Аттракцион иллюзий

POV Анна Проснувшись, когда на улице уже рассвело, и блеклый свет пасмурного декабрьского утра проникал через щель между неплотно закрытыми бордовыми бархатными портьерами на окне, я резко села на постели, со страхом медленно повернула голову и посмотрела на Владимира. Без сознания мертвенно-бледный он также лежал на спине с закрытыми глазами, но дышал, его перебинтованная грудь плавно поднималась и опускалась, и я с облегчением выдохнула, наклоняясь и губами нежно касаясь лба любимого. Если вчера белая, как мел, кожа барона, из-за пулевого ранения потерявшего много крови, была ледяной, как у покойника, то сегодня она горела огнем, черты его красивого лица заострились, а под глазами залегли темные тени. Поднялся жар, организм молодого сильного мужчины начал бороться с хворью, что есть очень хорошо, а мне прошлой ночью приснился добрый светлый сон с участием Константина, это тоже благой знак. Теперь я почти не сомневалась, что Володя выздоровеет и будет жить, нужно только время, доктор вчера сказал, что пуля к счастью не задела жизненно важные органы. А еще надо снова вызвать врача, пусть приедет и вновь осмотрит моего любимого, скорее всего, он посоветует что-то полезное и оставит дополнительные лекарства ко вчерашним. Встав с кровати, я накинула шелковый халат поверх ажурной ночной сорочки, подвязала его под пояс, сдвинула портьеры на окне, позволяя блеклому утреннему свету залить комнату, открыла щеколду на двери с внутренней стороны и вышла в коридор. Первой же встреченной мной в длинном коридоре горничной в закрытом темно-синем платье с белоснежным передником поверх я велела пойти в гостевую спальню, где находился барон, заново разжечь камин и ненадолго приоткрыть окно, дабы проветрить и впустить свежий воздух. Другой служанке я приказала наполнить ванну горячей водой, а сама вошла в собственную просторную опочивальню в светлых тонах и опустилась на пуфик перед туалетным столиком с большим зеркалом. Часы на стене показывали половину восьмого утра, я привыкла просыпаться рано, хотелось бы остаться рядом с дорогим мне человеком, но сегодня это было невозможно, к десяти мне необходимо быть в театре, состоится важная репетиция нового спектакля, на коей будет присутствовать сам господин Оболенский. И я никак не могу ее пропустить, подвести стольких людей, других актеров, занятых в постановке, и самого Сергея Степановича. Если ты берешь на себя определенные обязательства, нужно их выполнять, этим и отличается капризное инфантильное «дитё», сколько бы лет ни было «дитяти», живущее лишь своими желаниями, от взрослого человека, способного нести ответственность. Премьера уже совсем скоро, а еще сегодня юбилей директора Императорских театров, и я хочу лично поздравить господина Оболенского, ибо именно он принял меня в театральную труппу, подарил счастливый билет в ту жизнь, которой я живу сейчас, за что я всегда буду благодарна родному дяде Михаила. Вскоре пришла молоденькая горничная с аккуратно убранными русыми волосами и вежливо сообщила, что ванна готова, я собрала свои длинные светлые густые локоны в простой низкий пучок, закрепив его шпильками, дабы те не намокли во время купания, и покинула комнату. По широкой белоснежной мраморной лестнице я спустилась на первый этаж, где и располагалось помещение с большой прямоугольной ванной из черного мрамора, разделась и погрузилась почти по плечи в приятно горячую мыльную воду. Положив голову на сложенное в несколько слоев для мягкости чистое полотенце на краю ванны, я блаженно прикрыла веки, наслаждаясь благостным теплом воды, я еще та чистюля, просто обожаю мыться, как и Володя, в этом мы с моим любимым одинаковы. За прошедшую ночь я выспалась и физически чувствовала себя вполне хорошо, противная мигрень не мучила, да и в эмоциональном плане мне стало куда легче, ледяной холод бледной кожи барона сменился жаром, теперь только надо дождаться, когда он придет в сознание. Вымывшись, я посетила свою большую гардеробную с великим множеством дорогих нарядов, пошитых по последней парижской моде, и выбрала ярко-алое атласное платье, искусно расшитое золотой нитью, с приличным декольте, демонстрирующим соблазнительную ложбинку между полных грудей. К нему я подобрала роскошный комплект золотых украшений с кроваво-красными рубинами и прозрачными сверкающими бриллиантами чистой воды, а служанка заплела мне волосы в элегантный низкий пучок. За уши, на шею и в ложбинку я нанесла мои любимые французские духи с утонченным изысканным ароматом, придирчиво оглядела себя в отражении зеркала и осталась довольна. Едва я успела подняться с пуфика в своей опочивальне, как раздался вежливый стук в дверь, и после разрешения войти другая горничная сообщила мне, что Владимир пришел в себя. - Госпожа Платонова, ваш брат пришел в сознание… Он велел мне принести ему одежду, я не посмела ослушаться… Его рубашка, китель и пальто насквозь пропитались кровью, ее не отстирать, я принесла ему чистую рубаху… И Его благородие совсем не в духе… - чуть сбивчиво после быстрого шага произнесла русоволосая девушка, я же, бросив на ходу, «Выбрось грязную одежду…», вышла из помещения, торопливо преодолела длинный коридор, нажала на бронзовую ручку нужной мне гостевой спальни и распахнула дверь. Мертвецки-бледный и выглядящий безмерно уставшим, с темными тенями под глазами в брюках от офицерского мундира барон стоял посреди комнаты, медленно застегивая мелкие пуговицы на белоснежной рубашке с рукавами на манжетах плохо слушающимися пальцами. Наши взгляды встретились, в глубине его серых глаз цвета сгоревшего пепла вспыхивали язычки темного пламени, да, мой любимый определенно был в мрачном настроении, как и поведала мне служанка. Но самое главное, что он стоял передо мной живой, пришедший в сознание, и одно это делало сегодняшний тусклый пасмурный зимний день для меня самым ярким и прекрасным. - Володя… Зачем ты встал?.. Ты потерял много крови, тебе нужно лежать, отдыхать… Сейчас я пошлю за доктором… - мягко заговорила я, прикрывая за собой дверь и делая пару шагов навстречу мужчине, желая помочь ему в застегивании пуговиц, раз уж он этим занят в данный момент. - У себя дома полежу, отдохну, благо, не бездомный… В доме царского сына я оставаться не собираюсь, уволь… Как я понимаю, за рубашку мне тоже нужно сказать «Спасибо» ему… - мрачно и глухо выдохнул дорогой мне человек, и я четко и ясно осознала, что не смогу убедить его остаться в моем особняке, ежели он сам того не хочет. А еще я уловила в хрипловатом голосе любимого явно различимые ревнивые нотки, даже сейчас он ревнует меня к Цесаревичу… - Как пожелаешь… Только вызови врача, пусть он тебя осмотрит, оставит лекарства… А рубашка новая, Александр Николаевич ее не надевал… - спокойно ответила я, понимая, что нет никакого смысла спорить, подходя вплотную к Владимиру и застегивая пуговицы на манжете на его правой руке, а после на левой. Наследник обычно навещает меня вечером, а покидает утром, и, собираясь, вчерашнюю рубаху мой любовник всегда меняет на чистую и свежую, потому в особняке целый шкаф с новыми рубашками для Его Высочества, а также с другими вещами и аксессуарами из мужского гардероба, если Он вдруг решит полностью переодеться. Следом я нежно коснулась красивого бледного лица барона с болезненно заострившимися чертами, проводя кончиками холеных пальцев по вискам, щекам и замирая на подбородке, и тихо выдыхая со всей любовью, «Ты жив, жив… Хвала небесам…». - Вроде жив… - тихо невесело усмехнулся Владимир уголком четко очерченных бескровных губ, медленно обошел меня, болезненно морщась при каждом шаге, причиняющем ему явную физическую боль, но не желая ни одной лишней минуты оставаться в моем особняке. Далее он вышел в коридор, устланный персидским ковром, и, пошатываясь, нетвердой походкой направился в сторону лестницы, ведущей на первый этаж, в категоричной форме отказавшись от моей помощи при передвижении. Какой же ты упрямый, Володя… Держась за перила, любимый медленно и тяжело спустился вниз в большую гостиную в красно-золотых тонах с искусно расписанным высоким потолком, и я с облегчением выдохнула, что он не рухнул без чувств прямо на ступенях широкой мраморной лестницы. Крепостной кучер Корфов, слоняющийся по коридору первого этажа в ожидании новостей о состоянии хозяина, завидев его через распахнутые двустворчатые двери, тут же бросился к нему со словами, «Барин, вы живы, слава Богу… Позвольте вам помочь…», но был властно остановлен вскинутой ладонью и мрачной фразой, «Прочь… Иди заложи карету… Да, поживее…». Мужчина с почтительным, «Как прикажете…», торопливо удалился выполнять полученный приказ, а сам барон тяжко опустился на диван с алой бархатной обивкой, опираясь локтями на колени и устало прикрывая веки, из-за слабости вследствие большой кровопотери на его бледном лице выступил холодный пот, а темные пряди длинной косой челки прилипли ко лбу. Присев на корточки рядом с ним, я взяла горячие руки дорогого мне человека в свои, хотелось наклониться и в нежном поцелуе губами прижаться к его красивым длинным пальцам пианиста с тяжелым фамильным перстнем с бриллиантом на среднем правой кисти, но я не позволила себе этого, в особняке полно прислуги, не нужно им видеть лишнего. - Как от тебя хорошо пахнет, Аня… Ты прости меня за грубость… - с закрытыми глазами тихо выдохнул Владимир, мягко вытягивая свои руки из моих и в следующую секунду бережно сжимая мои миниатюрные кисти в своих больших горячих ладонях. - Всё в порядке… - также негромко откликнулась я, отлично осознавая, что моему любимому сейчас физически очень плохо и больно, и было бы странно ожидать, что его настроение будет восторженно-приподнятым. Ничего страшного, все мы живые люди, и я всё прекрасно понимаю… Больше никто ничего не говорил, но молчание было уютным, не напрягающим, вскоре пришел крепостной кучер Корфов и сообщил, что карета подана, барон открыл свои серые глаза цвета пасмурного осеннего неба, опершись рукой на подлокотник дивана, тяжело поднялся на ноги, болезненно поморщившись при этом, и, покачиваясь, медленно покинул гостиную. Мужчина прошел в парадную и, даже не вспомнив про верхнюю одежду, в одной рубашке вышел на зимнюю улицу, где с низкого неба падали мелкие редкие снежинки, тяжко спустился по ступеням широкого крыльца, дошел до кареты с распахнутой кучером дверцей и мучительно медленно сел в экипаж. Крепостной захлопнул дверцу за барином, расторопно занял свое место на козлах, и коляска, запряженная двумя гнедыми лошадьми, выехала из просторного двора моего белоснежного особняка, выложенного камнем, через высокие кованные ворота, с утра открытые прислугой. Выпив на завтрак чашечку горячего черного ароматного кофе в прикуску с нежным сладким лукумом, я отправила лакея с запиской для Михаила в особняк Репниных, сообщив в ней, что Владимир пришел в себя и вернулся в свой дом на Фонтанке, князь искренне переживал за друга и несомненно будет рад хорошим новостям. А теперь меня ждут Императорские театры, я сменила домашние шелковые туфельки на модные кожаные ботиночки на каблучках, надела роскошную соболиную шубу в пол, подвязала ее под пояс, села в поданный моим кучером новенький зимний экипаж, и мы поехали по улицам столицы. В театре в своей просторной гримёрке с большим зеркалом я переоделась в сценический костюм, мне нанесли яркий театральный грим с акцентом на глаза и сделали нужную для моей героини прическу. Но прежде, чем пройти в зал, где естественно и состоится сегодняшняя важная репетиция, сначала я решила зайти к директору Императорских театров и лично поздравить господина Оболенского с юбилеем. Идя по коридорам, среди прочих встречающихся мне актеров и сотрудников театра я встретила и своего бывшего любовника, уже много лет работающего в театральной администрации, старше меня почти на двадцать лет, давно женатого и имеющего троих детей. Именно благодаря сексуальному общению с ним в начале своей актерской карьеры, я смогла получить интересные роли второго плана в спектаклях, а после я познакомилась с Константином и стала одной из ведущих актрис Императорских театров. - Доброе утро, Сергей Андреевич… - с благожелательной улыбкой произнесла я, поравнявшись с русоволосым мужчиной среднего роста и плотного телосложения в бежевом сюртуке и шоколадном атласном шейном платке. Со всеми моими любовниками я всегда расставалась по-хорошему, поддерживая нормальные человеческие отношения, мало ли еще придется обратиться, жизнь длинная. - Доброе, Аннет… Вы, как всегда, необыкновенно хороши… - улыбнувшись в ответ, доброжелательно изрек мой бывший любовник, с которым в свое время мне было приятно заниматься сексом, хоть я и не питала к нему никаких романтических чувств, собственно, как и он ко мне, это было взаимовыгодное интимное общение. Далее мы разошлись в длинном театральном коридоре, я пошла в свою сторону, а он в свою, но дойдя до кабинета директора Императорских театров, коему предшествует кабинет его помощника господина Шишкина, не успела я нажать на бронзовую ручку, как тяжелая дверь сама резко распахнулась передо мной. В коридор выскочила одна из начинающих актрис, чуть не сбив меня с ног, и, даже не извинившись, быстрым шагом пошла прочь, ну, и хамка, терпеть не могу людей, лишенных элементарного воспитания. - Доброе утро, Кирилл Матвеевич… Сергей Степанович у себя?.. И