***
В квартире Намджуна, где собрались главные квартала грабителей и оружейников, царит глубокая тишина. Намджун сидит в кресле, сцепив пальцы в замок и прижав их к губам, локти упер в колени и скользит хмурым взглядом по собравшимся. Чимин возится у бара, наливая себе и остальным чего покрепче. Чонгук с руками в спортивках у окна, а Каи и Дино сидят на диване. Здесь присутствуют и другие парни двух кварталов, рассредоточившись по просторной гостиной. — Он не понимает, что творит, — наконец заговаривает Намджун, переварив пересказанный Чонгуком разговор с Хосоком. — Мы должны были вместе идти к усовершенствованию района, а он устраивает раскол. Лукас наверняка уже с Хосоком. — Ты его спровоцировал, — Каи вытягивает руку и тычет пальцем в сторону Чонгука. — Я знал, что твои мутки с Тэхеном до добра не доведут. — Прикрой рот, Каи, — отмахивается Чонгук. — Всем и так понятно, что Хосок давно собирался провернуть это. То, что было между мной и Тэхеном, всего лишь стало для него хорошей причиной в удачный ему момент. — И то верно, — задумчиво соглашается Намджун. — Я думаю, с ним нужно поговорить. Просто так встревать в конфликт без попытки его остановить — неправильно. — Думаешь, он прислушается к кому-то из нас? — Чимин залпом осушает виски на дне стакана и, чуть поморщившись, лижет губы. — Он не спонтанно решил это сделать, точно готовился. — Возможно, один разговор его не приведет в чувства, но попробовать стоит, — Дино оглядывает парней, те согласно кивают. — Надо донести до него, что мы враждовать с ним не собираемся. — Он точно слушать не станет, — сухо усмехается Чонгук. — По крайней мере, меня. — Ну естественно, — закатывает глаза Каи. — Завали уже, — Чонгук мечет в брата молнии взглядом. — Тихо, еще нам не хватало семейного конфликта, — осаждает обоих Намджун. — Я поговорю с ним, и если после этого Хосок останется при своем, выбора нет, придется разбираться силой. — Если не прислушается к тебе, то это реально война против наших двух кварталов, — Чимин поджимает губы и барабанит пальцами по деревянному покрытию барной стойки. Парни расходятся. Своим Чонгук дает указания по контролю границ квартала, а сам задерживается, ждет, когда все покинут гостиную, и они с Намджуном останутся наедине. Чонгук жует нижнюю губу, хмурым взглядом выглядывая в окно, Намджун подливает себе виски и молча ждет, когда Чонгук наконец заговорит. — Он объявил войну только нам, Джун, — Чонгук встает напротив стойки и смотрит на Кима. — Не стоит тебе лезть в это и рисковать своими парнями. Вы очевидно не имеете причин вступать с ним в конфликт. Есть шанс остаться в нейтралитете. — А еще есть долг, Чонгук, — Намджун поднимает глаза. — Мой долг — помочь твоему кварталу, как ты помогал моему. До Хосока я попытаюсь донести глупость его решения, но если он не придет к пониманию, то, увы, наживет себе еще одного врага. — Ты уверен, что хочешь в это встревать? И я не хотел, никто из нас не хотел, но Хосок выбора не оставил, — Чонгук ведет пальцем по кромке стакана, но пить и не думает. Ему сейчас алкоголь точно не полезет. — А у тебя выбор есть. — И я сделал его, Чонгук, — Намджун слабо улыбается и похлопывает Гука по руке. — Разберемся вместе.***
Утро следующего дня еще мрачнее, чем вчера, как и Намджун, позвавший на короткий разговор Чонгука. Они вновь встречаются у Намджуна дома. — Ну что, каков его ответ? — спрашивает Чонгук, уже заранее видя этот ответ на лице Намджуна. — Он даже не стал на связь со мной выходить, и раз это его окончательное решение, то нам с тобой предстоит о многом подумать. — Блять, — сухо усмехается Чонгук. — Он знал, что ты не собираешься к нему примыкать. — В этой войне официально участвуют все кварталы, — кивает Намджун. — Мне жаль, правда, — Чонгук смотрит на Кима с виной и сочувствием, хоть и понимает, Намджун не выбрал бы иного пути, как его ни уговаривай. Очевидно, что оружейники всегда были особо близки с грабителями, и другого решения можно было и не ожидать. — Давай вечером соберем парней и будем думать, как защищать границы от нападений мороженщиков, — Намджун хлопает Чонгука по плечу и идет к окну, вытаскивая из кармана сигареты. На этом разговор, один из множества, что им еще предстоят, заканчивается. Чонгук уезжает от Намджуна и направляется на одну из баз, которые они экстренно организовали по двум кварталам. База выглядит как