отель.

      Ваня осторожно выглядывает в коридор, проверяя наличие лишних глаз и ушей, и не менее осторожно выходит из своего номера, сразу же направляясь в сторону лестницы. Можно было воспользоваться лифтом, но там была опасность встретиться с кем-нибудь из тренерского штаба или из команды, а этого никак нельзя было допустить. От первых можно было получить по шее за нарушение режима, а вторые просто так бы не отстали и пришлось бы объяснять, что он делает в коридоре поздно ночью, да ещё и в пижаме.       Свет снова мигнул, заставив Облякова шарахнуться в сторону от неожиданности. За окном бушевала стихия и проблемы с электричеством испытывал практически весь Рим. Их настоятельно попросили не выходить за пределы отеля, чтобы избежать возможности получения увечий. По крайней мере именно так выразился их администратор, натянуто улыбаясь и принося извинения за доставленные неудобства. Но пришлось подчиниться, потому что выйти на улицу при такой погоде - подобно самоубийству. Ване такой расклад крайне не понравился хотя бы потому, что он испортил все его первоначальные планы и теперь приходилось импровизировать. Хотя это даже импровизацией назвать нельзя. Скорее отчаянное “Похуй - пляшем”. Ну или более приличное “Будь, что будет”.       Он наконец дошёл до лестницы и начал медленно подниматься, периодически останавливаясь и прислушиваясь. Но вокруг было очень так тихо, словно, пока Обляков сидел в своём номере, все успели разъехаться вместе с обслуживающим персоналом. Было слышно лишь шквальный ветер и оглушающие раскаты грома. Это было довольно странно, учитывая, что окон поблизости не наблюдалось, а звукоизоляцией в отеле была не самой плохой. Ваня поежился, но продолжил свой путь наверх. Он поднялся на нужный ему этаж, когда услышал звук шагов, и замер, ожидая, что человек просто пройдёт мимо, но, судя по всему, тот кого-то ждал. А вот этот кто-то явно опаздывал. Потому что даже спустя пятнадцать минут никто не появился, а Ваня успел капитально замёрзнуть, стоя босыми ступнями на холодной мраморной лестнице. Ваня успел пожелать этому человеку самую страшную кару,которую только смог придумать, потому что ожидание начало раздражать. Он уже хотел плюнуть на все и уйти обратно к себе, как вдруг услышал торопливые шаги. Судя по быстрой и сбивчивой речи, этот кто-то извинялся за опоздание и объяснял, почему не пришёл вовремя.Ну или что-то подобное, потому что ничего из сказанного он не расслышал. Ваня не хотел подслушивать, а тем более подсматривать, правда не хотел, но любопытство взяло свое, поэтому он как можно тише подошёл к выходу на этаж, осторожно выглядывая из-за угла. Дурацкий цветок закрывал весь обзор, поэтому ничего особенно важного рассмотреть не удалось, отчего тот досадливо поморщился. Ему некогда было ждать, пока эти двое наговорятся, но сделать он ничего не мог. Заветная дверь отлично просматривалась с его ракурса, только вот добраться он до неё не мог. Кто вообще устраивает тайные встречи поздно ночью в коридоре отеля? Не самое удачное место и время для свиданий. Но кто бы это не был, Ваня уже заочно ненавидел этих людей. Он отошёл от проёма и сел на ступеньку, покрытую ковровой дорожкой, надеясь, что его не продует, иначе огребет он по полной и ото всех сразу. В отеле было довольно прохладно и гулял сквозняк, несмотря на закрытые окна, и у Вани руки покрылись щекотными мурашками. Продолжая прислушиваться к тому, что происходило в коридоре, он пытался предположить, кто же мог так вероломно нарушить его новый план. Ваня почти беззвучно прыснул, потому что эта авантюра на план совершенно не тянула. Скорее отчаянная попытка что-то изменить.       Случайно помешать его дурацкой аваантюре могли как обычные постояльцы, так и кто-нибудь из команды или из тренерского штаба. Из одноклубников на этом этаже жили Влашич, Яка и Арнор. Ну и ещё Марио. И никто из них не подходил на роль таинственной парочки. Ваня тихо фыркнул, представив себе подобное, но тут же отмел эту мысль. Хотя тут ни в чем нельзя быть уверенным. Ваня даже в себе сомневается, что говорить о других людях.       