рисунок исследования

Мия Ацуму-это проклятие, посланное богами, чтобы наказать Киеми за его высокомерие. Предупреждение о том, что его дни безделья и одиночества закончились. Киеми знает это с уверенностью, что завтра утреннее солнце будет светить желтым над горизонтом, таким же ярким, как медово-белокурая краска Ацуму наказывает глаз. - Я не доверяю таким, как ты, - говорит Киеми. - За кого ты меня принимаешь?” Губы Ацуму скользко изгибаются, жирные, как барные закуски, все еще смазывающие кончики пальцев. - Подожди, не отвечай, дерьмо только ранит мои чувства.” “Мудро,” подтверждает Киеми. - Ты не должен доверять мне.” Он придвигает свой стул ближе, толкает Киеми локтями, и его улыбка не исчезает, даже когда Киеми покачивается и хватается за край бара, чтобы не упасть, держась за голову, пьяный от головокружения. - Я сделаю так, чтобы тебе было хорошо.” Киеми приходит в голову, что Атсуму, должно быть, начал флиртовать в шутку, когда они сидели в такси на полпути к его квартире. Киеми этого не понимал, но в любом случае не мог ему отказать-он честный пьяница. Притворяться для него трезвым, слишком мучительно, причем в такой в хороший день. Киеми может вышвырнуть его вон. Отправь его восвояси. А он-нет. Помогает то, что их лица остаются наполовину скрытыми тенью, когда они пробираются внутрь. Ацуму пригибается ближе и обвивает рукой шею Киеми сзади, и Киеми тут же напрягается, сердце бешено колотится. Он думал, что с него хватит, чтобы успокоить свои тревоги, но это не так, и одного прикосновения достаточно, чтобы у него забилось сердце. Ацуму замечает и запинается, вглядывает на него сквозь чернильные ресницы, ирисы чернеют в слабом свете. В светотени его черты красивы и драматичны, острый подбородок и скулы как у звезды старого черно-белого фильма. Киеми облизывает губы; из груди его вырывается вздох. Киеми уклоняется от высоких пятерок во время тренировок, даже матчей. ( я не очень поняла смысл вот оригинал Kiyoomi dodges high-fives during practice, even matches.)Это вошло у него в привычку, даже в обычную шутку, что он никогда не чувствовал себя вольным остановиться, даже если Киеми сейчас думает, что все будет хорошо, что он будет терпеть это. - Где я могу прикоснуться к тебе?” Нигде. Везде. Не прикасайся ко мне. Сделай что-нибудь. Почему твои руки еще не на мне? “Оми,” напевает Ацуму. Кончики его пальцев скользят по куртке Киеми, указательный палец скользит вниз по молнии. Затем, уже с большим пылом: - Оми, ты как-то быстро дышишь, все хорошо?" “Да,” выпаливает Киеми. Затем он прикусывает губу и замедляет дыхание, медленно выдыхая. Он не паникует, он в порядке, он просто. Переживет. Человеческую катастрофу. - Да?” Кривое движение губ Ацуму напоминает ухмылку. Он подходит ближе и продолжает: - Тогда почему бы тебе не рассказать мне?” Киеми смотрит в ответ. “Хорошо, если не хочешь, - говорит Ацуму, - Мы ничего не должны делать. У меня есть целый ряд симпатичных лиц, которым я все еще могу позвонить сегодня вечером.” Киеми сжимает кулаки. Он знает, он догадывался об этом, и именно поэтому это ошибка; ему нужна преданность Ацуму, его внимание полностью сосредоточено на нем, хотя бы на одну ночь, но Киеми пригласила его к себе, и он все еще говорит о других людях, которых он мог бы трахнуть. Низость, вульгарность, недостойность. - Мудак.” - Эй, я шучу.” - Да, конечно.” “Я забочусь о тебе, - настаивает Ацуму. - Я хочу, чтобы тебе было хорошо.” - Скажи мне, почему я должен тебе верить . “Потому что ты сексуальный, и ты мой колючка, детка. - Киеми не знает, когда он прижимается спиной к кухонному столу, Ацуму хватает край