***
Первым чувством была свежесть. Грудь жадно ловила воздух глубокими глотками. Затем было солнце — лучи света ласково гладили кожу, играли в комнате родного дома. Дорий Оттон мог поклясться, что это было самым прекрасным зрелищем из всех в его жизни. Он проснулся нагим в своей постели, и первые мгновения душа ощущала покой, пока аркн не вспомнил о произошедшем. В нахлынувшей попытке отчаяния, невзирая на наготу, он пытался сломать дверь, вырваться через окно, но каждый раз пульсирующая сила отталкивала его назад. Колдовские чары охраняли несчастного надежной оградой. Дорий бился вновь и вновь, пока силы не оставили его. Свалившись на пол, он засопел. Что они хотят от него? Почему он здесь? Руки тряслись от волнения, в голову закрадывались то обнадеживающие, то устрашающие мысли. Быть может, Империя одержала верх и его освободили? Правый всегда побеждает. Тогда что мешает ему выйти отсюда? Магия? Молитва святош из ордена? Или же это всего лишь новый кошмар? Узник остался узником, а тюрьма всего лишь сменила свой внешний облик. Почему он здесь? Аркн не мог это знать. Посмотрев на собственное тело, он ужаснулся: торчащие ребра готовились вот-вот вылезти наружу сквозь побледневшую, словно у мертвеца, кожу. Несмотря на трупный оттенок, она была чистой: кто-то отмыл аркна, пока тот был без сознания. Это повергло Дория в не меньший ужас. Кому это могло понадобиться? Проклятье, он не позволит видеть себя таким. Завернувшись в шелковое одеяло, тень гордого аристократа прижалась к стеклу. Возможно, наполовину разрушенный город, видимый из окна — последнее, что даровали видеть Близнецы в этом мире. Близнецы. Столь откровенная мысль о них и их творении оторвала Оттона от всего, что находилось в голове ранее. Какие слова бы он подобрал для богов, если бы они спросили, что оставил аркн после себя? Дорий к своему стыду осознал, что не может ничего вспомнить. Он подвел Империю, позволив себя победить. Если поганый сброд и разрушил все на этом свете, то только из-за слабости аркна. Следовало раньше как можно сильнее пороть чернь, чтобы выбить любую дерзость из ее дырявых голов. Сзади послышался тихий шорох. — Здравствуй, Оттон, — ужасом сковал тело знакомый голос. Аркн застыл в оцепенении, боясь даже собственной дрожи. Это конец. Сейчас он сгорит так же, как и город в пылу восстания. В отражении стекла блеснуло желтое пламя. Взгляд, будто падая под собственной тяжестью, устремился вниз. Юноша выругался про себя: нельзя позволять бешеной стерве смеяться над собой, но остановить ход событий он уже не мог. Ему никак не вырваться.***
Сборище имперских псов не спасло столицу от пламени, и теперь Софья вернулась в родной город. Бранте, ее ближайший соратник, позаботится обо всем, что осталось позади, включая императорский род. Девушку же в Анизотти ждала гора работы, включая одно незаконченное дельце. За год восстание, родившееся здесь, разрослось и захлестнуло всю страну, смыв тот убогий сарай, в который она превратилась. Горожане рьяно, почти фанатично, приветствовали освободительницу, но один житель все еще оставался прихлебателем недавно рухнувшей Империи. Сейчас его сгорбленная и истощенная фигура держалась напротив. Аристократишка Оттон замер, или пытаясь выставить наружу то, что он хотел назвать гордостью, или просто испугавшись до полусмерти. Усмешка медленно расплылась по лицу Софьи: возмездие настигло живодера в его же логове. Девушка велела не сжигать дворянское поместье лишь ради этого момента. Долго ей пришлось ждать сегодняшнего дня, но теперь можно насладиться каждым его мигом. — Твои друзья держались недолго, — неторопливо сделав первый шаг, начала она. — Мое пламя очистило землю от грязи, но для тебя я подготовила участь еще горячее. Девушка ощущала себя хищником, загнавшим жертву в угол и уже чующим вкус будущей крови. Чем ближе она подкрадывалась к аркну, тем сильнее возбуждение овладевало ей. Подойдя вплотную, она прошептала добыче на ухо: — Ты помнишь ту ночь? Нет, вероятно, ведь чем она отличалась от того, что ты творил со мной и после нее? Однако я все помню и намереваюсь отплатить тебе. Той же монетой. Каждое слово терзало Софью пронесенными сквозь годы