You'll Be Mine: Despite All the Hardships between Us / Ты будешь моим: несмотря на все трудности между нами

I miss the way you say my name The way you bend, the way you break Your makeup running down your face The way you fuck, the way you taste... (с) Bad Omens – The Death of Peace of Mind       …Чтобы это длилось до надорванных связок, до ебучего сухого кашля в лёгких, оседающим шотом по разгоряченной груди. Самое важное на самом смелом. И у Пака этого хватает сейчас с лихвой, опрокидывая Кима на кровать, нависая сверху, глазами в глаза. Здесь больше нет места страху сделать что-то не так. Сердце бешено колотится, в сцепленных пальцах не унимается дрожь, но выражение лица Сонхва считывается, как абсолютно уверенное в своих же действиях.       — Хва…?       — Сегодня ты блять не отвертишься, — Пак с жадностью присасывается к кимовским губам, его слишком много, расход на запал ускорен, а дыхание выбивается бешеной сукой из перетянутой майкой груди. И Хонджун соврет, если скажет сейчас, что этап их сложных отношений и многократных стычек не перерастал во что-то схожее этому.       Стены слышали абсолютно всё, каждый сантиметр тела был исследован в этой сжатой комнате и разваленной ситуации. Под громкий стук бита с первого этажа и отчаянных стонов между ладоней. Ким наслаждался тем, что имел. И без сомнения это давало зыбкую иллюзию окрепшей жизни. Их общее время настоявшейся боли и пиздецовой раскладки вариантов на будущее влекло под собой лишь одно: здесь они могли быть искренними.       — Джун, я хочу сверху… — если твой рот не занят, то ему найдётся должное на то применение. Если ахуенное предложение поступает с сиплой дрожью в голосе, то его назначение должно стать исполненным.       Кажется, это назревало уже давно. Ким точно не припомнит место и время, но определенно сможет описать те самые невъебически правильные рефлексы доминирования Пака. Прямой уверенный взгляд, нервность губ и заламывание пальцев. Сонхва не умел притворяться, когда дело касалось секса, а Хонджун не умел отпускать себя до конца. Это время сейчас вверенно ему в руки, размазано горьким привкусом соли по стеклу. Оно так пиздастически тебя дурманит, что сил отнекиваться уже нет.       — Я не против, Сонхва.       — Блять…       — Расслабься, — поцелуй мягкий, жадно глубокий. Киму кажется, что он оброс излишними сантиментами, но ему на это сейчас абсолютно плевать. Пак млеет под руководящим натиском и совершенно забывает свою роль. — Теперь твоя очередь…       — Ты завтра не встанешь, если я налажаю, — Сонхва искренне сосредоточен на нём. Пальцы стягивают вверх футболку Кима, оголяя впалый живот. Оба дышат загнанными тварями, продолжая оспаривать свою доминантность в этом тандеме. Киму не хочется думать, что настанет завтра. У него есть только сейчас. Только эта убогая локация бара и багряный развод потолка. Только бешено колотящееся сердце и горящая кожа чуть ниже живота. Только Сонхва…       — Проверим?       Пака сбрасывает с цепи, руки шарят везде, маньячно забираясь под ширинку. Голос выстанывает над самым ухом, вымачивая слюной. Киму приятно. Киму так невесомо ахуенно. Глаза полуприкрыты, губа закушена до крови, он слизывает каплю, не успевая выдохнуть. Сонхва нависает плотнее и жестче, засасывая его рот по-новой.       Хонджун теряется на доли секунд, подкидывается на кровати чуть вверх, проезжаясь выпуклостью по паковскому бедру. И у обоих словно заново рвёт крышу. Ностальгия пьяной ночи и двух томно дышащих лиц. У обоих свои намерения. И никого не обманешь. В теперешних обстоятельствах Ким был готов оказаться обманутым. Один час, два захода и простреливающая боль чуть выше поясницы. На всё это у него бы нашлось абсолютно долбоебское оправдание. Но у Пака его нет. Потому что его сучья искренность неподдельна.       — Ты блять издеваешься?       — Я тебе доверяю, Хва…       Волосы больно сжимаются в кулаке, обоюдные стоны вымаливают прощения. Но каждый по-своему. Джинсы с трусами спущены на пол, обнаженность наглядно демонстрирует степень возбуждения, руки нервно перебирают под изголовьем кровати, но Ким останавливает Сонхва на полпути. У Пака повисает страх над пропастью, взгляд тяжелеет, красные пятна на шее ещё отчетливее становится видно. Хонджун старался, чтобы его след остался самым ярким в этой субботней ночи.       — Я тебе доверяю, — одна рука протягивается ниже, Ким даёт понять, что подготовка полностью рассчитана на Пака. Пальцы едва касаются, оглаживают и не спешат. Хонджун выдыхает особенно тонко, едва один прососовывается вовнутрь.       