— Ты изменилась.
У неё появилась аллергия на эту фразу. Чесотка, чахотка, несварение желудка и Бог знает, что ещё. Антон, Девяностые, психологичка, и даже мать, которая не привыкла замечать ничего, кроме собачьих хвостов, не забывали упомянуть об этом. По два раза в сутки. Каждый хренов день из недели, которую она снова училась в школе. Иногда вскользь, а иногда и напрямую, с этим дебильным «не хочешь поделиться?».
Ей нечем было делиться.
Она, по всей видимости, исчезла или превратилась в пустоту. В расплывчатое пятно, в тень. В грязь, которую мажорам не было положено замечать. Они практически не пересекались за пределами уроков. Но даже в те редкие моменты, когда им случалось оказаться рядом, он её будто не видел. Смотрел отстранённо и холодно. И мимо.
И плевать.
Бесконечный трёп о причинах её состояния раздражал настолько, что Фея старалась по максимуму нагрузить себя учебой и общественной нагрузкой. Да-да! Учебой и нагрузкой. Она сроду никогда бы не подумала, что идиотская привычка учителя ОБЖ — заставлять учеников отрабатывать даже уважительные пропуски, может принести столько радости. Во-первых, из-за того, что теперь дважды в неделю ей приходилось ковыряться у него в кабинете, психологичка согласилась отложить свои мозговычищательные сеансы аж на полмесяца! А во-вторых, появилась совершенно законная возможность поменьше обсуждать своё состояние с друзьями, потому что «господи, я так устала, что даже язык не шевелится». И сейчас она с каким-то маниакальным удовольствием мыла парты, скребла засохшие жвачки, разгребала подсобки, и все, что угодно. Ведь… Две недели без психологички! За это время она точно научится быть спокойной как танк, и любые намёки на
того-о-ком-она-запретила-себе-думать ни капельки её не тронут.
— Сахнова! Ты там уснула?! Правой-левой шагом марш! Шевелись!
— Пьявой йевой майс, — тихонько перекривляла учителя ОБЖ Фея и с трудом вылезла из подсобки с кучей пыльных рулонов, — хоть часть-то можно выбросить? Тут иначе никак не разобрать… Места вообще не осталось, — она скептически оглядела затянутые паутиной полки и отряхнула свободную руку о штанину.
ОБЖшник весь надулся и пару раз возмущённо выдохнул, от чего его торчащие усы угрожающе растопырились во все стороны. Не зря его прозвали Моржом. Фея сама и прозвала, если быть точнее. Новое имя к ОБЖшнику прикрепилось достаточно скоро, и теперь его называли так все ученики, от мала до велика. Да и, что греха таить, пару раз Фея такое слышала даже от учителей.
— Отставить выбросить!!! Это такие ценные схемы для учебы! На них генералов воспитывали…
— Ага, двести лет назад, — буркнула себе под нос девушка, не обращая внимания на продолжающуюся тираду, из которой только изредка могла выцепить что-то про Суворова и нынешнее поколение.
Через некоторое время Морж засобирался. И он, вроде, как-то суетился. Два раза вымыл руки, три раза разгладил усы и ещё искоса оглядел себя в зеркало. Пять раз.
— Так. Мне пора. У меня… дела! Важные! Тебе помогут.
Фея еле подавила лезущий наружу смешок.
Неожиданно. У Моржа, похоже, появилась Моржиха. Ну что ж, хоть у кого-то здесь в порядке с личной жизнью.
Блин…
Фея поморщилась. Неуместные мысли опять поползли ей в голову, и она попыталась отвлечься, уставившись пустым взглядом в плакат об оказании первой помощи при пожаре.
Через некоторое время ОБЖшник окончательно намарафетился и принялся давать ей последние ценные указания. Смутив Моржа своим «Удачи вам в ваших делах», и оставшись, наконец, одна, Фея заткнула уши плеером, набрала маленькое ведерко воды и отправилась избавлять от пыли старую подсобку. Работы было немало.
С полчаса она вымывала полки, которые пришлось тереть минимум по три раза. Самой проблемной была верхняя. Фее явно не хватало десятка сантиметров в росте, чтобы не исполнять эквилибристические этюды, пытаясь дотянуться до самых пыльных дальних углов. Шаткая табуретка только добавляла экстрима. В один момент она чуть не упала, взмахнув руками и вырвав из уха наушник, но вовремя схватилась за злополучную полку и удержалась на весу. Фух, слава Богу, что…
— Ну так и? С чего начнём уборку?
