ни в коем разе не считал, чертова военная привычка приезжать вовремя на встречи атрофировалась за ненадобностью. Конечно, мистер Инверн жил в Монтане, жарил сосиски по выходным с сослуживцами, ездил в тир и, дай бог, раз в год выбирался куда-то за пределы города. — Оливер, а как вам Дик Верано? Я видел его по телевизору, такой красавец! Такой альфа! У него действительно испанские корни? Он старший брат Тео Верано? Здесь очень ревностно относятся к футболу… — Папа, — лениво отозвался Митчелл, за улыбкой скрывая раздражение. — Дик Верано — редкостный козел. Думаю, брат не лучше. — Почему — козел? — ляпнул Оливер моментально и, особо не задумываясь над выбором правильных, безопасных фраз, проговорил. — Дик — отличный адвокат. Со всеми плюсами и минусами. — Единственный его плюс — внешность, — рыкнул недовольно Митчелл, выпуская омегу из объятий и наливая остатки вина в свой бокал. — Смазливый до усрачки. — Митч… — мистер Адамс-Смит жеманно засмеялся. — Не выражайся… — Я разве не прав? Он защищал Стефана Хамсворда. Большего гондона я еще не встречал. — Чем же он гондон? — встрял Оливер, недоуменно захлопав ресницами. Он разных гондонов повидал на своем веку, с разными мудаками имел дело. Он видел, во что превращается лицо жертвы насилия, он видел синяки на шее от удушья, он знал, что требуется минимум семь раз для окончательного разрыва с такой мразью, понимал, что после первых побоев многие возвращаются назад в надежде на лучшее будущее, поверив лживым словам. Да, Стефан выгнал омегу без чемодана и без цента в кармане, но Оливер никогда бы его в ряд с этими ублюдками не поставил. Хамсворды любили друг друга, просто они давно не говорили по душам, и проблема, казавшаяся в своем зачатке совершенно рядовой и плевой, разрослась до конфликта мировоззрений. — Тем, что своего омегу, беременного от него же, по судам затаскал. А должен был, — Митчелл усмехнулся, словно простую истину объяснял, — на руках носить. Омега — продолжатель рода. И желание иметь детей полностью зависит от альфы. Наверняка, он заделал ему ребенка, а пото… Раздался звук ревущего мотора, и Оливер подскочил на ноги, шаря по полу ступнями в поисках пушистых тапочек. Наконец-то! — Папа! — на радостях выдохнул он и кинулся ко входу, расплескивая вино в бокале. Дорогущий паркет ему был побоку, встреча с отцом — важнее. Он вылетел в одном смешном свитере и узких джинсах на улицу, засеменил вниз по лестнице и тут же оказался в родных теплых объятиях. — Папочка! — зашептал Оливер, чувствуя, как непрошенные редкие слезы катятся у него по лицу. — Ну-ну, солнышко… Оливер! Как же я скучал! Дай посмотреть на тебя, — мистер Инверн аккуратно, словно боясь его сломать, будто бы сын фарфоровый, взял личико в обе свои ладони и повернул на свет фонаря. — Плачешь? Ну-ну, я тоже скучал! И обнял так крепко, как не обнимал уже давно. — Мы так рады вас видеть! — Мистер Инверн, прошу! — Я — Митчелл. — Приятно. Оливеру никогда не было стыдно демонстрировать тот факт, что он так называемый «папенькин сынок». Омеги-отца у него не стало слишком рано и всю необходимую нежность, заботу и внимание он получал исключительно от мистера Инверна. Впрочем, несмотря на свое глубоко травмированное военное прошлое, альфа не жадничал: и на эмоции не скупился, и любой каприз был готов вынести, даже самый дорогой. Так и жили. Оливер — паинька-зайка, любимый и единственный сыночек, и мистер Инверн — вдовец, отец-одиночка, главный защитник и самый близкий человек. — Ну, как ты? — он, крепко обхватив омежьи узкие плечи, прижал к себе Оливера и шепнул. — Не обижали? — Пап! — А мы уже к вину приложились, — защебетал мистер Адамс-Смит. — Не дождались вас. Вы же не сердитесь? Хотите поесть? И только тогда, когда вся чета Смитов отвернулась, Оливер переглянулся с отцом, и тот понял его без лишних слов, как и всегда.***
