Футбольчик

6. Луи решил не идти в школу. Конечно, проще было сделать вид, что он просто так решил прогулять, но самого себя обмануть было слишком сложно. И не то, чтобы он боялся, что Стайлс всем растреплет об их вчерашнем инциденте — разумеется нет — но напрягала даже одна мысль хотя бы случайно столкнуться с ним в коридоре, а уж тем более отсидеть все занятие в классе. Гарри сам по себе являлся живым подтверждением той личной катастрофы, которую Луи недавно пережил, и безопаснее было не пересекаться с ним. Еще Луи ничего не рассказал Лиаму. Конечно, их отношения не стали бы хуже, а даже наоборот, может быть, и вышли на новый уровень дружбы — уровень абсолютного доверия, ведь они бы уровнялись в своих совершенных «ошибках». Но проблема была в том, что Луи не был готов признаться в случившемся даже самому себе, не то, что другому человеку, пускай и лучшему другу. Поэтому он просто уговорил Лиама прогулять школу, и весь день они маялись ерундой дома у последнего, а вечером вписались на тусу их общего знакомого. Там Луи трахнул одну горячую цыпочку, дважды, и проснулся утром с ней в обнимку в луже разлитого на ковре пива. Романтика. Цыпочку звали Элионор, и они даже обменялись номерами телефонов, когда расходились каждый по своим делам, но так друг другу и не перезвонили. Впрочем, это не имело никакого значения. Главное, что ему все так же нравились сиськи, женские (подчеркнуто) задницы, а вагины не внушали отвращения. Значит, Луи не сломался и не испортился. Все работало как и раньше, как часы. Потом было два дня выходных, а к концу воскресенья Луи решил, что это слишком большая честь для Стайлса — быть причиной его прогулов. Поэтому он кое-как заставил себя проснуться на утро понедельника, необычно долго проторчал в душе и так же необычно долго пережевывал панкейки на завтрак. И, несмотря на все это, Луи все равно каким-то необыкновенным образом очутился в классе за десять минут до звонка. И пускай в кабинете он был не один, почему-то вздохнулось очень свободно, когда он обнаружил, что Стайлса еще нет. Он объявился со звонком, взбудораженный, запыхавшийся и очень кудрявый. Капюшон его серой худи смятым валиком сбился между рюкзаком и шеей, а виски потемнели от пота. Гарри проспал, и это было очень кстати. Пару секунд он помялся на пороге, не решаясь пройти на место без разрешения учителя, окинул взглядом класс и столкнулся им с Луи. Они оба тут же отвернулись, но у Луи осталось чувство, будто они смотрели друг другу в глаза невероятно долго. Он слышал, как стул за партой позади него скрипнул ножками об пол, как с шумом растекся по столешнице рюкзак, и как на сиденье опустилось тело. А потом начался урок, и Луи отвлекся. Только вот спина горела от взгляда до самой перемены. После у них не было совместных занятий, академические часы полетели минутами. Он пересекся со Стэном и другими парнями из сборной, и они поглотили все его внимание своими немудреными, но действительно угарными историями. С двух часов зарядил дождь, обозначив условное начало одного из небезызвестных сезонов дождей в Англии. Тренировку отменили с той оговоркой, что команда отработает положенное время на выходных в стенах закрытого стадиона, одного на три школы. Когда прозвенел последний на сегодня звонок, Луи, подхваченного безликим потоком школьников, вынесло на крыльцо. Он вовремя скосил траекторию и взобрался на бетонный парапет у лестницы. Закурил. Пепел добрался практически до самого фильтра, когда на его плечо легла рука. Луи сразу ее узнал, хоть и очень редко имел с ней дело — это невесомое, настороженное прикосновение не могло принадлежать кому-то из его приятелей. — Чего тебе? — Спросил он, не поворачивая головы. Двинулся корпусом вперед, затушивая окурок о ребро урны, и рука тут же соскользнула, будто бы извиняясь за собственное присутствие.  — Поговорить. Это был Гарри. Луи обернулся. Тот неловко переминался с ноги на ногу, изучая носки собственных кед. Сегодня Гарри не выглядел каким-то лощеным, как это частенько с ним бывало, даже не смотря на эти свои узкие черные джинсы и пальто, из-под ворота которого так некстати торчал серый капюшон. Непонятно по какой причине на Луи накатила волна отвращения. Он дернул плечом так, будто ладонь все еще была приклеена к его куртке, и этот жест не остался незамеченным. — Ты вроде как умный, а ведешь себя как дебил. После той херни нам больше вообще никогда не стоит разговаривать, — выплюнул он и принялся спускаться вниз по лестнице, по пути пытаясь вытащить из пачки в кармане еще одну сигарету. Гарри припустил за ним, значительно быстрее перебирая ногами, и эти частые, спешные шаги невероятно взбесили Луи. — Брось, Луи, давай решать проблемы как взрослые люди. Да, и снова это — его имя. Блять, сегодня Стайлс определенно точно словит леща. — Взрослые люди? — Луи, не сбиваясь с энергичного шага, чиркнул колесиком зажигалки, прикуривая на ходу. Гарри не отставал. Лавируя между школьниками, он крепко сел Луи на хвост, как приклеенный. — Да, — твердо произнес он. Луи, к собственному удивлению, расхохотался, запуская в подвижный от мороси воздух несколько серых клоков дыма. И даже обернулся через плечо, чтобы посмотреть в лицо этому «взрослому человеку». И почему-то встал как вкопанный. Они уже успели отойти от школы, свернув на нужную им дорогу, которая не пользовалась особой популярностью — на тротуаре поблизости не было практически никого, но, тем не менее, Гарри все равно налетел на него, непременно сбив бы с ног, если бы Луи не был вымуштрован держать оборону. Вымокшие тугие кольца волос мазнули Луи по скуле, в грудь врезалась ладонь, тут же отпрянувшая, будто обжегшись. На долю секунды Луи накрыло дежавю. Это была странная пауза. В кино в такие моменты замирает музыка на бэкграунде, капли дождя повисают в воздухе. А еще в такие моменты героини романтических комедий — невзрачные клуши-неудачницы — влюбляют в себя капитанов школьных сборных по американскому футболу. Только вот Луи играл не в американский футбол, а Гарри, как не прищуривайся, не мог сойти за девушку, даже за страшную. Гарри поправил лямку рюкзака на плече и сделал шаг назад. Его щеки были красными то ли от прохладной сырости дождя, то ли… об этом Луи не хотел думать. Боже. Он медленно развернулся к Гарри лицом, чтобы совсем глаза в глаза, а не на сорок пять градусов, впился в него взглядом и крепко затянулся, несмотря на то, что сигарета заметно посырела от влаги. А потом: — Взрослые люди, Стайлс, — он ощутимо ткнул его пальцем в грудь, оставив на пальто труху пепла, — не лезут в рот к тем, кто открыто дает им понять, что против этого. Особенно, — он незаметно для себя подался вперед, — если этот «взрослый человек» — ебучий пидор. Когда Луи выдохнул последнее слово, оно разбилось Гарри о нос. Оно было сказано тише, чем все остальные, но ударило больнее всего — Луи видел это. Это видели и проходящие мимо редкие пешеходы, странно косившиеся на них. Должно быть, со стороны они и правда выгляди странно. Гарри ничего не сказал. Гарри не опустил глаз, не раскрыл своего покрасневшего от дождя и холода рта. Гарри сделал шаг назад и в сторону. Потом еще один. И еще. Обошел Луи и пошел прочь. Луи обернулся на него, на его спину. Попытался затянуться снова, но сигарета окончательно потухла. Он отбросил ее в сточную канаву, по которой бежал ручеек дождевой воды, и она, подхваченная течением, скрылась в решетке канализации. Он, наверное, дурак. Или наоборот, не такое чмо, как сам о себе думал. Просто он сунул руки в карманы, пнул одинокий камешек, подвернувшийся под кроссовок, и двинулся следом. *** Он позвонил в дверной звонок. За время пути дождь усилился, поймав второе дыхание, и теперь за ушами у Луи текло, куртка потяжелела от влаги, в кроссовках хлюпало. Дверь отворилась сразу же — немудрено, ведь Гарри захлопнул ее за собой от силы минут пять назад. Собственно, он и встретил его на пороге. С полотенцем