Фея замерла и прислушалась. Кто-то в классе сдавленно охнул и захихикал.
— Зайчонок, ты серьёзно? Прямо здесь?
Звук подозрительно напоминающий чавканье. Они что, собираются…? Приехали…
— Ну… А если… — эта сбивчивая речь прерывалась всё теми же отвратными звуками, — а что, если кто-то зайдёт!
— Не зайдёт. Я закрыл.
Фею мгновенно обдало жаром.
Это он.
Его голос. Не перепутать.
И как хреново подтверждение:
— Дим, мы правда сделаем это в школьном кабинете?
Боже-боже-боже!
В секунду вспотевшие ладони заскользили по полке, и она снова чуть не упала. Самыми кончиками пальцев с силой схватилась за край полки, еле удержав равновесие. Спорное, кстати, равновесие, когда вдруг разогнавшаяся в жилах кровь почти раскачивает её на неустойчивой табуретке.
Фея судорожно ловила хвосты мыслей. Какого хрена они вообще сюда припёрлись? Что они собираются?.. Хотя, и ежу понятно, чем они там решили заняться. Почему здесь? Почему, мать твою, не в спортзале или в кабинете математики…
И что-то… Да, точно! Морж ведь что-то там говорил… «Тебе помогут…».
Спасибо за помощь!
Она нервно усмехнулась. И тут же сжала губы. Вдруг услышат…
Хотя, стоп! СТОООП! Стоп, нафиг!
Пусть, блин, слышат. И валят отсюда вообще, ко всем чертям. С чего бы ей прятаться тут, пока они…
Фея решительно оттолкнулась от полки и приготовилась спуститься на пол, чтобы выйти из подсобки.
— Ммм… Дима…
Глухой стон едва не подбросил её на месте. Тупой иглой впился под кожу. Несколько раз чётко и внятно повторился где-то внутри неё. Длинное «Ммм…» и короткое, полувыдохнутое «Дима».
Фея сглотнула и шумно выдохнула. Зажмурилась.
Если во всём мире был хоть один человек, который мечтал оглохнуть — это была она, Фея. Оглохнуть насовсем. Настолько, чтобы онемел и внутренний голос, который почему-то хотел знать то, что ей самой было вовсе не интересно.
Что он сейчас делает?
Как он на неё смотрит?
Что она чувствует?
Где сейчас его руки?
Нет.
Не интересно. Глупо. Плевать.
Фея медленно и бесшумно спустилась на пол. И замерла. Ощущая, как вдавливается голень в угол табуретки. Шаткая, полуразвалившаяся деревяшка, с которой она почти сроднилась. Вросла в неё, превращаясь в ровно такой же предмет мебели. Неодушевлённый, заброшенный в дальний угол пыльной подсобки.
Хлам, на который не принято обращать внимания.
Да пошло оно всё!
Фея с грохотом швырнула на пол чертежи, обдав себя облаком пыли, и вышла из подсобки.
Двое резко дёрнулись друг от друга и уставились на неё.
Нет она не смотрела на него. И нет, она не видела, что пуговицы его рубашки полностью расстёгнуты. Ремень тоже. И уж точно эта неряшливость, которая так непохожа на его вечную элитную запакованность, нисколько не въелась ей в мозг. Нисколько.
И конечно она не смотрела. На… господи… сейчас…
На подтянутый пресс под тонкой кожей. Напряжённый, подобравшийся так, что видна была каждая бороздка, пролегающая между тугими кубиками. Захотелось провести по ним кончиками пальцев…
Тихий ужас от собственных мыслей едва не заставил её поседеть.
— Вас не смущает, что мы здесь занимаемся делом? Действительно, делом, — в гробовой тишине её голос зазвучал спокойно. Почти насмешливо. Это обрадовало.
Фея молча и с каким-то мрачным удовлетворением наблюдала, как Алинин взгляд начинает метаться, как медленно до неё доходит слово «мы», как расширяются её глаза, и как она выскакивает из кабинета, на ходу запахивая блузку и поправляя юбку.
Улыбку сдержать не удалось.
А он, в отличие от своей подружки, сидел спокойно. Слишком спокойно. Медленно приводил себя в порядок, и с каждой застёгнутой пуговицей будто становился расслабленней. Уверенней. Сильнее.
