Массаж?

      Козуме Кенма никогда не был любителем острых ощущений: спокойная, размеренная жизнь прельщала намного больше. Эдакий мир-в-коробке. Коробке из четырёх выбеленных стен. Даже занятия Волейболом было не его собственным желанием, а скорее прихотью Куроо. Как же так получилось, что теперь Кенма сидел на кровати в квартире Тетсуро? Козуме и сам задался этим вопросом, глядя расфокусированным взглядом в безумно интересную черно-белую простынь, что напомнила ему о полосатом коте, которого они с Куроо встретили по пути.       Напарник тем временем возился в ванной, гремя шкафчиками и баночками, и что-то увлеченно искал.       — Эм, Куроо? — Спросил Кенма словно в пустоту: ответа так и не последовало. Он поерзал, ощущая себя чересчур неловко.       Козуме забыл дома свою приставку: слишком торопился утром, чтобы не опоздать на тренировку, а после этого не нашлось времени заскочить домой — Куроо сразу же утянул паренька к себе в гости.       Кенма меланхолично взглянул на блокирующего, соизволившего наконец покинуть ванную комнату и пройти в собственную. Его появление не было неожиданностью: шаги Куроо можно было сравнить с начинающимся землетрясением. Тот хитро ухмыльнулся, так, словно задумал что-то очень плохое. Кенма уверен, что если бы сейчас высказал свои опасения, то Куроо бы точно с удивлением ахнул, по-театральному прижав к груди раскрытую ладонь, и сказал бы что-то типа: «Торжественно клянусь, что замышляю шалость, и только шалость!»       — Нашел. — Парень помахал баночкой, сжимая ту цепкими пальцами.       Кенма в недоумении приподнял бровь;       — Что это? Ты позвал меня сюда ради какой-то банки с ослиной мочой?       Тетсуро, прикрыв дверь, прошел вглубь комнаты и фыркнул, оглядываясь на друга.       — Масло, Кенма. Масло! Я же обещал тебе массаж, если мы пройдем отборочные.       — А… Вот оно как, — Козуме опустил глаза, подтянул к себе колени в привычных домашних штанах: он всегда переодевался в удобную одежду, когда приходил к Куроо. На самом деле, парень был не против массажа. После утомительных отборочных и слишком затянувшихся сетов тело ныло, боль отзывалась в запястьях, лопатках и пояснице. Все же Кенма не отличался высокой выносливостью.       — Раздевайся, — приказал Куроо, поменяв цвет ламп в люстре на красный, и потирал руки, разогревая их.       Паренек гулко сглотнул, но послушался. Кто же будет отказываться от халявного массажа? Пусть и не от профи. Кенма выпрямился, хватаясь пальцами за края растянутой и поношенной толстовки, стянул ее вместе с футболкой. Даже несмотря на то, что в комнате было довольно тепло, Козуме поежился, неосознанно вжав голову в плечи. Его тело было… совсем не таким, как у того же Куроо или Бокуто. Он считал, что состоит из кожи, костей, и зависимости от игр. Узкие плечи, выгнутая дуга спины, округлые бедра и подтянутый живот. Намека на кубики или мышцы даже не было. Самое неловкое, как казалось Кенме, заключалось в его груди: припухлая, мягкая, с крупными сосками. Козуме скривился и обнял себя за плечи в попытках прикрыть самую стыдную часть тела.       Тетсуро подошел ближе, на ходу откупоривая бутылочку, и мягко толкнул съежившегося сеттера меж лопаток, вынуждая упасть на простыни. Кенма недовольно хмыкнул, распластавшись на матрасе в позе звезды.       — Эй, а ну давай посерьезнее, иначе совершенно случайно заряжу коленкой в междуножье, будешь знать, — сказал Куроо, нависая над ним. Козуме моментально свел ноги, ощутив весомость и серьезность слов самопровозглашенного массажиста.       Тетсуро удобно устроился на бедрах парня, ниже ягодиц. Кенма крякнул, ощутив вес на своих ногах, и зашипел:       — Черт, Куроо, ты не только звучишь как стадо слонов, ты и весишь так же, — он, на секунду оглянувшись, недовольно посмотрел на пожимающего плечами капитана Некомы, а затем сложил руки перед собой и уткнулся в них носом. — Давай резче, быстрее начнем — быстрее закончим. Меня дома ждут новый уровень, кола и чипсы.       Тетсуро закатил глаза, безмолвно выливая на плавный изгиб спины связующего тонкую струйку теплого приятно пахнущего масла. Козуме повел носом, принюхиваясь. Лаванда. Запах успокаивал и в какой-то степени даже убаюкивал, заставляя прикрыть глаза и облегченно вздохнуть. Капитан прикоснулся раскрытыми ладонями к гладкой коже, осторожно распределяя влажное, блестящее в красном свете масло. Ладони скользили вдоль позвоночника: вверх, вниз. Чуть надавить на поясницу бугром Венеры, коснуться под лопатками, быстро мазнув кончиками пальцев.       — Знаешь, я удивлен. — Тетсуро промычал, с небольшим нажимом проводя большими пальцами по сторонам от позвоночника. — Думал, у тебя как минимум сколиоз и искривление позвоночника. Ан нет — идеально прямая спина. Удивительно, учитывая то, что ты вечно сидишь как креветка, да и ходишь словно мрачный онанист, выбравшийся из дрочильной пещеры.       — Заткнись, мистер-самый-правильный.       Кенма дернул ногой, ударяя пяткой чуть выше ягодицы Куроо, вызвав у того легкий смешок.       