Легенда десятого Б

Где-то в районе шеи ужасно болит, а туда ещё и давят. Бить куда-либо бесполезно, проверено. Снег жалит обнажённые руки и щёки, голова едва ли соображает, а глаза почти не видят — всё сливается в бесконечный хоровод точек и пятен. Выпито чересчур много, кажется, в алкоголь что-то подмешали, Моника отключилась бы и без дополнительных усилий, но кому-то этого недостаточно. Страх отрезвляет, но девушка не понимает, чего именно боится. Почему ей так не нравятся чужие прикосновения? Чем не угодили звуки бьющегося льда? Отчего она всё бьётся и бьётся в чьих-то руках? А потом всё тело обволакивает студеная вода. И вопросов больше не остаётся. Как жаль, что Моника никогда не умела плавать. В помещении раздавался противный писк. Монике этот звук не нравился — слишком монотонный и въедливый. Наверное, будильник. Сейчас ещё в школу тащиться… — Очнулась, — вдруг произнёс женский голос. Это не Грейс и уж точно не мать. А кто тогда? Рядом послышались чьи-то удаляющиеся шаги. Моника несколько раз моргнула. Зрение вернулось не сразу. По ощущениям, ей не только в глаза песка насыпали, её всю в этот песок окунули. А рядом сидела незнакомка в белом халате. Ничего больше разглядеть так и не удалось. Это оказалась медсестра. Она задала несколько вопросов про самочувствие, кивнула, проверила показатели приборов и вышла, оставив постепенно приходящую в себя Монику в недоумении. Какого чёрта с ней рядом сотрудница больницы? Какого чёрта она вообще в больнице? Где-то в районе ключиц неприятно чесалось. Девушка аккуратно потрогала то место и нащупала крупную ссадину. Попытка сглотнуть слюну привела к обнаружению ещё одной проблемы — болело горло. Похоже на ангину, которую Моника просто ненавидела. Зато не было привычной тошноты. Девушка попыталась пошевелить правой рукой, но капельница не дала этого сделать. Игла внутри неприятно кольнула. Левое запястье было перевязано, но блондинка всё равно прикоснулась к животу. Резко возник страх, что ребёнка она могла и потерять, но, кажется, обошлось. В палату вернулась та самая медсестра, но уже с тележкой. На ней стояло три подноса. Моника приподнялась на локтях и разглядела своих соседок — женщину лет тридцати пяти, закутавшуюся в одеяло почти с головой, и старушку с коротко стриженными волосами. Переболела раком или просто решила сменить имидж? Монике, по закону подлости, еду привезли в последнюю очередь. На подносе красовалась тарелка с супом, ещё одна тарелка — с картофельным пюре и куриной котлетой, два ломтика серого хлеба и стакан компота. В нём плавали бордовые ягодки и немного облепихи. — Через три часа будет обход, — равнодушным голосом сообщила медсестра. — Приятного аппетита. — Э… спасибо? — было бы неплохо спросить, какой сегодня день, и что с ней, и где её телефон, и почему она одета в дурацкую больничную сорочку в синий горошек. Хотя, ответ на последний вопрос вполне прост. В чём ей лежать тут, если с собой вещей нет. Моника слегка опасливо попробовала суп. Немного остыл, но девушке, которая ела горячую еду даже не каждый месяц, это показалось роскошью. Она тут же зачерпнула полную ложку и снова отправила в рот. Может, всё не так уж и плохо? Жива, тепло, кормят, ребёнка не потеряла. Узнать бы, сколько без сознания пролежала… Через пару часов дверь палаты приоткрылась, и в неё вошли аж трое. Девушка в халатике, накинутом поверх кителя, какая-то некрасивая тётенька в безвкусном кардигане и уже знакомая медсестра. Интуиция подсказывала Монике, что эта делегация направлялась к ней. Вопрос в том, что им рассказать. Попытки напрягать память едва ли к чему-то приводили. Вечеринка у Барта. Два или три выпитых кружки дешёвого пива, парочка снятых видео вместе с Грейс, бокал вина, поданный лично Вудом. Морозная улица, темнота, болящая шея. И всепоглощающий холод. — Здравствуй, — полицейская присела на краешек кровати. — Подполковник Джонсон. Следователь. Задам тебе пару вопросов и уйду. Идёт? — Хорошо, — как будто были варианты. — Мы пытались связаться с твоей матерью, но она не впустила нас в квартиру. Поэтому задам вопрос тебе. Какие у вас с ней отношения? — Нормальные, — верный ответ Моника выучила в семь. — Мать меня любит. Бьёт — значит, не всё равно. Этот урок был вытвержен ещё раньше. Да и кто не шлёпал по заднице непослушного ребёнка? Просто именно её мать не всегда рассчитывает силу. Есть, конечно, такие родители как у Грейс, которые покупают всякую чушь и только читают нудные нотации, но это ужасно. Проще ведь получить подзатыльник, смыться в соседнюю комнату и не выслушивать поучительную ерунду. К тому же, Батлер ужасно контролируют — спрашивают, как прошёл день, какие оценки в школе и просят приходить домой не позже десяти в учебное время. Иногда, конечно, Монике хотелось такого, но лучше уж свобода. В свои шестнадцать она знала, как обольстить парня так, чтобы тот как минимум заплатил за тебя, чего не нужно делать, когда в тебя уже летит ваза или что похуже, и у кого выгоднее всего перекупать разного рода товары. — Ты видела маму в состоянии опьянения? — к допросу подключилась тётенька в кардигане. — Она тебя била, когда была нетрезвой? — Видела. Не била. Мать буха… выпивала только на праздники. И только