— Нет там никого, правда?
Фея не поверила своим ушам. Он только что чуть не трахнул свою девку почти у неё на глазах! А она их засекла. Прямо на месте преступления. Совокупления, блин.
— Ты одна там сидела, — понизив голос и как-то странно по-победному усмехнувшись сказал он.
Она почувствовала, как к её щекам прилила краска. Это «сидела» из его рта звучало противно и унизительно. Она скрестила на груди руки и усмехнулась в ответ:
— Одна, да. Маловато? Нужно больше зрителей? Сцену, рампу и шквал аплодисментов… Угадала?
Он хмыкнул. Оглядел распахнутую дверь подсобки, а потом мельком посмотрел на Фею. В его излюбленной пафосной манере. Лениво и будто сквозь.
Задержал взгляд на её щеке и скользнул вниз к истрёпанным джинсам.
Захотелось отряхнуться. Наверное, она вся в пыли. И щёки и джинсы. И мысли. Ещё грязнее и немытее, чем вся подсобка, со всеми её полками и рулонами, вместе взятая.
— Ну так что, зритель? — он снова по-идиотски ухмыльнулся, — Понравилось кинцо?
Что?
Твою мать, ЧТО?
Фея моргнула.
И снова.
Еле преодолела желание вовсе зажмуриться и потрясти головой. Потрясти всеми своими мозгами. Каждой своей извилиной. И отмотать эту его фразу. Забыть, нахрен, весь сегодняшний день, чтобы даже не догадываться, что он может это вот так взять и сказать.
Серьёзно, каким бы он придурком не был, но это слишком… Даже для его величества.
Или нет? Откуда ей знать. Может, и правда — такой вот он и есть. Наглый, высокомерный идиот.
Она скрестила на груди руки. Расправила плечи и как можно увереннее сказала:
— Вуайеризмом не страдаю, кажется. Так что нет, не понравилось. Я бы даже сказала, что это было… хммм… тошнотворно.
— Вуайериииизмом… — он протянул это и покачал головой, будто оценивая её умственные способности, — Какие интересные словечки. А я по твоей классификации эксгибиционист, или типа того?
— Ты, по моей классификации — долбоёб, Жираф.
Правда. Чистая правда.
— Ну да. В твоём стиле. Не удивила,
Его голос в одно мгновение стал сухим. Оставалось лишь удивляться, как он им не давился.
— А вот ты сегодня — очень даже, — она многозначительно кивнула на парту, на которой красовались влажные отпечатки двух пар ладоней.
Он глянул туда и пожал плечами.
Фея снова уставилась на него во все глаза. Она ждала чего угодно. Извинений, или хоть каких-то объяснений, виноватого вида, в конце концов. Но вот уж никак не плечепожатия и равнодушной тишины. Будто её вообще здесь не было.
Он продолжал молчать, отстранённо смахивая со своей рубашки несуществующие пылинки, и, кажется, в его вселенной всё было в порядке. Ничего из ряда вон.
Встать и уйти, оставив его наедине с его распухшим величием — вот, что нужно было сделать. Но её самолюбие практически выло в груди. Придурок должен поплатиться. Именно поэтому, она спросила:
— Так это нормально, по-твоему, или как?
Он посмотрел на неё, будто вообще забыл что находится в классе не один. И, видит Бог, лучше бы он и дальше не раскрывал рта, потому что:
— Ну раз ты минимум минут пять сидела и наблюдала… значит, нормально, по всей видимости.
И он опять пожал плечами.
Она что? Наблюдала?
Так вот оно, оказывается, как — потерять дар речи.
В голове тут же заметались мысли. Их было так много… Так много. Хотелось доказать этому обнаглевшему ублюдку, что он слишком сильно размечтался, если может подумать, что она могла… Что она по доброй воле сидела бы и наблюдала.
И вообще… если бы она сразу услышала… если бы не этот чёртов плеер, то она точно…
Сколько, блин, она уже молчит? Минуту? Две?
Срочно нужно что-то сказать. Поставить его на место!