одной рукой, когда он ухмыляется на него, пригвоздив его своей близостью и своим взглядом. Киеми ненавидит его, чувствуя себя добычей. И все равно это его возбуждает. - А почему бы и нет?” Множество причин сразу же дают о себе знать, но Киеми разжимает губы и обнаруживает, что не может выразить ни одну из них. - Так ... - Ацуму наклоняет голову, и они оказываются в нескольких дюймах от поцелуя. - Куда? Покажи мне.” Киеми украдкой бросает взгляд на часы над плитой. Синие цифры говорят ему, что уже близко к полуночи, и что он давно отошел от своего обычного времени для сна, но с Ацуму ничто никогда не было обычным, так что этого следовало ожидать. Он расстегивает куртку, звук смущающе громкий. Проводит пальцами по воротнику рубашки. - Вот.” - Твоя шея?” “Да, -Парень проводит по шее, касается двумя пальцами ключицы, где она наиболее чувствительна. Потом подбородок. - Вот.” Он поднимает руку и обнажает запястье, прикасаясь пальцами и здесь. - Вот.” - О, черт возьми, да. Мне нравятся твои причудливые запястья.” Ацуму осмеливается взять руку Киеми в свою, мозолистый большой палец вдавливается в ладонь. - Я хочу поцеловать тебя. - Можно?” Этот абсурдный вопрос ошеломляет Киеми еще на секунду. Но игривая улыбка на губах Ацуму говорит ему: это всего лишь очередная игра. Уши Киеми горят, когда он кивает. - Я хочу услышать, как ты это скажешь. Что— то в этом есть такое ... - Ацуму поднимает голову, подыскивая подходящее слово. “-мило.” “Ты ужасен,” ворчит Киеми. - Это "да"?” “Да, Мия, поцелуй меня, - торопливо произносит он, и Ацуму послушно прижимается губами к внутренней стороне запястья Киеми, целует нежную кожу, расточая ее нежными губами, такими полными и розовыми, давно ставшими предметом восхищения Киеми. Прикосновение его влажного языка заставляет Киеми вздрогнуть. - Ты ведь можешь сказать "Ацуму"?” Киеми облизывает зубы. - Требовательный.” - Я всегда такой. Всегда прошу много от моих партнеров.” Ацуму переплетает их пальцы и опускается на него, дыша в ухо Киеми. - Но не всегда проси об этом.” - И что же это?” - Я хочу, чтобы ты кончил мне в горло. - горячая дрожь пробегает по спине Киеми, разжигая слабый ожог возбуждения, который он лелеял всю ночь. - Оми. - Можно?” Следующий выдох Киеми сопровождается дрожью. Он кивает, торопясь поскорее покончить с этим. Ацуму опускается на колени на кухонный кафель и медленно моргает, положив руки на бедра, обмотанные темно-синими джинсами. Вспышка гордого удовлетворения Киеми ничем не может помочь. - Покажи мне дорогу, Оми-кун.” “Можешь,” Киеми сглатывает. - Прикоснись к моим бедрам. Мои бедра, эм ... - Он расстегивает пуговицы после минутного колебания, слабеющий эффект алкоголя, взгляд Ацуму на нем делает его пальцы неуклюжими. - Твой член?” Он так чертовски бесстыден. Киеми все равно достает свой член. Он наполовину твердый. Становится больше, потому что Атсуму продолжает смотреть на него так, продолжает смотреть на него, когда он берет член Киеми в руку и утыкается в него одной грубо выбритой щекой. Даже это скользящее трение посылает искры вниз по позвоночнику парня и собирает тепло в его животе. Ацуму надувает губы. - Твоя задница?” — А ... - Ацуму берет кончик в рот и лениво сосет, просто разогревая их обоих. “—может быть, позже-” Ацуму сплевывает на ладонь и растирает колом стоящий член, делая его твердже с каждым быстрым движением руки. “Ты снизу обычно?” Обычно Киеми так не поступает. Обычно он остается дома со своими пальцами и своим гребаным воображением и избегает этой неловкой, ненужной драмы. - Гм, да.” - Ты чертовски горячая штучка, ты это знаешь?” Ацуму берет его в рот и