хорошее пиво, — девушка сочла нужным уточнить. Пусть знают, что её мать не какая-то там алкашка! Правда, пришлось сказать полуправду — в особенные дни алкоголь действительно был особенным. Иногда вкусным, а иногда от него хотелось блевать сильнее, чем обычно. — И даже вино! Знаете, дорогое такое… — Да-да, я поняла, — следователь сделала пару пометок в блокноте и подняла взгляд. Соседки по палате делали вид, что вообще не слушают разговор. Может, и правда не слушали. — Вечером двадцать второго января ты ходила на вечеринку к певцу Бенни Барту? — Да, ходила. А какое сегодня число? — Второе февраля. Время, если интересно, 17:34. Пропустила больше недели. Неплохо, неплохо. А если учесть то, что из больницы её выпишут минимум через несколько дней, то вообще роскошно. — Расскажи, что было на вечеринке. Всё, что помнишь. Что делала с момента прибытия, кто там был, что произошло… — Я плохо помню, — Моника действительно едва ли могла представить, чем занималась. — Пила. Сторис в инсту снимала. Потом пошла поговорить с девочками… — Какими? — Моей лучшей подругой, Грейс Батлер, и Стеллой. Местная гопница. Её дружки, Билли и Дейв, закидывались много. — Чем? — Да откуда ж мне знать, — она начинала нервничать. Строгий взгляд следователя, кажется, дырку в ней прожечь мог. — Может, снюсом, может, чем получше… Бенни дерьма у себя в доме не терпит, только качественное. — Наркодилер — он сам? — Да нет же! Просто проверяет… наверное… — а её вообще воспринимают как потерпевшую или как наркоманку какую-то? — Я не знаю, что там. — Хорошо. Что ещё ты помнишь? — подполковник устало выдохнула. — Имена, лица, хоть что. — Ничего, — Моника не поняла, когда успела это сказать. Она догадывалась, кому нужна её смерть, и вполне себе представляла, благодаря какому человеку оказалась в речке в ту ночь. Но вдруг этот визит полицейских — проверка? Вдруг это Вуд их подослал, чтобы узнать, есть ли смысл добивать девушку, или она ничего не знает? — Я пила и всё забыла. — А ты знала о своей беременности? — в разговор опять влезла эта противная тётенька. Раздражает уже. — Да, знала, — если так прикинуть, то уже шестнадцатая неделя. Это что же, конец четвёртого месяца? Почти половина срока. Кошмар. Куда время летит. — Но всё равно пила? — взгляды превратились в осуждающие. — Ты знаешь про вред алко… — Да знаю я! Вам не насрать? Повисло молчание. Монике вовсе не было стыдно за грубость. Подумаешь, пьёт и курит. Почему это волнует посторонних? — Будь тебе восемнадцать, никто бы и слова не сказал, но пока ты ребёнок, будь добра следить за языком и уважать старших, — тётя поправила кардиган и сделала очень занудное лицо. — Я как эксперт по делам несовершеннолетних имею право… — Свалить нахуй, — всё, хватит. Надоело. — Имеете право свалить нахуй. Я с вами больше разговаривать не собираюсь. Следователь кивнула, и раздражающая женщина убралась вон из палаты. Наконец-то. — Если честно, она мне осточертела уже, — хихикнула подполковник, поправляя китель. — Одноклассников твоих расспрашивали, так она всем нагрубила, её твой классный руководитель тоже послал. Цензурно и завуалировано, конечно, но сам факт. — Да, он у нас неплохой, — согласилась Моника. Такао давал возможность исправлять оценки, помогал в разборках с другими учителями, отпускал пораньше или разрешал вообще не приходить. — А чего эти дебилы про меня нарассказывали? — Что ты почти ни с кем не дружишь, домашние задания делаешь раз в тысячелетие и никогда не носишь шапку. — А… ну да, это правда. Кто вообще носит шапку в минус тридцать? Уши краснеют сильно, но зато причёска в целости и сохранности! В ответ на это следователь лишь хмыкнула, сделала очередные пометки в блокноте и кивнула на прощание, после чего поднялась на ноги. — Постойте! — слова вновь вырвались раньше, чем ожидалось. — Что со мной? И можно ваш телефон? Я подруге напишу, попрошу принести что-нибудь… Ей не ответили. То ли не услышали, то ли сделали вид. И медсестра, и сотрудница полиции вышли из палаты, не обернувшись. Ну, супер.

***

Прошло около двух недель, прежде чем Монику выписали из больницы. Мучения, которые пришлось пережить, чтобы связаться с Грейс, даже вспоминать не хотелось. Если не считать этого, пневмонии и парочки уколов в день, то вполне неплохо полежала. Правда, довольно сильно поправилась. С её природной склонностью к полноте есть, кажется, нельзя категорически. В квартире, к счастью, никого не было. Мать либо на работе, либо где-то пьёт. Одно из двух. Ничего нового. В школе, собственно, тоже, если не считать нового учителя химии. Его имени никто не запомнил до сих пор, но все говорили, что он высокий и безразличный ко всему. И отпускает всех всегда пораньше минут так на двадцать. Моника уселась в продавленное кресло и потёрла лоб. У неё есть справка из больницы, но пропускать ещё какое-то время не получится. Половина четверти уже прошла. Надо будет как-то зарабатывать оценки, решить, что делать с Итаном и как возвращаться в школу. Все будут расспрашивать её, что да как, а ей придётся молчать. Скорее всего. — Мы с тобой совсем одни, мой хороший, — пробормотала девушка, поглаживая животик. — Ничего-ничего… Скоро весна. Тепло будет, красиво… Если будет. Если доживёт.