старый одноэтажный дом, который оккупировали наркоманы. Сейчас их уже нет, но напоминание о них в виде шприцов и прочего мусора осталось. С этим парни быстро разбираются и заполняют помещение имеющимся оружием и медикаментами. Все это им будет необходимо в первую очередь. У дома стоит около пяти машин, принадлежащих парням двух кварталов. На крыльце Дино, показывающий крутящемуся рядом Каи строение пистолета. Еще несколько парней ходят вокруг территории дома, охраняя точку от врагов. — Ну как тут? — спрашивает Чонгук, подходя к парням. — Сейчас тихо, две группы пошли к границе на разведку, — отвечает Дино. Пока отвлекается, Каи выхватывает из его рук пистолет и целится куда-то в сторону, зажмурив один глаз. — Нужно быть осторожнее. Вечером будем обсуждать все вместе. От Хосока нет вестей, и я даже не знаю, хорошо это или плохо, — Чонгук с прищуром наблюдает за братом, встав возле Дино. — Зная его, это очень хреново, — хмыкает Мун. — Каи, гони ствол. — У нас тут война, мне нужен свой, — возмущается Каи, повернувшись к старшим и крепко сжимая рукоять пистолета. — Будет, но пока тебе и ножа достаточно, — отвечает Чонгук. — Верни пистолет, не будь дураком. — Большим, чем ты, дураком я точно не буду, — язвит Каи и возвращает пистолет Дино. — Ладно, разбирайтесь тут сами, — усмехается Дино и заходит в дом, оставляя братьев на крыльце. — Ты допиздишься, я тебе клянусь, — Чонгук жестко пихает Каи в плечо, из-за чего тот не удерживается и отлетает к старым деревянным перилам напротив. — Мудак, — шипит Каи, но Чонгук непоколебимо достает сигарету и закуривает, задумчиво смотря куда-то вперед, на множество домов, которые им теперь предстоит защищать ценой собственных жизней. — Из-за Тэхена твоего все. Хосоку изначально не нравилось это, а ты его дразнил только, приближая к себе его братика. Ну и на кой черт? — Каи, мать твою, говорю еще раз: мы с Тэхеном просто стали спусковым крючком, — устало отвечает Чонгук, не глядя на брата. — Ты все равно паршиво поступил. Даже для меня это перебор, — усмехается Каи, забрав у Чонгука сигарету и сделав затяжку. — На месте Хосока ты наверняка озверел бы так же. Чонгук не отрицает. Ради семьи он убил отца, и неважно, что тот был таким же родным человеком. Он причинил боль и заплатил за это. На месте Хосока Чонгук сделал бы так же. И все-таки ярость в его глазах заставляет внутри кровь бурлить и заряжать адреналином. Хосок был бешеным зверем всегда, а тут его прорвало, он стал еще опаснее, но Чонгук с ним церемониться отныне не будет. Они обещали друг другу конец, этот конец обязательно наступит. — Он сам напросился, давно на рожон лез, — отвечает Чонгук и забирает сигарету у брата. — А тебе надо учиться владеть оружием. Это уже не просто самооборона в школе или на улицах, а реальный конфликт, где тебя могут грохнуть. Я этому не дам случиться, но ты должен уметь… — Чонгук лижет губу и говорит тише, неохотно: — Убивать. Если того потребует ситуация. — Я пока не понимаю, что это все настолько серьезно. Даже с полицией не так было, — Каи складывает руки на груди и хмуро смотрит куда-то вперед. — На площадке уже спор не решим, да? — Не решим, — качает головой Чонгук. — Я тоже не понимаю, что происходит, но нам этого не избежать. Хосок не отступит. Это то, чего он хотел. — Тогда будем биться, — Каи поворачивает голову к Чонгуку, тот смотрит в ответ с сигаретой в зубах. — Мы справимся, — кивает Чонгук и протягивает кулак брату. Тот коротко улыбается и стукается с ним своим. Каи верит глазам брата, где вечный штиль с тех пор, как был убит отец.***
Юнги уже который день находится в прострации. Джин, тоже все понимающий, не комментирует, как обычно, не восклицает, не возмущается. Он молчит и смотрит на друга сочувственно, не зная, как тут вообще можно утешить, что можно сказать. Они узнали о том, что вновь происходит в Бабилоне, не успели они отпраздновать победу над полицией Йеригона, что пыталась забрать их родную землю. Где-то жизнь все так же течет себе, Юнги все так же ходит на пары и куда-нибудь забегает с Джином после занятий, а еще он игнорирует звонки и сообщения от Хосока, хоть и редкие. Оно и понятно, ему сейчас не до того, чтобы всего себя посвящать Юнги. Да лучше бы вообще о нем не думал, не вспоминал, было бы куда легче. Но он периодически о себе напоминает, и Юнги еще горче. Хосок развязал новую войну, не дав