на голове, которое он придерживал одной рукой, вытирая вымокшие насквозь волосы; в футболке, по темному вырезу которой Луи понял, что именно она была под толстовкой до этого; в своих черных узких джинсах — особенно черных там, где их облизал дождь. Облизал… ну и слово же. Луи увидел, как тут же потускнели глаза Гарри, как только поймали во взгляд его фигуру. Он ведь и не сказал ничего даже, Стайлс просто развернулся и пошел вглубь дома, выжимая полотенцем кудри, оставляя на полу мокрые следы от впитавших воду носков. Луи даже не нашелся, что сказать. Тупо смотрел Гарри в спину сквозь распахнутый дверной проем, пока ему на затылок стекали потоки дождя, собравшегося в сточном желобе крыши. Лишь только, когда та исчезла за поворотом, он отмер. Встряхнулся, как пёс, зачем-то огляделся по сторонам, в который раз чувствуя себя преступником на пороге этого дома, и зашел внутрь, захлопывая за собой дверь. Стояла тишина. Лишь методичный стук капель о кровлю заполнял звуковое пространство, но это были не живые звуки, а значит — действительно тишина. Дом был пуст, и только где-то в нише из стен и дверей с узнаваемым резиновым стоном распахнулся холодильник. Луи потребовалось меньше минуты, чтобы избавиться от куртки и кроссовок, и добраться до источника шума — английские дома имели вполне себе предсказуемую планировку. — У тебя сегодня никого? — он встал в дверном проеме, совершенно не чувствуя себя уверенным, ахуенно клевым Луи Томлинсоном — лучшим нападающим прошлого сезона. Он смотрел Гарри в спину, смотрел за тем, как тот оставляет повлажневшее полотенце на спинке стула, нагибается к холодильнику и достает с нижней полки прикрытую пищевой пленкой миску. — Да, — Гарри ответил так, будто разговаривал сам с собой, не удостаивая его даже поворотом головы. Для Луи до сих пор оставалось загадкой, почему он вообще впустил его в дом. Он бы сам себя не пустил. — Мама подменяет коллегу по работе, а сестра уже год как не живет с нами. — М-м-м… — понимающе протянул Луи, и понял, что совершенно ничего не знает о своем «репетиторе». У него есть сестра? Гарри поставил миску на стол, еще с мгновение задумчиво рассматривал содержимое холодильника, и наконец вытащил на свет две запотевшие бутылки пива. Луи поднял бровь, но некому было оценить этот его жест. Поэтому он подошел ближе, взялся за спинку одного из стульев, обрамлявших круглую столешницу посреди кухни, и потянул на себя, готовясь занять место. — Неа, — прервал его Гарри, решительно помотав головой. — Сядем в гостиной. Терпеть не могу есть за столом. Особенно сейчас. Луи послушно отступил, сам поражаясь собственной покорности. В их семье, наоборот, все ели за столом — это было негласное правило, которое все ее члены соблюдали неукоснительно. Гарри снял пленку с миски, достал из шкафчика на стене две тарелки и распределил ее содержимое между ними — картофельный салат. Луи его любил, по странному стечению обстоятельств. Вот бы ему на уроках Спивак так везло, как у Стайлсов на кухне. Как раз один из них сейчас прошел мимо него с теми самыми двумя тарелками в руках, бросив ему по пути: — Возьми пиво. Луи взял. И пошел следом. Гостиная у Стайлсов была небольшая, но очень для них характерная. Практически одну ее треть занимал диван — большой, широкий и мягкий даже на вид. А потом еще и на ощупь, когда они оба разместились на нем: Гарри — забравшись на него с ногами, по-турецки скрестив их; Луи — подогнув под себя одну. Он отработанным движением откупорил обе бутылки и протянул одну Гарри в обмен на тарелку с салатом. Тот с готовностью ее принял, а потом нашарил под боком пульт и врубил телек, висевший на стене напротив. Из-за дождя, тяжелых, дёгтярных туч, затянувших небо, в комнате было довольно темно. Свет от экрана рассеивался, не успевая добираться даже до их пяток. Гарри не включил люстру, и Луи это устраивало. Он боялся, что при ярком свете он сможет разглядеть эту огромную надпись, залегшую на всю длину