Сборник "Гай Челленджер / Джон Рейкер"

      К вечернему времени, в коридорах главного сектора станции свет приглушили, имитируя здоровый суточный ритм и щадя уставшие за рабочий день глаза. Джонни шёл по пустым коридорам (даже те, кто не уважал рабочее расписание, предпочли всё-таки закончить на сегодня), и рассматривал техническое оснащение, когда из-за поворота показался Вернер, явно озадаченный новой работой.       — А, это ты, — он окинул гостя станции сумрачным взглядом.       — Как вижу, я не ошибся и он всё ещё работает, да?       Вернер пожал печами:       — Увлёкся. Ладно, пойду я, мне ещё работать.       Джонни понимающе кивнул и пошёл дальше: этот маршрут за последние годы он выучил наизусть и мог бы пройти даже с закрытыми глазами. Дорогу до спальни, что характерно, он так хорошо не помнил: небольшая, но говорящая деталь об образе жизни Челленджера, который тот предпочитал.       Нужная дверь открылась легко, позволяя увидеть Гая, откинувшегося на спинку кресла и рассматривающего монитор с таким выражением лица, будто допрашивал несговорчивого пленника с провалами в памяти. Будь пленник реальным — всё вспомни и рассказал бы, только чтоб его перестали сверлить таким взглядом, но компьютер держался. Стойкий электронный солдатик финансовых войн.       — Привет, Джонни, — Гай повернулся к нему всем телом, но глаз от монитора не отвёл. — Рад, что ты смог прилететь.       — Я заметил, — хмыкнул он, открывая шкафчик и перебирая стоящие там бутылки. Алкоголя он не хотел, но у Гая в баре можно было найти и какой-нибудь экзотический сок. Очевидно для тех случаев, когда от чая начинало тошнить даже его привычный ко всему, организм.       — Прости, — даже с некоторым раскаянием признал свою вину Челленджер. — Дай мне ещё полчаса.       — А что случилось вообще?       — Да вот расчёты не сходятся. А должны… Должны. И я не могу понять, кто и где ошибся.       «Или где его пытаются обмануть».       — Думаешь, от того, что ты гипнотизируешь компьютер взглядом, что-то ивенится?       — Если долго всматриваться в документацию, Джонни, то рано или поздно она начнёт отвечать тебе на вопросы.       Точно, несговорчивый пленник. И в этом состязании бобра с ослом, Джонни ставил на Челленджера. Спустя десять минут из оговоренных получаса, Гай выключил машину и устало поднялся:       — Ладно, завтра посмотрю. Не могу уже думать.       — Сколько ты уже на ногах? — Джонни легко встал со своего кресла.       Гай улыбнулся, растирая виски запястьями:       — Думать мне мешает не это.       — В самом деле? — Джонни с сомнением приподнял бровь. — А что?       — А кто, — поправил его Гай, наконец, обнимая его. — Соскучился.       — Мы не виделись всего две недели.       И на самом деле как минимум последние два года он старался не задумываться о том, как выглядит его график из-за их постоянных встреч.       — Целых. Ты надолго?       Джонни быстро посмотрел на часы:       — Стартую через тридцать девять часов.       Что определённо было хорошо в отношениях с Гаем: тот никогда не пытался уговаривать задержаться подольше, если только в этом не было практической необходимости. И при этом никогда не скрывал того, что предпочёл бы, чтоб Джонни вообще никуда не улетал, оставшись на Моргане. Магическим образом, именно из-за этой ненавязчивой, не тяготящей радости от его присутствия и отсутствия вины за постоянные прощания, Джонни и самому порой хотелось остаться с Гаем надолго.       — Ты ужинал?       — Завтракал два часа назад, — на автомате ответил Джонни, и только потом вспомнил, что так делать не стоило. Привычка Гая забывать о необходимости есть, стоило тому чем-то увлечься, могла бы повергнуть в уныние, если б за его здоровьем в принудительном порядке не смотрела пара специально нанятых для этого специалистов. — А ты?       — Я не голодный, — искренне признался Гай, но это ещё ничего не значило.       — А ел ты когда?       — Не помню, — чёртов корпорант отмахнулся от вопроса, как от назойливой мошкары. — Что ты так смотришь?       — Да вот выбираю.       — М? — Гай остановился у личных комнат, открывая дверь в свою спальню. Джонни старался не вникать в сложности семейных отношений Челленджеров, успокаивая себя тем, что жена Гая всегда приветливо улыбается ему, и напряжения в ней при этом никакого не чувствуется. «Бет — прекрасный друг. Лучший», — как-то сказал сам Гай, и больше они эту тему не поднимали. — Что за выбор?       — Въебать тебе или выебать?       — А почему «или»? — задал свой вопрос Гай, абсолютно не встревоженный угрозой. Впрочем, если вспомнить недоброй памяти, инцидент с Лиз, то следовало признать, что душевное беспокойство Гай неплохо умел скрывать даже тогда, когда оно разрывало его на части.       — Тогда вопрос в последовательности.       Гай на секунду задумался.       — Если рассуждать логически, то товарный вид лучше портить после того, как…       «Чудовище», — с этой, почему-то очень нежной, мыслью Джонни и заткнул Гая поцелуем. У него не было никаких сил слушать о том, что секс и драка должны быть рационально продуманны. По его мнению, рациональности в жизни каждого из них и так было с избытком, чтобы тащить её ещё и сюда:       — Ты уходишь от темы, — обвинил он Гая, когда они оторвались друг от друга, уже оказавшись в постели, хотя избавиться успели только от одного пиджака на двоих.       Гай застонал:       — Джонни, ты правда полагаешь, что я _сейчас_ способен думать о еде? — он прижимался к нему всем телом. — Я сейчас даже о работе думать не в состоянии, — и это звучало, как самое откровенное признание, на какое Челленджер только был способен. — Давай ты позаботишься о моём физическом здоровье чуть позже? После душевного, м? Пожалуйста.       Каждый раз, вот просто каждый раз, они упирались в то, что Гай говорил это своё пожалуйста (с интонацией «если ты скажешь «нет», я послушаюсь, но мне будет грустненько, и ты будешь в этом виноват»), и Джонни не мог отказать. Хотя каждый раз обещал себе, что уж в этот раз — точно не поведётся. В следующий — наверняка.       Было намного проще во времена Академии, когда Челленджер ни о чём не просил, предпочитая рассыпаться в шутках, насмешках, подколках и провокациях. Ах да, и иногда (обычно, когда никто кроме Джонни не видел, и он стал понимать это только сейчас) кидал понты о своём папе. Вот тогда ему не то что отказывать было легко и приятно, ему и в зубы двинуть не было проблемой. Скорее уж казалось правильным воспитательным приёмом.       Теперь же Гай предпочитал гораздо более коварный способ всегда получать от него то, что хотел. Если так подумать, то ему и вовсе стоило бы быть благодарным за то, что, прощаясь, Гай разве что зубы скалит и просит привезти ему цветочек аленький (Джонни даже перерыл сеть, чтоб понять откуда Гай это взял вообще). И даже говоря своё прощальное, неизменное «Возвращайся», он никогда не превращал приглашение в просьбу. И, тем более, никогда от него нельзя было услышать «пожалуйста, останься».       Интересно, Гай не хотел ограничивать его свободу (потому что Джонни так и не научился за последние годы отказывать ему в просьбах) или боялся всё-таки услышать «нет» (если бы Джонни научился именно в этот момент)? Но думать об этом — не хотелось. Не здесь, неторопливо расстегивая чужую рубашку, не сейчас, когда Гай тяжело дышит от одного только предвкушения, и вообще — никогда.       Всегда есть более интересные вопросы: например, что привезти Гаю вместо этого его цветочка, чтоб светло-карие глаза «золотого мальчика», с детства привыкшего к тому, что он мог получить всё, что угодно, зажглись от удивления. Главное, не спрашивать об этом самого Челленджера, а то он ведь ответит.       А Джонни с этим жить потом.