— Что же! Наконец-то! За встречу? Ужин был превосходен. Ребрышки, приготовленные в вине, чудесная маленькая индейка в качестве напоминания ради чего они сегодня собрались, сыр с пряным ароматом трав и медово-творожный кексик, сделанный, если бы Оливер поверил мистеру Адамсу-Смиту, по рецепту, сохранившемуся еще со времен настоящей Новой Англии. Вино отдавало ягодами, точно виноградник рос где-то в гуще зарослей малины, ежевики и бог знает чего еще, — не в пример первым двум бутылкам, словно купленным на распродаже в эко-маркете. За едой почти не разговаривали, и Митчеллу это явно было не по душе. Если и обменивался кто-либо замечаниями, то о кушаньях. Альфа ел очень медленно и очень мало, и Оливер все подмел с их края за двоих. На десерт был подан кофе по-турецки, новая модная фишка среди богатого белого населения восточного побережья, и торт, самолично приготовленный хранителем этого дома. В низкий бокал Оливера плеснули какого-то напитка — прозрачного, цвета соломы. — Что это? — Настойка отца. Сам делает. За едой Митчелл настойчиво подливал ему вино, а теперь это. — Хочешь меня споить? — Расслабить. Ты слишком напряжен, — и добавил, наклонившись к уху, делая вид, что целует в щеку. — Моим родителям ты понравился. Все хорошо. Не переживай. Хотел бы Оливер сказать, что нервничает вовсе не из-за того, что непременно хочет понравиться чете Смитов, но сдержался. Ругаться сейчас не было сил, а в хмеле он мог наговорить всяких гадостей чисто из вредности и обиды. И вообще… он был бы гораздо счастливее, если бы родителям Митчелла он показался неподходящей партией. Оливер тяжело вздохнул и опрокинул в себя настойку одним глотком под тихий кокетливый смех мистера Адамса-Смита. — Ох, скажете тоже! — жеманно махнул он рукой и игриво стрельнул глазами в сторону отца Оливера. — Подскажите, как вы вообще разрешили своему сыну быть юристом? Это же так нетипично для омеги… — А что не так? — поднял брови мистер Инверн. — Я всегда учил Оливера, что нет разницы между альфой и омегой в плане призвания. Если мой сын счастлив, счастлив и я. Это его жизнь. Не наделает своих ошибок, не добьется своих побед — разве не проживет в сожалениях? — Мне кажется, омегам все равно там не место, — фыркнул мистер Смит, ковыряя ложкой кусок торта. — Ведь там много гнилья. Взять хотя бы этого Дика Верано. Гнида та еще, как рассказывал мой сын. Оливеру даже смотреть на отца не надо было, он уже и без этого прекрасно понимал, что за выражение будет на его лице. Эта тема — отказаться от дела и прекратить всякое общение с альфой — была главным лейтмотивом в каждом их созвоне на протяжении нескольких месяцев. Под конец Оливеру так надоело выслушивать многочасовое пыхтение и многочисленные «я против!», что он даже сократил общение. Конечно, ненависть мистера Инверна к бывшему своего сыночка закономерно лишь утроилась и с тех пор росла только в геометрической прогрессии. — Конечно! — с удовольствием поддержал он, наблюдая, как Оливер страдальчески закатывает глаза и сам себе подливает настойку. — Мне он тоже не нравится. — О! — загорелись глаза Митчелла и ехидно облизнулся. — Вам он тоже не нравится? — Терпеть его не могу. — Папа! — А что? Что он хорошего сделал? Защищал ирода, который своего омегу на улицу выгнал? Хорош альфа, ничего не скажешь. — Ага, а потом по судам затаскал, — поддакнул мистер Адамс-Смит, наслаждаясь настойкой маленькими глотками. Такого лицемерия Оливер давно не встречал. Уж он был уверен, что кто-то, а этот омега совершенно точно первым камень в себе подобных кинет, если посчитает нужным. — А разве не республиканцы поддерживают закон, запрещающий омегам самостоятельно решать рожать или нет? — вставил он немного злее, чем того хотел. — Мы не про это, — чересчур снисходительно улыбнулся мистер Смит и серьезно добавил. — Про