человеческого роста, которую он собственноручно прилепил на Стайлса. «Ебучий пидор». Нет, Гарри совершенно точно не заслуживал этих слов. Да, пускай он пытался его склеить при первой встрече, пускай попробовал засосать пару дней назад, но ведь Луи сам его спровоцировал, разве нет? Нет, конечно. Но это все равно не давало ему право так обращаться с ним. Гарри был хорошим. Этой его «хорошестью» несло за версту. Да что уж там, самому Луи изрядно ее перепало. А то, что он гей… Ну, бывает. Да даже если Луи ему хоть немного нравится, он все равно ведет себя в сотню раз лучше, чем большинство обезумевших девчонок, что преследуют его в школе. А самое главное, ведь он сам не такой. Не такой, чтобы гнобить кого попало ради собственного удовольствия. Ведь Луи не типичный футболист из американских фильмов — тупой, со смазливой рожей и дрянным характером. Или нет? Гарри отхлебнул пива и хмыкнул. По телеку транслировался эпизод Книжной лавки Блэка. Старый задротский сериал с устаревшим юмором. Но классный. И Луи посмотрел все три сезона дважды, когда учился в средней школе. — Извини. — М? Гарри обернулся, его щеки раздулись от чересчур объемной порции салата, которую он запихнул в себя за раз. — Извини, — повторил Луи, не в силах оторвать взгляда от экрана, — я не должен был говорить тех слов. Гарри пару раз двинул челюстью и в один глоток проглотил все съедобное содержимое собственного рта. — Каких слов? — Он коротко глотнул пива, делая паузу, которая заставила Луи все-таки повернуть к нему голову, — что я ебучий пидор? Луи промолчал. Он всегда был острым на язык, но это был один из немногих случаев, когда он жалел о том, что сказал. Гарри сделал еще глоток, крепкий — его кадык отмерил чуть ли ни треть бутылки за раз. Луи не думал, что Стайлс вообще пьет. — Я впустил тебя в дом только по одной причине, Томлинсон. Чтобы наконец уже все прояснить между нами. Луи не понял, что его резануло больше — внезапное обращение по фамилии или же странная формулировка окончания фразы. Гарри выпил еще и Луи вспомнил, что у него в руках тоже есть пиво. — Я не набиваюсь к тебе в друзья. Конечно, я думал, что мы сможем подружиться, но я ошибался. И, скажу тебе честно, я не убиваюсь с горя по этому поводу. Луи сделал пару глотков и поймал взгляд напротив. Тот был непривычно тяжелым, не злым, но впервые — предельно закрытым. Так вот насколько доброжелательным Гарри был с ним до этого? — Ты ненавидишь меня. И эта ненависть — она подсознательная. Я говорю это потому, что ты никогда не выходишь на открытый конфликт, общаешься со мной по мере необходимости, но ты меня ненавидишь. Даже не так. Презираешь, что ли. Это всегда в твоих глазах. А я не хочу, чтобы кто-то с моего собственного дозволения смотрел на меня такими глазами. Это… неприятно. Луи не знал, что сказать. Он только обнаружил, что все это время пьет — пиво бултыхалось на самом дне бутылки. — Я поговорю с Бэтт, вы с ней вместе ходите на химию — она мечтает позаниматься с тобой. Ее бал по физике такой же, как у меня; уверен, вы легко найдете общий язык. Луи смотрел на Гарри и чувствовал, как его накрывает чем-то мерзким. Это было странно и дико, но каждое слово, произнесенное человеком напротив, врезалось в уши и в голову. Неужели, он настолько задел Гарри? Настолько, что мистер любезность, Мать Тереза в мужском обличье, отказывается от него? Как от безнадежного дегенерата преподаватели? Как его мать от того пса, которого они подобрали на улице, но сдали в приют, когда он перегрыз все провода в их доме? Вот и все? Это было пиздецки странно, и Луи не хотел этого слышать. Парадоксально. — Бетт шликает на меня в женском туалете, как мы будем с ней заниматься? — Это все, что смог спросить Луи. Он находился в полной растерянности, ошарашенный только что сказанным ему. Гарри рассмеялся, но он не разделял его веселья. — По-моему, с такой оговоркой, ваши занятия станут лишь продуктивнее. — Пфф… Она ж страшная как ночь, какая