чем вы эту ненормальную выпугали, что она чуть с ног меня не сшибла?.. - войдя внутрь и закрыв за собой дверь, предварительно поздоровавшись, поинтересовалась я у господина Шишкина в темно-фиолетовом сюртуке и ярко-синем шелковом шейном платке, который всегда напоминал мне расфуфыренного павлина. Уж с кем-кем, но с ним мне точно никогда не хотелось заняться сексом, лично я чувствую в бессменном помощнике директора куда больше Женской энергии, чем Мужской, и не испытываю к нему физического влечения от слова «совсем». - Утро доброе, прекрасная Аннет… Господин Оболенский вышел буквально десять минут назад, вы с ним, очевидно, разминулись… А насчет ненормальной вы совершенно правы… Я доступным языком объяснил этой девице, что в Императорских театрах с неба ничего не падает, и на блюдечке с голубой каемочкой ей никто ничего не принесет… Чтобы получить хорошую роль второго плана, ей нужно быть более благосклонной, а эта скудоумная заявила мне, что прелюбодеяние – смертный грех, и все мы сгорим в Аду… Я чуть со стула не упал… Видимо, милочка перепутала театр с монастырем… И зачем только эти пришибленные на всю голову прутся в Императорские театры, что они здесь забыли, им нужно дома сиднем сидеть и носа на улицу не показывать… - пояснил мне сидящий за своим письменным столом Кирилл Матвеевич, неизменно благоухающий французским одеколоном, и я невольно усмехнулась, таким девицам с блаженными мозгами в театре действительно делать нечего. «В чужой монастырь со своим уставом не ходят», в театре свои неписанные правила, что-то не устраивает, встала, вышла и закрыла за собой дверь, никто здесь насильно никого не держит, система никогда не подстраивается под одного человека, либо человек встраивается в существующую систему, либо идет лесом, третьего не дано, такова жизнь. Желающих попасть в театральную труппу полно, и под религиозных «святошей» подстраиваться здесь никто не собирается, в Императорских театрах такие не приживаются, царство Мельпомены их просто выплевывает… - Да, уж, прямо Господь Бог выискался, пришедший нас судить… И что теперь, эта блаженная не будет играть свою эпизодическую роль без слов в новом спектакле, молча выносить на сцену поднос с фруктами?.. – глядя на падающий за окном с кофейными бархатными портьерами редкий мелкий снежок и даже не пытаясь скрыть иронии в голосе, промолвила я, поправив легкую прядку, выпавшую из прически. - Думаю, эта роль станет самой «большой» ролью в ее театральной карьере… Пусть сыграет, должен же кто-то выносить на сцену поднос, коли на большее эта ненормальная не годится… А дальше посмотрим… - с той же неприкрытой иронией изрек господин Шишкин, далеко не глупый человек, раскрывая увесистую папку на своем столе с двумя бронзовыми канделябрами с горящими свечами по обеим его сторонам, поскольку это декабрьское утро было пасмурным и серым. - Мне пора на репетицию, и вас не буду отвлекать от дел… - вежливо попрощавшись, я покинула кабинет помощника директора и отправилась на поиски самого Сергея Степановича, значит, он пошел в сторону другой лестницы, поэтому мы и разминулись. Быстрым шагом я прошла по длинному театральному коридору в нужном направлении, спустилась по второй лестнице и нагнала господина Оболенского в черном сюртуке с отложным воротником, контрастирующим с его полностью поседевшими серебристыми волосами, недалеко от зала, где и пройдет репетиция постановки. Дядя Михаила уже не молод, в этом году ему исполнилось шестьдесят, он одного года рождения с безмерно дорогим мне Иваном Ивановичем. - Сергей Степанович, а я вас ищу… Хочу лично поздравить вас с юбилеем и пожелать всего самого хорошего, а главное еще долгих лет жизни… Лучшего директора для Императорских театров просто не сыскать… - с искренней улыбкой проговорила я, поравнявшись с господином Оболенским и беря его под руку, он много лет был другом дядюшки, и вообще князь – очень хороший светлый творческий человек, коему я всегда буду благодарна за счастливый билет в мою настоящую жизнь. - Спасибо тебе, Аннет, за добрые пожелания, ты, как всегда, обворожительна… Императорские театры давно стали важной частью моей жизни, я люблю театр, как своего ребенка… Мир изменчивых Муз, царство трагедии и комедии… Иван Иванович мечтал видеть тебя на сцене Императорских театров, уверен, он и сейчас с небес гордится тобой… Недаром тебя называют «русская Рашель», ты была рождена, чтобы блистать на Императорской сцене, это твое призвание, твоя судьба… - мягко по-отечески накрыв мои холеные пальцы на своем локте другой рукой, с доброй улыбкой тепло откликнулся князь, и мы вошли в зал, где собрались уже все актеры, задействованные в спектакле, разделившись на небольшие группы и общаясь между собой. При появлении в зале господина Оболенского все стали поздравлять его с юбилеем, а мой взор упал на невоспитанную девицу с блаженными мозгами, стоящую в самом дальнем углу сцены и молча наблюдающую за другими артистами. Придерживая руками пышные юбки, я поднялась на сцену и спокойным шагом подошла к этой пришибленной, внешне она была вполне себе ничего, миловидная на лицо, со светлыми волосами и ладной фигуркой, но коли мозгов нет, никакая красота не поможет. - Я считаю, ты должна извиниться за то, что чуть не сбила меня с ног, выбегая из кабинета господина Шишкина… - специально чуть громче обычного произнесла я, привлекая внимание других актеров и актрис в сценических костюмах, и множество глаз мигом с любопытством обратились на нас, а зеленоватые глаза скудоумной встревожено забегали, и в следующую секунду она, явно не хотя, выдавила из себя, «Извините, госпожа Платонова…». Ну, какова хамка, ей даже извиниться, оказывается, сложно… Остальные артисты утратили интерес к произошедшему, блаженная отступила на шаг назад, собираясь отойти от меня подальше, однако я не дала ей этого сделать, удержав за руку и подойдя вплотную. - А, ну, стой… Ты, я смотрю, возомнила себя Господом Богом, с какого-то перепуга посчитав, что у тебя есть право нас судить… Так вот, ты здесь никто и звать тебя никак, поэтому в следующий раз прежде чем открыть рот и ляпнуть очередную глупость, десять раз подумай… Стоит мне только пожелать, и ты вылетишь из труппы Императорских театров, как пробка из бутылки шампанского… Судить она нас вздумала… И впредь лучше не раздражай меня… - тихо, но четко промолвила я, дабы слышать меня могла только эта пришибленная, а после зловещим шепотом добавила. – А лучше беги отсюда, дорогуша, не то сгоришь вместе с нами в Аду под тенью Люциферова крыла… - на моих последних словах блаженная чуть побледнела и вздрогнула, я отпустила ее запястье, и она сразу же быстро отошла от меня на пару метров, будто я могла ее укусить. Терпеть не могу людей, примеряющих на себя роль Господа Бога, ставящих себя выше всех остальных, считающих, что у них есть право судить других, обличать в грехах, я считаю, нужно смотреть за собой и заниматься своей собственной жизнью, а не тыкать пальцем в других. Я – прима Императорских театров, за мной стоит сам Александр Николаевич, и все здесь это знают, когда я иду по театру, все видят за моей спиной тень Его Высочества. Первая я никогда не нападаю на других, но и меня трогать не нужно, иначе это чревато для этих неразумных печальными последствиями. Если у этой скудоумной девицы есть хоть малая толика мозгов, больше она открывать свой рот не будет, в противном же случае ей придется попрощаться с Императорскими театрами… А далее Сергей Степанович занял место в первом ряду пустого зрительного зала с креслами, обитыми алым бархатом в тон тяжелого театрального занавеса, актеры и я сама – на сцене, и началась репетиция уже готового спектакля, где я играю главную женскую роль, перед грядущей премьерой. Уверена, постановку ждет успех у взыскательной столичной публики… *** После довольно длительной репетиции, которой господин Оболенский остался доволен, отметив лишь несколько маленьких нюансов, кои нужно подкорректировать в спектакле, у князя за много лет в театре глаз наметан, я побывала на праздновании юбилея Сергея Степановича. Когда на свой юбилей приглашает сам директор Императорских театров, не пойти невозможно, это проявление неуважения к нему, а я родного дядю Михаила очень уважаю. На роскошном банкете по просьбе именинника я наряду с другими театральными артистами исполнила несколько романсов под аккомпанемент крепостных музыкантов для многочисленной нарядной светской публики. Освободившись только к позднему вечеру, когда часы показывали уже начало одиннадцатого, я села в свою карету и велела кучеру ехать в особняк Корфов на Фонтанке, роль моего кучера обычно выполняет Мирон, но сейчас он занят более важным делом, и меня возит другой кучер. Хочу увидеть моего любимого человека, навестить его, Александр Николаевич с супругой и детьми вернется в Петербург из Царского села только завтра днем, поэтому сегодня это вполне возможно. Выйдя из экипажа, дверцу коего открыл для меня мой кучер и следом вежливо протянул руку в темной перчатке, помогая мне спуститься на засыпанную снегом холодную землю во дворе огромного особняка Корфов с богатым внутренним убранством, я вошла внутрь, двери мне открыла молоденькая крепостная горничная. В парадной с большими зеркалами на стенах я стянула с ухоженных рук перчатки из мягкой черной кожи, скинула с плеч соболиную шубу, сменила кожаные ботиночки на домашние шелковые туфельки, в доме покойного Ивана Ивановича полно моей одежды и обуви, и прошла в одну из гостиных с зажженными свечами в бронзовых канделябрах и горящим камином. Служанка в темном платье с белоснежным передником поверх сообщила мне, что барин отдыхает в своей спальне на втором этаже, и я направилась в сторону лестницы с резными перилами, сказав своему кучеру, что скорее всего я останусь в доме брата с ночевкой, а он может пройти на кухню и выпить горячего чая. По длинному коридору, устланному персидским ковром, дойдя до опочивальни барона, я на мгновение остановилась и в следующую секунду мягко нажала на бронзовую ручку, отворяя дубовую дверь, решив не стучать и не будить его, вдруг он спит. Так оно и оказалось, Владимир в белой рубашке с рукавами на манжетах, расстегнутой на пару верхних пуговиц, и черных брюках дремал, лежа на спине поверх шелкового синего покрывала, а его кожаные туфли, в которых он обычно ходил по дому, стояли рядом с широкой кроватью с атласным балдахином, подвязанным к четырем резным стойкам. Аккуратно притворив за собой дверь, не создавая лишнего шума, я сдвинула внутреннюю щеколду, дабы нам никто из слуг даже случайно не помешал, и прошла к постели, тихонько присела на ее край, пальцами бережно поправила чуть влажные пряди темной челки мужчины и губами нежно коснулась его горячего лба, жар никуда не делся, но прошло еще и слишком мало времени после пулевого ранения. Спустя краткий миг, хозяин особняка, всё такой же мертвенно-бледный из-за большой кровопотери с темными тенями под глазами, моргнул и несколько удивленно взглянул на меня мутным после сна взором своих туманных серых очей. - Это ты, Аня?.. Или я все еще сплю и вижу дивный сон?.. – тихо и хрипловато после дрёмы выдохнул дорогой мне человек, чуть приподнимая голову с подушки в атласной наволочке, в просторной спальне с балконом, зимой естественно закрытым, в бронзовых канделябрах горели свечи, а от разожженного камина в комнате было тепло и уютно. На низком журнальном столике из темного дерева на белоснежной тканевой салфетке стояли множественные стеклянные пузырьки с лекарствами, доктора мой любимый вызывал. Среди склянок имелась и бордово-бурая настойка опиума на спирту, обладающая болеутоляющим и расслабляющим эффектом, и сонные капли, ибо во время болезни нужно больше спать, во сне организм быстрее восстанавливается и набирается сил. - Это я, Володя… Как ты себя чувствуешь?.. – негромко мягко откликнулась я с искренним беспокойством, продолжая смотреть на миниатюрную прозрачную бутылочку с сонными каплями. Иногда я страдаю бессонницей, и мой врач выписал мне точно такие же, «три капли – спокойный сон, десять капель – смерть». - Как мои дела?.. Как сажа бела… - мрачно усмехнулся барон уголком почти бескровных губ, приподнимаясь на локтях и медленно, тяжело садясь на кровати, болезненно при этом поморщившись, и следом спуская ноги на начищенный до блеска крепостной прислугой паркет. А уловив направление моего взгляда, он уже безо всякой иронии абсолютно серьезно добавил, «Не волнуйся, я не собираюсь принимать больше трех капель на ночь… Теперь мне есть ради кого жить… Только ради тебя я хочу вернуться с Кавказа живым, услышать твой голос, вдохнуть твой запах, ощутить тепло твоего тела…». - Ты думаешь, что, не смотря на это пулевое ранение, тебе всё равно придется отправиться на Кавказ?.. - приседая на корточки около ног Владимира и беря его бледные горячие кисти с тяжелым фамильным золотым перстнем с бриллиантом на среднем пальце правой в свои, не могла не спросить я. После я нежно прижалась губами к благословенным рукам хозяина особняка с красивыми длинными пальцами несостоявшегося пианиста, следом, опустившись на колени, склонилась и любовно поцеловав подъемы его босых ног. Для меня в этом нет никакого унижения, одна лишь любовь, я готова целовать любимого мужчину с головы до ног, и мне это только в радость. - Естественно… Руки, ноги на месте, через