Из штаба тоже никто не подходил. По крайней мере Обляков на это надеялся, потому что представлять себе обжимающихся Овчинникова и Онопко очень не хотелось. Он даже поморщился от представленной картины, испытывая смешанные чувства.       Оставались постояльцы, но Ваня не был уверен, что люди, способные отвалить кучу денег за этот отель, стали бы прятаться, как подростки, за цветком в коридоре. Пока он обдумывал эту мысль, итак едва слышные голоса стали удаляться, вскоре полностью затихнув.       Обляков резко вскакивает, и парой шагов добирается до нужной ему двери. Он уже готов постучать, когда ему в голову приходят сомнения о целесообразности его поступка, и его рука так и замирает, не коснувшись деревянной поверхности. Ну и что он скажет? Логичного объяснения, что он тут забыл, у него нет. Да и вряд ли оно могло быть. Ваня в отчаянии пару раз легонько приложился головой к косяку, поняв, что он натворил только тогда, когда дверь распахнулась прямо перед его лицом, являя недовольного Гончаренко в пижаме. Если судить по тому, как быстро тот отреагировал на стук, то он ещё не ложился, но явно собирался сделать это в ближайшее время.       - Ну и что же ты тут делаешь после отбоя? - Виктор Михайлович говорил громким шёпотом, одновременно пытаясь показать свое возмущение и при этом не привлечь внимания людей из соседних номеров. Ну хотя бы не сразу начал орать, уже хорошо.       Ваня, который так и замер в дурацкой позе, прислонившись лбом к косяку, смотрел на него, как баран на новые ворота, не совсем понимая, чего от него хотят.       - Я это, хотел, в общем, ну, - Обляков попытался произнести заранее подготовленную фразу, но глядя на поджатые губы Гончаренко и ползущие от удивления вверх брови, весь запал сразу иссяк и он мгновенно сник, - я это, пойду, наверное?       Теперь от удивления у Виктора Михайловича вытянулось лицо. Пришёл после отбоя, сказать, что хотел не может, режим нарушает. Детский сад, одним словом. Или, точнее сказать, цирк с конями.       - Ты чего хотел? - Ваня, который уже собирался развернуться и позорно сбежать, замер. Пару раз выдохнул и практически без пауз протараторил:       -ВикторМихалычаможнояувасвномерепереночую? Если до этого Гончаренко был просто удивлён, то теперь он охуел. Однако быстро пришёл в себя и поинтересовался:       - Кому хоть проспорил? Обляков непонимающе взглянул на собеседника, не догоняя, о чем тот говорит.       - Э? - очень глубокомысленно, Ваня, просто высший балл.       - Проспорил кому, спрашиваю? Другой причины, почему ты здесь в таком виде оказался, я не вижу. И почему босиком? - Виктор Михайлович тяжело вздыхает, закатывая глаза.       - Да ни с кем я не спорил, - Ваню до глубины души оскорбляет подобная мысль, - Просто там гроза, а окна прям во всю стену, и я подумал...       Он замолкает, не собираясь продолжать мысль. Слишком стыдно в таком признаваться, он же все-таки уже не ребёнок. И Ваня все ещё удивлён тому, что его не прогнали, оштрафован за нарушение режима. Тренеру надоедает эта игра под названием "Что твой подопечный делает ночью за пределами своего номера" и он рявкает:       - Что подумал? В этот момент за окном снова сверкает и спустя пару мгновений раздаётся оглушительный раскат грома. Ваня испуганно шарахается, привлекая внимание отвлекшегося Гончаренко. Тот снова удивлён, и даже сильнее, чем в начале их разговора.       - Ты грозы что ли боишься? - он произносит это с такой интонацией, от которой выражение лица у Облякова становится крайне обиженным.       - Виктор Михалыч, как вы могли такое подумать? Просто, - он опять замолкает по причине ещё одного раската грома и вздрагивает, - ладно, ладно, боюсь я грозы, только громко не смейтесь, а то всех на этаже разбудите.       Гончаренко пытается сохранить серьёзное выражение лица, но получается так себе. Уголки губ все равно ползут вверх, выдавая его с головой.       - И ты поэтому ко мне пришёл, - это даже не вопрос, а простая констатация факта. Он смотрит на явно замерзшего и немного напуганного пацана и отходит немного в сторону, пропуская его в номер. Тот резво просачивается внутрь, сразу останавливаясь посреди комнаты. Окна тут ненамного меньше, но присутствие знакомого человека несколько притупляет страх. Присутствие одного конкретного человека. Если судить по горящему экрану ноутбука, стоящего на столике у дивана, тренер занимался подготовкой к предстоящему матчу. Очень логично, Вань, просто гениально. Ну не порно же ему смотреть? Тот проходит мимо него в спальню, включив там свет, и занавешивает окна, сразу развивая бурную деятельность.       - В спальне на диване поспишь, а утром до подъема уйдёшь, договорились? - Ваня резво кивает головой, готовый на любые условия. Не прогнали и ладно. Могли вообще на матч не выпустить, уж он-то это понимал. Он продолжает стоять прямо посреди номера, не зная, что ему надо делать. Виктор Михайлович начинает подталкивает его в сторону нужной комнаты, поторапливая. Тот и так уже нарушил весь режим, бодрствуя долгое время после отбоя. Катастрофическая бестолочь. Как главный тренер, он не может оставить этот поступок безнаказанным. Но это потом, все потом. Сейчас нужно уложить этого бестолкового ребёнка спать. Только колыбельные ему петь он не собирается.       - Господи, да ты же ледяной! Совсем уже с ума сошёл босиком в одной пижаме по коридорам шарахаться ? - Гончаренко только сейчас заметил, что тот почти весь синий и холодный, как покойник. Он не может не злиться на такое безалаберное отношение к себе, но при этом обеспокоенность его состоянием тоже присутствовала. Ваня заулыбался, чувствуя себя немного лучше от даже подобного проявления заботы.       - Ну и чего ты улыбаешься? Совсем дурак, что ли? - если на поле и на тренировках тренер матерился так, что уши вяли, то в повседневной жизни он реже позволял себе нецензурно выражаться. По крайней мере, именно сейчас он использовал не самые грубые выражение по отношению к Ване.       - Да я не заметил, - а вот тут он безбожно соврал, потому что потряхивать от холода его начало ещё во время сидения на холодной лестнице.       - Не заметил он! - Виктор Михайлович продолжал ворчать, но на крик не пока не переходил, возмущенный подобным отношением к себе и своему здоровью, - На скамейку посажу, чтобы думал в следующий раз, что творишь.       - Да нормально все будет, - Обляков продолжил широко улыбаться, за что получил не сильный, но чувствительный подзатыльник. Он действительно не заметил, как успел продрогнуть до костей, только сейчас понимая, что у него зуб на зуб не попадает. Гончаренко заметно злится. Ну а как не злиться на этого балбеса? Подкинули кучу детей, которые головой до сих пор думать не умеют, зато ерунду какую-нибудь сделать - так они первые. А он должен со всем этим разбираться, при этом успевая этот пионеротряд тренировать. И не просто тренировать, а так, чтобы они не только за мячик на поле могли подержаться, но и побеждать. И в какие-то моменты он правда начинает верить, что не вывезет. Он и не такие вещи проворачивал, вот только сейчас есть одно исключение, которое сейчас сидит на диване, обхватив себя руками, и слишком счастливо улыбается для человека, который замёрз и боится грозы. За какие грехи тот был ему послан - Гончаренко не знает. Может за то, что в последнее время все довольно неплохо складывалось?       Он берет лишнюю подушку с кровати и кидает её Облякову, сдерживая себя от того, чтобы мелочно запустить ей тому в голову. Но он же все-таки взрослый человек, и такими глупостями не занимается. Хотя хочется, очень хочется. Тот неловко ловит подушку одной рукой, другой продолжая обхватывать себя.       - Простынь предоставить тебе я не могу, лишней нет, а просить на ресепшн слишком долго, а ты и так уже давно должен был спать, - Гончаренко стягивает покрывало с кровати, аккуратно складывая его и кидая на кресло. Он никогда не был так рад наличию двух одеял так, как сейчас. Потому что заниматься поиском необходимых для сна на этом дурацком диване вещей он откровенно не хочет.       - И если ты думаешь, что я не буду предпринимать никаких штрафных санкций по отношению к тебе, то ты крупно ошибаешься, - а вот это было неудивительно и даже вполне ожидаемо. Но на что только не пойдёшь ради осуществления задуманного.       