А было так красиво

Разговор между ними обстоял весьма удручающий, в большей мере даже скверный и гадостный. И хотя обер-полицмейстер предпочитал не вслушиваться в чужие пространные речи, в этот раз правила этикета невольно пришлось нарушить.       — еще немного и можно будет распрощаться с несчастным — глухо донеслось из-за стены.       — с каких пор этот избалованный, ушлый щегол — несчастный? После смерти его отца самую большую тяжесть в его жизни составляет разве что его непомерное состояние, которое досталось ему только благодаря тому, что он еще не свалился замертво в пьяном угаре где-нибудь в подворотне. Но уж это легко исправить — напористо высказался другой мужской голос. Дмитрий Александрович замер, предпочитая дослушать разговор до конца, однако на сём моменте скупой диалог оборвался, и в залу вошел неизвестный доселе человек. Полицмейстер преспокойно поднялся с дивана и кивнул мужчине в знак приветствия.       — позвольте представиться, Смирнов Юрий Алексеевич, дядя Игоря — мужчина был весьма фамильярен, в особенности по отношению к своему «племяннику», но больше всего юного полицмейстера удручало то, конечно, что именно этот голос минутой ранее проклинал графа за его существование, видимо, не помышляя о том, что стены здесь подобны ширме.       — Дмитрий Александрович Дубин — мягко произнес юноша, еще раз делая поклон. — приятель Игоря Константиновича.       — о, не стоит! — расплывшись в улыбке протянул мужчина. — все и так знают Вас, Дмитрий Александрович, нет нужды представляться! Так какими судьбами?       — мне сказали, что Игорь Константинович не здоров и с недавних пор совершенно не покидает своего поместья. Узнав об этом, я решился отложить все дела и немедленно навестить графа. Ко всему прочему, мне необходимо было обсудить с ним некоторые вопросы, касающиеся его экипажа, но исходя из нынешнего положения дел, оставлю эту идею для следующего визита. И поскольку теперь бразды правления перешли в Ваши надежные, надо полагать, руки, смею ли я просить аудиенции графа?       — безусловно! — с какой-то неправдоподобно радушной гримасой пролепетал Юрий Алексеевич — единственно, Вам дóлжно знать, что доктор настоятельно рекомендовал сократить посещения больного во избежание лишнего беспокойства, чтобы Игорь мог как следует отдохнуть. А по сему, я считаю своим обязательством просить Вас не задерживаться.       — всенепременно, Ваше сиятельство.       — ох, что Вы! Не нужно канцелярской речи, господин полицмейстер. Позвольте проводить Вас?       — благодарю, но я вполне ориентируюсь на местности, потому найти нужную комнату не составит мне особого труда, не беспокойтесь. Дубин говорил довольно сухо, но учтиво, и эта интонация весьма претила Юрию Алексеевичу, не привыкшему к самоволию со стороны других людей. Обменявшись коротким поклоном, мужчины разошлись. Смирнов бросил недоверчивый взгляд вслед обер-полицмейстеру и скрылся из виду, чувствуя за собой шлейф негодования от проигранной партии в словесной дуэли. Дмитрий Александрович немедля отправился на поиски графа, и будто бы по наитию наткнулся на нужную дверь. Коротко постучав, обер-полицмейстер вошёл в покои и тихо, почти невесомо подошел к постели графа. Игорь Константинович оборачиваться вовсе не спешил, он ни то спал, ни то просто не желал видеть никого из присутствующих в этом злосчастном, по его мнению, поместье, ни то бредил.       — граф, простите мне такой внезапный визит, я не мог не заехать к Вам, Джули сказала мне, что Вы сильно больны… Дубин сделал ещё один шаг и робко коснулся ладонью плеча мужчины. Гром дрожал. Немного погодя он повернулся к незнакомцу и смутно посмотрел в его глаза.       — Дмитрий Александрович… это Вы? — в его интонации слышался искренний, умоляющий стон о спасении, смешанный с диким отчаянием.       — боже, граф, Вас лихорадит — обер-полицмейстер нервно присел с краю, позволяя себе гораздо больше положенного. — что с Вами стряслось? — Дмитрий Александрович неравнодушно сжал край своего плаща и тут же надвинул на плечи Грома грузное одеяло.       — боюсь, я ничего не знаю. Доктор осмотрел меня, но толком не объяснился, здесь все держат меня в неведении и всем руководит Юрий Алексеевич. Верно, Вы с ним уже знакомы.       — припоминаю, Вы говорили, что подвергаетесь нападкам со стороны своих благородных родственников. Неужели это действительно так?       — в строгом смысле слова, Юрий Алексеевич мне вовсе не родственник, однако с тех пор, как меня тревожат неизъяснимые боли, он стал самовыдвиженцем на пост управляющего владениями моего отца, и боюсь, он вполне прикипел к этому, настолько, что я для него не представляю ничего, кроме пустого места — хрипя и закашливаясь, произнёс Гром.       — боже правый… Игорь Константинович, это ведь неприкрытое покушение на Вашу жизнь! Этот господин рассчитывает на то, что после Вашей предполагаемой кончины сможет завладеть Вашим имуществом. Я не знаю, в чем конкретно заключается его коварный план, но Вам нужно держаться от него подальше!       — господин полицмейстер… Дима… Смилуйтесь, хотя бы на моем смертном одре зовите меня по имени. Мы ведь знакомы с самого… — Игорь Константинович запнулся, сжался и болезненно простонал.       — ах, граф! — полицмейстер дёрнулся и слегка приклонился вниз, мешкая в размышлениях, способен ли он помочь хоть чем-то. — Вы сошли с ума! Вам нельзя умирать, если не думаете о себе, подумайте хотя бы о тех, кому не безразлично Ваше существование. Ваши приятели, Джули, я уверен, им не всё равно!       — не смешите меня, господин полицмейстер. Всем станет легче, если меня не станет… Оба не слушая друг друга продолжали:       — мне не всё равно…       — Вам станет легче без меня.                     — Игорь Константинович… я должен оставить Вас, Вам следует отдохнуть и привести в порядок мысли. Простите мне мою бестактность и грубость, я не осознавал, насколько серьёзно Ваше положение, счёл всё возможной симуляцией и игрой, в которой Вы всегда водили меня за нос. Теперь я понимаю, что ошибся, побеспокоил Вас и заставил сказать то, что задело Ваши чувства. Простите меня. Но есть ещё одно, о чём я не могу умолчать… Экипаж, он ведь на месте, правда?               Иронизируя над тем, что Дмитрий Александрович прибыл сюда не столько с намерением осведомиться о здоровье графа, сколько с намерением расспросить его про «исчезнувший» экипаж, стоит отметить, что будучи человеком, не лишенным обыкновенных человеческих чувств, обер-полицмейстер совершенно остыл в своём желании укорить графа за ложь. Более того, гуманизм и доброта взыграли в нём настолько, что кроме беспокойства и сочувствия Дмитрий Александрович решительно ничего не ощущал. Разве что ещё одно — страх. Страх за жизнь графа. И хотя знакомство их казалось краткосрочным и абсолютно бессмысленным, обер-полицмейстер уже доверился графу и переменять своего мнения не планировал. Независимо от того, что успел высказать на этот счёт Никита Сергеевич Никифоров, Дубин, ранее зарекомендовавший себя человеком доверчивым и доброжелательным, на самом деле стался весьма проницательным и в глубине души прекрасно понимал, чем может обернуться любая затея Грома. Безусловно, первоначально Дмитрий Александрович был исполнен недоверия и тут же абсолютно беспечно доверял графу, однако было в нем некоторое осознание того, что граф всегда затевает странные игры, и эти игры иногда переваливают за грань обыкновенной шалости. Нельзя сказать, что обер-полицмейстер обладал прекрасным чутьём, скорее предпочитал действовать и мыслить по наитию, а по сему полностью вверял себя своей интуиции. Теперь же его нутро с диким рёвом и чувством терзающей шею злости требовало вмешаться в происходящее, чтобы уберечь графа от неприятностей. Расклад, при котором Гром должен был умереть, мог порадовать разве что неизвестного ему таинственного недоброжелателя, но никак не Дубина. Ко всему прочему, было в этой ситуации что-то, что осталось недосказанным, и речь шла вовсе не о «пропавшем» экипаже.                     — это так. А теперь прошу, уходите отсюда и не возвращайтесь. Пока я жив каждому дорогому для меня человеку грозит опасность. Она исходит отовсюду, и Юрий Алексеевич — наименьшая из существующих зол. Дмитрий Александрович хотел было что-то сказать, но вовремя опомнился, к тому же, при всяком желании, донести свою мысль он бы уже не смог, поскольку Игорь Константинович впал в беспамятство. Тяжело вздохнув и еще раз окинув графа сожалеющим, обеспокоенным взглядом, обер-полицмейстер удалился. Он скорым шагом направился в гостевой зал, чтобы оттуда проследовать к выходу, но прежде попытать удачу столкнуться с новым «хозяином» поместья. И судьба благоволила ему встретить Юрия Алексеевича и еще одного господина, вероятно прислуживающего здесь.       — ну как? Удалось побеседовать с графом? В последнее время он совсем плох. Дмитрий Александрович из последних сил держал себя в руках, чтобы не высказать мужчине всё, что скопилось внутри в ходе прошедшей беседы. Не имея должных оснований, полицмейстер не мог позволить себе обвинить Смирнова в покушении и, соответственно, арестовать, хотя по его собственному мнению основания были, и весьма внушительные, однако не было физических доказательств.       — я пришлю к графу доктора, он точно должен помочь Игорю Константиновичу с его болезнью.       — право, нет нужды. У Игоря уже есть вполне хороший лечащий врач.       — отнюдь не помешает консультация другого компетентного специалиста. Я ведь не предлагаю Вам устроить здесь консилиум, так что настоятельно прошу не отказываться от моей помощи. Мне стало ясно, что состояние графа стабильно ухудшается, из чего следует сделать вывод, что методы Вашего домашнего доктора совершенно не помогают.       — при всем моем уважении, Дмитрий Александрович, в этом доме я решаю, в чём стоит необходимость, а в чём её вовсе нет. Поэтому оставьте свои беспокойства и не думайте лишний раз о том, что происходит здесь, лучше подумайте о том, что творится в городе, Вы же обер-полицмейстер, Ваша задача — следить за порядком и чтить закон. Большего от Вас не требуется — с явным недовольством и пренебрежением произнес мужчина. Яростный огонь стремительно разгорался в душе Дубина и губительно скоро распространялся по всему телу. Дмитрий Александрович чуть не позволил себе схватить Смирнова за воротник, но капля рассудка потушила его пожар, точнее слегка пригубила его.       — как Вы правильно выразились, я — служитель закона, и поверьте мне, закон не приветствует лжецов и убийц. Вероятно, Вы еще не в курсе того, что закон делает с людьми вроде Вас, но «уж это легко исправить». Вы думаете, я не в курсе Вашей аферы? — полицмейстер медленно улыбнулся, однако эта зловещая улыбка не предвещала ничего хорошего.       — что Вы такое говорите? — Смирнов в нерешительности отпрянул, сделав шаг назад.       — Игоря убить я не дам. Юрий Алексеевич опешил, растерянно оглядываясь по сторонам в поисках выхода.       — я пришлю к Вам поручика, в случае необходимости он доложит мне о состоянии графа и проследит за тем, чтобы никакой сомнительный господин не проник в покои графа. Даже не пытайтесь — холодно отозвался Дмитрий Александрович и решительно покинул помещение. Внутри него продолжало бурлить негодование, но собравшись с мыслью полицмейстер припомнил себе недавний план и отправился в нотариат.

***

После нескольких часов тщательного, но весьма утомительного пересмотра документов и их полномасштабной сверки, Дмитрий Александрович наконец нашел тот единственный пункт, который должен был положить конец всей этой истории о наследовании собственности покойного барона Гречкина. К своему глубочайшему удивлению юноша обнаружил, что родственников, способных получить по праву наследования поместье барона, не так уж много, но более всего занимал тот факт, что самым последним и единственным оставшимся в живых «наследником» Кирилла Юрьевича Гречкина является никто иной, как Игорь Константинович Гром. Вероятно, граф даже не подозревал о том, что в каком-то колене приходится барону родственником, и теперь этот факт складывал на плечи обер-полицмейстера ещё больший груз ответственности, ибо прознав о состоятельности графа, его недоброжелатели, коих вполне достаточно, могли попытаться заполучить известные богатства себе. А умолчать факт наследования у полицмейстера, при всем его желании, не было шансов.