несколько месяцев рана от пули заживет, и поеду. Государь своих решений не меняет, указ уже подписан. И хватит об этом… Ты такая красивая, Аня, тебе идет красный. Хорошо, что ты приехала, я тебе рад… Ты была в театре, в царстве лицедеев и комедиантов?.. - мягко улыбнувшись уголками бескровных губ, произнес дорогой мне человек, вытянув свою правую руку из моей и ласково погладив своими горячими пальцами меня по лицу, скуле, щеке и подбородку, далее переходя на шею и ключицу, неторопливо прошелся вдоль выреза платья на моей полной груди и замер в ложбинке. И я тоже невольно улыбнулась, наслаждаясь этой незатейливой, но такой приятной лаской любимого. Догадаться, что я приехала прямиком из Императорских театров, было совсем не сложно, поскольку на моем красивом лице остался яркий сценический грим с акцентом на глаза. Большинству мужчин, как правило, нравятся на мне наряды алых оттенков, и барон, как оказалось, не исключение из этого правила. - Верно, в царстве Мельпомены… Сегодня состоялась важная репетиция новой постановки, на которой присутствовал сам господин Оболенский, скоро премьера спектакля, где я играю главную женскую роль… А после я побывала на праздновании юбилея Сергея Степановича, он сегодня именинник… Было много гостей из Высшего Света, но Михаил не приезжал, видимо, не смог посетить банкет из-за большой занятости в Зимнем… - поднявшись в полный рост, спокойно ответила я и прошла к журнальному столику с множеством склянок с целебным содержимым, оставленных доктором. - Володя, ты уже дважды за сегодняшний день принимал лекарства?.. Ложечку лауданума хорошо выпить именно перед сном, снимает боль, расслабляет тело, помогает уснуть, но больше двух раз за день нельзя… А если примешь еще и сонные капли, проспишь до самого утра… Ты сегодня ел что-нибудь?.. - вполне возможно, мои слова прозвучали занудно, но я искренне переживала за Владимира, а регулярный прием прописанных врачом лекарств – одно из условий скорейшего выздоровления, наряду с хорошим питанием и здоровым сном. - Всё кроме сонных капель я принял, не волнуйся, Аня… Ирина не оставляет меня без своей заботы… А вот есть, не ел, аппетита нет, кусок в горло не лезет, только чашечку кофе выпил… Доктор рекомендовал для восстановления крови есть печень, свеклу, капусту, яблоки, виноград и орехи, пить гранатовый сок и красное вино, а еще наваристый мясной бульон, который советуют при любом недомогании… Единственное, что я в принципе готов съесть и выпить из этого списка, это печень, приготовленная со сметаной, и красное сухое вино, овощи в чистом виде я не люблю, только в составе супа, как и сладкие фрукты с орехами, а голый бульон вообще терпеть не могу и хлебать его не стану… Без опиума я и уснуть бы не смог, а так задремал и увидел во сне тебя, голую… А ты пришла и меня разбудила, только не голая… - лукаво улыбнувшись уголком губ в конце фразы, изрек хозяин особняка, движением руки поманив меня обратно к себе, и я вновь невольно улыбнулась, возвращаясь к нему. Это хорошо, что одна из крепостных горничных, Ирина, так усердно заботится о здоровье барина, пусть даже в попытке заполучить его внимание, значит, за регулярный прием им лекарств я могу быть спокойна. - Раз не любишь бульон, съешь завтра хотя бы небольшую тарелочку горячего мясного супа, и для желудка будет хорошо, ибо принимать лекарства на голодный желудок совсем не полезно… - останавливаясь около барона и приседая у его ног, мягко промолвила я, прекрасно понимая, что ему совсем не хочется есть из-за сильного жара. Но в период выздоровления во время приема медицинских микстур регулярный прием пищи необходим, хотя бы в небольшом количестве. Мне захотелось порадовать моего любимого, поднять ему настроение, заставить от души улыбнуться, потому в следующую секунду я с самой обворожительной улыбкой игриво добавила. – То, что не голая, мы можем легко исправить… Мне раздеться, или сам разденешь?.. Если хочешь, я могу остаться на ночь… - Хочу… Я-то с удовольствием погляжу на тебя обнаженную, Аня… Только тебе от меня ночью никакого толка не будет… Это отвратительное состояние, когда тебе хочется подержаться не за бабу, а за стенку… Сейчас я даже на руках тебя носить не могу… - мои слова произвели прямо противоположный ожидаемому эффект, по болезненно-бледному лицу мужчины с тонкими аристократичными чертами пробежала тёмная тень и мраком залегла на периферии его серых глаз цвета расплавленного серебра. Однако, спустя мгновение, он бережно взял мои миниатюрные кисти в свои большие горячие ладони, поднес их к сухим бескровным губам, нежно поцеловал мои тонкие пальчики и заговорил уже более нейтрально, даже ласково – Ты не принимай мои грубые слова на свой счет, Аня… Я с юности люблю красивые вещи и красивых женщин, за тридцать лет в моей постели их побывало немало, и скучающие без внимания мужей светские дамы, ибо свято место пусто не бывает, и театральные актрисы… Но ты самая прекрасная женщина в моей жизни, просто изумительная, единственная и неповторимая… Ты – настоящая женщина, нежная, страстная, грешная, с ангельским лицом… Моя любимая женщина… - И я очень люблю тебя, Володя… Никогда не забывай об этом… А грешны мы все, на этой бренной земле святых нет, на каждом есть тень Люциферова крыла, все мы «серенькие»… День и ночь существуют не только снаружи, но и внутри нас, в каждом есть и свет, и тьма… Сам наш мир дуален, и человеческая природа дуальна, человек таким создан, и лишь приняв тьму в себе наряду со светом, можно обрести внутреннюю гармонию, иного пути нет… Ежели всю жизнь бороться с собой, своими страстями, что есть часть нашей природы, и заниматься самобичеванием, шагая путем саморазрушения, в конечном итоге можно просто оказаться в заведении для душевнобольных… Ты читал «Фауста» Гёте?.. Помнишь слова Мефистофеля, «Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо»?.. Добро и зло всегда существуют в неразрывной связи, одно есть отражение другого… - с легкой улыбкой произнесла я, кончиками пальцев нежно погладив дорогого мне человека по бледному лицу, по вискам и впавшим щекам, замирая на подбородке. Увы, мой любимый склонен к душевному самобичеванию, самообвинению, по сути саморазрушению, и если мои слова заронят в его сознании хотя бы семя, в будущем оно прорастет и принесет свои благие плоды. Я читала философскую драму «Фауст», легенду о докторе Фаусте, главный труд Иоганна Вольфганга Гёте, в переводе с немецкого, языка оригинала, на французский поэтом, прозаиком и переводчиком Жераром де Нарвалем от 1828 года, и это произведение европейской литературы произвело на меня большое впечатление. - Лучше и не скажешь, все мы действительно «серенькие»… А «Фауста» Гёте я читал в переводе на французский, интересная книга… И эта фраза Мефистофеля мне тоже почему-то запомнилась, засела в голове… Когда я был без сознания, я видел Азраила, ангела смерти, который встречает души умерших на границе мира живых и мертвых, принимая облик самого большого страха в жизни человека, со своим собственным лицом… Видел мать… А еще я видел Адовы врата, бездонную черную скалистую пропасть, из нее веет могильным холодом, а сквозь плотный туман из ее глубин порой прорываются языки Адского пламени… И знаешь, стоя на краю бездны, я смирился, значит, так суждено… Я согласен и на Ад, Аня, если ты будешь рядом со мной, а без тебя мне и Райские кущи не нужны… Наконец я понял истинный смысл выражения, «Женщина – сосуд, полный греха, именно поэтому мужчина так жаждет испить из этого сосуда», так ведь оно и есть… Ева сорвала запретный плод, и за это они с Адамом были изгнаны из Рая, но для Адама Рай – это сама Ева… Ты – мой персональный Рай, мой свет даже там, где его нет… Счастье моего земного бытия заключено в тебе, в твоей любви… Стоя над пропастью и будучи готовым сделать последний роковой шаг, я услышал твой голос, ты звала меня, просила не уходить, но конкретных слов я не помню… А еще ты пела, но строк песни я опять же не помню… - с мягкой полуулыбкой и нескрываемой любовью в потеплевших серых очах цвета сгоревшего пепла произнес Владимир, а я от поднявшейся в груди невыразимой словами нежности ощутила собравшиеся в уголках глаз горячие слёзы. Являясь «махровым» интровертом и эмоционально очень закрытым человеком, он сам, без принуждения и каких-либо манипуляций с моей стороны, в нашей беседе озвучивал вслух свои сокровенные мысли и чувства, ибо доверял мне, будучи со мной настоящим, без «маски». И происходящее здесь и сейчас, а также доверие моего любимого, для меня было просто бесценно. Мой мужчина слышал меня, не ушами, его Душа слышала, может, тогда он и колыбельную узнает… Вдохнув нагретый камином теплый воздух в спальне, я положила руки ему на колени и негромко запела своим мелодичным голосом… В темной роще у Дуная Соловей щебечет, Соловейку завлекает Песнею под вечер. Ох-тьох-тьох и тьох-тьох-тьох, Соловей щебечет, Соловейку завлекает В гнездышко под вечер. В темной роще у Дуная Музыка играет, Скрипка плачет, сердце тает, Милый там гуляет. Ох-тьох-тьох и тьох-тьох-тьох, Музыка играет, Скрипка плачет, сердце тает, Милый там гуляет. В темной роще у Дуная Словно перст одна я, Жду-пожду, стою рыдая, Милому не нужна я. Ох-тьох-тьох и тьох-тьох-тьох, Соловей щебечет, Соловейку завлекает В гнездышко под вечер… - Точно… Эта песня, я ее вспомнил… А как ты угадала, Аня?.. – удивленно спросил хозяин особняка, когда я замолкла, накрыв мои кисти на своих коленях своими же горячими бледными руками, на что я ласково улыбнулась ему и легко промолвила. - Эту колыбельную в детстве пела мне Варвара, а я спела ее вчера тебе, не спрашивай почему именно ее, у меня нет ответа на этот вопрос… Да, я звала тебя, просила не уходить, не оставлять меня… И ты услышал, не ушами, твоя Душа услышала… Человек не есть тело, мы есть Дух, а тело лишь сосуд для бессмертного Духа… Пришло время сказать барону, что я жду от него ребенка, он имеет право знать о моей беременности, нужно это сделать, а уж как мой любимый отреагирует, так и отреагирует, поверит в свое отцовство – хорошо, не поверит – тоже имеет право, и будь, что будет. Как говорят в народе, «Семи смертей не бывать, одной не миновать»… - Я говорила тебе еще кое о чем… Я беременна, Володя… Рита говорит, что это твой ребенок, наша дочь… - предварительно глубоко вдохнув и медленно выдохнув теплый воздух в хозяйской опочивальне, вдруг показавшийся мне холодным и вязким, глядя прямо в серые глаза Владимира цвета пасмурного осеннего неба с проседью, на одном дыхании изрекла я. Внутри у меня возникло отчетливое стойкое ощущение, что я теряю твердую опору под ногами и лечу прямо в пропасть, и в эти минуты я четко для себя осознала, что мне очень важно, поверит ли мой любимый в свое отцовство или же нет. Хочу, чтобы он верил мне, как я ему… Горячие пальцы барона Корфа поверх моих дрогнули, эмоции сменялись в его взоре с такой колоссальной скоростью, что я просто не успевала их идентифицировать, а через несколько мучительно долгих мгновений он никак не окрашенным глуховатым голосом произнес краткое, «Встань…». Я подчинилась воле моего мужчины и послушно поднялась на ноги, понимая, что следом запросто может прозвучать, «Уйди…», возможно, он не поверил в свое отцовство, а быть может, ему просто нужно больше времени для осознания и принятия изменившейся ситуации. Однако в следующую секунду произошло совершенно неожиданное, Володя без слов обнял меня за бедра, щекой прижавшись к моему еще плоскому животу, и не пролившиеся ранее горячие слезы все же покатились по моим щекам, оставляя после себя мокрые дорожки от соленой воды. В порыве нежности левой рукой я обняла его за шею, а холеные пальчики правой бережно запустила в темные шелковистые волосы любимого на затылке, ласково перебирая гладкие, приятные на ощупь прядки. - Ты веришь, что это твой ребенок?.. – все же решила уточнить я через пару-тройку минут умиротворенной, уютной, исцеляющей и согревающей душу тишины, мне необходимо знать точный и определенный ответ на этот жизненно важный для меня вопрос. - Я хочу верить, что это так… Но даже если ребенок, которого ты носишь, от Цесаревича, для меня это ничего ровным счетом не меняет… Он ведь твой, твоя плоть и кровь, в твоей дочери будет жить частичка твоей души, души моей любимой женщины… Я буду любить твою дочь, как тебя саму, Аня… Ежели, конечно, мне суждено вернуться с Кавказа живым и увидеть ее… Я рад, правда, рад… - продолжая обнимать за бедра, параллельно приятно поглаживая меня своими горячими ладонями по пояснице, негромко отозвался дорогой мне человек. И его ответ вполне удовлетворил меня, он не отрицает в категоричной форме, что моя дочь – наш общий ребенок, он готов в это верить, что несомненно меня радует. - Ты обязательно вернешься, Володя, и увидишь нашу дочь… Рита так говорит… Хочешь пить?.. - тихо выдохнула я, ощутив несильную жажду, мягко высвободилась из бережных объятий хозяина особняка на Фонтанке, чему он и не препятствовал, смахнула с лица непрошеные слезы и подошла к низкому журнальному столику, где рядом с пузырьками с лекарствами стоял кувшин с чистой водой. - Хочу… Ее слова б да Богу в уши… - едва уловимо улыбнувшись уголками обескровленных губ, откликнулся Владимир, а я налила полный стакан прохладной воды и протянула ему, он небольшими глотками, не торопясь, выпил почти всё его содержимое, и лишь после