что-то мурлычет, а Киеми фыркает падая на локти. Его голова поникла, и он уставился в почерневший потолок, посылая безмолвную мольбу небу. Горло Ацуму сжимается спазмами вокруг головки члена парня,жар горла невероятно манит и хочется сделать быстрый рывок бедер в сторону. Внутренне заманчиво, но Киеми не настолько жесток, даже по отношению к нему. Он встречает пристальный взгляд Ацуму, проводит отблеском лунного света по скользким от слюны губам, непристойно растянутым вокруг члена Киеми. Его улыбка убийственна, но он выглядит лучше—нет, лучше—вот так, решает Киеми: задыхающийся от члена в горле, на коленях, сублимированный в сосуд для удовольствия Киеми. Ацуму сворачивает свои умные сеттерские руки вокруг бедер Киеми и берет его глубже. Заставляет член Киеми войти глубже ему в горло. Киеми протяжно стонет. Ацуму выпускает его изо рта с похотливым чмоком и не засовывает язык в рот, пока струйка слюны, тянущаяся от головки члена Киеми, не обрывается. - Потяни меня за волосы, если хочешь.” Киеми действительно хочет. Он хочет сжать в кулаке эту соломенную бошку, пока Ацуму не разрыдается и не начнет умолять о пощаде. Вместо этого он пронизывает его дрожащими пальцами, уговаривает Ацуму вернуться к прошлому занятию. Мия мурлычет, посылая вибрации рикошетом глубоко в нервные окончания Киеми. Его бедра дергаются, но Ацуму крепко держит его. Почему-то его глаза самодовольны. Если бы его рот не был заткнут, он бы ухмылялся. Киеми скрипит зубами. Нет такого положения, в котором он становился бы выше. Исход был предрешен априори; вся эта чертова игра была подстроена с самого первого дня. Мия крутит языком, когда снова кончает, как раз в тот момент, когда эта предательская волна удовольствия начинает нарастать в животе Киеми. - Ты хочешь кончить сейчас или когда я тебя трахну?” — Когда ты ...Мия, - протестует он, чувствуя боль, но он не станет умолять Ацуму о поцелуе, даже если это убьет его. -Оми, - усмехается Ацуму, проводя этим проклятым языком по распухшим губам.. -Э-э-э ... я думал, ты хочешь, чтобы я ... э-э-э ... - Киеми пытается процитировать, “кончил тебе в глотку.” - Планы изменились.” Ацуму поправляет джинсы и пыхтит, прикрывая ладонью гребаную третью ногу в штанах, чтобы Киеми мог, хотя бы частично, осознать серьезность ситуации. - Черт, ты даже не представляешь, сколько способов заставить тебя кончить я уже знаю “Тогда расскажи мне как-нибудь, - выдыхает Киеми. Его глаза фиксируются на форме захвата Ацуму, его собственный стояк на мгновение забыт. - Как сейчас?” парень встает и бросается за поцелуем, но резко останавливается, хотя его глаза опускаются к губам Киеми, явно желая. Сакуса благодарен за это. Его сердце колотится так, словно вот-вот разорвется. - Знаешь что? Ты так хорош, когда у тебя голова идет кругом. Это маленькое разочарованное рычание, которое у тебя есть, это так чертовски мило. Если бы ты мне позволил, я бы часами на тебя любовался, но у нас не вся ночь впереди.” Он целует подбородок Киеми влажными губами и тянет их вниз по шее, останавливаясь, чтобы пососать грохочущий пульс Киеми, его заостренную ключицу. Дергает его член достаточно, чтобы подразнить, а затем берет тянет свои руки под подол рубашки Сакусы, сжимая его голые бедра и узкую талию.