другое говорим. Аборт — это убийство. И со стороны омеги, и со стороны альфы. Еще лучше! — То есть омега не может сделать аборт ни при каких обстоятельствах? — Без медицинских показаний? — удивленно хлопнул глазами он. — Конечно, нет. — Даже если омегу бросил альфа? — Альфа не бросит омегу только из-за того, что тот забеременел. — А, ну, конечно, — Оливер шмыгнул носом. — Ведь альфам все известно о проблемах омег. — Аборт — крайняя вещь. Если этого требует альфа — он мразь. Если этого требует омега — это бездушный убийца. — То есть омеге, — Оливер аж чувствовал, как его от злости начинает трясти, — нельзя распоряжаться собственным телом? В вопросах рождения ребенка он зависим от альфы, а аборт — это великий грех… — Можно. Распоряжайся сколько влезет! Но не в вопросе размножения. — Запрет на аборты без участия альф только порождает высокую смертность среди молодых омег, которым делают аборты в условиях полной антисанитарии. Вы в курсе, что восемьдес… — Ты защищаешь Стефана Хамсворда? — уточнил Митчелл, и Оливер отмахнулся от него, как от назойливой мухи. — Хотел рожать Микки Кьют-Хамсворд или хотел сделать аборт — ему это решать. Это он сорок недель с животом ходить будет, а не Стефан Хамсворд. Если альфы не уходят от беременных омег, почему так много папаш-одиночек? — Ой, милый, когда у тебя будет семья, ты поймешь, что порой надо уступать мужу. — Так, — он оставил бокал с недопитой настойкой. — Я запутался. И что должен был сделать Микки? — Уговорить своего альфу, чтобы родить. — А если он против? — Не рожать. — Но аборт же — это грех? — неверующе усмехнулся Оливер. — Грех. Но не его же. — М, как удобно, однако. Ухмылка на лице Смита-старшего только подтвердила опасения Оливера: чем сильнее злился он сам, тем больше над ним злорадствовали. — Оливер, судя по интервью, которое ты давал Fox News, выглядело так, что ты решительно настроен против Хамсворда. Что поменялось? М? — Я его не защищаю! — взбрыкнул омега. — Я хочу донести собственную мысль, что настаивай он на аборте или рождении — смысла не имеет. Этой ситуации в принципе не должно было быть. Микки Кьют должен был сам решить, что ему делать... — Ну, или Оливера очаровал Верано, — неожиданно вставил Митчелл. Оливер сглотнул: впервые с начала ужина альфа посмотрел ему прямо в глаза. — Что ты такое… говоришь? — он хотел сказать «несешь», но почему-то прикусил язык. И без этого лишнего наговорил. — А что? Всем известно, как он очаровывает омег! Улыбка здесь, улыбка там, и все поплыли. За столом раздался приглушенный мягкий хохот. Не смеялись только Оливер и его отец. — Мы с Диком знаем друг друга давно. — О, правда? — удивленно воскликнул мистер Адамс-Смит. — Откуда? — Ага, — казалось, совершенно не удивившийся Митчелл хмыкнул. — Они вместе учились в школе.***
День благодарения Дик одновременно любил и ненавидел. До рождения Китти любовь, а вернее желание лицезреть цирк, перевешивало нежелание, но с маленьким ребенком семейные скандалы стали постепенно казаться чем-то отвратительным. Они и раньше были отвратительны, чего уж говорить, но Дик получал некое мазохистское удовлетворение, наблюдая за летающими тарелками, слушая крики родителей, истерики Тейлора. Обычно он в такие моменты, когда надоедало это реалити-шоу вживую, уходил к себе в комнату на втором этаже, ложился спать или смотрел на планшете сериалы. Сейчас же силы в основном тратились на мирное урегулирование конфликта — пугать Китти скандалами он не желал. — М, индейка, я смотрю, из Walmart? — хмыкнул Тейлор, кутаясь в свой вязаный кашемировый кардиган коричневого цвета и подходя к духовому шкафу. — Могли бы расщедриться. Там сплошные ГМО. — Не начинай, — обыденно проговорил Дик и налил себе виски. — Ну, как добрались? — Отвратительно, — Тейлор фыркнул, продолжая проводить инспекцию кухни свекров. — мы