За окном конкретно так громыхает, заставляя Ваню каждый раз вздрагивать. Он вообще не из пугливых, но на этот раз буйство стихии заставлял понервничать. А Гончаренко наконец заканчивает с постельными принадлежностями и идёт выключать везде свет, собираясь взять ноутбук и ещё немного поработать. Обляков все-таки принимает горизонтальное положение, мгновенно понимая, насколько же этот диванчик неудобный. Если он сможет на нем заснуть во время грозы - это будет чудом.       Теперь комнату освещает только настольная лампа и экран ноутбука. Ну и изредка за окном сверкают молнии, подсвечивая тяжёлые шторы снаружи голубоватым светом. Ваня тихонько вздыхает и который раз пытается устроиться поудобней, не свалившись при этом с дивана. Он успевает весь извертеться, когда Виктору Михайловичу надоедает эта мышиная возня, и он с громким стуком захлопывает ноутбук.       - Ты угомонишься или нет? - он так устал за этот день, да ещё и этот балбес проблем доставляет.       - Извините, я не специально, - у Вани возникло чёткое ощущение, что его сейчас выгонят нахер отсюда, и будут правы. А то припёрся, понимаешь ли, в чужой номер, отвлек от работы, а теперь ещё и мешает заниматься важными вещами. Гончаренко устало трёт глаза и задумчиво смотрит на своего подопечного. Тот настолько замотался в одеяло, что видны одни только глаза да взъерошенная макушка.       - Сюда иди, - он приглашающе хлопает по второй половине кровати, немного сдвигаясь и убирая ноутбук. Ваня непонимающе хлопает глазами, думая, что ему послышалось. Ну не мог даже Гончаренко на полном серьёзе такое предложить? Или мог? Второй вариант для Вани предпочтительней, но первый больше похож на правду. А тот лишь закатывает глаза, про себя сетуя на бестолковую молодёжь.       - Да сюда иди! А то сам не спишь и мне не дашь нормально выспаться. А тебе завтра ещё отрабатывать косяки. И не только завтра, чтоб неповадно было. И не смотри на меня так возмущённо, сам знаешь, что заслужил.       Ваня обиженно сопит, но не спорит. Иначе штрафные санкции затянутся до конца контракта с ЦСКА. А может и дальше, кто его знает? Ване иногда кажется, что тренироваться под предводительством Гончаренко он будет всю свою карьеру. Только клубы будут меняться. Он резво встает с этого злосчастного диванчика, но запутывается в одеяле и с грохотом падает на пол, едва не задевая стоящий рядом журнальный столик. Виктор Михайлович не знает, ему смеяться или сочувствовать с этого дурака, но он все-таки интересуется, подходя ближе, чтобы Ваня не успел ещё как-нибудь покалечиться:       - Живой?       Обляков прислушивается к своему организму и медленно кивает.       - Если можно так сказать. И мгновенно получает ещё один подзатыльник, на этот раз сильнее предыдущего. Ваня ойкает и поднимается с пола при помощи тренера. У того поджаты губы, что свидетельствует о крайней степени недовольства окружающей обстановкой в принципе и самим Обляковым в частности. До кровати они добираются без происшествий.       - Спи уже давай, - Гончаренко устало укладывается на свою половину кровати и выключает настольную лампу, погружая комнату во тьму. Ваня осторожно ныряет под свое одеяло и закрывает глаза, напряжённо что-то обдумывая. Сейчас или никогда. У него больше не будет подобного шанса. Он набирает в грудь побольше воздуха и хочет начать разговор, как слышит непреклонное “Нет” со стороны Виктора Михайловича.       - Что нет? - он очень удивлён и не совсем понимает, о чем говорит тренер.       - Мы не будем снова об этом говорить. Если ты думаешь, что, обсудив все ещё раз, я изменю свое мнение, то не хочу тебя разочаровывать, - Гончаренко говорит монотонно, словно повторяет давно заученный текст. Он даже не смотрит в его сторону, продолжая лежать, повернувшись к нему спиной. Он слишком устал от этой канители, устроенной Ваней на ночь глядя, и хочет как можно скорее закончить этот дурацкий разговор.       - То есть вы не хотите дать мне даже малейшего шанса, - это даже не вопрос - утверждение. Ваня от возмущения резко садится в постели.       - О каком шансе идёт речь? - тот наконец поворачивается к Облякову лицом и только дурак не заметит, насколько он раздражен. - Ты предлагаешь мне какую-то авантюру! По-твоему, я должен бросить жену и ребёнка ради каких-то сомнительных отношений с пацаном, который в два раза младше меня? Да ещё и мой подопечный ко всему прочему. Ты хоть понимаешь,что нас обоих за такое из футбола турнут? Ты готов ради этого с футболом расстаться?       