болью и унижением. Холодный туман окутывал воспоминания, но его не было достаточно — девушка до сих пор помнила учиненные своим господином страдания. Дорий Оттон всегда относился к людям как к скоту, а порой еще хуже. Унижая, калеча, убивая, он всем стремился показать свое превосходство, и запуганные слуги безоговорочно подчинялись любой прихоти дворянина. Тот день казался вполне обычным. Ударив по лицу недостаточно расторопную женщину, аркн удалился на какой-то бал. Солнце стояло высоко на небе, почти соприкасаясь с вершиной Сияющего столпа, когда Софья закончила нужную работу. Благо, такой досталось немного. Вернуться дворянин должен был поздним вечером — времени оставалось вдоволь. Оставшись незамеченной, девушка улизнула из поместья, направившись в центр бушующего жизнью города. Проходя мимо знакомой улочки, беглянка почувствовала пробежавший по спине холод. Именно здесь она когда-то споткнулась о брусчатку и была чуть не раздавлена несущимися по дороге конями. Всадники скакали вперед, не замечая ничего перед собой. От неминуемой смерти девушку спас мальчик. Бранте помог ей, но сам выбраться не успел. И пусть в этом мире каждому дарованы четыре жизни, прежде чем умереть окончательно, он поступил благородно. Если бы все люди были такими же добрыми и смелыми, то мир бы стал гораздо лучше. Тогда и не было бы тех, кто столь безразлично относится к чей-то жизни, кто готов с легкостью растоптать каждого, оказавшегося на пути. Так думала Софья. Она попала на забитый горожанами рынок. Кругом покупались и продавались посуда, мебель, ткани, книги и игрушки, совершались сделки и читались проповеди священников. Имеющий тяжелый кошелек мог потеряться в этом месте на целый день, но небогатая девушка твердо знала, ради чего шла сюда. Пара десятков пройденных прилавков привели девушку к продавцу деревянных изделий. Немного торгов, и прелестная крохотная дощечка оказалась в руках Софьи. Повзрослев, девушка открыла в себе высшую способность. Стоило ей разозлиться или повеселеть — все вокруг осыпалось желтыми искрами; стоило захотеть тепла — в руках зажигалось пламя. Такое люди называли магией, и Софье стало страшно: магов боялись и презирали, надевали на них жуткие ошейники и даже могли сжечь. Однако со временем интерес к новому дару пересилил опасения, да и никто не накажет мага, если он скроет талант ото всех. Магический огонь был особенным: его хозяин, меняя цвет пламени по своему желанию, мог провести пальцем по дереву, и то навеки заливалось нежным мерцанием. Так получалось у Софьи. Вечер приближался, а вместе с ним наступал и холод — девушка поторопилась обратно. Незаметно, как и прежде, прокравшись в поместье, она окинула взглядом огромный шкаф, стоящий напротив. Под ним легко можно спрятать купленную деревяшку, что, недолго думая, девушка и сделала. Если завтра работы не навалится много, она сможет снова улизнуть и уделить время созданию своей первой картины. День за днем, мазок за мазком, она напишет ее, а затем покажет Бранте. Улыбаясь мечтам, Софья осталась ждать возвращения хозяина. Он явился пьяным, как это происходило нередко, и служанка поспешила помочь ему приготовиться ко сну. Однако на этот раз что-то поменялось во взгляде аркна. Схватив Софью, он уволок ее в свои покои. Ужас перед наказанием подавлял любые мысли о сопротивлении. Дальше она видела лишь не смываемые слезами боль и страх. Когда мучительно долгая пытка прекратилась, аркн вышвырнул служанку вон, словно надоевшую игрушку. Оставшись на полу, она растворилась в наплывшей пустоте. Все повторялось. Словно кобель, вскочивший на суку, Оттон брал девушку вновь и вновь: жестко, зло, безразлично. Каждый раз она выгибалась под ним, сдерживая рвущийся изнутри крик. Служанка терпела, покуда господин не получал свое удовольствие и не оставлял ее наедине с обидой, злобой и яростью. Те дни оставили клеймо, оставшееся с Софьей навсегда. Сегодня же настал день мести — все станет иначе. Проникая под шелк, ее руки принялись ощупывать аркна. Рост всегда позволял ему возвышаться над окружающими, но сгорбленная спина вдобавок к истощенному телу делала Дория маленьким в сравнении с хрупкой, на первый взгляд, Софьей. Она