How you like that?

      — Нравится, а? — колено влетает куда-то под рёбра. — Нравится? — светловолосый сгинается пополам, сплёвывая кровь на ступени. — Ну что же ты молчишь, щенок?       Белая рубашка пропитывается кровью, стекающей тонкой струйкой с уголка губ и дальше вниз, по подбородку и шее. Голова гудит, стук сердца набирает немыслимые обороты. Красивые нежные черты лица обрамлены многочисленными ссадинами и гематомами.       В подъезде заброшенного дома, где всё насквозь пропитано запахом алкоголя, сигаретного дыма и пыли, Рики вновь избивает Сону.       — Как тебе это нравится, а, Сону-хён? — японец за шкирку поднимает старшего с грязного пола и вновь кидает того к ледяной обшарпанной стене. Ким хватается за голову руками слишком поздно и ударяется затылком. — Что, всё ещё любишь меня, а, Ким Сону? Лю-ю-ю-би-ишь? — ядовито тянет младший с явным наслаждением моментом.       Блондин не в силах открыть рот, чтобы сказать что-либо, что уж говорить о крике о помощи. Да и какой в этом смысл? Заброшенный дом под угрозой сноса стоял на пустыре, куда вряд ли кто сунется, и Нишимура прекрасно это знал. Максимум — ищущая приключений «малышня», но они тут же разбегутся, как услышат шум или крик. Им бы только спасти свои шкуры, не говоря уж о чьей-то ещё.       Сону сдавленно болезненно стонет, пряча голову в прижатых к тощему тельцу коленях, и тут же сам себе зажимает рот ладонью. Нельзя. Так будет ещё хуже. Лучше просто молчать. Молчать и принимать удары.       Рики хватает Сону за горло — одна его ладонь достаточно большая, чтобы он мог обхватить ею тонкую изящную шею старшего — и медленно поднимает его по стене, сжимая свободной рукой запястья пытающегося вырваться Кима. Блондин шипит слова мольбы и извивается, пытаясь схватить лишний глоток спасительного воздуха, пока веки не закрываются и обмякшее бездыханное тело валится под ноги японца.       — Такой жалкий, маленький щенок, готовый ради моей любви умереть от моих рук. — выплёвывает каждое слово Рики на японском и наклоняется к телу.       Ненависть и ярость, разливающиеся жгучими потоками по всему телу, постепенно угасают.       — Жаль, что ты так и не узнал, что я люблю мёртвых . — проверяет пульс на покрасневшем от его пальцев запястье и касается своими губами ещё тёплых губ, слизывая незастывшие красные капельки и причмокивая, наслаждаясь солоноватым вкусом крови вперемешку со слезами.       Уголок губ Сону тянется вверх. Рики всегда умиляется тому, как живые ещё мышцы сокращаются, воспроизводя по памяти некоторые действия. Кажется, будто мертвому телу Кима нравится то, что с ним делает объект его нездоровой привязанности.       Рики кружит голову от очередного прекрасного момента, и он углубляет односторонний поцелуй, вталкивая длинный язык в чужой рот, где самым кончиком слизывает по зубам и щекам вкус железа. Длинные пальцы впутываются в высветленные волосы, оттягивая голову назад и снова притягивая к себе.       — I wanna kiss you until I lose my breath. — напевает шёпотом японец и тянется пальцами к рубашке, не расстёгивая каждую пуговицу, а просто разрывая одежду, оголяя аристократично-бледную остывающую кожу. Проходится влажными поцелуями по шее и вновь возвращается ко рту.       Рики чувствует будто дуновение по волосам, хочет отстраниться и взглянуть, что вдруг пустило ветер в закрытый подъезд, но не может. Что-то его не пускает.       Вдруг чужие пальцы стягивают волосы Рики на затылке и не дают пошевелиться. Зрачки расширяются, на висках и лбу японца выступают капельки пота, и он, видя, как Сону смотрит на него, и, уперевшись ладонями в стену, пытается оттолкнуться, но ничего не выходит — его с невероятной силой прижимают к себе. Сону усмехается в поцелуй и резко смыкает зубы, откусывая кончик языка. Рики взвизгивает, и, отскочив мгновенно от Кима, скатывается кубарем назад по ступенькам. Парень кричит от боли, пронизывающей теперь всё его тело, смотря снизу вверх на медленно спускающегося по ступеням к нему старшего, что вроде как должен был быть мёртв.       — Хочу целовать тебя до потери дыхания… Не это ли ты сказал? — Сону смеётся, нависая над кричащим от боли и страха младшим чёрной тенью. — Так целуй. Давай, где твоя самоуверенность?       Японец пытается отползти назад, но упирается затылком в дверь подъезда. Сону шагает следом, наступает кроссовком на пальцы руки, напирая всем телом до характерного звука хруста костей. Крик с плачем отражаются эхом от стен по всем этажам. То же самое Сону проделывает и со второй рукой, а затем садится младшему на грудь и проводит красивыми пальцами по лицу, смахивая слезинки. Рики хочется провалиться в обморок от боли, наплывавшей всё большей волной с каждым мгновением, но сознание никак не отпускало его. Наклонившись совсем близко к его лицу, Ким приказывает: «Целуй» и Нишимура послушно тянется к губам.       Сону припадает к нему и сминает губы, а после выплёвывает откусанный кончик языка тому в рот, и младший буквально давится собственным языком, что-то неясно хрипит и уже меньше чем через минуту затихает.       — Эх, жаль. Ты ведь и правда неплохо целовался. — хмыкает Сону, закрывая двумя пальцами веки японца, и покидает заброшенное здание.