Его большие пальцы касаются живота Киеми. “Называй меня эгоистом, но сейчас я просто хочу, чтобы ты кончил на мой член. Ты можешь сделать это для меня, детка?” Малыш. Какого черта? Его нет, его нет. Это непристойно, они не такие. Язык кучерявого скручивается вокруг опровержения, но оно не приходит. Он так сильно хочет Ацуму, что с него капает кровь, а бедра трясутся. Он открывает рот, но Мия снова облизывает его губы и медленно моргает, и все, что выходит, это тихий стон. -Боже, Оми. Что мы с тобой будем делать?” Кровать скрипит под весом Киеми, когда он падает на нее, задрав юбки до изголовья. Он бросает смазку с хмурым видом, когда пальцы Ацуму скользят по его голому животу и ребрам, преследуя его и заключая в клетку . Его ухмылка голодна, прямо-таки дьявольская. Он засовывает внутрь в три пальца, пока внутри становится гладким, как масло, Киеми, говорит: “Думаешь, хватит?” - и добавляет еще один. Проблема в том, что он думает, что теперь, когда Атсуму начал работать, этого никогда не будет достаточно, но это не то, о чем он просит.Мия наклоняет колено Киеми назад, пока оно не целует его грудь, и касается губами покрытой волосами ступни Киеми. - Отвратительно.” Ацуму имеет наглость хихикать. Когда он слишком готов, и это слишком много, Киеми хватает Ацуму за запястье, уговаривая его встать. Взгляд Ацуму на его смазанную и подготовленную дырочку вызывает у Киеми желание свернуться калачиком, уклониться, но он этого не сделает; он доведет дело до конца. Это необходимо. Он чувствует это зубами, как близко. На секунду ему кажется, что он может кончить, когда Ацуму разрывает презерватив зубами, не сводя глаз с Киеми. Раздевалки и волейбольные шорты не оставляют много места для двусмысленности в том, что Ацуму-монстр во многих отношениях; однако, имея перед собой эмпирические доказательства, в дюймах от того, чтобы трахнуть его открыто, это что-то другое. Член Киеми беспомощно пускает смазку по всему животу, Ацуму сжимает презерватив в кулаке, зажав нижнюю губу между зубами. Киеми хмыкает. Он может погладить что-то еще, но не будет ласкать самолюбие Ацуму. Несмотря на его решимость, его бедра раздвигаются; он выгибается дугой, дырочка раскрывается , а ноги дрожат в предвкушении. Он сжимает простыни в кулаки и умоляет себя не кончать, пока Ацуму не трахнет его как следует, не опускаться. “Скажи мне, чего ты хочешь, Оми. - Ацуму выгибается над ним, его горячая рука лежит на внутренней стороне колена Киеми, когда он раздвигает его, проводя большим пальцем по чувствительной коже бедра. - Хочу услышать это от тебя, иначе мы ни хрена не сделаем. - Да ладно.” Он мило улыбается. Ацуму очарователен, когда хочет. В основном это была гребаная насмешка. Губы Киеми дрожат. Киеми не хотел, чтобы его унижали подобным образом-для него это могло быть только так-но он должен был знать, что дело дойдет до этого, когда он пригласил Ацуму войти. Он как вампир. Он возьмет, возьмет и оставит Киеми . “Трахни меня,” выдавливает он. Он обвивает руками шею Атсуму и, притянув его к себе, шепчет ему на ухо: - Заставь меня кричать или вообще не беспокойся.” “О, ты будешь, - усмехается Ацуму и без предисловий входит мокрую дырочку Киеми.Его позвоночник выгибается, как будто он может сломаться. Он вскрикивает; растяжка внезапная, болезненная, неприятной боли как раз достаточно, чтобы удержать его. Может быть, Ацуму знал. Ни одну ночь он играет на теле Киеми, как на скрипке. Он погубит его, думает Киеми; если бы кто и мог, так это он. - Хорошо?” Ацуму фыркает. Абсурд. “Трахни меня,” рычит Киеми. Ацуму не колеблется. Он оттягивает первые несколько толчков, но быстро устанавливает темп наказания, зная, что Киеми выдержит. Его пальцы сжимают колено Киеми, вдавливая в него боль, которую Киеми будет чувствовать и помнить завтра, всю неделю, а может, и дольше. Четырех пальцев было недостаточно; он большой, и эта мысль заглушает все остальное. Ацуму врезается в нуждающуюся простату Киеми, посылает ударные волны по всему телу с каждым мощным толчком, целует языком лодыжку Киеми-какого черта?