Гончаренко почему-то говорит громким шепотом, но это не отменяет произведенного эффекта. Ваня весь вдруг сникает и тихо произносит, глядя на него снизу вверх:       - А если и готов, то что? Виктор Михайлович сразу теряет весь свой запал. Господи, за что ему этот балбес? Сколько ему не отказывай, сколько не объясняй,тот все равно продолжает гнуть свою линию, не собираясь отступать.       - Ну и дурак.       - А вот и нет, - это немного обидно. Он от чистого сердца, а его даже всерьёз не воспринимают.       - Ещё какой! Тоже мне, придумал, мечту на престарелого мужика променять. Тебе через пару месяцев попустит, а жалеть будешь всю оставшуюся жизнь. Он снова отворачивается, собираясь наконец уснуть, иначе завтра будет похож на варёный овощ.       - А вы?       Гончаренко удивлённо вскидывает брови.       - Что я?       - А вы будете жалеть? - он даже не глядя на Ваню может понять, какое именно выражение лица у того сейчас.       - Я тоже буду жалеть, - соглашается тот. Вот только не о том, что согласился, а о том, что отказал, считая эти чувства мальчишеской блажью. Но Облякову об этом знать совершенно необязательно. - Давай спать, поздно уже.       Ваня кивает, падая спиной на кровать и пялится в потолок, потому что сна ни в одном глазу. Ему больно. Не так, как во время изматывающей тренировки в тренажёрном зале или при попадании шипов в ногу при грубом подкате. Это боль другого толка, но легче от этого не становится. Они действительно обсуждали эту тему ещё в Уфе, но каждый раз Ваня надеялся, что Гончаренко изменит свое мнение по поводу их возможных отношений. Правда надеялся. И верил, что Гончаренко начнёт воспринимать его всерьёз. Но все безуспешно. И теперь, кажется, окончательно и бесповоротно.       За окном практически перестаёт бушевать стихия, отчего в номере становится оглушаеще тихо.       Они оба почти не спят этой ночью. ***       Утром Виктор Михайлович просыпается задолго до будильника и тянется разбудить Ваню, чтобы отправить того в его номер, но замирает, так и не прикоснувшись. Тот во сне выглядит ещё младше, хотя залегшие под глазами круги делают лицо изможденным. Они оба долго не могли заснуть, лёжа в гробовой тишине, нарушаемой только движущимися стрелками часов. Виктор Михайлович даже хотел достать из них батарейки, настолько его раздражало этот размеренный звук, но почему-то не решился.       Гончаренко рассматривает своего подопечного и думает о том, что никогда в жизни не принимал более сложного решения, чем сейчас. Он взрослый человек, в отличие от Вани, и должен решать сразу за двоих. Причём раз и навсегда. И главную роль тут играют далеко не их личные желания. Он тянется рукой к взъерошенным волосам Облякова, мягко поглаживая их и легонько целует того в макушку, прежде чем навсегда отказаться от возможности таких отношений.       Ваня сквозь сон чувствует эти прикосновения и успевает понадеяться на то, что Виктор Михайлович все же изменил свое решение, но его надежды не оправдываются.       - Тебе пора уходить, если мы не хотим,чтобы у кого-то возникли вопросы, - это произнесено настолько холодным тоном, что Обляков успевает испугаться того, что умудрился окончательно испортить их взаимоотношения. Этот холод намного страшнее крика и злости. Холод означает безразличие. Гончаренко встаёт с кровати и направляется в ванную, не желая вступать в разговор. Он просто не вынесет ещё одной попытки Вани его убедить.       Ваня молча смотрит ему в спину, пока тот не скрывается за дверью, и зло кидает дурацкую подушку, желая попасть тому в голову, но промахивается, зарычав от мерзкого чувства бессилия. Виктор Михайлович даже не обращает внимание на такое нарушение субординации, надеясь, что так Ваня быстрее успокоится. Пусть злится, пусть все крушит. Рано или поздно до него дойдёт правильность такого решения.       Ваня максимально быстро покидает номер тренера, даже не пытаясь скрываться от возможных свидетелей, стараясь добраться до своей комнаты до того, как его начнут душить злые слезы.       Он не собирается сдаваться.       Они оба не собираются сдаваться.