И прежде, чем что-либо достаточно весомое для аргумента против грязного «наблюдала», отыскалось в её голове, она сказала:
— У… у меня плеер играл. На полную громкость… —
Ооо нет! Оправдания?! С чего, Фея? Здесь ты хозяйка положения! Ты! — А ты больной придурок! —
так лучше — И, похоже, порнухи пересмотрел, если думаешь, что кто-то по доброй воле будет сидеть и слушать ваши…
— Наши что? — он перебил её и медленно поднялся с парты. — Много нового узнала? Не в курсе, что подслушивать нехорошо?
Теперь точно. Он сдурел. Этот дебил тронулся умом окончательно.
Фея почувствовала, как внутри вибрирует струна натянутого терпения.
— Подслушивать?! Совсем приболел, Мажорчик? Ты в следующий раз зайди в учительскую, например! И на столе её трахни. А потом спроси учителей — какого хрена они подслушивают?! Я понимаю, сложно подумать башкой, когда все мысли в одном только месте, но ты мог хотя бы проверить… Пройтись по классу, прежде чем трахаться в школе! Там могла быть не я, а, например, пятиклассник. Представь на секундочку. Что скажешь? Как тебе такой зритель?
— Ты можешь говорить, что угодно. Но… Есть одно огромное-преогромное «но». Там было тихо. Тихо, Феечка. Ты сидела как мышь. Иначе, мы бы заметили. Сидела, значит, и слушала…
Фея шумно вздохнула и поняла, что не может вымолвить ни звука.
Возмущение. Унижение.
Грязь.
Он просто взял и вывалил на неё вонючий ушат собственного превосходства. Мерзкий и противный. И как даже в ситуации, когда он сам в дерьме по макушку, он умудрился вывернуть всё наизнанку?
Сидела, значит, и слушала.
И вдруг, в одну секунду — самую поганую в мире секунду — Фея с тихим ужасом поняла. Придурок прав.
Слушала.
Висела на мокрой полке как глист, и слушала-слушала-слушала, блин.
И даже хуже.
И она испугалась. Господи, как же она испугалась. Как будто он мог знать её мысли. Но страх пришёлся как нельзя кстати. Она, наконец, разозлилась. По-настоящему.
На него. На себя. На шаткую табуретку. На заляпанную потными ладонями парту. На чёртов стон. На всё это.
И струна лопнула.
— Ты хренов извращенец, ясно? Засунь себе своё «огромное-преогромное но» поглубже в свою мажорскую задницу! Это даже смешно, боже мой! Ты реально думаешь, что все только и хотят заглянуть к тебе под одеяло? Так ведь оно же и так прозрачное! Вы до того стараетесь показать всем, какая вы идеальная пара, что тошнит даже тех, кто и знать-то об этом не собирался! Хотя… в чём-то ты прав, знаешь. Известия о ваших новых пристрастиях хватит, чтобы подогреть интерес ещё на пару недель. Ха. Уже представляю это… Наш безгрешный трахается в школе вместо продлёнки. Если хочешь, даже в школьной газете напишут. Могу договориться.
— Ты никому не скажешь.
Он занервничал. И это было хорошо. Почти приятно. Наконец, что-то, кроме идиотской ухмылки. Это практически доставляло… не удовольствие, нет. Просто какое-то тревожное удовлетворение. Потому что злость на саму себя слегка угасала. Ненужные мысли и воспоминания медленно теряли громкость. Слишком медленно, на самом деле. Но ей определенно становилось легче.
Потому что она снова должна. Почувствовать это. Ненависть. Как раньше.
И вот тогда всё станет совсем просто.
— Ммм… Уверен? А что такого, Жирафик? Боишься, что отрекут тебя от лика святых? Полетишь вон из рая небесного прямо на свою высокодуховную жо…
Она вдруг подавилась остатком фразы, потому что совсем не заметила, когда он подошёл к ней вплотную.
Сверху вниз — так он смотрел на неё. И она уже почти ненавидела его за это. Почти.
Но сейчас он что-нибудь скажет. То, что уже есть в его глазах. Что-нибудь про семью и достоинство. Что-нибудь, чтобы её унизить. Какую-то грязь под тухлым соусом интеллигентности. И тогда «почти» пропадёт насовсем. Останется только ненависть. Управляемая и понятная. Не будет больше идиотских вопросов самой себе. И не нужны будут ответы, которые она не в силах найти.
Будет он — прежний и стерильный. Мажор.
И будет она — прежняя и дерзкая. Пацанка.