летели бизнес-классом, хотя были свободные места на первый. Ты вообще себе это представляешь? — Трагедия, — согласился Дик. — У Китти аллергия на эту дрянь, — омега схватился за какой-то шоколадный батончик и потряс им в руке прежде, чем отправить в мусорное ведро. — Твои родители хотят его угробить. — Думаю, единственный, кого они действительно хотят убить — это ты. — Как смешно, обхохочешься, — показал ему язык Тейлор и с видом короля продефилировал в гостевую столовую, в которой собирались исключительно на семейные праздники. Почему-то, стоило Дику войти в нее с бокалом виски, он словил тяжелое чувство дежавю. Вспомнилось, как он обвил рукою плечи Оливера, который тут же отнял губы и пунцовый уткнулся ему в грудь; как он утянул его в темень этой столовой, подальше от любопытных родительских глаз, привалился к косяку и дал волю рукам, губам и языку; как омега плавился под его ласками, как прижимался теснее; как он гладил его плоский живот и едва влажную от воды в бассейне грудь; как затем они поехали домой к Оливеру и уже там предавались исступленной страсти, не останавливаясь до вечера. Воспоминания были подобны давно просмотренному фильму. Какие-то сцены Дик помнил отчетливо, словно произошедшие намедни, а другие уже достраивал в воображении самостоятельно. Единственное, в чем он был уверен, так это в том, что когда-то давно, еще в школе, Палм-Спрингс приносил ему только радость. Появление в его жизни морковки лишь помножило ее на бесконечность. Как глупо они расстались. И как глупо по итогу все-таки не сошлись. Стоило ли бороться? Наверное, стоило. — Садись за стол, Дик, чего стоишь? — папа расставлял приборы. — Тейлор, подними свой зад, помоги, а, — устало проговорил Дик, присаживаясь рядом с увлеченным раскраской Китти. — Еще чего, — фыркнул омега, скрещивая руки на груди. — Я — гость. Ты и помогай. — Два раза уже не гость, а член семьи, — беззлобно отозвался он. — Я две недели пахал, как проклятый. Ты издеваешься? — Не надейся. Дик вздохнул. Ну, попытка — это вам не пытка. — Я помогу! — радостно брякнул Китти, высовывая язычок, закрашивая платье ледяного короля синим фломастером. — Еще чуть-чуть... Деда, я помогу! — Сиди, а то разобьешь еще чего-нибудь, — Тейлор открывал бутылку мартини. — Еще даже не восемь. — Уже восемь, — совершенно серьезно отозвался омега. — Господи, — прошептал Дик, вновь тяжело вздыхая. — Что — «господи»? — Не начинай. — Что не начинать? От очередного витка скандала их спас Тео, и Дик в который раз поймал себя на мысли, что после того рокового разговора со Стефаном по душам, он радуется каждой минуте, проведенной подле младшего брата. Да, с оговорками и переступая через собственные принципы, но радуется. Настоящей смерти и настоящих похорон он ему все-таки не желал. — Уже расселись? Улыбка, голливудская, с ровным прикусом, с идеально выбеленными зубами, располагала к себе похлеще любого комплимента. В глазах — поддельное веселье и фальшивая заинтересованность, в голосе — лживые нотки беспокойства. Социопат гребанный. — Ну, Китти показывай, — он было потянулся к омежке, но ребенок фыркнул и закрыл рисунок локотком. — Это для дяди! — и прильнул к Дику. Потупился. — Ясно, — вздохнул Тео, вмиг теряя к сыну весь интерес. — Папа! Отец! Садитесь! — Идем-идем, сейчас… — донеслось из кухни. — Китти, не вставай! Мы все принесем. — Мог бы помочь, — вновь не сдержался Дик, наблюдая, как Тейлор разливает по бокалам розовое вино, а себе добавляет немного сухого мартини. — Не начинай, — подмигнул ему омега, расплываясь в улыбке. В остальном ужин проходил в своем обыкновенном напряженном темпе: поданная к столу жирная индейка вызвала у Китти неподдельный восторг, а на лице Тейлора от ее вида промелькнуло едва скрываемое отвращение, Тео же остался в восторге от морковного пирога, Дик больше всего