продуктивность. Гарри допил содержимое своей бутылки и поставил ее на пол, у дивана. Луи сделал так же. — А я вообще гей, так что она — меньшая из зол, — развел руками он. Луи посмотрел на него как на конченного придурка. — Даже ты в сто раз ее симпатичнее, о чем ты! К счастью, Гарри засмеялся снова. Это было очень кстати. Луи на миг потерял дар речи после того, как выпалил эту хрень. — Уоу, ну спасибо, что еще могу сказать. Он поднялся, прихватил с собой обе их пустые бутылки и вышел из комнаты. Луи остался наедине с самим собой и с той собственной фразой, что эхом отдавалась в голове. Он посмотрел на тарелку с салатом в той руке, что до этого не была занята пивом, и понял, что совершенно не голоден. И что ужасно хотелось курить. Он поднял взгляд на экран телевизора: Бернард — саркастичный ирландский алкаш — как раз затягивался одной из своих бесчисленных сигарет. Луи встал с дивана, похлопал себя по карманам и понял, что пачка осталась в куртке. Поскольку Гарри на горизонте не возникал, он решил позволить себе перекур. На улице посерело еще больше, а дождь и не думал прекращаться. Когда Луи уже докуривал свою сигарету, стоя под непрактично узеньким козырьком дома Стайлсов, входная дверь за его спиной внезапно распахнулась. Он обернулся и увидел Гарри. Тот успел натянуть уже подсохшую толстовку и сделал короткий шаг вперед, ровняясь с Луи и аккуратно прикрывая за собой дверь, тем самым лишая их прямого источника света — фонари еще не горели. Только когда рядом чиркнула зажигалка — не его собственная, что странно — Луи обратил внимание на руки Стайлса. В них был косяк. Маленький, почти игрушечный, очень тонкий и аккуратный. Луи таких никогда не видел и тем более, не крутил. — Я не знал, что ты… — Это Джеммы, — перебил его Гарри и, бережно прихватив губами кончик, поджег край бумаги. Косяк занялся быстро, Гарри коротко затянулся, но все равно закашлялся. Луи ухмыльнулся. — Это сестры, — пояснил он, передавая Луи, — я, как видишь, не большой спец. — Да уж, — хмыкнул тот и тоже сделал затяжку. Вещь была легкая, наверное, самая легкая, что он когда-либо пробовал. Дым мягко обволок небо и стек в горло, сладко оседая на языке. — Уау. — Ага, — кивнул Гарри. — Не боишься, что соседи запалят? — спросил Луи, возвращая косяк. Он сделал глубокий вдох свежего дождевого воздуха и понял, что его взяло. Голова стала удивительно легкой. — Неа, — еще одна микро-затяжка, заставившая его улыбнуться, — все на работе. Да и вряд ли кто отличит от сигареты, а ты тут уже минут десять дымишь. Луи осталось только развести руками. Они осилили на двоих только половину, и то большую часть скурил Луи. Он чувствовал себя прекрасно, лучше, чем когда-либо, и буквально влетел в дом. Гарри отправился к себе наверх, чтобы надежно спрятать это забитое в папиросную бумагу сокровище, а Луи по заданному маршруту искать толкан. Стоя над унитазом в ванной Стайлса, он еще раз поразился, насколько же она обычная. Не розовая, не в стразах и радуге. И струя мочи бьется о кафель с таким же звуком, как и в его собственном туалете, а не заглушается симфониями Чайковского. Наверное, это все трава — завела его снова в дебри этих рассуждений, где он четко разграничивал Гарри и себя. Когда он спустился в гостиную, Гарри был уже там. Тот откинул голову на спинку дивана и вдуплял куда-то: то ли в потолок, то ли в телевизор. — Эй, ты как? — поинтересовался у него Луи, опустившись рядом и помахав пятерней перед его глазами. Тот скосил на нее взгляд, а после убрал с дороги собственной рукой. — Хорошо, мультики смотрю. И правда. На экране шли Симпсоны. — Симпсоны — это заебись, — согласился Луи и уперся локтями в колени, положив подбородок на сцепленные в замок запястья. И уставился не на Симпсонов. А на Гарри. В неровном, дребезжащем свете телевизионного экрана его ресницы дрожали еще отчетливее. Наверное, это трава так на него действовала, но Луи словно дрожал вместе с ними. Он проследил взглядом