—когда он жестоко обращается с ним, с таким сильным наслаждением, что он больше не может контролировать свои конечности. “Мне так хорошо, Оми, так хорошо, - тихо, задыхаясь, хвалит Ацуму. Киеми скулит сквозь зубы. - Что? Он ничего не делает, ничего не может. Мозолистая ладонь находит член Киеми, и все его тело дергается в тревоге, но он рвется через него, как лесной пожар, прежде чем он может сопротивляться: создавая удовольствие, которое усиливается и опрокидывает его через край, брызгая через кулак Ацуму и его собственный пресс. Его грудь вздымается, и он задыхается, немедленно униженный, даже когда толчки прокатываются через него. Мия издает удивленный звук, как он смеет—“Черт, детка”— Его бедра замедляются, и живот Сакусыми сжимается от сожаления, когда он вырывается. - О боже.” Атсуму целует его, скользя руками по потному животу Киеми, и парень может только дышать ему в рот. “Выглядеть так красиво, когда ты кончаешь, черт возьми.” Киеми вздрагивает. Он хочет услышать больше, но знает, что не должен, знает, что это плохо для него; он попадется на крючок раньше, чем осознает это. -Больше, - жалобно выдыхает он, сглатывая, когда до него доходит то, что он только что сказал. “Я могу выдержать дважды, - тихо добавляет он. Иногда. Такие времена, как сегодня. - Да?” Киеми хмыкает. Отказывается говорить. Он позволяет Ацуму перевернуть его и засунуть ему сзади, однако, садится на него верхом и трахается, как животное, пока он не втирает свой твердый как камень член в простыни, когда Ацуму сжимает его бедра и вводит свой член внутрь, глубже, кажется, с каждым толчком, хрюкая, как будто он хочет, чтобы все гребаное здание услышало, как они идут на это. “О, черт,-ругается Ацуму, когда Киеми кончает со сдавленным стоном в кулак, впившись зубами в предплечье. Он похотливо стонет, когда кончает, ожидая, пока Киеми получит его удовольствие не один, а два раза—настоящий джентльмен. Киеми не доверяет красоте. Он не доверяет желанию, и в основном он не доверяет себе, поэтому у него есть тысяча ритуалов, чтобы держать себя в узде. Они работают, в основном, но они не были созданы для этого. Урок вечен: съешь не то гранатовое семечко, и ты навсегда застрянешь в аду. Один выстрел, одно убийство. Это почти поэтично. Одеколон Ацуму остается на подушке, когда он просыпается. Киеми шмыгает носом, моргая открытыми мутными глазами. Верхние ноты: гвоздика, бергамот. Ему тепло и больно, и он не хочет вставать. Он чувствует плохие чувства на горизонте, и сон удержит их, по крайней мере на сознательном уровне; его сны-это область вне его контроля. Он открывает глаза и щурится на звук дверного звонка. Один раз, второй. Он хмурит брови, потом снова зарывается под простыню. Проходит несколько минут, потом снова. Киеми пыхтит и вздыхает, как будто злодей мог услышать его, когда он встает и натягивает рубашку, становясь достаточно приличным для потенциального незнакомца за дверью. Он щурится в глазок. Это Ацуму. - Доброе утро, Оми!” “Что…” Он окидывает взглядом фигуру Ацуму, отмечая, что тот одет так же, как и прошлой ночью. Должно быть, от него воняет. Он держит в руке бумажный пакет, потемневший от жира на дне, и глупо ухмыляется. - Извини, если я тебя разбудил? Честно говоря, не думал, что ты останешься так поздно. Дело в том, что у меня есть кексы!” Киеми моргает, возвращаясь ко сну. У него кружится голова. У него болит голова, и еще больше болит где-то в другом месте, в основном по вине Ацуму; его слишком много Он все равно приглашает его войти. С таким же успехом можно довести дело до конца.