нахваливал салат с шампиньонами и фасолью. Они даже умудрились спокойно обсудить последнюю игру Тео — впрочем, это всегда и было самой безопасной темой. Его звали в австралийскую сборную, но он упорно отказывался. Денег, к слову, предлагали раза в два больше, чем здесь, и все же Тео уезжать не хотел. В основном из-за старшего брата. — Из-за Дика? — переспросил Тейлор, словно слышал эту причину впервые. — Кто тебе там будет помогать с Китти? — О, Дик прямо помогает, — закатил глаза омега, показывая всем своим видом, что он думает о чужой помощи. — Ничего, что я… — Дик даже не сразу слова-то подобрал. — Что я только и делаю, что помогаю? — Совсем обнаглел, — выдохнул его отец-омега. — Дик себе игрушку завел, заставив меня на пару с братом его рожат… — Китти, поднимись-ка в комнату, ладно? — вмиг сделался серьезным старший из братьев Верано. Ребенок, еще не до конца осознавший страшных слов своего родителя, быстро сполз со стула и мгновенно очутился у лестницы, несмотря на веселые полупьяные выкрики Тейлора: — Останься, Китти! Узнай же, какой на самом деле… — Китти — марш в мою комнату! — рявкнул еще строже Дик, а омежки моментально и след простыл. — Давай-ка разберем… — Давай, — наклонился вперед Тейлор с безумной улыбкой. — Что? Скажешь — не было? Было! Вижу по глазам, что знаешь. Мудак, — он откинулся на спинку стула, поднес бокал к губам. — Семья мудаков. — Повтори! — Семья мудаков, — процедил сквозь зубы Тейлор и тут же испуганно дернулся — рука Дика потянулась к его лицу. Нет, альфа не собирался бить. Это были не самые обидные слова, на которые был способен омега. Просто хотел вырвать из цепких пальцев бокал и разбить к чертям собачьим, чтобы не повадно было говорить гадости при собственном ребенке, но стоило ему резко потянуться, как в челюсть впечатался кулак Тео. В мгновение ока он вскочил на ноги, опрокидывая стул, сжал кулаки, готовый ударить любого, кто подвернется под руку. — Что? Думаешь, что раз трахал его, так теперь можешь трогать? Он — мой. Или жалеешь, что не пометил? Раздумывать было некогда. Дик озверел. Ну, все, блядь, с него хватит! То Стефан — неблагодарная скотина, набившая ему морду, то Оливер просит его оставаться рядом, но в качестве друга, то Тейлор, ребенка которого он воспитал практически самостоятельно, начинает ебать мозги. Бились они недолго. Тео уступал брату в комплекции, но не в силе удара. Когда один повалил другого на пол, и они оба начали тягать друг друга за пуловеры с рубашками, за волосы и за ремни, пытаясь выгрызть преимущество, когда крик родителей с диким хохотом Тейлора оглушал, отдавая колокольным звоном в ушах, единственное, что помогло их остановить от братоубийства — полный страха вопль Китти, бросившегося на грудь к Дику и обвившего его бычью шею. — Не бей дядю! Не бей! Не бей! Не бей! — плакал он изо всех сил, тычась сопливым носом в щеку Дика и закрывая его от отца. — Не бей! Дядя! Дядя! У тебя кровь! Тео расцепил сжатые кулаки, отбросил от себя брата и перекатился на спину. — Принесите льда. Я, кажется, ему нос сломал.***
Кровать оказалась двухспальной, идеально заправленной. Обстановку составляли еще отреставрированный огромный дубовый шкаф под потолок, тумбочки, пушистый яркий ковер, два кресла и низкий журнальный столик с разложенными якобы небрежно журналами о моде, вязании и архитектуре. Также в комнате имелись еще две двери: одна вела в ванную, отделанную черно-синим кафелем, другая — в гардероб. На стенах висели украшения в виде ламинированных фотографий натюрмортов и одного семейного портрета, где семья Смитов позировала на фоне Белого дома. — Еще не лег? — дверь позади Оливера скрипнула, и на пороге появился Митчелл. Омега гневно сверкнул глазами. В комнате горел один-единственный торшер, и альфе пришлось прищуриться, чтобы лучше разглядеть выражение его