этого я вновь наполнила этот же стакан уже для себя. - Уже довольно поздно, у меня был насыщенный день, и я несколько устала… Если не хочешь спать, давай просто полежим, отдохнем… Хотя тебе бы лучше выпить сонных капель и поспать, для здоровья будет полезнее… - утолив жажду, я вернулась к барону и вновь присела у постели около его ног, на что он через пару секунд согласно кивнул со словами, «Можно и полежать… Только сонные капли я принимать не стану, и не проси, не желаю сразу же провалиться в сон… Хочу видеть тебя, Аня, слышать твой голос, ощущать тепло твоего прекрасного тела, вдыхать твой неповторимый запах…». - Тогда позволь мне поухаживать за тобой, мне это в удовольствие… - с ласковой улыбкой произнесла я, не собираясь спорить с моим любимым, раз он не хочет сегодня принимать сонные капли, значит, придется обойтись без них, ибо переубедить его я все равно не смогу, прекрасно зная упрямый характер мужчины. Он вновь безмолвно кивнул головой в знак согласия, и я сначала расстегнула мелкие пуговицы на манжетах его белой рубашки, а после и на самой рубахе. Болезненно поморщившись, дорогой мне человек тяжело поднялся на ноги, я расстегнула его черные брюки на поясе, он переступил их на паркете, а я быстро убрала с широкой кровати атласное покрывало и откинула в сторону пуховое одеяло, чтобы он мог лечь, сама же аккуратно развесила одежду барона на спинке одного из двух кресел по разные стороны от журнального столика, дабы та не мялась. Ненадолго оставив Владимира одного, я сходила в свою бывшую спальню, которую занимала при жизни бесконечно дорогого мне Ивана Ивановича, с помощью служанки сняла алое шелковое платье, расшитое по лифу золотой нитью, и переоделась в белоснежную кружевную ночную сорочку на тонких бретелях, в шкафу полно моей одежды. Накинув сверху атласный халат в пол из комплекта к ней, я подвязала его под пояс и отослала горничную, сама вытащила шпильки из своих длинных светлых густых локонов, собранных в элегантный низкий пучок, и заплела волосы в простую косу, чтобы не путались во время сна. Потом я тщательно умылась, смывая с лица яркий плотный театральный грим, дабы кожа могла дышать, вернулась в опочивальню хозяина особняка, закрыла дверь изнутри на щеколду, сняла шикарный комплект украшений с рубинами и бриллиантами, положив драгоценности на журнальный столик рядом со склянками с лекарствами, ибо не особо доверяю крепостной прислуге Корфов в столичном особняке. После я скинула с себя сорочку с халатом и голая забралась в постель к любимому, накрываясь легким, но теплым одеялом и удобно устраиваясь рядышком с бароном, лежащим на спине с перебинтованной грудью. - Сегодня одна начинающая актриса с блаженными мозгами заявила, что мы всем театром будем гореть в Аду… - опираясь на локоть и всем своим женственным телом ощущая жар, идущий от также полностью обнаженного тела Володи, невольно тихо усмехнувшись, поделилась я, вспомнив небольшой дневной инцидент в Императорских театрах. Мой любимый прекрасен с головы до пят, начиная с лица с тонкими аристократичными чертами, продолжая руками с длинными пальцами пианиста и заканчивая большим ровным членом с просвечивающими синеватыми венками, нежно-розовой головкой, прикрытой крайней плотью, и аккуратными яичками. Физически он очень красивый мужчина, недаром он так сильно нравится женщинам, и я в эти минуты открыто любовалась им… - И, правда, блаженная… Это же надо сказануть такое в театре… Как такие странные вообще забредают в царство Мельпомены?.. – негромко расслабленно рассмеялся дорогой мне человек своим мягким, низким, ласкающим слух смехом, но уже в следующий миг невольно поморщился от боли, левой ладонью коснувшись широкой перебинтованной груди. На его шее помимо христианского креста с распятием был надет тяжелый золотой кулон со звездой Давида на длинной цепочке прочного плетения, этот защитный амулет, заряженный Ритой с использованием крови самого барона, будет беречь его на Кавказе. - Иногда вот забредают… Только надолго, как правило, не задерживаются… - спустя пару мгновений задумчивости, откликнулась я, а после наклонилась к хозяину особняка, любовно прижалась своими пухлыми губами к ямочке на его шее между ключиц, игриво коснулась горячей светлой кожи языком и следом со всей нежностью вновь поцеловала. На уровне физиологии Владимир мне просто идеально подходит, мне нравится естественный запах и вкус его кожи, готова облизывать с головы до ног в самом прямом смысле этих слов, и, конечно же, мне крайне приятен специфический вкус солоноватого семени моего любимого без малейшей горечи. У каждого мужчины вкус спермы всегда немного отличается, и это здорово, когда вы совпадаете в предпочтениях в постели, тебе приятно проглотить его семя после того же орального секса, и ты не делаешь этого через силу, дабы порадовать своего партнера. Мне на моих любовников везло, в сексе мы всегда совпадали… - Знаешь, Аня, кого ты мне напоминаешь?.. Ласковую мурлычущую кошку… - мягко улыбнувшись уголком губ, изрек дорогой мне человек, бережно взял мою правую кисть в свою, провел горячим влажным языком по моей ладони и пальцам с внутренней стороны и следом нежно поцеловал в ладонь горячими сухими губами. От этой такой простой, но одновременно очень приятной мне ласки я тоже невольно улыбнулась, и эта улыбка была самой, что ни на есть искренней, она исходила прямо из моей души. За окном темный декабрьский вечер уже превратился в долгую холодную зимнюю ночь, а в просторной хозяйской спальне с балконом в синих тонах было тепло и уютно. В бронзовых канделябрах золотистыми огоньками горели свечи, плача своими белоснежными восковыми слезами, а в разожженном камине, постепенно сгорая, тихо потрескивали сухие поленья. И в эти минуты мне было тепло и уютно не только физически, рядом с Володей мне тепло, уютно и бесконечно благостно на душе, я чувствовала себя по-настоящему счастливой женщиной рядом с любимым и любящим мужчиной, от которого жду ребенка, нашу доченьку… - Это для тебя я ласковая кошка… А так в моих мягких лапках скрыты острые когти, чтобы защищаться, когда на меня нападают… Вы, мужчины, порой недооцениваете нас и забываете простую истину, что один-единственный враг-женщина может быть опаснее десяти врагов-мужчин… Мужчины живут умом и действуют своими руками, а мы живем хитростью и действуем чужими руками, руками других мужчин… Недаром один восточный философ сказал, «Женщина хитра, как змея. А потом подумал и добавил. Хитрее змеи»… Поэтому не нужно нас обижать, обиженные женщины могут быть очень коварными и мстительными… И если уж ты заговорил про кошек, то ты и сам порой напоминаешь мне кота, Володя… Сколько раз в юности ты на меня шипел и фыркал… - с улыбкой произнесла я, ласково потершись своим миниатюрным носиком о щеку барона и следом нежно поцеловав его в уголок почти бескровных губ. А в следующий миг мне внезапно вспомнился, казалось бы, давно забытый и в прошлом видевшийся совершенно незначительным эпизод из далекой юности, когда я еще жила в поместье в Двугорском, и был жив беззаветно любимый мною Иван Иванович… После вкусного ужина вдвоем с дядюшкой, приготовленного золотыми руками Варвары, я поднялась на второй этаж в свою шелково-розовую истинно девичью опочивальню, чтобы взять новый альбом с романсами, текстами и нотами произведений, которые я еще не помнила наизусть. Иван Иванович, оставшийся ждать меня в гостиной с пианино на первом этаже, попросил сыграть и спеть для него, что было мне только в радость. Но едва я успела взять в руки альбом с низкого журнального столика из темного дерева, как дубовая дверь спальни за моей спиной с грохотом отворилась, от резкого рывка встретившись со стеной коридора и едва не слетев с петель. Таким негуманным образом с ней мог поступить только один человек во всём поместье, молодой барин, вернувшийся от своих будущих родственников Долгоруких и явно пребывающий в мрачном расположении духа. От неожиданности я невольно вздрогнула, выронила альбом с романсами на натертый до блеска дворней паркет, почувствовав, что сердце забилось быстро-быстро где-то в районе горла, и плавно повернулась лицом к незваному гостю. Встретившись взором с пылающими темным пламенем серыми глазами крайне разгневанного Владимира, приехавшего из столицы на недельку в Двугорское навестить отца после возвращения с Кавказа с наградами, я лишь убедилась, что он очень зол. - Что ты себе позволяешь, бесстыжая девка?.. – с порога перешел на громкий крик «брат», от коего, мне показалось, задрожали даже стекла в приоткрытом окне моей красивой просторной спальни в нежных розовых тонах. Ранее при всей своей антипатии ко мне он никогда так на меня не орал, и что же ему не понравилось на этот раз… - О чем вы говорите, Владимир Иванович?.. – сделав глубокий вдох и медленный выдох, дабы хоть немного успокоить учащенное сердцебиение, вежливо и спокойно спросила я, приседая на корточки и поднимая с пола упавший нотный альбом. Внешне я не позволяла себе демонстрировать внутреннее раздражение из-за непрошеного визита вечно чем-то недовольного мужчины, прекрасно помня, что он – благородный барин, а я лишь незаконнорожденная дочь его знатного отца, крепостная. Хотя в душе в эту минуту мне хотелось только одного, чтобы хозяйский сын перестал кричать, и я смогла пойти вниз к дядюшке, который меня ожидает. - Обязательно было охмурять конюха Долгоруких?.. Этот идиот весь пикник глаз с тебя не сводил… Мало тебе твоего крепостного женишка Никитки, еще один понадобился?.. Отец бы расстроился, увидев, что ты вытворяешь… - не сбавляя громкости ни на йоту, раздраженно выдал высокий темноволосый мужчина в расстегнутом офицерском темно-зеленом кителе с красным воротничком-стойкой и золотистыми пуговицами, делая пару широких шагов вперед. Так вот оно в чем дело, оказывается, теперь понятно… Сегодня днем к Ивану Ивановичу в имение из Петербурга приехал его старинный друг господин Оболенский, директор Императорских театров в столице, вместе со своей племянницей княжной Репниной, фрейлиной Ее Величества в Зимнем Дворце, привлекательной барышней в элегантном платье из изумрудного атласа, пошитом по последней французской моде, и бриллиантах в ушах, умеющей с легкостью поддержать светскую беседу. Дядюшка с гостями выпили чаю со сладостями в одной из гостиных на первом этаже, а после решили все вместе поехать в соседнюю усадьбу Долгоруких, поскольку Андрей Петрович, как я узнала, являлся женихом Натальи Александровны, и меня барон решил тоже взять с собой. Мы прибыли как раз к обеду, Пётр Михайлович и Мария Алексеевна пригласили всех к богато накрытому столу в малой столовой, и мы благополучно отобедали, Андрей был удивлен неожиданным визитом Натали, но искренне рад увидеть свою красивую невесту. «Брат», покинувший родной дом несколько часов назад, тоже был там, как обычно навещал свою невесту Лизавету Петровну, по уши в него влюбленную и просто светящуюся от счастья рядом с женихом. Чуть позже Андрей Петрович с Владимиром пожелали пойти на пикник к озеру, расположенному неподалеку от белоснежного господского дома Долгоруких вместе со своими дамами, так как погода стояла просто чудесная, по-настоящему летняя, теплая, сухая и солнечная. Однако княгиня отправила вместе с ними еще и свою младшую дочь Софью Петровну, а Иван Иванович меня. Честно говоря, мне совершенно не хотелось присутствовать на этот пикнике, поскольку там вместе со всеми остальными будет находиться и молодой барин, а его общество мне ни малейшей радости не приносило, но раз дядюшка так пожелал, ничего не поделаешь, придется идти. Нашей разношерстной компанией мы остановились на зеленой поляне с весело стрекочущими кузнечиками в получасе ходьбы от имения, недалеко от самого озера с гладкой зеркальной поверхностью, по которой у берегов плавали кувшинки с большими круглыми листьями и цветами с белыми лепестками и желтыми серединками, а слабый ветерок периодически запускал легкую рябь. Молодая крепостная горничная Долгоруких Татьяна с длинной светлой косой и русоволосый лакей лет тридцати, весь путь молча несший большую плетеную корзину с вином и фруктами, раскинули для нас два больших покрывала. Андрей и Владимир со своими невестами расположились за одним, а мы с тринадцатилетней Соней за другим, Таня в белом переднике быстро разложила по фарфоровым блюдам фрукты и достала хрустальные бокалы на высоких тонких ножках, а лакей ловко открыл бутылки с вином, белым и красным, разливая его по фужерам. Я выбрала красное, люблю сладкое вино… Барон с Лизой и Андрей с Натали оживленно общались между собой, а Софья Петровна, коей старший брат тоже разрешил выпить бокал вина, вдохновенно рассказывала мне про живопись, которой увлекалась с детства, найдя во мне благодарного слушателя. Татьяну младшая княжна позвала присесть на покрывало рядом с нами, а их лакей остался безмолвно стоять в паре метров от нас, ожидая повелений от хозяев. Под летним полуденным зноем, просто обожаю жару, я наслаждалась бургундским вином, закусывая его кисло-сладкими ягодами крупного сочного зеленовато-желтого винограда без косточек, с интересом слушая про итальянских живописцев и краем глаза наблюдая за вполне приглядным внешне лакеем, откровенно любующимся мной. В пятнадцать лет, когда пошли месячные, и из худенькой невысокой светловолосой девочки я превратилась в миниатюрную