Ким полностью отдаёт себе отчёт в том, что его сладостно мажет по постели, и собирать его по кускам на утро придётся в два этапа. Пак все ещё пребывает в невъебической эйфории от происходящего и так же тонко старается попадать в такт подталкивающим снизу движениям, когда на очередь добавляется второй палец.       — Джу-у-ун… — ебливо приторное обращение дохнет в грудной клетке, лёгкие тратят слишком много, отдают слишком мало, прожигают с нефицитом. Сонхва ласкается всем телом, льнет ближе, член сочится и не даёт рационально расставить свои мысли в плывущей голове из ваты.       — Пробуй...только помедленней, — Хонджун не слышит своего голоса. Губы подрагивают в такт измученным поцелуям Сонхва, тело полностью обмякло, тупая боль отдает несильно и её вполне можно перетерпеть, если быть аккуратнее. Ким совершенно податлив. Лепи в любых позах и углах, расставляя финальными штрихи. Эта слабость засчитана победой. Её славу смакуешь на лёгком придыхании с каплями пота по спине. И поэтому Хонджун поворачивается на живот, открываясь ещё ближе.       — Бля-я-ять…       Сонхва распирает от приятных ощущений. Узко и мокро, невероятно жарко. Пульсация члена увеличивается, загоняющие движения становятся все расслабленнее и быстрее. Пака кроет от удовольствия, стоны выхаркиваются, их глотают на половине звукоизлияний и все повторяется.       Ким слабо подрагивает телом, позвонки напряжены до предела, спина в сильном прогибе, ноги дрожат. Сонхва аккуратно вынимает член, переворачивая Хонджуна, и на пару секунд между ними повисает жрущая тишина.       — Нам поменяться? — Ким отрицательно мотает головой, тянет Пака на себя, подставлясь в удобном положении.       – Только блять не сейчас, Пак, – и это безграничное партнёрское доверие сшибает напрочь всю накопишуюся злость от ревности и глупого бессилия. Сонхва трется медленнее, выпуская член на всю длину, входит с нажимом и останавливается на пару секунд. Оба дышать бешеным ритмом, выцеловывая кости под шеей, оставляя жалящую боль, как необходимое отрезвление.       Пак заново начинает вытрахивать собственные стоны из глотки, Кима морщит, Кима трясёт, Кима подбрасывает в определённых моментах с высоким уровнем давления из лёгких. Эти хрипы сладкие и посаженные. Они тонут в общей симфонии, рикошетят по багровым плевкам стен. Они звучат по-особенному. Они любят быть услышанными...       Сонхва не замечает ничего, кроме собственного загнанного дыхания вперемешку с отрезвляющими нотками их концентрированных запахов. Пак улавливает потребность бывшего гонщика в ласке его члена, надрачивая тому в переменно ускоренном такте. Кима встряхивает и снова кроет, его руки везде и всюду, они спутываются в паковских волосах, тянут на себя, чтобы снова впиться губами в опухший рот, наслаждаться до последнего тем, что тебя полностью подчиняют себе.       Пак заново открывает для себя понятие близости. Её можно использовать в разных назначениях, вверять и растаптывать, делить и уничтожать. Сонхва лишь сейчас понимает, что до простреливающих сигналов в нервных окончаниях ему необходим Хонджун. Мокрый, тяжело дышащих и страстный. Тот самый, чьи подкаты на гонках были схожи с ударом под дых. Тот самый, которого хотелось разъебать и стереть в пыль за углом бара. Тот самый, что сейчас готов кончить с ним одновременно, подгибая ноги в коленях и насаживаясь так пошло и откровенно...       «...Я вчера был счастлив. Такое бывает редко в последнее время. И у меня как-то с этим в жизни не подворачивалось встречаться... Я бы сам хотел стать таким для кого-то. И ты вполне меня понимаешь, Сонхва, не опускай глаза...»       Открыто и искренне, до срыва голосовых связок честно. Вспотевшие ладони мажут по животу Кима, в иссушенных глазах тлеет пламя, оба рефлекторно сжимаются, давясь воздухом. Сперма изливается по пальцам, внутренней стороне бедра, промачивая скомканное белье. И всё это кажется абсолютно не важным. Пак до конца приходит в себя только через пять ебаных минут, пока ослабевшие и едва шевелящиеся руки Кима поглаживают его по исполосованной спине. На это уходит всё тонко ненавязчивое время, которое останется здесь. В комнате багровых плевков потолка и черного дерева, разбросанных вещей и терпкого запаха секса.       – Прости, Хва...       – За что?       – За то, что сомневался в тебе.       – Проверка пройдена на отлично?       – Я бы даже как-нибудь повторил, – Пак переваливается через Кима рядом, тяжело выдыхая.       – Сучья ты мразь, Ким. А ещё блять всегда, пожалуйста.       – Так я прощен?       – Ты уже выебан, дорогой. Так что засчитано.       Хонджуна прорывает смехом вместо тысячи слов и простого, как казалось, "люблю" между строк. Глубокий взгляд врезается в донельзя довольного Сонхва, чья улыбка рикошетит с точно такой же эмоцией. Он всё прекрасно понял. И это до ахуительного между ними взаимно...