продолжала исследование. Осыпанная мурашками кожа за год сильно потускнела, превратившись в мертвенно-бледную — девушке нравилось глядеть на это. — Что… что ты делаешь? — задыхаясь, промычал Оттон. Ступор не позволял ему даже шелохнуться — аркну осталось лишь покорно терпеть. Интересно, та дощечка все еще под шкафом? Вряд ли. Жажда мести усиливалась, и девушка резким движением стянула скрывающее наготу жертвы одеяло. Слуги хорошо выполнили работу, и тело было предоставлено в самом лучшем из всех возможных виде. Интерес, вызванный открывшимся зрелищем, заставил Софью идти дальше. Одну руку она положила на талию, другой ласкала тело; сжимая соски, ощупывая вылезшие ребра, руки спускались все ниже и ниже, пока, будто случайно, не коснулись члена. Аркн, как и прежде, не реагировал, но этого и не требовалось. Язык девушки прошелся по выступающему позвоночнику, направляясь вверх к шее. Дрянной вкус, подумала она и решила прекратить игру. Дорий Оттон не мог устоять под властным напором и повалился на пол. Его сбивчивое дыхание сильнее разогревало Софью. Только попав в комнату, она сразу прочитала специально созданное для этого случая заклинание — все было готово к заключительному акту. Чуть помешкав со своей одеждой, девушка нависла над крохотным аристократом, раздвинула ему ноги и, положив руки на ягодицы аркна, вошла в него. Первые мгновения тот не понимал, что происходит, но потом издал столь сладкий для девушки вопль. Не жалея жертву, ее член въедался внутрь магическим пламенем. Выходящий из тощего зада дым заполонял комнату запахом горелой плоти. Софья гордилась своей выдумкой, одной из многих, приготовленных для Оттона. Должно быть, он еще долго будет верещать как сучка. Она продолжала истязать дворянина, то сбавляя, то нагнетая темп; выбивала из кричащего юноши нужные звуки, будто бы играя на живом музыкальном инструменте. Неужели это и вправду происходит? Когда-то она ни за что бы не поверила в такое: слабая, глупая девушка видела мир, каким он не являлся. Оттон и ему подобные уроды показали, чего все это стоит. Что не убивает нас сразу, убивает медленно — день за днем Софья избавлялась от былой наивности. Позже, готовая вынести любой удар, она даже немного благодарила своих врагов за столь ценные уроки. Они ощутили ее благодарность, сгорая дотла. От некогда грозной мощи аркна не осталось и следа. Ревущий от боли, он послушно вторил ее движениям. Софья не просто надломила его, а уничтожила, как сделала с любым, кого сочла своим врагом. Эти мысли забавляли, приносили удовольствие, граничащее с экстазом. Вот он, ее бывший господин, мерзкий ублюдок, верещит снизу, раздвинув ноги. Ей нравилось видеть, во что он превратился. Хищник стал добычей — наконец он получил заслуженное. Оттон увидел, на что теперь способна его служанка. Ненависть ласкала ее нутро ядовитыми зубами, принуждая причинять аркну как можно больше страданий. Девушка упивалась триумфом насилия и, достигнув пика наслаждения, вышла из жертвы, толкнув ту вниз. Ее огненный член пульсировал и дымился, пока она не убрала его, щелкнув пальцем. Вынув из кармана курительную трубку, Софья вновь искала успокоения.***
Дорий ненавидел себя. Стиснув зубы, закрыв слезящиеся глаза, он желал обменять все в этом мире на возможность умереть. Лишенный сил, обесчещенный дворянин остался лежать на полу. Ожоги грызли плоть, не позволяя юноше даже дышать без мучительной боли. Он помнил, как обошелся в тот день с разбитой девушкой. Охрипший от крика голос сквозь дрожь обратился к Софье: — Убей меня… Отправь к Близнецам. Усмехнувшись, девушка приподняла бровь. — Я… Виноват… Пожалуйста, останови это, — едва сумел закончить аркн. Она, как и предполагалось, только этого и ждала. Нагнувшись, девушка провела по лицу аркна пальцем, смахивая прорвавшуюся у Дория слезу. — О, мой милый Оттон, — выдыхая дым, приторно протянула она. — Если тебя будут судить боги, то ты не почувствуешь и сотой доли того, что должен будешь. А ведь у меня еще есть столько всего, что можно показать. Лучше я оставлю тебя при себе — станешь моей новой куклой. Глаза Софьи засверкали желтым пламенем. Услышав одно-единственное слово, юноша вновь упал во тьму.