Хорт

- Знатно ты потрудился, Фёдор Иванович, - улыбается князь Сергий, глядит весело. - Каких молодцов-то обучил, ловких, да смекалистых! Ныне уж душа моя спокойна будет, как бы воры да разбойники ни старались, а супротив любого добрый молодец найдется, любой узелок развяжет! И прознать уж я не чаял, кому ж это ледники у люда честного разворовывать вздумалось, а и тут доискались! - Благодарствуй за похвалу, светлый князь, - поклонился Федор Иванов сын низко. - Да только, по правде сказать, не заслужил я ее. Покуда голову ломал над загадкой этой мудреной, Митрий один со всем управился. Я ж его к Игорю в подручные поставил, думал, пусть приглядится покамест, ума наберется, да он, видать, набрался уже. Один со всем управился. Оборотился Фёдор - стоит рядом Митрий, лицом что маков цвет. И то сказать, впервой перед ликом княжьим-то очутился. - Что ж ты, Митюша, - Фёдор вопросил, - на дело такое один пошел? А кабы головы не сносил? Ни меня ведь не кликнул, ни Игоря даже! - Сам ведаю, что промашку дал, - поник Митрий головой светловласой. - Да минутки лишней не было у меня до тебя-то бежать, Федор Иваныч, а Игоря в ту пору и вовсе князь светлый к себе призвал по делу важному... - Верно, - кивнул князь согласно. - Ты не кори его, Фёдор Иваныч, всё верно он сделал, и цел, видишь, остался. А только скажи-ка мне, Димитрий, как ты в этом деле до сути-то доискался? Как прознал, куда идти тебе надобно, чтоб вора сыскать? Аль помощники всё же были? Глядит Сергий усмехается, а Митрий еще пуще покраснел. - Как прознал? Да то, княже, птица напела, на крылах принесла... - Птица, говоришь? - взыграл князь бровью, да тут Федор Иваныч сызнова вперед выступил. - Ты уж прости, княже, это я молодцов тому обучаю - не всегда татя иль душегуба самому сыскать выходит, порой у людей надобно помощи искать, то у добрых, а то и тех, что сами с лиходеями теми рядом. Да чтоб толк вышел, помощь такую в тайне держать надобно, а спросит кто, да хоть бы я сам, так отвечать - птица, мол, на крылах принесла. - Вон оно что! Ай, хитер, Федор Иваныч! И тебя хвалю, и Димитрия, что уроки твои крепко запомнил. Однако ж, - покачал князь главой в изумлении, - дивно мне, какая ж птица такое напеть-то сумела. Да кабы я, Федор Иваныч, скажем, под началом твоим был, и то б не додумался... - Митрий-то, небось, тоже поначалу не поверил, верно ли? - Верно, - кивнул Митрий согласно. - Как услыхал, думаю, поглядеть надобно, а на место пришел - усомнился. Виданное ли дело, дом богатый, да и живет-то там не абы кто, купец заморский, человек почтенный, чего ради ему ледники-то опустошать? Подхожу я, а в доме темным-темно, одно оконце малое светится. Подобрался я, заглянул, а там... Комната разубранная, посреди нее постель богатая, да только и комната, и постель сама - всё, как есть, льдом усыпано, да обложено. Я заглянул только, так аж озноб пробрал, а он-то, гость заморский, хоть бы бровью повел, будто и холод его не берёт! - Сам, что ли, на постели-то ледяной почивал? - князь вопросил нетерпеливо. - Не сам, княже. Девица в постели той лежала, собой красавица, да бела, как снег, ни в лице, ни в устах ни кровиночки. И вздыхает та девица, мается, мол, жарко ей, душно, невмоготу... А господин купец ее увещевает, мол, потерпи ты, любушка моя, и так уж тебя ради ледники городские опустошил, недолго осталось, захолодает скоро, а там и до зимы недалече, и ты в силу войдешь, да и льдом новым запасемся... - Про диво такое я лишь в детстве в сказках слыхивал, - князь Сергий вымолвил. - Да только не припомню я, чтоб в сказках тех ради девы снежной кто на воровство пошел! Вскинул Сергий голову, глядит, как пред очи его стража похитника ледяного вывела. И впрямь, купец заморский, вида почтенного, не ему