В этот вечер закат сгорал в алой дымке облаков, в такой алой, словно кровь на губах, словно последний глоток вина в бокале.
Голос в голове всегда подсказывал не самые хорошие идеи, и самое страшное, что в последнее время я начинаю следовать его указаниям.
Возможно, прогулка по обрыву была не самой хорошей идеей.
« Дай себе упасть ».
Оу.
Меня бесит и пугает то, что я следую этому. Я так хочу убежать от самого себя и от навязчивых мыслей, от этой неловкости, недосказанности, что просто срываюсь с места и прыгаю навстречу неизвестности. На несколько секунд в воздухе мне легче, и я забываю о том, кто я такой. Мое тело крутится так, как хочет. Холодный воздух обхватывает меня со всех сторон, и я лечу прямиком в вечность. Через несколько секунд вижу только серую воду с краем пены перед собой, шум волн и шум своего сердца, эхом отдающегося в ушах.
Ледяная вода скрывает все звуки, забирая и все мои мысли. Я дезориентирован, но вода сама выталкивает меня наверх, не желая ответственности за мою смерть. Я выныриваю, делая глубокий вдох, и мне до боли хорошо. Я не должен делать никакого выбора сейчас, я могу просто существовать в фоновом режиме, пока настырные мелкие рыбы щипают мои оголённые лодыжки.
— Венти? Выкарабкиваюсь из сна. Поднимаю тяжёлую голову и распахиваю глаза, вижу проблеск коньячных, глядящих с кровати у другой стеныв свете тусклой настольной лампочки. Я дышу загнанно, лоб покрылся испариной, словно после бега на стадионе. И тут же мне захотелось растаять, как сосулька в пустыне, просочиться сквозь кровать и уйти в фундамент, в землю, куда угодно, только не ощущать такой взгляд. Тяжёлое равнодушие, под которым укрылось годами накопленное знание человеческой натуры и стойкая душевная тошнота, которое это знание вызывало. — Ты что-то бормотал, а потом закричал, — констатирует гений и не награждает меня эпитетами вроде тупорылого осла. Слышно, как он переворачивает страницу книги. Я почувствовал, что горю от пяток до кончиков ушей. Ночь от ночи я выглядел невозможно жалко. Хотелось плюнуть ядом от обиды, но лишь плотно сжимаю губы, перед этим отвечая приглушённо: — Да? Хреново, прости. Сяо пожимает плечами, утыкается в книгу. Благо, сосед по комнате у меня не только весьма наблюдателен, но и засыпает минимум в три часа ночи. Что уж и говорить: даже отличается не только приятной наружностью, но и иногда деликатным обхождением. Я попытался сесть, но на полпути был вынужден отказаться от попытки, и опёрся на локти. На тумбочке у кровати нашарил таблетки, похрустел упаковкой и достал одну дрожащими руками. Мои спасители. — Тебе они помогают? — полюбопытствовал внезапно Сяо. Я удивлённо глянул на него. — На то это и таблетки. Только есть от них хочется — жесть, — подумав, выдал я. — Можно я посплю с тобой? Слушайте, я всё-таки говорю быстрее, чем думаю. Да какое там? Не думаю вовсе. Тишина была похожа на затишье перед бурей. Это был момент его решения, будто он спрашивал себя, можно ли мне довериться и я не пырну его ночью. Я уже ничего не мог исправить, ничего сделать, просто сидеть и ждать, решит он в мою пользу или нет. Я и представить не мог, насколько это тяжело для него — решиться подпустить кого-то. Да, конечно, мы спали вместе на ночёвках, когда нам было по десять лет. Я страдал и тогда от страшных рож в кошмарах, но с тех пор уже прошло достаточно времени, посему эта идея лишь мигом порхала в моём воспалённом сознании, но я никак не мог ухватиться за неё. Это вышло совершенно спонтанно, честно. Нет, конечно, увязался я за ним в это училище почтинеспонтанно, но я был точно уверен, что проблемы будут, но кроме этих чёртовых кошмаров! — По-моему, эти таблетки — плацебо. Жадно цепляюсь за скользнувшие эмоции бледного лица, Сяо косился на меня со слабым оттенком… веселья. И тут я понял. Он позволил. — Я сплю у стены. Будешь пинаться во сне — ноги в зад засуну. Переворачиваюсь на спину и бездумно гляжу в потолок. Раньше он был чистого белого цвета, но со временем пережил несколько поколений студентов, обнищал, и стал напоминать желтоватый гороховый суп. — Расскажи мне что-нибудь, пожалуйста. — А категория? — я тут же ясно представил, как бровь Сяо взметнулась вверх. — Что-нибудь из медицины. -Тогда про «Абракадабру», — я заложил руки за голову и обратился в слух. — Это заклинание было упомянуто в трудах второго века до нашей эры Серёном Саммоником, врачом римского императора Септимия. Как гласили записи, это слово могло вылечить лихорадку. С помощью слова «Абракадабра» делали треугольник. Слово переписывали, уменьшая каждый раз на один ряд с конца. Считалось, что этим уничтожается порча. Боковым зрением я наблюдал за тем, как длинные пальцы выводили на стене что-то, понятное лишь самому Яксе. Возможно, это были те самые треугольники? Даже в темноте Сяо был до того белокожий, что как будто светился в темноте. Даже кислая гримаса в течение всей жизни его не портила. — Тебе совсем неинтересно, — констатировал Сяо, неправильно оценив моё молчание. — Но мне нравится слушать, — я едва не добавил «тебя». Сяо был кладезю тысячу и одной историй, самых разных, которые приходили к нему в голову в случайном порядке. Его крепость, размером, которая раньше была с весь мир, сейчас сузилась до пределов комнаты, и теперь он даже сам рассказывает первым. Внезапное желание побудило схватить руку Сяо, на что он издал пищащий испуганный звук. Я его дёрнул к себе, заключая в объятия. Он упёрся руками мне в грудь, на несколько секунд пытаясь выбраться. Как только до него дошло, что просто так не отделаться, он вдруг обмяк в руках, безвольно опустив голову на моё плечо. Забываю, как дышать. — Знаешь, как придумали вакцину? — тихий голос обдаёт жаром моё голое плечо, и я отрицательно мотаю головой. Для моего тела сердце слишком большое, в нём прячутся все чувства, и они медленно выплёскиваются наружу, на всеобщее обозрение. Ведь я так бездумно влюблён в Сяо.