Бабилону оправиться от прошлой. Об этом тоже много не говорят в соцсетях, но того, что Юнги слышал, было достаточно, чтобы проглотить желчь, мешающую теперь спокойно жить. Очередной день в универе завершен. Юнги выходит один, потому что Джин пошел на дополнительные занятия, и стоит увидеть злосчастный джип перед входом, собирается развернуться и забежать обратно в здание, чтобы переждать, как застывает на месте. Из автомобиля раздается какая-то идиотская, громкая и шумная музыка, привлекающая всеобщее внимание. Юнги жмурится и мысленно ругается всеми известными словами. Конечно же, Хосок его сразу заметил и теперь не даст свалить. — Вот же блять, — шипит Юнги и достает из кармана джинсов телефон, на который приходит сообщение. «В машину, живо» — Вот же сука, — выдыхает Юнги, прочитав входящее от Хосока. Все это время музыка не прекращается. Люди вокруг недовольно оглядываются, кто-то зажимает уши или матерится на водителя. Юнги разворачивается и, стыдливо пряча голову под капюшоном, шагает к машине. Затихает песня, когда Мин садится на пассажирское сиденье и громко хлопает дверью. — Какого хрена ты устраиваешь?! — сразу же кричит Юнги, хлопнув Хосока по плечу. Тот молча поворачивает к нему голову, и от его взгляда Юнги на секунду теряется, лишившись дара речи. В обычно огненных глазах настоящая лава бурлит, как будто, заглянув в них, в самом жерле вулкана можно оказаться, где тело мгновенно превратится в горстку праха. — Почему не отвечаешь мне? — у Хосока голос нарочито спокойный, но ему много не надо, чтобы сорваться. — Потому что не хочу иметь дело с тем, кто устраивает войны, — Юнги обретает дар речи вновь, и ему уже плевать, что на него эта лава может извергнуться. Молчать о том, что его съедает, он не сможет. — И что же ты слышал? — Хосок приподнимает бровь. — Ты хочешь захватить район, подмять под себя. Сопротивляющихся не щадишь, — старательно сдерживая дрожь в голосе, отвечает Юнги, поправляя очки на носу. — А еще убиваю слабых и детей, — закатывает глаза Хосок, а у Юнги они округляются. — Хосок… — Как и всегда, слушаешь сплетни вместо того, чтобы спросить меня, — Хосок мрачно усмехается. — Я делаю то, что нужно было сделать уже давно. И не убиваю я никого. Только тех, кто будет лезть и мешать. Это не захват власти, а совершенствование Бабилона. Жаль, меня не поняли и не услышали, вот и вынудили на крайние меры. — Это все равно жестокий подход к делу. Варварский, — качает головой Юнги. — Один ублюдок по-хорошему не понимает, — Хосок сжимает челюсти и смотрит на переходящих дорогу студентов впереди. — О чем ты? — хмурится Юнги, не сводя взгляда с Хосока. — Меня не просто не послушали, но и сотворили против моей семьи такое зло, которое не простить. — Твой отец или брат… — Тэхен, — Хосок поворачивает голову к Юнги. — Моего брата сломали. Этот глупыш подумал, что обрел настоящую любовь. — Боже, — тихо говорит Юнги, бегая по лицу Хосока взволнованным взглядом. — Это так страшно. Как он сейчас? — Не лучшим образом, но Тэхен обязательно справится, — качает головой Хосок. — Не думай обо мне, как о монстре, Юнги. Я же сразу понял, почему ты меня игнорируешь. Думаешь, я творю безумство, но все, о чем я всегда мечтал — процветание Бабилона. Ты лучше всех знаешь, как я не выношу смешки и оскорбления в адрес своего родного дома. Я лишь хочу сделать его лучшим местом, и я сделаю. Не без жертв, конечно, но моя цель — не уничтожение людей. Этим людям я и хочу дать будущее. — Мне трудно давать оценку твоим поступкам, но я верю, что ты делаешь это во благо. Знаю, как ты любишь Бабилон, — негромко говорит Юнги. — Главное, не сходи с ума, не позволяй ярости тебя ослепить. — Я буду очень стараться, — Хосок слабо улыбается и тянет руку к Юнги, касаясь кончиками пальцев его щеки. — Спасибо, что понял меня. Я довезу тебя до дома? Знаю, боишься, что родители увидят меня, но я всего лишь хочу отвезти тебя. — Хорошо, — коротко кивает Юнги. — Пристегнись, — заботливо напоминает Хосок и заводит машину. По дороге домой они говорят о нейтральных темах, Хосок спрашивает об учебе, и сам не хочет рыться в том, чего и так в нем сейчас полно, поэтому хоть на время желает отвлечься на что-то, где спокойно и обыденно. Юнги рассказывает, смотря на пейзажи за окном, почти не смотрит на Хосока, из-за чего тому не удается заметить тяжесть во взгляде. И с каждой секундой ее