Он смотрел на неё слишком долго. Так, что почти можно было различить эту грань, за которой он вот-вот взорвётся.
Но вместо этого он отвернулся и пожал плечами. Снова.
Пожал-твоюмать-плечами!
Какой же ебанутый жест…
— Если хочешь, рассказывай, кому угодно. Только будешь выглядеть жалко. Но это твоё право, — он флегматично обернулся на дверь подсобки, — и, знаешь, у меня к тебе просьба. Закончи уборку в кабинете, пожалуйста. А в следующий раз мы тебя подменим.
Не дожидаясь ответа, он подхватил сумку и вышел из кабинета, прикрыв за собой дверь.
***
Что он там решил неделю назад? Кого для него не существует? Кого для кого нет?
Ага, блять.
Хреново явление. Знамение. Призрак судьбы, твою мать!
Появилась. И когда? Ровно в тот момент, когда он всё-таки решил доказать Алине, что они до сих пор по-настоящему пара. Всамделишная, да. Что он способен так по-идиотски отреагировать на её провокацию и реально трахнуть её прям в школе. Какой же дебилизм… На её языке, правда, это звучало как-то иначе: «Доказать, что он её хочет в любых обстоятельствах» или что-то типа того. Как вообще в здравом уме можно было на это повестись?
Ну так и что по итогу, Дим? Как тебе обстоятельство — Фея через стенку? Смягчающее? Отягчающее?
Сумасводящее. Вот это вернее всего.
Просто встречать её в школе уже было испытанием. А уж в такой ситуации…
Полтора месяца внутренних мантр и аутотренингов превратились в пшик за две минуты разговора. Сто двадцать секунд против тридцати девяти дней.
Он проиграл всухую.
Потому что наступит завтра. Потом послезавтра. И ещё гребаных полтора года обучения с ней бок о бок. Несколько сотен этих сраных послезавтр. А весь лимит своего показушного спокойствия он исчерпал сегодня. За позорные сто двадцать секунд.
Когда она вышла из подсобки, он чуть сознание не потерял, если честно. Просто физически чувствовал, как нереальных масштабов страх ползёт вверх по позвонкам, отправляя по всей коже полчища болезненных мурашек. Слишком холодными пальцами медленно застёгивал пуговицы рубашки. Будто со стороны смотрел на метания Алины. Стоило бы, конечно, успокоить её, принести пару вежливых извинений Фее. И всё. И он бы именно так и сделал, будь он в своём уме…
В своём уме.
Это точно не про него в последнее время.
Что он нёс… Боже, что он там нёс. Как можно было додумался до этих бредовых инсинуаций? Да ладно додуматься… Вслух сказать.
Чтобы дура-Фея и правда покорно слушала их из подсобки, всё это должно было, как минимум, произойти в другой реальности. Это было очевидно.
Но…
Он зачем-то намеренно стал давить на неё. Этим. Этой грязью.
Ляпнул. И сам испугался. А потом увидел, что и она тоже.
И это вдруг показалось единственным вариантом защиты. Придало уверенности. Только так он мог застать её врасплох, чтобы не угодить туда самому. Сделать всё, чтобы ей стало некомфортно. А лучше даже противно. Странно, на самом деле, что ему удалось. Только вот противными оказались ещё и методы, которыми он этого добился.
Нисколько не радовало даже то, что Фея, кажется, не раскусила его идиотский блеф. Ведь он и сам, если честно, был в шоке от этой пошлятины, которую он вывалил ей на голову.
Это правда было грязно. Всё эти намёки… Запрещённый приём. Но он просто понятия не имел, как действовать по-другому. Потому что… Чёрт возьми, потому что всё снова накатило с такой оглушительной силой, что он позабыл каково это — вести себя достойно.
Вспомнилось всё и сразу.
И захотелось тупо отомстить.
Отомстить за что-то, чего он сам не вполне понимал.
За их идиотское общение в больнице, за свои нездоровые сны, за то, что шарахался в магазинах от любых цитрусов, даже нарисованных. Это уже не аллергия — это паранойя!
За то, что, нахрен, думал о ней всё это время.
За то, что потерял доверие отца…
За всё вместе.
Единственное, за что можно было бы себя похвалить во всём этом дерьме, то, что он выдержал двухминутное подобие диалога со спокойной миной. Нести абсолютную херню с невозмутимым видом — тоже надо уметь. А уж в обществе Феи для этого вообще нужно быть гением маскировки. Особенно, если учесть, что изнутри тебя почти трясёт.