ровную линию носа, выразительную впадинку над верхней губой, косые очертания пухлого, почти девчачьего рта, округлый подбородок. Потом зачем-то вернулся вверх и запутался им в беспорядочно лежащих на лбу кудряшках. Кудряшки… как давно Луи не употреблял таких дурацких слов в своей речи? Лучи экрана дрогнули из-за начала рекламы, и ему захотелось вновь вернуться к ресницам. Он либо больной, либо действительно нехило обдолбан. Он сполз взглядом на пару сантиметров ниже и… Гарри смотрит на него. Бля-я-ять… Как давно? — Нравится? — неожиданно спрашивает он. Голос течет как патока, затекает в уши, стекает в барабанные перепонки. Луи сглатывает и осознает, что действительно в хламину. Ему хочется утонуть в диване, но он упирается в него ладонями, потому что для этого еще рано. — Почему ты не девчонка? — Собственный голос кажется Луи чужим. Он десятки раз дул, но такое с ним впервые. Впервые так здорово. Гарри кладет локоть на спинку дивана и медленно разворачивается, садится в пол оборота, чтобы ровно друг напротив друга. Луи смотрит на него, на его движения, и внутри у него все сжимается. Кажется, даже хочется плакать. — Почему я должен быть девчонкой? — Вопрос слетает с этого пухлого рта и так же обращается в теплую нугу, что, кажется, уже залила весь его мозг. — Потому что я в гавно. А ты был бы красивой девчонкой, — без тени смущения отвечает Луи. Ему не впервой говорить такие вещи телочкам, но вот чувакам — напротив. Гарри усмехается и коротко облизывает губы. Этого достаточно. Теперь его пухлый рот блестит от слюны в тусклом свете экрана. — А парень я не красивый? — Красивый, — соглашается Луи, прежде чем успевает подумать. Кажется, та патока из слов все-таки затопила его мозг и теперь растекается по всему телу. Он чувствует, как теплеет в груди, животе, ногах. — А ты не красивый, Луи Томлинсон, — внезапно говорит Гарри и у Луи воздух закупоривает легкие, — ты горячий. Именно поэтому на тебя дрочат всякие Бетт. Вся гамма эмоций в Луи словно смывается теплой, тягучей волной. Он откидывается на спинку дивана, запрокидывает голову и долго чувствует, как углы его губ растекаются в ухмылке. — Видимо, не достаточно горячий, — шутливо выдыхает он. Голос Гарри затекает прямо в солнечное сплетение — патока прожгла барабанные перепонки: — Почему? — Потому что ты на меня не дрочишь. Тепло течет по ребрам, завладев всем торсом. Оно давно в его мозгу, иначе бы он не сказал таких слов. Не Гарри Стайлсу. Он чувствует, как приминается диван, медленно, плавно, просто ближе — не критично. Только слышно, как двигается слюна у Гарри во рту, когда тот пытается сглотнуть. И как все-таки сглатывает ее — тоже слышно. — А ты хочешь, чтобы я…? Он не договаривает в нерешительности. Луи думает, что его тоже накрывает этой чертовой волной, не может же одного его так крыть. — Я не знаю, — произносит он и на него обрушивается поток жаркой, сладкой энергии. А дальше он чувствует руку на своей шее. Он знает, чья эта рука. Она не принуждает его, он сам поворачивает навстречу ей голову, кладет на ухо на спинку дивана. Он видит неровные очертания кудрей, округлого подбородка, немного шеи, но плохо — все это слишком близко, лучи от телека так и не смогли до них добраться. Потом он слышит этот звук. Снова. Это Гарри сглатывает. А еще на мгновение комната вспыхивает желтым светом рекламного ролика, и он видит губы. Они блестят, пухлые, мягкие — он помнит. Почти девчачьи. И он кладет ладонь на чужую шею, тянет ее на себя, тянет на себя этот рот, боже. Это не так, как в прошлый раз. Прошлого раза будто вовсе не существовало. Он сразу раскрывает губы, он целует Гарри Стайлса взасос. Чёрт возьми. Это жарко, мягко и сладко. Его рот гладкий, горячий и тугой, не такой податливый, как у девчонок. Луи кладет и вторую ладонь ему на шею, тянет в себя еще глубже, забирается в него языком, смешивает их слюну. Гарри стонет ему в рот, сжимает пальцы на его футболке. Они целуются, кажется, целую