там все больше. Юнги грызет губу, нервно прижимает к себе сумку с учебниками и четко слышит удары собственного сердца. Должно было прийти облегчение, но внутри Юнги рождается решение, придавливающее его к сиденью так, что двинуться тяжело. Это решение будет иметь серьезные последствия, но пока неизвестно, какой характер они будут нести. Будет горько, однозначно. Джип останавливается у дома Юнги. Хосок вешает руку на руле, не глуша мотор, и поворачивается к Мину. — Прости, что не сгоняли в наш ресторан, я ненадолго вырвался, а ты наверняка голоден. Хочешь, завезу тебе оттуда что-нибудь? — Нет, нет, — быстро качает головой Юнги. — Мама дома, она наверняка что-то приготовила, — он кивает в сторону дома. — Тебе сейчас не до меня должно быть. Возвращайся. — Мне всегда до тебя, Юнги, — говорит Хосок и звучит так просто, что Юнги вновь теряется. Решение давит все сильнее. — Пожалуйста, отвечай на мои сообщения и звонки. Когда будет возможность, я буду приезжать сразу же. Юнги молча кивает в ответ. — Маме привет передавай, — коротко усмехается Хосок. Юнги закатывает глаза и открывает дверь. Хосок следит за ним, не хочет расставаться так скоро, но обстоятельства выбора не дают. Забрать бы его с собой и рядышком держать, смотреть, разговаривать и подшучивать, но разве до того сейчас? Хосок сам тому причина и преграда. — Береги свою семью и людей, — говорит Юнги, стоя у открытой дверцы джипа с сумкой в обнимку и смотря на Хосока с мольбой. — И себя береги, Хосок. — Хорошо, мини-капитан, — Хосок шутливо отдает честь и подмигивает. — Дурак, — бурчит Юнги и, попрощавшись, закрывает дверь, быстро шагая к дому. За спиной короткий сигнал и рык двигателя. Юнги залетает в дом и, проигнорировав вопросы мамы о том, не голоден ли и кто его привез, бежит к себе в комнату. Бросает сумку на пол, скидывает с себя темно-серый свободный пиджак и нервно ходит по спальне, сжимая в руке телефон. Все губы съел, решение все ближе, и он уже открывает диалог с Хосоком, ждет, когда тот ориентировочно доедет до Бабилона, и придумывает, как написать. Проходит около двадцати минут. Ладонь, все время не выпускающая телефон, вспотела, в комнате стало как-то слишком жарко, а сердце не перестает биться как бешеное. «Больше мы не увидимся. Прошу, не пиши мне, не звони и не приезжай. Забудь обо мне. Спаси Бабилон, Хосок» Юнги отправляет сообщение и выключает телефон, падает на кровать лицом вниз и шумно дышит, зажмурив глаза. Так будет лучше, так правильно. Он соврет, если скажет, что не из-за страха решил оборвать эту связь. Именно он овладел Юнги, он натолкнул на такое решение. Тяга становилась все сильнее и все больше заполняла его, заставляла думать и думать, волноваться каждую секунду, сходить с ума. Юнги не хочет в конце остаться в агонии от боли, от разрывающих его мыслей и страданий, которые сулит все, что связано с Хосоком. Одно его имя — беда, но эта беда начала становиться чем-то значимым, и теперь, когда все обернулось таким страшным образом, Юнги решил сделать шаг назад. Тысячу шагов назад, только бы подальше. Да, он испугался быть вовлеченным в войну и в смерти, которых точно не избежать. Испугался раскола со своей семьей, испугался конца мирной жизни и будущего. Юнги испугался, но теперь краем сознания жалеет о том, что поспешил с решением. Он тихо-тихо всхлипывает и зарывает голову под подушку, только бы как-то заглушить мысли о Хосоке. О человеке, который уже что-то в нем перевернул и оставил частичку себя в сердце, что не может остановить свой безумный ритм.***
Столкновения набирают обороты. Бабилон четко разделяется на две части, охраняемый двумя сторонами с каждого заезда. Йеригон теперь отрезан от района и никакого отношения к его войне не имеет. Хосок выставляет на своей территории парней чуть ли не на каждом углу, приказав убирать любого с вражеских кварталов, кто даже вздумает хоть шаг сделать в их сторону. Грабители и оружейники и не собираются. Они укрепляют свои границы и ждут атаки в любой момент времени, не имея желания встревать в лишние схватки, за которыми непременно будут следовать жертвы. Все только начинается.***