А самое хреновое произошло позже.
Он забыл про Алину. Вот так просто. Вышел из кабинета ОБЖ и на негнущихся ногах поплёлся домой. Очухавшись только тогда, когда она ему позвонила и сквозь рыдания сообщила, что ждёт его у женского туалета на втором этаже.
Потом он долго утешал её и рассказывал, что поговорил с Феей и смог убедить её держать язык за зубами. Алина, кажется, поверила. А он, кажется, превратился в полного идиота за этот блядский день.
Хотя и смог сделать совершенно под стать себе идиотский, но вывод. Если тактика нападения подействовала, то, похоже, нужно её использовать. Нужно. Придётся. Так долго, пока у него хватит терпения.
Дима приподнялся на локте и, прищурившись, посмотрел на часы.
3:50.
Сна ни в одном глазу.
Грёбаная Фея…
***
— Фея, уже почти четыре часа, давай спать, а…
— Не гунди, Тоха! Давай ещё разок сыграем.
Антон застонал и неохотно взялся за джойстик.
Ей всё равно бы сегодня не удалось уснуть. А присутствие лучшего друга отвлекало и расслабляло получше любого снотворного. Остаться наедине со своими мыслями в этот день было выше её сил. Потому что даже сейчас, в разгар игры, в голове с разной периодичностью вспыхивали отрывки того диалога.
Там было тихо, Феечка.
Подслушивала.
Понравилось кинцо?
Фея заёрзала на месте и крикнула чуть громче, чем следовало бы:
— Спорим, ща просрёшь!
— Я бы на твоём месте поменьше кидался такими заявлениями, спорщица.
— Это ещё почему? — Фея краем глаза глянула на друга, стараясь не отвлекаться от игры.
— Вообще-то, должок висит.
— Какой, блин, должок?
Антон нажал на паузу, подошёл к окну и постучал костяшками пальцев по подоконнику.
— Не припоминаешь?
— А, — протянула она, — ну было дело, да. Валяй, говори своё условие.
— Ну не совсем моё, скажем… Но я не против.
Её взгляд, должно быть, не выражал ничего хорошего, потому что Антон слегка передёрнул плечами и сильнее вжался в подоконник. Чего она точно терпеть не могла — так это загадок и сюрпризов.
— Не против — чего? Не твоё — чьё?
— Скажем так… Моей сестре нужна твоя помощь. И ты не можешь ей отказать, потому что ты проиграла, и это моё условие! Вот! — Антон нервно хохотнул.
Фее сложно было припомнить, когда он вёл себя настолько нелепо. Именно это насторожило больше всего. Задание, похоже, было не из ряда привычных, и это ей ой, как не нравилось.
Она скрестила руки на груди и медленно произнесла:
— Говори.
Через десять минут, не переставая отбиваться от летящих прямо в него подушек и вещей потяжелее, Антон попытался заговорить с разъярённой бестией, отдалённо напоминающей его лучшую подругу:
— Фея, ну это же всего на один раз…
— Даже не думай!
— Ты никогда не пробовала…
— И не собираюсь!
— Может, тебе понравится…
— Иди в жопу!
— Чего ты боишься?
Фея резко остановилась и замолчала, сжимая в руках приличных размеров переносную колонку. Она всё ещё изрядно злилась и тяжело дышала, но, по крайней мере, прекратила попытки убить парня подручными средствами. Видимо, он вовремя вспомнил эту безотказную, в её случае, болевую точку. Из-за спинки дивана, впрочем, он выходить по-прежнему не собирался.
Она сжала губы и ткнула в его сторону пальцем.
— Я не боюсь! Просто это… Это полное дерьмо, Тох! И ты прекрасно знаешь, что меня от такой хрени тянет блевать.
— Знаю. И обещаю, что всё будет с тобой согласовано, — он поднял руки ладонями вперёд, призывая Фею к перемирию.
— Блядство какое-то…
Фея кинула колонку на диван и сама плюхнулась рядом, по-прежнему хмурясь и сжимая кулаки. Но, несмотря на это, второй человек в той же комнате ликовал. Ему удалось неслыханное! Уговорить — или даже заставить — самую упёртую в мире девчонку сотворить то, чего она ещё никогда в жизни не делала…