женственную белокурую девушку с полной грудью, тонкой талией и широкими бедрами, я осознала, что красива и нравлюсь мужчинам. Я стала чувствовать на себе вполне определенные взгляды дворовых мужиков в поместье Корфов, а Никита так вообще голову от меня потерял, и в свои восемнадцать под настроение мне нравилось пофлиртовать с представителями сильного пола, если они мне приятны. Вот и лакею Долгоруких я тоже явно приглянулась, в один момент перехватив восхищенный взгляд мужчины, я очаровательно улыбнулась ему, а он отвел глаза в сторону. Тогда я взяла с блюда красное яблоко и с самой обворожительной улыбкой протянула спелый фрукт моему новому поклоннику, он вежливо поблагодарил и забрал румяное яблочко из моей руки, на мгновение коснувшись ее своими теплыми пальцами. Следом с той же обезоруживающей улыбкой я поинтересовалась его именем и узнала, что высокого мужчину с русыми волосами зовут Матвей. Вскоре Андрей с Натальей решили пройтись и прогуляться, их примеру последовали и Владимир с Лизаветой, держась за руки, правда, направившись в другую сторону, и наша компания значительно поредела. Мне тоже надоело сидеть без движения, я допила терпкое выдержанное вино в своем бокале, поставила пустой фужер на покрывало и поднялась на ноги, взяв в руки белоснежный зонтик, скрывающий лицо от палящего солнца, также решив совершить променад. Дабы «не заблудиться в трех березах», я спросила у Сони разрешения, чтобы со мной пошел их лакей, к тому же гулять вдвоем ведь куда веселей, княжна разрешила, и мы с Матвеем по тропинке неторопливо пошли в сторону озера, где от воды исходила приятная прохлада, целительная в летнюю жару. Сначала мы шли молча, первым мужчина не заговаривал, продолжая открыто любоваться мной, не зря я сегодня с утра надела нежно-оливковое шелковое платье с круглым вырезом на полной груди, игриво демонстрирующим соблазнительную ложбинку, гармонирующее по цвету с бледно-зелеными хризолитами в изящном золотом кулоне-бабочке на моей шее. Хоть кто-то помимо Никиты оценил мои старания… Тогда я решила завести беседу сама, не хочу гулять в молчании, и через несколько минут мы уже оживленно болтали обо всем на свете, я могу найти общий язык практически с любым человеком, особенно если это мужчина, коему я ему нравлюсь. За дружелюбным разговором мы дошли непосредственно до большого озера с чистой прозрачной водой, к которой клонились ветви плакучей ивы на пологих берегах, в одном месте у берега я увидела привязанную лодку и захотела на ней прокатиться, спросив у Матвея возможно ли это. - Ну, если вы желаете, Анна, думаю, это возможно… - с благодушной улыбкой ответил мой визави, отвязал лодку, помог мне сесть в нее, следом забрался сам, сел напротив меня, взял в руки весла, и мы отчалили от заросшего сочной зеленой травой берега, двигаясь к середине озера, сверкающего под солнечными лучами. - Вы такая красивая и такая добрая… - после нескольких долгих мгновений тишины произнес мужчина, с неподдельным восхищением глядя на меня своими зеленоватыми глазами, и я с ослепительной улыбкой поблагодарила его за простой и незатейливый, но такой искренний комплимент, идущий от души. В следующий миг я повернула голову чуть влево и узрела «брата» с Лизаветой Петровной, под ручку неспешно гуляющих по дорожке вдоль озера на противоположном берегу, молодой барин бросил на меня мимолетный равнодушный взгляд своих холодных серых очей и, мгновенно утратив всякий интерес, вновь обратился к своей невесте. Мы же с Матвеем поплыли дальше, мило беседуя обо всякой всячине… Примерно через полчаса ясное голубое небо заволокло большими перьевыми облаками, скрывшими жаркое золотое солнце, и начал накрапывать мелкий дождичек, лодочную прогулку, которая мне очень даже пришлась по душе, пришлось завершить и вернуться обратно на поляну, где был устроен пикник. Блюда с остатками фруктов, бутылки из-под вина и бокалы были уже убраны в плетеную корзину Татьяной, покрывала аккуратно сложены ею же, и все ждали только нас с Матвеем. Владимир рядом с радостной Лизаветой почему-то выглядел не особо довольным, но мне до его недовольства не было ни малейшего дела, он практически всегда по жизни чем-то недоволен, это давно привычное мне настроение барона. Той же дорожкой мы вернулись обратно в имение Долгоруких, успев до сильного дождя, дядюшка решил поехать домой, и я естественно отправилась вместе с ним, а «брат» пожелал еще погостить у будущей родни, чем крайне обрадовал свою невесту. Ливень в итоге так и не начался, чуть покапало и на этом всё, «Толку от такого дождя, что мертвому припарка… Сверху землю намочил, а внутри всё сухо…», с легкой досадой высказалась добрейшей души Варвара про этот «ливень». - Аня, ты Никитке не рассказывай про свою прогулку с этим Матвеем, лакеем Долгоруких, а то только зазря ревновать будет… - посоветовала мне кухарка, когда я зашла к ней на господскую кухню после нашего с Иваном Ивановичем возвращения в поместье и поведала ей про недавний пикник. Согласившись с дородной женщиной, заменившей мне мать, я направилась в малую столовую, где крепостные горничные уже накрыли на стол, и дядюшка ждал меня на ужин. Мне не хотелось лишний раз ссориться с Никитой на ровном месте, поэтому влюбленному конюху действительно не стоит знать про наше катание на лодке с Матвеем, не могу сказать, что этот мужчина мне прямо очень понравился, просто приятный, не более того, но его мужское внимание мне однозначно было весьма приятно. И уж от кого я точно не ожидала претензий по этому поводу, так это от молодого барина, но именно от него мне приходилось их сейчас выслушивать, «брату» то вообще какое дело до всего этого, его каким боком волнует произошедшее, пусть смотрит за своей невестой Лизаветой Петровной. - Уверена, Ивану Ивановичу нет дела до такой мелочи… Владимир Иванович, если вы позволите, я пойду… Ваш отец ждет меня внизу… - также вежливо и спокойно промолвила я, делая несколько шагов в сторону распахнутой двери собственной спальни с альбомом с романсами в левой руке. Я ведь крепостная актриса, кого мне еще охмурять, как ни крепостных лакеев, не благородных же господ типа вас, барин… - А если не позволю?.. – шагнув мне навстречу и схватив меня за руку, сомкнув свои горячие пальцы на моем левом запястье, жар коих я ощутила даже через тонкий шелк платья, глядя на меня сверху вниз в силу своего по-настоящему высокого роста, резко перешел с оглушительного крика на шипящий шепот мужчина. В его серых глазах по-прежнему гнев полыхал пожаром, сжигающим всё на своем пути, и я искренне не понимала, что именно так сильно разозлило барона. Переведя взор с красивого лица Владимира с правильными чертами на его кисть, крепко удерживающую меня, я узрела на тыльной ее стороне свежую царапину с выступившими на поверхность светлой кожи капельками алой крови, он где-то уже умудрился пораниться, мужчины в большинстве своем вообще не особо аккуратны в этом плане. И в следующий миг неожиданно для себя самой я почувствовала поднявшуюся в груди волну сострадания и необъяснимой нежности к «брату», кончиками пальцев правой руки я легко коснулась его горячей кожи, ласково провела в паре сантиметров вдоль царапины и тихо выдохнула: - Вы поранились… Нужно промыть царапину, чтобы не попала грязь… - Ерунда… Ступай… - спустя, наверное, целую вечность, негромко отозвался молодой барин, обдавая меня характерным коньячным амбре в своем теплом дыхании, за ужином у Долгоруких он явно выпивал любимый им крепкий алкоголь, но пьян не был, и следом выпустил из плена своих горячих пальцев. Я подняла глаза и взглянула в его серые очи, но к своему удивлению уже не увидела в них испепеляющего гнева, он угас. Теперь мужчина пристально смотрел на меня долгим задумчивым взором своих пепельных глаз, теплым и почти ласковым, совершенно не свойственным ему, и это было так странно. Однако уже в следующую секунду барон моргнул, и всякая теплота исчезла из его взгляда, вновь ставшего привычно холодным и отстраненным, я же вышла из своей комнаты и спокойным шагом пошла по длинному коридору в сторону лестницы с резными перилами, ведущей на первый этаж. Сердцебиение успокоилось, и я невольно задумалась, что это было… Я давно привыкла, что «брат» склонен к резким перепадам настроения на ровном месте, но чтобы такой сильный гнев непонятно из-за чего, это что-то новое, ох, и намучается с ним Лизавета Петровна… - Дядюшка, во время сегодняшнего пикника мне захотелось прокатиться по озеру на лодке, и лакей Долгоруких прокатил меня… Владимир Иванович сказал, что вы будете сердиться, когда узнаете об этом… - войдя в гостиную с нотным альбомом в руках, с мягкой улыбкой почтительно произнесла я, подходя к барону, сидящему на диване в сером сюртуке с шелковым шейным платком ему в тон, решив для себя прояснить эту ситуацию. - Аннушка, я не сержусь, на что мне сердиться… Ну, захотела и прокатилась, не вижу в этом ничего страшного… Ты меньше слушай Володю, видимо, мой сын просто был не в настроении, что частенько бывает… - негромко добродушно рассмеялся Иван Иванович, и в уголках его добрых серо-голубых глаз стали отчетливее видны множественные мимические морщинки. Как я и предполагала, дядюшку мое катание на лодке нисколько не рассердило, не огорчило и не расстроило, с чего Владимир вообще взял, что его отца будет волновать такая мелочь, не стоящая и выеденного яйца… - Лучше сыграй мне и спой, порадуй старика… - перестав смеяться, ласково добавил барон, и я, согласно кивнув, с искренней улыбкой ответила, «С радостью…», прошла к фортепиано, села за музыкальный инструмент, бережно открыла его крышку и поставила перед собой альбом с романсами, пролистав его до нужной мне страницы. Пальцы привычно коснулись черно-белых клавиш, и по гостиной разлилась прекрасная мелодия, вскоре дополненная звуком моего красивого чистого голоса, романс был про любовь и разлуку, возвышенные чувства мужчины и женщины, еще незнакомые мне. Интересно, а каково это любить… Теперь я знаю, каково это любить мужчину, мой любимый с плотно перебинтованной грудью лежал на спине рядом со мной, с неприкрытой любовью в серых глазах цвета расплавленного серебра глядя на меня. Ему бы поспать, во время сна организм отдыхает, восстанавливается, набирается сил, и выздоровление идет быстрее, но Владимир отказался сегодня принимать сонные капли. В глубине души уже тогда Володя любил меня, не принимая этих чувств и не признавая их даже перед самим собой, разве по чину гордому благородному барину любить крепостную актёрку, но он любил и банально приревновал к лакею Долгоруких, вот чем была вызвана его вспышка гнева, самой обычной мужской ревностью. Всё оказалось донельзя просто, только мне тогда даже в голову не приходило, что барон может рассматривать меня, как женщину, и следовательно ревновать к другим. А он ведь ревнивый собственник с горячей кровью, вот и фыркал на меня, и шипел подобно холеному рассерженному коту… Я же, став старше, осознала, что мои женские чары действуют не только на барских холопов, конюхов и лакеев, но и на их хозяев, благородных господ, графов и князей, что приносит мне по жизни ощутимую пользу. Мы живем в мире мужчин, женщине низкого происхождения одной в наше время не выжить, поэтому мужчина мне жизненно необходим… - Помнишь, после возвращения с Кавказа ты приезжал в Двугорское навестить отца?.. Мы тогда были в гостях у Долгоруких и ходили на пикник, Андрей Петрович с Натальей Александровной, ты с Лизаветой Петровной, Софья Петровна и я, а еще с нами были крепостные Долгоруких, горничная и лакей… После возвращения в поместье ты был так недоволен моим общением с этим лакеем, так кричал… Хотя, навряд ли ты это помнишь… - пальцами бережно поправляя темные пряди длинной косой челки хозяина особняка и кожей ощущая сильный жар, идущий от его бледного лба, промолвила я, выныривая из воспоминаний и возвращаясь в настоящее. - Помню… Я помню всё, что связано с тобой, Аня… Я – ревнивый параноик и жуткий собственник, такой есть, таким помру, другим уже не стану… Я тебя ко всем мужчинам ревную, начиная с Государя Императора и заканчивая последним барским холопом… - негромко отозвался дорогой мне человек и нежно поцеловал тыльную сторону моих холеных пальчиков своими горячими сухими губами, тепло глядя на меня пепельно-серыми очами, к моему немалому удивлению он помнил. В отношениях я могу простить моему партнеру физическую измену, секс с другой женщиной, но никогда не приму его эмоциональной холодности, не смирюсь с ней. Не люблю холодных безэмоциональных мужчин, какими бы знатными, богатыми, влиятельными и красивыми они ни были, абсолютно не моё, хочу греться рядом с моим любовником, а не мерзнуть с живым «мертвецом». Благо, барон Корф в эмоциональном плане был не просто теплым мужчиной, а даже горячим, это по первому впечатлению внешне он холодный и бесстрастный, но внутри под «маской» в нём кипят страсти и бурлят эмоции, и мне очень тепло и хорошо с ним. - Я тебя люблю такого, какой ты есть, Володя… И ревнивого люблю… - с ласковой улыбкой выдохнула я, склонилась над красивым бледным лицом Владимира с заострившимися чертами и нежно прижалась своими мягкими пухлыми губами к его сухим и горячим в долгом поцелуе. Наш поцелуй не искрил страстью, ибо моему любимому физически сейчас очень плохо, хоть он и не жаловался, никогда не жалуется, но был пропитан любовью, всепоглощающей