вечность. Настает минута, когда Луи становится нечем дышать, у него затекает шея в этой дурацкой позе. Он хрипит: — Подожди, — и легко, но настойчиво отстраняет от себя Стайлса. Тот кусает его губы, но не спешит прощаться. Он оставляет его рот, но льнёт к нему как котенок. Луи чувствует его тепло на своем боку, чувствует пульс на его яремной вене под своими пальцами, а потом чувствует и его рот на своей шее. Он такой же мягкий, такой же мокрый и упругий, каким был, когда Луи пробовал его языком. Обычно ему всегда это удается, но теперь он не может сдержать стона. Гарри мнет его кожу губами, цепляет зубами, ведет широкую полосу языком. Наверное, он бы классно трахал телок, с такими-то навыками, думает Луи. И старается не думать о том, что сейчас он трахает его. — Можно я…? — Да, — хрипло отвечает Луи, не имея ни малейшего понятия, на что соглашается. А потом Гарри отрывается от него на мгновение и перетекает к нему на колени, садится сверху, как настоящая девочка, как к Луи уже садились прежде. Он не контролирует себя, это просто рефлекс, просто заученный, универсальный путь, который не раз проделывали его руки. Они ложатся Гарри на колени, прямо на его гребаные узкие джинсы, ползут вверх по ляжкам, ощущая, как сжимаются под ладонями мышцы. Гарри начинает бить дрожь, когда руки подбираются к карманам, он упирается ладонями в спинку дивана по обе стороны от головы Луи и свешивает лоб ему на плечо. Луи неосознанно целует его в шею, слегка прихватывая губами кожу, когда сжимает пальцы на ягодицах. Это странно, это пиздецки странно. Луи хочется кричать где-то в глубине черепной коробки, но к паху приливает кровь, а Гарри рвано дышит ему на ухо. — Чёрт, Луи, чёрт, — шепчет Гарри ему какую-то ересь, а потом отрывает одну кисть от дивана и обнимает ею Луи за шею. Его ладонь горячая и слегка влажная. Луи шумно выдыхает и ныряет обеими ладонями в задние карманы его джинсов. Он пробует его задницу на ощупь, стискивает пальцы, мнет, как любит это делать с женщинами. Задница Гарри не женская, это понятно сразу, но она классная. Крепкая и упругая. Он даже не выдерживает, сводит ладони прямо сквозь ткань карманов, натягивая ее до хруста ниток, соприкасается ребрами ладоней и ныряет между ягодиц. Гарри давится вздохом, теряет опору и падает ему на колени. И только когда Гарри опускается ему на ширинку, Луи осознает, что у него стоит. Что у них обоих стоит. — Бля-я-ять, — тянет он сквозь зубы и в его голове скручивается такой тугой узел противоречий, что он даже оказывается не в состоянии разобрать его на отдельные чувства. Но Гарри начинает двигаться. Сначала медленное, долгое скольжение ткани о ткань, от самых колен Луи до бедер. А потом чужое тело накрывает пах и он окончательно сдается. Гарри заключает его голову в раму из собственных рук, опуская локти на диванную спинку, максимально сокращая расстояние между ними. Если бы не его толстовка, которую он так и не снял, когда пришел с улицы, Луи бы чувствовал его живот своим. Но сейчас это было бы слишком. Гарри толкается еще раз. И еще. И снова. Когда он начинает сокращать амплитуду до критической, Луи вновь вспоминает, где его руки. Гарри стонет, касается взмокшими висками его щеки, когда Луи сжимает его зад и трется промежностью о его пах. Луи отчетливо чувствует чужой стояк и это дико, но свой ощущает еще отчетливее. Он дергает Гарри за задницу на себя и глубже вдавливает в свою вздыбившуюся ширинку. Тот вылизывает его челюсть, кусает мочку, что-то трындит на ухо, но главное — двигается. Когда в глазах начинает темнеть от возбуждения, Луи поднимает взгляд и видит над собой его рот — красный, вспухший и зацелованный. Гарри наддает ему бедрами, уже откровенно ерзая собственным членом по его, и Луи может думать только об одном: — Я хочу кончить тебе в рот. Но этого не случается. Гарри резко прошибает судорога, заливая джинсы изнутри, он сползает ниже по его коленям и сжимает пальцы на ширинке Луи. Накрывает.