сказками ребячьими баловаться. - Что ж это ты, господин Альберт? - вопросил Сергий, брови засуровив. - Иль принял я тебя неласково? Дом у тебя богатый, на товары запрета нет, дело делай да барыши считай, а ты, гляди-ка, добрым людям хозяйство взялся разорять! - Навет это! - купец возопил, из рук стражи вырываясь. - Навет, светлый князь! Сам ты погляди на меня, уж стар я, немощен, дышу еле-еле, мне ль по ночам таким позором заниматься, лёд воровать? - Так ты, поди, и не сам воровал, а челяди своей приказывал? А сколь немощен ты, у полюбовницы твоей снежной поспрошать можно... - вздохнул Сергий, да не удержался. - Чего ж это ты волхованьем таким занялся, господин Альберт? Иль живых девиц тебе мало было? Ужель на земле моей ни одной красавицы по сердцу себе не сыскал? - Искал я, светлый князь! - выпалил гость заморский, себя забывши. - Искал, и находил, да ни с одной не заладилось! - С чего ж так? Ни одна не мила, лицом не бела? - Не бела, прав ты, - кивает купец, не видит, как Федор Иванов сын в усы усмехается, а Митрий смех насилу сдерживает. - Напротив того, щеки-то аж до синевы свеклой румянят, да и лукавы, на других молодцов глядеть норовят! А как услыхал я от челяди моей, что в стародавние времена дева живая из снега возникла, так и покоя не стало. Каюсь, к чародейству прибег, да чародейство то такую красу сотворило, что враз я сердцем к ней прикипел. Ужель дозволить мог ей на солнце жарком растаять? - И того ради ледники в граде всём повыбрал подчистую? - нелегко, видно, князю, лик строгий держать надобно, а смех разбирает. - Не думай ты, что я дело такое без кары оставлю! - Помилуй! - повалился купец князь в ноги, и стража не удержала. - Ведь не казну грабил, кровью рук не обагрял, ужель огнем и железом казнить меня прикажешь? - Огнем? - протянул князь задумчиво, очи златом заиграли, задрожал гость заморский сильней прежнего. - Нет, господин Альберт, другую кару на тебя наложу. Взамен огня - померзнуть тебе придется. Ведь из-за тебя льда-то во всём граде, почитай не осталось. Негоже это. Вот сам и исправишь. Стало быть, снаряжайся, господин Альберт, в путь дальний, льда столько раздобудь, чтоб на все ледники хватило, да смотри, в целости довези, дабы не растаял! Тут уж купец сам белей снега стал: - Да где ж на весь град льда раздобуду, коль еще даже и снега первого не выпало? - А то уж твоя забота. Умел воровать, умей и возвернуть. Ведь есть же, говорят, земли такие, где и летом снега лежат. Ты купец, постранствовал немало, поди, о том и лучше моего ведаешь. А милая твоя не растает. Побережем, уж уверен будь. Слышит Митрий слова княжеские, и сам еле дышит, а с чего - поди знай. То ль с приговора княжеского справедливого смех пробирает, то ль с вида купца, карой нежданной перепуганного. Кажись, огня и то меньше бы убоялся... А может статься, огни золотые всему причиной, те, что в очах князя Сергия играют, улыбкой по устам скользят. Всё-то ведает князь-солнышко, верно, и то ему ведомо, что за птица Митрию весть верную принесла, на ум навела. И про то бы прознал, с чего челядь купцова, что по слову хозяйскому на Митрия кинулась, падала, будто кулаком невидимым с ног сшибленная - ежели, конечно, решится челядь поведать о позоре таком. А и без того Митрию нынче слава, да награда княжеская... И молочко топленое, что в печи уж томится, дожидая, как Митрий домой придет. И уж согреет оно на славу, а то что-то Митрия озноб после подвигов ледяных пробирает. А сильнее согреет молочко, коль в две кружки его налить, да пряничков медовых положить рядом. Правда, вороны-то вроде бы молока не пьют, даже и такие, что сами молока белей. А вот девицы-разумницы синеглазые, чей голос ручейком журчит, а руки белые нежней да легче пера птичьего - отчего же нет?