— Голубоглазка… Любимый голос зовет нежно, но едва слышно, и кажется, что это иллюзия, как когда оказываешься в шумном месте, и ощущение, что кто-то произносит твое имя, но так совпали лишь случайные звуки, сотканные в воздухе, несущем их в разные стороны. А за голосом глубокая тьма и резкое пробуждение. Реальность бывает тяжелой и каждый раз обрушивается на Тэхена как прилетевший из космоса кусок метеорита, раздавливая и образуя по центру выжженную воронку. Так каждый раз чувствует себя Тэхен, открывая глаза и возвращаясь туда, где больше не услышит это до дрожи приятное «голубоглазка». Нет и не будет. Тэхен долго смотрит в потолок и молится, чтобы и этот день пролетел незаметно. Было бы хорошо, пройди он мимолетно, пока Тэхен вот так лежит неподвижно, отрицая явившееся настоящее, где нет, все еще нет. Нет смирения и покоя. Боль не унимается, не притупляется, ком в горле никуда не девается, как и мысли и образ его, что подкашивает колени. Как тогда, так и сейчас. Наоми почти все время рядом, отец и брат заняты делами квартала, но иногда и они заглядывают к Тэхену. С отцом он это обсуждать совершенно не хочет, да и Дин не наваливается с вопросами, его волнует только один: «как ты себя чувствуешь?». На это Тэхен всегда пытается улыбнуться, но выходит что-то мученическое на грани слез. Тогда Дин тяжко вздыхает, гладит сына по голове и больше не копается в его расколотой душе. С Хосоком тяжелее. Его затаенная ярость, которую брат не очень-то и хорошо скрывает, все равно ощущается в воздухе молниями и громом вдалеке. Хосок задает тот же вопрос, что и отец, молчит, не хочет взрываться перед братом, которому и так ужасно, потом подходит, обещает, что все будет хорошо, и за его разбитое сердце он будет разбивать жизни, но Тэхену от этого не лучше. И все же он коротко кивает в ответ и уходит в свои мысли, сидя то на кухне за семейным столом, то перед телевизором в гостиной, то у себя в комнате в центре кровати, то в ванной с давно остывшей водой — и всегда со стеклянными глазами, в уголках которых не перестают собираться слезы. Сапфировый кулон, о котором Тэхен поначалу забыл, с каждым днем становится все тяжелее, по ощущениям увеличиваясь в размерах и становясь булыжником, тянущим Тэхена на самое дно. Но, сняв его, облегчения Тэхен не чувствует. Становится пусто. Еще больше, чем было прежде. Он отказался от последней частички Чонгука, которая еще была с ним. Но какой в ней смысл, если она в своей действительности — пустышка? Чонгук в нее не вложил чувств, подарил как ненужную безделушку, которая ему была ни к чему. Тэхен уверен, теперь картина выглядит по-другому. Им поиграли. Тэхен вытирает глаза об плечо и поднимает голову, окидывая комнату медленным взглядом. Что дальше? Как быть? Как двигаться дальше? Все, включая Наоми, говорят, что нужно идти вперед, что Чонгук не заслужил того, чтобы из-за него Тэхен ломал свою жизнь и ставил на ней крест. Но как двигаться, когда внутри осталась пустота, не готовая в себя больше ничего принимать? Новых ощущений и впечатлений не жаждет, ей не нужны эмоции и глубинные чувства. Ей не нужно ничего. — Тэ, твой мир изначально не состоял из Чонгука, — говорит Наоми, сидящая на полу у изножья кровати друга и передавая ему косяк. Тэхен, проходящий новую стадию переживания, забирает его и глубоко затягивается, сидя рядом с подругой с прижатыми к груди коленями. — Он пришел и ушел. Какие изменения внес, такие и унес. Твоя истинная сущность неизменна, и ты, черт возьми, не можешь это отрицать. — И все равно это сложно, — Тэхен выпускает дым вверх и смазанным взглядом разглядывает скрутку в своих пальцах. — Но теперь я хотя бы понимаю, что обязательно вернусь в жизнь. Нужно лишь время. Еще бы Хосок позволял выходить на улицу, — бурчит Тэхен и делает новую затяжку, расслабляющую тело. — Он беспокоится, ситуация в Бабилоне хуже некуда. Люди умирают. Парни Хосока, люди Намджуна и этого мудака, — Наоми поджимает губы и хмурым взглядом смотрит вперед. — Там все паршиво. — Он не позволяет мне помогать людям, не разрешает даже учиться. Как тут думать о будущем? — Хосок немного теряет контроль, — Наоми коротко отвлекается на телефон, что-то там печатает и убирает его в сторону. — Сначала он хочет установить четкие правила и бесперебойную систему. Когда наступит хоть какая-то ясность, он немного успокоится и начнет слушать тебя. Нас всех. — Я хочу быть полезен. Хоть для кого-то. Да хоть для самого себя, как минимум, — Тэхен отдает косяк Наоми и шмыгает носом. — Соберусь, я вот-вот возьму и соберусь… — Ну, Тэ, — Наоми тушит косяк в пепельнице и прижимает к себе