В комнате повисла тишина, нарушаемая влажными звуками массажного масла. Кенма совсем размяк. Сильные руки бережно сжимали кожу, разглаживая проявляющиеся складочки, проходились по всем изгибам и впадинкам, где-то просто касаясь, а где-то слегка надавливая, разминая затекший торс.       Пальцы проходятся по бокам, едва заметно стиснув, опускаются к очаровательным — по мнению Куроо — ямочкам на пояснице, надавливают на них большими пальцами. Кенма вздыхает. С каких пор обычный массаж стал таким… интимным? Козуме морщит нос и дергается, когда пальцы возвращаются и соскальзывают к ребрам. Раз, два, три — пересчитывают их, спотыкаясь о каждое, очерчивая словно прутья на высоком заборе, желая услышать перезвон металла. Куроо глядит на изящное тело под ним с удовольствием. Чисто эстетическим, конечно же.       Тонкие пальцы осторожно проходятся ниже. Козуме, несмотря на свое разморенное состояние, напрягается, и нахмурившись, поворачивая голову в бок. Еще одно движение, и Куроо точно не избежать сломанного носа. А тот не боится, спускает пальцы ниже, внезапно перехватывая связующего под руки и усаживая на свои сложенные по-турецки ноги: вовремя сменил позу, покинув ноги Кенмы. Козуме испуганно вздрагивает, снова сжимаясь в комок, цепляется пальцами в свободные штаны капитана, а затем возражает:       — Куроо! Ты что, блять, делаешь? До инфаркта довести меня вздумал? — Парень злится, краснея. Хотя из-за света сложно было определить оттенок его лица.       — Не до инфа-аркта, а до инсульта-а. Ты же мозг, а значит до инсульта, — парировал тот, растягивая гласные. — Расслабься ты, если я не разомну грудную клетку, страдать потом будешь.       Кенма замолк, перестав вжимать голову в плечи и пародировать черепаху. Теперь настала очередь Тетсуро нервно сглатывать: он чуть заглянул за миниатюрное плечо, разглядывая бархатистую кожу на животе и груди. Пальцы сами коснулись боков еще раз, продолжая начатый маршрут и заканчивая его на солнечном сплетении, обходя соблазнительные припухлости.       Он никогда не видел подобной груди у парней. Это нормально? Доигровщик осторожно прикоснулся к правой груди, слегка надавив, чем вызвал у Козуме неопределенного типа вздох. Он вновь коснулся, влажной от масла ладонью проводя от ключиц и вниз, задевая натертыми подушечками мягкий сосок. Еще разок. Последний. Теперь уже обе руки скользят по груди, снова и снова возвращаясь к затвердевшим соскам.       Козуме дрожит. Ему страшно? Может, замерз? Капитан отнимает руки и дрожь прекращается. Он с интересом возвращает их на место, нарочито задевает соски, и дрожь вновь пробирает тело Кенмы. Ему… нравится?       Козуме стыдливо молчит, подрагивая каждый раз, когда пальцы «случайно» касаются его самой явной эрогенной зоны. Тело словно оцепенело — не двинуться. Куроо утыкается носом в изгиб шеи связующего, шумно вдыхая запах тела и лавандового масла, нежно сжимает грудь.       Он слышит приглушенный стон, но не открывает глаз — боится. Боится, что встретится с Кенмой взглядом и все, игра окончена. Кончики пальцев медленно поглаживали соски. Кенма стонет заметно громче, хватаясь руками за предплечья капитана и стискивая их.       «О черт. Если сейчас его не остановить, будет только хуже!» — в голове сеттера роились мысли, сталкиваясь и разбиваясь на кусочки от касаний рук. Он точно должен был прекратить это, но тело словно парализовало. Как только парень почувствовал касание губ к собственной шее, он машинально наклонил голову, открывая доступ к самому уязвимому месту. Куроо провел носом по косой мышце на тоненькой шее: коснешься — того гляди сломается. Вдох. Выдох. Поцелуй. Нежный, осторожный. Тетсуро словно касается какой-то невероятно хрупкой вещи, боится сломать. Он пробует чуть сжать соски, получая в награду новый стон, дрожащий и звонкий.       — Куроо… — Козуме заламывает брови, жмурясь. Тетсуро смелеет, проводит по шее кончиком языка, перемежая поцелуи с игривыми покусываниями, трет чувствительные соски скользкими от масла подушечками пальцев.       Козуме совсем плывет: то открывает, то закрывает глаза, чувствует собственный стояк, что натянул ткань, казалось бы, свободных штанов. «Еще. Еще, пожалуйста». Кенма прикусывает нижнюю губу, подаваясь грудью вперед к ласкающим пальцам — кнут. Они наконец разжимаются, успокаивающее и невесомо поглаживают бусинки — а это пряник. Кенма течет безбожно сильно, от этого не менее стыдно. Куроо добрался до ушка, обычно прикрытого волосами, и коснулся хрящика, мягко зажимая краешек губами, провел по нему горячим языком. Изучить каждый завиток, проникнуть в ушную раковину самым кончиком.       — Тебе так нравится? Плохой мальчик. — Голос тихий, хриплый, но мягкий. Кенма закатывает глаза совсем, сжимая зубы и кончая прямо в собственные штаны, даже не притронувшись к члену.       — А… ха… — Он вымотан похлеще чем на недавнем многочасовом матче.       Куроо тут же убирает руки, с удивлением глазеет на расползающееся по серым штанам темное пятно. Он заторможено моргает, а затем встречается взглядом с Кенмой, повернувшим к нему голову.       — Ты… только что в штаны кончил?.. Прямо как пятилетка! — Куроо хрюкает, заваливаемый на спину Кенмой, что прижимает к лицу друга подушку и тихо шипит: «Я убью тебя, я уничтожу тебя».