нежностью и незримой неразрывной связью. - Аня… - тихо с неповторимой интонацией выдохнул хозяин особняка, когда наши губы расстались, и из его уст мое имя «Аня…» звучало, как «Люблю…». Только он один ласково называет меня Аней, все остальные по жизни зовут Анной, покойный Иван Иванович с отцовской любовью звал Аннушкой, а в театре все обращаются ко мне на французский манер «Аннет» с легкой руки Александра Николаевича. Вдруг из недр памяти всплыл на поверхность еще один ранее совершенной забытый эпизод из нашего совместного прошлого с Володей, прочно связанного в моих воспоминаниях с Двугорским. Мои счастливые детство и юность неизменно ассоциируются у меня с большим поместьем Корфов с желтыми стенами, белоснежными колоннами и богатым внутренним убранством, с нотными альбомами и пианино в одной из гостиных на первом этаже, на коем я начинала учиться играть, будучи пятилетней малышкой, с добрым голосом и теплым взором всей душой любящего меня дядюшки, с уютной господской кухней с каменной печью, неизменно наполненной аппетитными запахами Вариной стряпни, с ее вкуснейшими пирожками с разными начинками только с пылу с жару, с душевностью дородной кухарки, заменившей мне мать… Та простая и незамысловатая жизнь безвозвратно осталась в прошлом и существует теперь лишь в моих теплых радужных воспоминаниях о былом, мы же повзрослели и живем в настоящем, подстраиваясь под существующие жизненные реалии, играя по тем правилам, которые были писаны давно и не нами… На улице уже какой день стояла сухая ясная погода, с высокого синего неба с редкими воздушными облачками ярко светило жаркое летнее солнце, на клумбах цвели разноцветные цветы, а в высоких зеленых кронах деревьев большого лиственного парка перед господским домом, в коих гулял легкий ветерок, весело щебетали птицы. Владимир, недавно вернувшийся с Кавказа с боевыми наградами и ненадолго приехавший из столицы в Двугорское навестить отца, предпочитал спать почти до обеда, а после верхом уезжать в соседнее имение к Долгоруким, к своей невесте Лизавете Петровне. Вот и сегодня по своему обыкновению «брат» решил пропустить обед в нашей с Иваном Ивановичем компании и отправиться отобедать у своих будущих родственников, чему дядюшка вовсе не был против, поскольку был только за брак своего единственного сына и княжны Долгорукой. А я так вообще была искренне рада отсутствию за столом молодого барина, который всегда одаривал меня таким недобрым взглядом, словно желал мне подавиться куском за барским столом, где по его мнению «стекляшке» не место, благо «отец» считает иначе. После вкусного обеда, приготовленного золотыми руками Варвары, дядюшка поднялся в библиотеку, служащую параллельно его кабинетом, дабы заняться насущными делами поместья. Я же взяла в своей спальне книгу, которую начала читать недавно, и решила пойти в парк, почитать в беседке на свежем воздухе, наслаждаясь теплым временем года, просто обожаю лето и терпеть не могу зиму, ибо я – ужасная мерзлячка. В парке по одной из длинных ухоженных аллей дойдя до небольшой круглой деревянной беседки, укрывающей от прямых солнечных лучей и полуденного зноя, я присела на лавочку, открыла книгу на нужной странице, заложенной закладкой, и погрузилась в чтение. До моего слуха доносились негромкие далекие раскаты грома, дождь с грозой гулял по округе, наверняка, скоро придет и к нам, «Дождичек нужен, землице водицы напиться», сегодня с утра на кухне говорила Варя, но пока с ясного неба светило яркое солнце. Чтение затягивает, потому время пролетело незаметно, солнышко успело скрыться за набежавшими тучами, раскаты грома стали звучать громче и ближе, в воздухе запахло грозой, я решила дочитать страницу и пойти в дом, ибо попасть под дождь и промокнуть до нитки у меня не было ни малейшего желания. - Тебя отец к ужину ждёт… - прозвучал над моей головой холодный низкий голос неслышно подошедшего молодого барина, его тембр я никогда не спутаю ни с одним другим. Вздрогнув от неожиданности, я резко захлопнула книгу, остановившись на середине предложения, где Фанни рассказывала, как она успешно притворялась в постели девственницей, обманывая «охотника» за невинными девицами, и поспешно поднялась на ноги. Видимо, «брат» уже вернулся от Долгоруких, я этого не видела, поскольку беседка находится не на центральной аллее парка, и сейчас стоял около ее входа в темно-зеленом офицерском мундире с красным воротничком-стойкой и золотистыми пуговицами, равнодушно взирая на меня своими ледяными серыми глазами сверху вниз в силу высокого роста, я едва доставала ему до плеча. Неужели Иван Иванович попросил позвать меня именно Владимира, а не кого-то из дворни, это как-то странно… Да, и что-то он сегодня слишком рано вернулся от Долгоруких, Лизавета Петровна наверняка расстроилась раннему отъезду своего жениха… - Конечно, я уже иду… - вежливо и спокойно ответила я, разглаживая ладонью левой руки складки на подоле своего светлого шелкового летнего платья с длинными рукавами на манжетах, пошитого по последней парижской моде, а в правой держа недочитанную книгу. - И лучше тебе поторопиться, дождь начинается… - вполне закономерно прохладно заметил мужчина, делая шаг внутрь густо обвитой зеленым плющом беседки, с пасмурного неба на землю действительно упали первые редкие дождевые капли. Я же напротив шагнула в сторону выхода, и в этот миг ослепительная вспышка молнии разрезала потемневшее небо под аккомпанемент оглушительного раската грома, я невольно вздрогнула и зажмурилась на пару секунд, а когда открыла глаза, увидела, что с небес хлынуло, как из ведра. - Можешь уже не спешить… - мрачно усмехнулся барон, поворачиваясь спиной ко мне и лицом к улице, где мощные шумные потоки воды сливались в непроходимую стену. Его явно не радовала перспектива находиться какое-то время вместе со мной в беседке, ибо никаких теплых родственных чувств он ко мне никогда не питал, я всегда почему-то вызывала у него лишь неприкрытое раздражение. Чем сильнее дождь, тем скорее обычно он заканчивается, будем надеяться, что этот ливень скоро стихнет, и я смогу вернуться в поместье к дядюшке, поскольку меня и саму компания «брата» совершенно не радовала, нелюбовь у нас взаимная. Я тоже подошла к выходу из беседки, вставая в шаге от молодого барина и прижимая книгу к груди, дождь принес с собой свежесть и прохладу, и в легком атласном платье с круглым вырезом на полной груди, игриво чуть демонстрирующим соблазнительную ложбинку, я, откровенно говоря, начинала замерзать. - Что ты читаешь?.. – неожиданно для меня нейтрально спросил Владимир, взглядом указав на книгу в моих руках, поскольку я вообще не думала, что он решит заговорить со мной, учитывая, что мое присутствие барон всегда едва терпит. - Иван Иванович разрешил мне… - также вежливо и спокойно, как и чуть ранее, ответила я, продолжая прижимать книгу к груди перекрещенными руками обложкой к себе. - Я спросил не об этом… Что ты читаешь, Анна?.. – вновь повторил свой вопрос «брат», а в его холодном тоне отчетливо прозвучали недовольные нотки. Хотя недовольство всем и вся являлось его нормальным привычным состоянием, я могла по пальцам одной руки пересчитать дни, когда лицезрела его в хорошем настроении за все годы своей жизни в усадьбе Корфов. - Иван Иванович разрешил мне… - предельно вежливо повторила я свой предыдущий ответ, поворачивая книгу обложкой с изображением молодой женщины в красивом платье на фиолетовом фоне к нему лицом и в следующее мгновение вновь прижимая ее к груди обеими руками. Я опасалась, что непредсказуемый молодой барин, от коего можно ожидать всего, чего угодно, попытается вырвать у меня книгу и швырнуть ее под шумящий проливной дождь, с него станется, но, благо, таких попыток он не предпринимал. - Джон Клеланд «Фанни Хилл. Мемуары женщины для утех»… Любопытное чтиво… Признаюсь, я думал, что девицы, подобные тебе, предпочитают романтические истории о трагической любви по типу «Ромео и Джульетты»… И как оно тебе, интересно?.. – саркастично усмехнувшись уголком губ, полюбопытствовал «брат», переводя свой холодный стальной взор с пенящихся у земли потоков воды, обильно льющихся с рыдающих небес, на меня. - Интересно… А «Ромео и Джульетту» я уже давно прочла… А вы читали эту книгу Джона Клеланда?.. – сама не знаю зачем, поинтересовалась я у своего визави и невольно поежилась от прохладного свежего влажного воздуха, запоздало подумав, что все же зря я это сделала. Сейчас наверняка по обыкновению я услышу в свой адрес много неприятных слов, ибо к общению со мной Владимир никогда не был расположен. Эротический роман «Фанни Хилл. Мемуары женщины для утех», написанный англичанином Джоном Клеландом и выпущенный впервые в 1748 году, переведенный на французский язык, Иван Иванович привез не так давно из столицы вместе с другими произведениями классической литературы. И когда я увидела книгу в библиотеке и спросила у «отца» разрешение прочесть ее, учитывая название, он с добродушной улыбкой позволил, сказав, «Конечно, можно… Это всего лишь книга… Глупо бояться книг…». Сам роман написан в эпистолярной манере, он представляет собой два длинных письма, адресованных некой Мадам. В этих посланиях уже пожилая Фанни Хилл вспоминает свою жизнь: как лишилась родителей в юности, как угодила в лондонский бордель, где местные проститутки учили ее ублажать мужчин и себя. Рассказывает Фанни и о своей единственной любви, с которой она воссоединяется ближе к финалу, я не удержалась и уже глянула концовку книги. Учитывая профессию главной героини, нет ничего удивительного в том, что ей постоянно приходится заниматься сексом с мужчинами. И в этих многочисленных эротических эпизодах талант Клеланда раскрывается на полную, он повествует о сексе откровенно, подробно описывая мужские и женские гениталии, но не используя грубых слов, делая это даже остроумно. У дядюшки светские современные взгляды на жизнь, поэтому он никогда ничего мне не запрещал, и чуть ранее я прочла тоже интересный эротический роман «Похотливый турок», вышедший в 1828 году, с названием большими белыми буквами на ярко-красном фоне обложки. Книга отдает дань увлечению читателей экзотическими странами и традициями, моде на Восток, распространяющейся в Европе с начала века и проникающей в Россию. Произведение также имеет эпистолярную форму, это письма англичанки, которая попало в рабство к турецкому султану и обречена выполнять всевозможные сексуальные прихоти повелителя, живя в гареме. Чтение подобных пикантных книг откровенного содержания о плотской стороне отношений мужчины и женщины не вызывало у меня никакого смущения или неприятия, наоборот мне было интересно заглянуть в мир чувственных удовольствий, красочно описываемых писателями. - Читал, правда, уже давно, еще во время учебы в Кадетском корпусе… Занятное чтиво… Это было словно в прошлой жизни…- к моему удивлению задумчиво ответил барон ровным нейтральным тоном, а следом произошло уж совсем неожиданное, он расстегнул золотистые пуговицы на своем темно-зеленом мундире, снял его, оставаясь в рубашке и брюках, и следом накинул китель мне на плечи. Плотное сукно хранило живое тепло мужчины и его запах, не аромат одеколона, а именно его собственный едва уловимый запах чистого тела, который я улавливала своим обостренным обонянием, и он определенно был мне приятен. - Спасибо… - тихо выдохнула я, положила книгу на лавочку подальше от выхода с беседки, дабы она точно не намокла, и поплотнее запахнула полы длинного кителя, пытаясь согреться, искренне пораженная этим человечным жестом со стороны «брата» ко мне, ненавистной ему «стекляшке». - Отец огорчится, если ты замерзнешь и заболеешь… - без каких-либо эмоций в низком прохладном баритоне пояснил своё предыдущее действие молодой барин, вот и всё объяснение внезапной вспышки человеколюбия в нём, простое и до нельзя банальное. Ну, вы то уж точно не расстроитесь, Владимир Иванович, если я заболею, да даже если умру, не огорчитесь. И если уж не порадуетесь, то точно выдохните с облегчением, что вечно раздражающей вас одним своим существованием незаконнорожденной дочери вашего отца больше нет. Хоть я и давно смирилась с плохим отношением «брата» ко мне, но периодически все равно становилось обидно, что он так неприкрыто негативно настроен в мою сторону. В плотном кителе мужчины было гораздо теплее, и я потихоньку начала согреваться, а дождь продолжал изливаться на землю бурными потоками, периодически сопровождаясь сильными порывами холодного ветра, оглушительными раскатами грома и сверкающими молниями. Не то, чтобы я боялась грозы, но находясь не в прочном каменном господском доме, а лишь в небольшой деревянной беседке, я чувствовала себя не очень комфортно, когда вокруг бушевала природная стихия, потому я решила пройти вглубь, подальше от захлестывающих под резкими порывами ветра струй воды. Хотелось присесть на лавочку, но я никогда не позволяла себе открыто проявлять неуважение к барону и сидеть при нём, за исключением случаев, когда мы одновременно находились за столом вместе с Иваном Ивановичем во время обеда или ужина, всегда помня, что он – благородный барин, а я всего лишь крепостная, потому я осталась на ногах. Владимир тоже прошел в глубину беседки следом за мной, а в следующую секунду мощный раскат грома прокатился по хмурому небу, сопровождаясь сверкающей молнией, и я невольно вздрогнула