Тэхена. — Так и будет, но если сейчас все еще тяжело, не надо себя тащить насильно. Ты этим никому не поможешь, а себе хуже сделаешь. Поверь мне и не торопи время. Если его растягивать, оно помогает залечивать раны, но если ускорять — и разрушить может. — Я ненавижу его. — Я знаю. И это то, чего он заслужил. Тэхен всхлипывает на плече Наоми и, услышав очередную короткую вибрацию ее телефона, поднимает голову. — Кто тебе написывает? — спрашивает он, изогнув бровь. — А, это… — Наоми слегка заминается, коротко смеется и поглядывает на вспыхивающий дисплей. — Это Джин, — говорит она шепотом. — Да ладно? — у Тэхена глаза округляются. — Серьезно? — Ну, а что такого? — пожимает плечами девушка. — Он довольно классный и интересный как собеседник. Когда парни обычно пишут мне, диалог строится из одних только «как дела», «что делаешь», «скинь фото», — Наоми закатывает глаза. — Голые фотки, имеется в виду. Но Джин не такой. Он хочет знать обо мне все. Хочет знать мое мнение и мои взгляды на разные вещи. Ему это как будто реально важно, понимаешь? С ним приятно общаться, в общем. — Круто, если так, — кивает Тэхен. — Он кажется славным парнем. Тест Джин прошел, — Чон пытается улыбнуться. Наоми, видя его мучения, негромко смеется, резко притягивает к себе Тэхена и смачно целует в щеку, оставляя на ней след от красного блеска. Теперь у друга улыбка получается более живой. Наоми даже мертвого заставит улыбнуться, если захочет. На душе становится легче. Тэхен обязательно спасется от этой боли и точно не будет в этом один.***
Спустя несколько дней он вновь открывает глаза утром, но теперь в них не скапливаются слезы, стоит вернуться в реальность. В них хоть и пока еще слабый, но огонек, рождающий внутри решительный настрой. Внизу слышится громкий разговор отца и брата. Тэхен ждет, когда он утихнет, принимает душ, приводит себя в относительный порядок, прячет сапфировый кулон в самых глубинах шкафа, так и не решившись выбросить его с концами, и спускается на первый этаж. Дин куда-то уезжает, Тэхен это понимает по рыку мотора его пикапа. А Хосок ходит по гостиной, с кем-то разговаривая по телефону. Когда замечает брата, вошедшего к нему со стаканом свежего апельсинового сока, поднимает указательный палец, мол, минуту. Тэхен пока ждет, усаживается на диване и следит взглядом за Хосоком, попивая сок. — Разберемся, — бросает напоследок своему собеседнику Хосок и завершает звонок. — Ну как ты, Тэ-тэ? — спрашивает он смягчившимся голосом, присев возле Тэхена. Каждый раз, видя трещины в глазах младшего брата, Хосок едва может удержаться. Ноги норовят его повести к кварталу грабителей, найти источник боли Тэхена и выпустить в его лицо обойму. Так было бы проще и быстрее покончить со всем, но теперь, когда Бабилон разделен на два квартала, а в воздухе витает высокое напряжение, все стало сложнее. — Нормально, — коротко отвечает Тэхен. Хосок слегка улыбается, разглядывая брата. В глазах все еще тень печали, и старший уверен, это не прошло еще, просто Тэхен старательно все держит глубоко внутри. — Я не хочу снова скандалить, — с опаской начинает Тэхен, следя за меняющимися эмоциями на лице брата. — Но мне надо продолжать жить дальше. Нужно вернуться на учебу. — Тэхен, — взгляд Хосока тяжелеет, как и голос. — Йеригон закрыт для нас. Точнее, Бабилон для Йеригона. Ездить туда опасно. Это означает, что ты будешь вне нашей территории, и неизвестно, что может произойти там. — Ты можешь отправлять со мной кого-нибудь… — Я не собираюсь тобой рисковать, — отрезает Хосок, — пока поблизости два вражеских квартала. Чонгук, этот сукин сын, один раз уже сумел воздействовать на меня через тебя, — Хосок, чувствуя, что начинает закипать, встает с дивана и меряет гостиную нервными шагами, скрестив руки на груди. — Что стоит ему схватить тебя и держать в заложниках, только бы меня на свои условия вывести? К тому же, я даже не хочу думать о том, что этот ублюдок может быть близко к тебе. Клянусь, если он однажды хоть руку в твою сторону посмеет протянуть, я ее отрублю. — Хосок, не начинай… — Тэхен устало прикрывает глаза, в горле ком горечи. Он ставит стакан с соком на столик. Не лезет уже. — Я ему больше не сдался. Он сделал, что хотел, — младший больно зажимает нижнюю губу зубами. — Я боюсь застрять на этом уровне, боюсь, что тогда точно не выберусь. — Тэ, малыш, ты не застрянешь, — Хосок