лица. — Злишься? — спросил он угрюмо, прикрыв за собой дверь. — Нет, — Оливер одним движением смахнул декоративные подушки с кровати и начал расстегивать ремень, готовясь ко сну. Им изначально постелили в одной комнате, но Митчелл был проницательнее родителей, поэтому настоял вернуться в собственную детскую. Мол, вспомнить старые деньки. — Я прокурор. И сын бывшего губернатора. Я богат… — Ага, поздравляю, — дергая ремень, кивнул Оливер. — Мне нужно было навести о тебе справки. — Интересно, — на мгновение он замер и, не глядя на Митчелла, уставился на постель. — Навел ты справки до того, как сказал, что я тебя недостоин, или после? — Оливер, я уже тысячу раз… — он сделал шаг вперед, — нет, миллион раз извинился. — Мне кажется, что я твое доверие заслужил. Я никогда тебя ни к кому не ревновал. — Может, потому что я не давал поводов? — неожиданно зло оскалился альфа. Оливер на это лишь фыркнул. — Нет, потому что я адекватный. — Ну, знаешь… — Митчелл подошел еще ближе, и в него тут же полетел кашемировый омежий свитер. — Я не ночевал, будучи с тобой в отношениях, у своих бывших омег. — О, конечно. Ведь я никогда тебя не бросал на званом ужине, — он снял с себя носки и напялил шелковую сорочку, едва прикрывавшую острые розовые коленки. Растрепанный, без косметики и злой Оливер всегда казался окружающим младше своего реального возраста. — То есть я виноват в том, что ты бухой поехал к своему бывшему? — Нет, я не это… — А что ты хотел сказать, ну? Оливер многое бы хотел сейчас сказать: и то, как сильно ему не понравились лицемерные, двуличные родители Смита, и то, как он разочаровался в нем самом, и то, что каждый божий день он думает только об одном человеке, который больше, скорее всего, думать о нем не хочет, и то, как сильно болит его сердце от осознания того, что они вместе быть не могут, и как ему порой почти противны прикосновения Митчелла, а секс, приносивший удовлетворение и сытость, превратился в обыденную обязанность. Но он промолчал. — И? Обсудить ничего не хочешь? — А что обсуждать? — устало выдохнул Оливер, забираясь на постель. — Не знаю, наши отношения, например. — Не знаю, что в них можно обсуж… — его неожиданно заткнули поцелуем. Мягким, обманчиво-нежным, а когда Оливер от удивления открыл рот, то чужой кончик языка коснулся его, неба, маленьких клыков. Объятия, в которых тотчас он оказался, стали теснее, настойчивее. — Митч! Прекрати! Оливер отстранился, но из рук не вырвался, только смотрел гневно. — Это твои извинения? — спросил он сквозь зубы. — Я еще и не так извиниться могу, — Митчелл пошловато улыбнулся и потянулся губами к открытой нежной шейке. — Стой! — уперся ему в плечи Оливер и вжался в изголовье кровати, втягивая голову. — Ты долбанулся? В доме родителей? При моем отце? — Я по тебе схожу с ума, — неожиданно честно серьезно признался альфа, уткнувшись лицом ему в грудь, руками стягивая одеяло и приподнимая, легко щекоча сорочку, оглаживая подушечками пальцев мягкую безволосую кожу внутренней стороны бедра. — Я никогда не встречал такого омегу… Оливер… Прошу… — он поцеловал его в подбородок, затем — в уголок губ. — Ты выйдешь за меня? Я тебя на руках буду носить, я буду тебя лелеять. Твое слово — закон. М? Выйдешь? И перед лицом Оливера распахнулась маленькая бархатно-красная коробочка с изумительным бриллиантовым кольцом в огранке «кушон». Но прежде, чем с его губ сорвалось заветное «нет», он почему-то завороженно кивнул, а через мгновение, когда уже счастливый Митчелл накинул воображаемую удавку ему на палец, ощутил, как его раздевают и ласкают, готовя к проникновению и вязке. Сопротивляться он не мог, потеряв от ужаса голову и оцепенев от страха. Впрочем, альфа этого не заметил: кончил внутрь и, дождавшись пока узел окончательно разрастется, устроился рядом, обнимая и шепча нежные банальности.