seventeen

«они хотят тебя только когда тебе семнадцать» музыка глухо вытекает из динамика, словно горстка маленьких пенопластовых шариков из дешевых игрушек антистрессов. у эбби звонит телефон. впрочем, сейчас дело точно не дойдет до того, чтобы взять трубку. голова раскалывается от усталости. «но когда тебе двадцать один, с тобой уже не весело» макото все равно. его сейчас не волнует шорох телефонного звонка, его волнуют несколько других аспектов. да и девушке, сидящей у него на бедрах, вовсе не семнадцать и не двадцать один. хотя, наверное что-то среднее между этими двумя цифрами. звонок стихает. ее голос звенит, словно колокольчики на двери парижского кафе. - тебе тоже не весело? на самом деле у эдамуры горят щеки, уши, глаза, шея, а может где-то внизу тоже горячо. просто виду не подает. в темноте все равно не видно. а еще он до черта уставший и заспанный. решение снять стресс после очередной аферы теперь кажется дурацким, излишним и неуместным. парень мотает головой, сжимая бледными пальцами с покрасневшими костяшками простыни. - нет, просто неловко. эбби выдыхает и падает с бедер макото на другую половину кровати. "обломись", - думает он, чувствуя, как с плеч сваливается груз, и дышать становится легче. - дурацкое ощущение, - говорит джонс. - а то. за окном осень. европейская, тревожная. пасмурная ночь, луны совсем не видно. вечерний ветер уносит за собой стайки сухих листьев, продувает уши и открытые плечи. эдамамэ хочется спать, а еще больше обниматься. хочется лапши и увидеть знакомый потолок из своей прошлой родной квартиры в японии. вместо этого он смотрит в чужой потолок, чистый и выбеленный, вычурный и скучный. будто так и хочет сказать: "смотри, как я пытаюсь прикидываться чем-то тебе любимым и дорогим, жаль у меня получается не очень, но как умеем - так творим, извиняй, друг". кровать такая же. мягкая, почти не скрипящая. даже не пытается быть подобием чего-то близкого. на ней можно заняться сексом, поспать, поваляться, уставившись в потолок. и нет в ней ничего теплого, чего-то, что лежит под сердцем, вместе с воспомнаниями о прошлом. это всего лишь еще один отель, где они остановились на день, два, максимум три. незачем привыкать к чему-то, привязываться. макото поворачивает к эбби. у нее горячие тонкие запястья, острые локти, такие же острые коленки, обрамленные синяками от усталости глаза и ничего святого на душе. про себя он конечно хмыкает; словно у кого-то другого в шайке аферистов есть. вот только святые воскресают, а им приходится выкручиваться, как карты лягут. эдамура ежится: - прости. эбби открывает глаза, так резко, что одна из ресниц слетает куда-то на щеку. - за что? - за то, что я не могу ничего для тебя сделать. - ты не виноват, - она поджимает свои острые коленки. - мы все равно не друзья, не любовники, ты мне ничем не обязан. - не заводи шарманку, - макото огрызается. все они ему дороги. они не друзья, не любовники, а как тогда подобрать слово, которое означает людей с самыми крепкими узами на свете. эбби отворачивается и сопит, но ее голос звенит, словно колокольчики на двери парижского кафе: - хочешь, потрахаемся завтра? у эдамамэ слипаются глаза. в холодном номере с незнакомым потолком и чересчур мягкой кроватью становится уютнее. осенний ветер все также задувает в уши, а на железном подоконнике с характерным звуком рассыпаются в пыль пара сухих листьев. - как тебе угодно, - шепчет он ей в спину. макото обещает себе, что когда-нибудь покажет ей свою старую квартиру в японии. ту самую, где родной потолок. эбигейл джонс видит сон о том, как они танцуют в незнакомой квартире под звонок ее телефона.