подходит и присаживается на корточки перед братом, положив ладони на его колени. — Я даю тебе выбор: ты остаешься здесь, рядом со мной, отцом и Наоми, но живешь по моим правилам, делаешь только то, что говорю я, и никакой учебы в Йеригоне. Дай мне время, и я отстрою университет в Бабилоне, но пока ты сидишь дома и не высовываешься. у Тэхена глаза округляются, в них появляются оттенки шока и постепенно нарастающей истерики. Жить в клетке, лишь бы быть в безопасности? Какая тут жизнь? — И где тут выбор? — негромким дрогнувшим голосом спрашивает он брата. — Если хочешь свободы, получишь ее, — спокойно продолжает свою мысль Хосок. — Но в другой стране. — Чего? — не верит своим ушам Тэхен. — Выбирай страну, и я отправлю тебя туда доучиваться, а к твоему приезду здесь будет процветать новый город, — Хосок коротко улыбается. — Так у тебя будет будущее. Никто не будет знать, где ты, лишь мы. Ты сможешь жить свободно, так, как хочется тебе. Либо так я смогу защитить тебя, либо у себя за спиной. — Все настолько плохо? — нервно усмехается Тэхен и, скинув с себя руки брата, вскакивает с дивана и начинает шагать туда-сюда, как Хосок ранее. — Собираешься устроить тут мясорубку, раз мне глаза закрыть на это все хочешь? — Никогда не было просто идти к лучшему будущему, никогда не обходилось без жертв, Тэхен. Может, я эгоист, но я хочу, чтобы ты был подальше от всего этого. Знаю же, тебе будет тяжело, — спокойно говорит Хосок, наблюдая за братом. — Особенно от осознания, что где-то рядом Чонгук. Я постараюсь скорее покончить с ним, но… — Прекрати мне говорить об убийствах! — повышает голос Тэхен. — Я не просил тебя убивать его. Я — тот идиот, который купился на его слова. — Его надо проучить, — качает головой Хосок. — Я не хочу жить взаперти и ждать, когда за порогом дома расцветут цветы и люди заживут мирно. Ты предлагаешь мне не жизнь, а существование. Перестань недооценивать меня, Хосок, — Тэхен уже не может остановить свой поток ярости и обиды. — Я, может, и не такой, как ты, но я точно не слабак. Я могу помочь, и я уже говорил об этом не раз. — Пусть хоть кто-то из нас сбережет свою душу, Тэхен, — Хосок смотрит на брата виновато, но слишком очевидно, что он непреклонен. — Я уже видел и еще увижу достаточно, но тебе нужна другая жизнь. — Я не собираюсь сидеть дома, как пленник, — твердо говорит Тэхен, горящими глазами уставившись на брата. — Тогда я сам выберу, в какую страну ты поедешь учиться, — удивительно, как Хосок продолжает держаться и звучать безмятежно, когда у Тэхена внутри ядерный взрыв образуется. Обычно это присуще старшему, но сейчас все наоборот. — Хосок! — кричит Тэхен, остановившись перед братом. — Не поступай так со мной! — Прекращай истерить, — Хосок все-таки срывается, поднимается и крепко сжимает плечи брата, чуть встряхивая его. — Ты мне еще спасибо скажешь, Тэхен. Бунтуй, сколько влезет, потому что я не собираюсь менять своего решения. Ты выбор тоже сделал, раз не хочешь быть здесь на моих условиях. Я хочу для тебя лучшей жизни, и уж прости меня за это. — Я для вас всех просто слабое звено, — Тэхен отталкивает Хосока и идет к лестнице. — Ты — моя надежда, идиот, — говорит ему вслед Хосок, но брат даже не оборачивается, нервно отмахивается и скрывается на втором этаже. Хосок безрадостно усмехается. — Надежда на спокойную мирную жизнь, — добавляет он уже сам себе под нос и, накинув кожаную куртку, идет к выходу из дома.***
Ничего так и не разрешается. Дин встает на сторону Хосока, поддержав решение не вмешивать Тэхена в конфликт и сослать в другую страну. Естественно, что отец тоже за безопасность младшего сына. Тэхен со своей борьбой проигрывает обоим и больше ни слова не говорит, затаив вселенскую обиду, которая добавилась к неугомонной боли, причиненной Чонгуком. Тэхен даже пытается видеть в этом шанс, ищет положительные стороны, но предвидит лишь свое одиночество. Там не будет родных, там не будет Наоми. Кому сдалась такая свобода? Хуже всего то, что и Наоми согласилась с Дином и Хосоком. Сказала, что будет прилетать к нему, что не даст скучать, но это ни разу не утешает Тэхена. Он злится на всех троих. Через две недели, безвылазно проведенные в стенах родного дома, он видит лишь дорогу до аэропорта и билет в руках, который хочется разорвать на мелкие кусочки. Бабилон позади горит, рушится во благо будущего, которое будет отстроено на его руинах. Тэхен запоминает его не таким, он хочет видеть перед глазами те мирные дни, окрашенные оранжевым закатным солнцем, когда баскетбольная площадка была заполнена разгоряченными зрителями и звуком ударов мяча об землю. То действительно чудесное время, когда мороженщики и грабители воевали и боролись за победу заброшенными мячами, а не убитыми людьми. Все утрачено. Прощай, Бабилон. Тэхен здесь единственный, кто проиграл.***