и зажмурилась на пару мгновений. - Боишься грозы?.. – нейтрально прохладно спросил мужчина, когда я открыла глаза, окидывая меня холодным взором своих серых глаз, на периферии коих плавали арктические льды. Со мной «брат» всегда был либо холодно-отстраненным и равнодушным, либо раздраженным и гневающимся, притом из одной крайности в другую и обратно он мог перейти буквально за долю секунды абсолютно на ровном месте. А вот со своей невестой княжной Долгорукой барон совершенно иной, весьма приятный галантный кавалер, он даже разговаривает с Лизаветой Петровной другим тоном, куда более мягким и доброжелательным, улыбается ей, может расслабленно посмеяться и поцеловать ее в губы, как-то из окна поместья я незаметно наблюдала их очень даже взрослые глубокие поцелуи. Владимир – человек контрастов, склонный к резким перепадам настроения без каких-либо очевидных на то причин, словно в нем одновременно живут несколько разных личностей, сменяющих друг друга в хаотичном порядке. - Не то, что боюсь, просто не люблю грозу… - плотнее кутаясь в длинный китель молодого барина, спасающий меня от холода, вежливо промолвила я, снизу вверх глядя на его привлекательное лицо с правильными аристократичными чертами. Высокий, статный, темноволосый, с холодными серыми глазами и светлой кожей, внешне он был красивым мужчиной, неудивительно, что барон так нравился женщинам, любопытно, а какие дамы импонируют ему в сексуальном плане, ведь их в его постели явно побывало немало. - Это всего лишь гроза, скоро она закончится… Тебе нечего бояться, Аня… - на удивление в этот раз более мягко изрек «брат», обошел меня, остановившись за моей спиной, и положил свои тяжелые руки чуть ниже моих плеч, приобнимая, а я от неожиданности замерла, не зная, как реагировать на это проявление эмпатии и ласки с его стороны. Не прошло и минуты, как я ощутила даже через плотное сукно офицерского мундира на своих плечах приятный жар, исходящий от больших ладоней барона, а он сам мягко притянул меня к своей широкой груди, более не говоря ни слова. И в этот самый момент я почувствовала, что атмосфера между нами неуловимо, но определенно изменилась, из эмоционально напряженной она превратилась в спокойную и даже расслабленную, молчание не тяготило, а ощущалось мирным и уютным. Ливень потихоньку прекращался, продолжая барабанить по деревянной крыше беседки, небо начало светлеть, а я молча стояла в объятиях Владимира, положив голову ему на грудь и слегка повернув ее вправо, поскольку мои длинные светлые волосы были собраны в низкий пучок, и мне было тепло и уютно… Глядя на потоки дождя, налившего огромные лужи вдоль аллеи, мне вспомнились слова красивого романса, который я разучивала на фортепиано не так давно, дядюшке он очень понравился, а вот его сын вряд ли бы оценил, поскольку молодого барина по неведомой мне причине всегда раздражало мое музицирование и пение. Дождь, город пуст, и мы идем Вниз по улице вдвоем, Забрели с тобой, шутя, мы за стены дождя. В мокрых окнах гаснет свет, Только нас давно там нет, Мы не знаем, что потом, словно связаны дождем В нашем призрачном замке. Мы вошли в этот замок из дождя Только двое - ты и я, И так долго были вместе. Мы спаслись в этом замке из дождя Только двое - ты и я, В самом одиноком месте. Но близко утро, и сейчас первый луч коснулся нас, Разрушая волшебство откровенья твоего. И уже издалека встречный смотрит свысока, И смеется нам в глаза, как не верит в чудеса, Одинокий прохожий. Мы вошли в этот замок из дождя Только двое - ты и я, И так долго были вместе. Мы спаслись в этом замке из дождя Только двое - ты и я, В самом одиноком месте. Ты и я…* Романс был написан о любящей паре, даже не знаю, будет ли в моей жизни когда-нибудь такая любовь, в меня с юности влюблен крепостной конюх Корфов Никита, вот только я никогда не питала к нему никаких романтических чувств, он всегда был мне добрым другом, почти братом, но точно не являлся объектом моих любовных грёз. Мой взгляд упал на книгу, лежащую на лавочке неподалеку от нас с «братом», если в истории Фанни Хилл сексуальная близость между мужчиной и женщиной была описана автором на бумаге, то примерно месяц назад мне посчастливилось увидеть сие эротическое действо в живую. В тот день я проснулась довольно рано, когда все в поместье еще спали, сон ко мне больше не шел, и я, сменив ночную сорочку на платье, правда, пришлось отказаться от корсета, ибо зашнуровать его самой себе без помощи прислуги крайне сложно, решила прогуляться по парку перед господским домом и подышать свежим утренним воздухом. Проходя неподалеку от конюшни, я услышала доносящиеся изнутри звуки, очень похожие на человеческие стоны, женское любопытство пересилило, я на цыпочках подошла к чуть приоткрытым воротам и узрела весьма пикантную картину. Один из крепостных конюхов и молоденькая горничная полностью голыми со стонами наслаждения, стоя, предавались страсти, женщина держалась руками за одну из толстых деревянных стоек, поддерживающих крышу конюшни, мужчина ритмично брал ее сзади, с силой сжимая руками широкие бедра любовницы, а их одежда была разбросана вокруг. Видимо, влюбленная парочка, не являвшаяся мужем и женой, решила уединиться с утра пораньше, пока в усадьбе все еще спят, внешне дворовые были вполне приглядными, конюх высоким и подтянутым, а русоволосая девушка обладала красивым женственным телом с полной грудью, тонкой талией, округлыми бедрами и стройными ногами, и мне к своему собственному удивлению нравилось наблюдать за их соитием, оставаясь незамеченной. Подсматривать, конечно, не очень красиво, но в тот момент это обстоятельство не сильно заботило, ведь меня никто не видит, без малейшего смущения, неловкости и чувства стыда я спокойно досмотрела происходящее до логического завершения. В финале конюх с глухим низким стоном кончил в свою дрожащую и громко стонущую от удовольствия подругу, после вынимая из нее свой внушительный мужской орган, а по внутренней стороне бедра горничной струйкой потекло его белесое семя. Лишь тогда я, оставшись незамеченной любовниками, тихонько отошла от ворот конюшни и продолжила свою утреннюю прогулку. Наблюдать интимную близость в живую с участием реальных живых людей оказалось гораздо интереснее, чем прочесть об этом в книге. Честно говоря, мне было любопытно глянуть и на акт сладострастия с участием Владимира с какой-нибудь дамой, интересно, какой барон в этот пикантный момент… За своими мыслями я не заметила, что дождь уже почти закончился, лишь последние редкие капли падали с посветлевшего неба в огромные лужи, значит, пора возвращаться в поместье, тем более меня ждет Иван Иванович. Я аккуратно высвободилась из теплых уютных объятий «брата», чему он не препятствовал, сняла со своих плеч его темно-зеленый офицерский китель и со словами благодарности вернула одежду ее хозяину, на что он промолчал, взяла с лавочки книгу и, поддерживая руками подол светлого шелкового платья, пошла по аллее в сторону господского дома, обходя большие лужи, похожие на гигантские зеркала самой разнообразной формы. Оказывается, молодой барин может быть и вполне себе нормальным и человечным в крайне редкие периоды его хорошего настроения, но такое, увы, случается совсем нечасто… В юности помимо произведений классической литературы я любила читать и эротические романы европейских писателей, благо, дядюшка никогда ничего мне не запрещал, после «Мемуаров Фанни Хилл» я прочла пикантную книгу «Тереза-философ» неизвестного автора, вышедшую в 1748 году, но ее принято приписывать французскому просветителю Жану-Батисту Аржану. По сюжету семилетняя Тереза, сама того не замечая, начинает мастурбировать во сне, а чуть позднее она проявляет отчаянное любопытство к мужским органам мальчиков. Мать не позволяет дочери долго придаваться невинному разврату и в одиннадцать лет ссылает ту в монастырь, где Тереза хиреет, не имея возможности унять плоть. В двадцать пять лет Терезу забирают из монастыря, ее новым духовником становится отец Дирраг, а самой близкой подругой – его воспитанница Эрадис. Последняя восхищенно отзывается о наставнике, но оказывается, что тот просто пользуется девушкой – порет и насилует ее, называя это таинством. Позднее злодеяния Диррага вскрываются, Тереза теряет девственность и отправляется в Париж вместе с матерью, где та умирает. В столице Франции главная героиня знакомится с пожилой проституткой Буа-Лорье. Парадоксально, но последняя, имея за плечами огромный сексуальный опыт, все еще девственница, потому что ее плева столь эластична, что способна выдержать усилие самого мощного мужского члена. Истории Буа-Лорье вынесены в отдельную главу, где она рассказывает о самых забавных клиентах, встреченных ею за долгую карьеру куртизанки. Кого тут только нет: и мужик, у коего член стоит лишь под музыку, и мужик, который кончает, когда его партнерше выдергивают волосы с лобка, и троица безумных монахов, и даже куколд. В финале Тереза, которая не хочет детей, а потому отказывается от секса в пользу мастурбации, влюбляется в безымянного графа и переезжает к нему в поместье. Здесь граф заключает с главной героиней хитрое пари, выигрывает его и, наконец, овладевает Терезой, но на условиях, что она никогда не забеременеет. «Страсти, которыми обуреваем человек, тоже от Бога, поэтому стыдиться их не нужно. У души нет воли, она зависит от ощущений, от материи. Разум нас просвещает, от души же ничего не зависит», говорит Тереза, подводя итог своим мытарствам. А после эротических приключений Терезы я читала роман «Гамиани, или две ночи сладострастия» неизвестного автора, вышедший в 1833 году, который приписывают французскому поэту и писателю Альфреду де Мюссе. Как же хорошо, когда ты знаешь французский язык… Главный герой произведения – некий Альсид, коего судьба занесла на бал в особняке прекрасной графини Гамиани, она сражает всех своей красотой, но почему-то холодна с потенциальными любовниками. Судачат, что у хозяйки дома нет никакой сексуальной жизни, однако Альсид не верит слухам. Желая раскрыть тайну Гамиани, главный герой под шумок пробирается в будуар графини и видит, как та совращает юную Фанни. Устав быть пассивным наблюдателем и изрядно возбудившись, Альсид выскакивает из своего укрытия и присоединяется к всеобщему веселью. Интересует героя, в первую очередь Фанни, более молодая и невинная. Эскапада, как ни странно, проходит для Альсида бесследно – никто не гонит непрошеного гостя взашей. Напротив, вся троица придается утехам до изнеможения, а затем принимается рассказывать истории о том, как дошли до жизни такой. Сам Альсид повествует о галлюцинации с адской вакханалией, Фанни – о том, как впервые мастурбировала, история же Гамиани более занятная. Еще будучи ребенком, графиня осиротела и попала под опеку своей тётки, которая сперва совратила племянницу, а после повезла на оргию. Не желая повторять этот опыт, девочка сбежала от тёти и укрылась в женском монастыре. Между историями герои, разумеется, занимаются сексом, но как только Альсид заканчивает свой рассказ, с Гамиани случается припадок, похожий на эпилепсию. Графиня вываливается из своего будуара и зовёт служанку, та незамедлительно является на зов обнаженной, ловкими движениями связывает руки и ноги беснующейся Гамиани и успокаивает графиню весьма своеобразным способом. Увиденное распаляет Альсида с Фанни, они снова занимаются сексом, но на утро, вспоминая события ночи, чувствуют к графине отвращение. Герои покидают особняк Гамиани, чтобы никогда больше не встречаться с его хозяйкой. Позднее читатель застает Альсида в отношениях с Фанни, пара вроде бы счастлива, но девушка чахнет, так как главный герой не может удовлетворить ее растущие сексуальные аппетиты. В конце концов, предвидя исход отношений, Альсид делает вид, что отправляется в рабочую поездку, а сам прячется в своем кабинете, где предусмотрительно проделал смотровое отверстие в спальню возлюбленной. Гамиани не заставляет себя долго ждать, она приходит к Фанни и пытается заняться с ней сексом. После первого соития графиня продолжает рассказ о детстве, оказывается, монастырь, в который она угодила, был не так прост – местная настоятельница Иоанна не прочь покувыркаться с молоденькой послушницей, а после поведать о своей нелегкой жизни. Повествование ломается, и в историю Гамиани врезается весьма специфическая история Иоанны. После повествование снова возвращается к рассказу Гамиани о жизни в этом монастыре. Выясняется, что монашки тут поклонялись Приапу – древнегреческому богу плодородия, коего изображали с огромным фаллосом, и в честь него послушницы устраивали сексуальные оргии. Покинув монастырь, Гамиани продолжила поиск острых ощущений и пришла к выводу, что самые сильные сексуальные потрясения человек испытывает, находясь на грани смерти. Графиня травит Фанни во время ласк, чтобы дать ей почувствовать это, но подоспевший вовремя Альсид рушит коварные планы злодейки. Еще с юности я знаю за собой, что мне нравится наблюдать за людьми, занимающимися сексом, если они привлекательны внешне, и мне импонирует сам процесс их соития. Разумеется, я не пойду подсматривать за кем-то целенаправленно, но если так случится, что случайно увижу пару, предающуюся страсти, я деликатно не пройду мимо приоткрытой двери, а досмотрю половой акт до его логического завершения, эякуляции мужчины. Нравится мне