Ночью на крыше шестнадцатиэтажного дома, откуда раскрывается Бабилон целиком, вид завораживающий даже при том, что сейчас район — огромная открытая рана, не перестающая кровоточить. Грабители и оружейники организовали здесь точку обзора и следят день и ночь за происходящим вокруг. Сегодня было потише: одно столкновение, есть раненные, но никто не погиб. Мороженщики приостановили свой напор по непонятным причинам, но надежды на то, что Хосок решил пойти на мировую, как не было, так и нет. Все это зашло уже так далеко, что просто остановиться не получится. Чонгук сидит на раскладном стуле со спинкой почти у края крыши, огороженной небольшими бетонными блоками, на которые Чон закинул ноги, скрестив их на щиколотках. Дым сигареты сливается с серыми облаками, контрастирующими с черным небом. Местами по кварталам и дым недавно затушенных зданий плывет вверх, в воздухе запах гари и пороха. Одними битами и ломами дело уже не решится. — На удивление тихо, — говорит подошедший Чимин. На другом конце крыши парни Намджуна следят за местностью. Махнув им, Пак присоединяется к Чонгуку, сев рядом на такой же стул. — Хосок, возможно, готовит новый удар, — спокойным задумчивым голосом отвечает Чонгук, стряхнув пепел на землю. — Через полчаса поедем проверять границы. — Намджун занимается оружием, а Каи хвостом за ним, — усмехается Чимин. — Все думает, что это игрушки, — качает головой Чон. — Он усердно учится стрелять. Намджун лично его обучает. — Это полезно сейчас, — хмыкает Чонгук. — Не знаю, надо ли тебе это, но до нас дошел слух о том, что сегодня Хосок отвез Тэхена в аэропорт, — Чимин внимательно смотрит на Чонгука. Тот даже не моргает, продолжает смотреть вдаль задумчивым взглядом. — Решил оградить его от всей этой херни, которую сам развел. — Или боится, что я до его братика доберусь, — Чонгук ухмыляется и кидает на друга нечитаемый взгляд. Глаза его ярко блестят, отражая огни Бабилона. — Снова. — Теперь он точно разойдется, когда Тэхену больше не грозит ничего. — Теперь и я разойдусь. Чимин открывает рот, хочет что-то спросить, но передумывает. Снова ушедший вдаль взгляд Чонгука дает понять, что обсуждать это больше нет смысла, поэтому Чимин выкуривает на пару с другом сигарету, наслаждаясь коротким моментом мнимого покоя, затем встает и идет к лестнице, сказав, что будет ждать внизу. С тех пор, как Хосок объявил войну кварталу грабителей, Чонгук старался не возвращаться мыслями к Тэхену и к тому, что между ними было. Меньше всего его волнуют эти мысли, когда вокруг их обставила смерть и норовит прорваться, посылаемая руками Хосока. Когда она грозит всем, кто дорог Чонгуку, ему точно не до мыслей о Тэхене. И все-таки тихими ночами, когда удается немного поспать, Чонгук видит во сне его силуэт, мелькающий в толпе и завораживающий взглядом голубых глаз. Словно воспоминания приходят, хотят причинить боль, но вызывают только убийственную тоску. Короткие прикосновения, тоже мнимые, но вызывающие реальные ощущения, тихий голос, который неразборчиво что-то произносит, а последним кадром — все те же голубые глаза, ярчайшие из-за пролитых слез, которых Чонгук так и не увидел. И знать о них не хотел бы, но само осознание того, что они могли быть, что-то переворачивает в Чонгуке. Только теплую улыбку он хотел запомнить, но сознание играет по-своему, разбавляя картинку тем, чего в реальности Чон не наблюдал. Ведь ожидаемо, что голубые глаза зальет боль, которую Чонгук принес. Сегодня потише. Война поутихла и проводила Тэхена молчанием. Чонгук увидит его еще раз когда-нибудь? — Будь счастлив, голубоглазка, — негромко говорит Гук, подняв взгляд к небу, затем встает, щелчком отправляет окурок в полет с шестнадцатого этажа и покидает крышу. Завтра будет хуже. Завтра Хосок, ослепленный ненавистью и жаждой власти, перестанет ходить вокруг да около, отправив остатки контроля вместе с Тэхеном куда-то далеко. Больше его никто не остановит.