наблюдать и за собой и своим любовником во время секса во множественных отражениях зеркал, это приносит мне дополнительное возбуждение. В моем белоснежном столичном особняке есть спальня в ало-золотых тонах, где посреди круглой комнаты стоит широкая удобная кровать, а вокруг на стенах плотно висят большие зеркала в позолоченных рамах, в этой зеркальной комнате никто никогда не спит, зато там мы частенько предаемся страсти с Александром Николаевичем. Одно время мне хотелось узреть секс Владимира с Полиной, когда я считала барона своим родным братом по отцу и понимала, что по этой самой причине физическая близость между нами невозможна. Сейчас это желание ушло, и я абсолютно не хочу видеть, как мой любимый мужчина занимается сексом с другой женщиной, пусть сие эротическое действо пройдет мимо моих глаз. - А помнишь, как мы однажды оказались заперты ливнем вдвоем в беседке в парке перед поместьем?.. Я тогда читала эротический роман «Мемуары Фанни Хилл», и ты сказал, что раньше тоже его читал… Ты, правда, читал это произведение Джона Клеланда или просто так сказал?.. – с легкой улыбкой через несколько минут уютной тишины спросила я, возвращаясь из своих воспоминаний юности в настоящий момент. Теперь я отлично понимала, что уже тогда Володя любил меня, и во время нашего вынужденного нахождения вдвоем в деревянной беседке, увитой плющом, из-за проливного дождя, не принимаемые им чувства ко мне, находящиеся в подавленном состоянии, выплеснулись наружу. Потому он и в свой офицерский китель меня закутал, дабы я не замерзла, и обнимал, истинной причиной тому была вовсе не человеческая эмпатия, а сама любовь… - Помню, помню… Я ведь тебе уже говорил, что помню всё, что связано с тобой, Аня… Я действительно читал «Мемуары Фанни Хилл», мне тогда было лет тринадцать, и осенью один из моих приятелей по Кадетскому корпусу привез на учебу из дома этот эротический роман… В том возрасте мне было любопытно прочесть подобное, этот пикантный роман в корпусе тогда прочло полно народу, естественно в тайне от преподавателей, а с началом зимних каникул хозяин книги увез ее обратно… Знаешь, по внутренним ощущениям это воспоминание, словно из прошлой жизни, которая была когда-то очень-очень давно… И сейчас под настроение могу почитать эротический роман, но куда больше я люблю заниматься сексом с моей женщиной, чем читать о сексе… - расслабленно улыбнувшись уголками бескровных губ, негромко откликнулся дорогой мне человек своим низким насыщенным баритоном, неизменно ассоциирующимся у меня с прикосновением к обнаженной коже мягкого черного бархата. На его же последних словах я невольно усмехнулась, поскольку он практически процитировал вслух мою собственную мысль, и предупреждая закономерный вопрос любимого, с ласковой улыбкой я пояснила свою реакцию. - Я и сама сейчас под определенное настроение могу почитать пикантную эротику, но куда больше я люблю заниматься сексом в реальности… Секс для меня одно из самых больших удовольствий в жизни… Думаю, ты и сам это уже понял… - Я догадался… Ты удивительная женщина, Аня, второй такой нет… - с легкой умиротворенной улыбкой изрек мужчина, за несколько месяцев ставший мне самым родным и близким человеком на всей земле, безмерно любимым и бесконечно желанным, и через несколько секунд уютного молчания заговорил вновь. Как всегда я твой случайный взгляд предугадал, Тёмных улиц поворот, Только то, что я наверно слишком долго ждал, Ветер в шутку унесет. Снова искать в тысяче лиц, В тысяче глаз, в тысяче фраз. Снова искать, снова терять, В тысячный раз всё повторять. Мимо витрин, мимо афиш, Мимо дворов, мимо миров, Будто в бреду мимо иду Лишь по тропе тайной к тебе… Снова город мой зажжет вечерние огни И начнет играть с судьбой, Снова в тишине услышу я твои шаги И отправлюсь за тобой… - Прекрасные стихи, Володя… Просто волшебные… - с искренним восхищением воскликнула я, на что хозяин особняка лишь махнул рукой, мол, «ничего особенного», явно приуменьшая степень своего поэтического таланта, определенно недолюбливая самого себя. - Я тоже люблю столицу с ее блестящей жизнью, театр, фешенебельные рестораны, музыкальные и литературные салоны… Петербург – мой город, мне по душе его стремительный ритм жизни, я не хотела бы жить на постоянной основе в поместье, в деревне, это просто не моё… Сама же я пишу стихи нечасто, изменчивое вдохновение посещает лишь изредка, но в эти минуты Муза решила меня навестить, виртуозно превращая кружевные рифмы в моей голове в красивые стройные строки, коими я решила поделиться с бароном, ведь они посвящены ему одному. Негаданно нежданно Мы встретились случайно Одни на перекрестке миров. Я только посмотрела В холодные, как море, глаза, Я даже не успела Тебе о самом главном сказать… Никто не догадался, Как мы с тобой друг друга нашли. Лишь в небе отражался Тот маленький кусочек земли. Где мы с тобой стояли, Те двое под раскрытым зонтом, Где всё переменилось, Где я тебе сказала о том… Как тихо падал дождь… вчера, Он знал что ты придешь… вчера, А я не поняла… вчера, Что среди городов и забытых снов Я только тебя ждала…** - Это ты волшебная, Аня… Самое прекрасное, что есть в моей грешной жизни… Рядом с тобой мне хочется жить… Хочу увидеть нашу дочь… Наверняка, она станет такой же красавицей, как ее мама, и разобьет множество мужских сердец… - мягко улыбнувшись уголком губ, негромко произнес Владимир, с неприкрытой любовью в своих серых очах цвета холодного Балтийского моря тепло глядя на меня, и следом добавил. - Да… Я тоже люблю этот город на Неве, который никогда не спит… Здесь можно найти развлечения на любой вкус и кошелек, хочешь в Императорские театры, хочешь в ресторан, а хочешь в роскошные бордели по Итальянской улице с прекрасными куртизанками… Каждый ищущий найдет для себя желаемое… Отец предпочитал жить на постоянной основе в нашем имении в Двугорском, бывая в Петербурге лишь наездами, я же наоборот люблю постоянно жить в столичном особняке на Фонтанке, а в усадьбе бывать лишь периодически… Круглый год мне там жить откровенно скучно, а вот приехать летом на пару неделек, когда всё цветет и пахнет, дабы отвлечься от городской суеты и отдохнуть, почему бы и нет… Касательно проживания в столице наши взгляды с бароном совпадали, и меня это искренне радовало, а в следующую секунду мой любимый зевнул, прикрывая рот рукой, и я поняла, что пора заканчивать болтать, раз ему хочется спать. Моему мужчине сейчас нужно больше спать и отдыхать, чтобы быстрее выздороветь и набраться сил… - Приятных тебе снов, Володя… - тихо ласково промолвила я, удобно устроившись на боку около дорогого мне человека и нежно поцеловав его в голое плечо, всем своим женственным телом ощущая жар, идущий от его обнаженного тела. «Лучше вообще без снов…», также тихо выдохнул он в ответ, взял мою правую кисть в свою левую и положил ее себе на живот ниже бинтов, накрывая мои тонкие пальчики своей большой горячей ладонью и закрывая глаза. Сама же я до того не обнимала его лишь по одной единственной причине, боясь невольно причинить ему боль или физический дискомфорт. Спи, любимый мой, отдыхай, спокойной тебе ночи… *** Проснувшись и потянувшись после сна, я перевела взгляд на настенные часы в просторной опочивальне хозяина особняка в синих тонах, кои показывали начало восьмого, я привыкла рано вставать, за прошедшую ночь я прекрасно выспалась и отлично себя чувствовала, и как бы мне ни хотелось еще понежиться в теплой постели рядом с любимым, такой возможности у меня сегодня не было. Мне нужно в театр, а перед этим необходимо заехать в свой белоснежный особняк и сменить платье на другое, в одном и том же наряде приме Императорских театров два дня подряд появляться не гоже. К утру камин уже погас, а свечи сгорели и потухли, растаяв своими восковыми слезами, но в комнате по-прежнему было тепло и уютно, блеклый свет пасмурного декабрьского утра проникал внутрь через небольшую щель между тяжелыми бархатными портьерами и возвещал о наступлении нового дня. Барон еще спал, его дыхание было ровным и спокойным, при каждом вдохе широкая перебинтованная грудь мужчины поднималась, а при выдохе плавно опускалась, склонившись к его красивому расслабленному во сне бледному лицу, я прижалась губами ко лбу и с удовлетворением отметила, что жар все же к утру немного спал. Потихоньку выбравшись из постели, дабы случайно не разбудить дорогого мне человека, пусть спит, отдыхает и выздоравливает, я надела на обнаженное тело кружевную сорочку, поверх нее подвязала под пояс длинный шелковый халат, на ноги обула домашние атласные туфельки и, не создавая шума, прошла к двери. Но не успела я сдвинуть в сторону щеколду, как до меня донесся негромкий хрипловатый со сна голос Володи, ласково позвавшего меня по имени. - Аня… - Доброе утро, любимый… Еще рано, поспи, отдохни… А мне пора ехать, мне нужно сегодня в театр… - вернувшись, я присела на корточки около кровати и нежно поцеловала тыльную сторону горячей кисти мужчины, лежащей поверх одеяла, не став добавлять, что еще сегодня днем из Царского Села с супругой и детьми возвращается Александр Николаевич, дабы не портить Владимиру настроение. - Позавтракай со мной, Аня… А Императорские театры, похоже, без тебя не живут, или ты без них… - добродушно усмехнувшись уголком губ в конце фразы, негромко отозвался барон, откидывая пуховое одеяло в сторону, тяжело садясь на постели и спуская босые ноги на паркет, болезненно при этом поморщившись. - Позавтракаю… И в твоих словах про театр есть доля правды… - с улыбкой согласилась я, открыла шторы, впуская дневной свет, и с позволения любимого помогла ему одеться, последними зашнуровав шнурки на его черных туфлях из дорогой кожи. Он принял все необходимые лекарства, включая ложечку настойки опиума для снятия боли, я заправила постель, закинув ее сверху атласным покрывалом, и мы медленно спустились по широкой лестнице с резными перилами на первый этаж в малую столовую с полотнами известных живописцев на ее стенах. Тяжело опустившись на стул и опершись спиной на его высокую спинку, во главе длинного стола, накрытого светлой шелковой скатертью, в середине которого стояла хрустальная ваза с белыми розами с нежными лепестками, сочными зелеными листьями и стеблями с острыми шипами, дабы радовать взор барина, хозяин особняка взял в руки серебряный колокольчик и позвонил в него. На зов тут же прибежала крепостная служанка в темном платье с белым передником поверх, коей барон велел принести ему крепкий черный кофе с коньяком, а я пожелала завтракать фруктами и бутербродами с маслом и красной икрой, ну, и куда же без бодрящего кофе. Вскоре всё это уже стояло на столе, горячий кофе в чашках дымился и наполнял помещение столовой своим неповторимым ароматом, вымытые фрукты лежали в одном хрустальном блюде, а бутерброды из еще теплого недавно испеченного белого хлеба со свежим сливочным маслицем и моей любимой икорочкой на другом. Отправив себе в рот несколько сочных кисло-сладких крупных виноградин без косточек, я с удовольствием принялась за бутерброды, с детства просто обожаю красную рыбку и икру, я – самая настоящая рыбная душенька. Дорогой мне человек в это время молча неторопливо пил свой кофе с коньяком небольшими глотками и с любовью в серых глазах цвета пасмурного осеннего неба с проседью с легкой расслабленной полуулыбкой взирал на меня, прислуге он велел не беспокоить нас, пока сам не позовет. - А ты не хочешь, что-нибудь съесть, Володя?.. Может, хотя бы один бутерброд… После принятия лекарств для желудка полезно бы что-нибудь съесть… И еще я тебя прошу, пока принимаешь лекарства, особенно лауданум, не пей много крепкого алкоголя… Опиум и крепкое спиртное – это не очень хорошее сочетание, даже плохое… Так мой доктор говорит… – с ласковой улыбкой предложила я, тоже делая глоток горячего черного кофе без сахара, запивать бутерброд с соленой икрой сладким напитком из зерен было бы странным вкусовым сочетанием. - Не волнуйся, Аня… Не буду я пить много крепкого алкоголя, пока принимаю все эти гадкие на вкус медицинские микстуры… Поверю на слово твоему врачу… А есть мне совсем не хочется, аппетита нет, да, и не люблю я красную икру… Последний раз я ел ее, наверное, лет двадцать назад… - спокойно отозвался мужчина, вновь отпивая кофе с коньяком из фарфоровой чашечки и открыто любуясь мной, минуты отведенного нам судьбой времени наедине стремительно истекали, и мы оба это понимали со всей ясностью. - Вот именно, ты ел красную икру двадцать лет назад, а наши вкусовые предпочтения со временем могут меняться… Хотя бы попробуй, ну, пожалуйста… - с самой обворожительной улыбкой попросила я, с аппетитом доедая уже второй бутерброд с икоркой, на что мой любимый через несколько долгих секунд раздумий согласно кивнул и поставил наполовину пустую кружечку с кофе на блюдце из фарфора. - Ну, ладно, попробую… Только ради тебя… Иди ко мне, садись на колени… - с мягкой улыбкой позвал Владимир, и когда я попыталась возразить, что «не хочу случайно причинить ему боль или дискомфорт», более настойчиво добавил. – Иди ко мне, Аня… Хочу обнять тебя, ощутить живое тепло твоего прекрасного тела, вдохнуть твой неповторимый запах… Одному Господу Богу ведомо, когда я смогу увидеть тебя вновь… Не в силах отказать дорогому мне человеку, я поднялась со стула со стороны его правой руки и очень аккуратно села барону на колени, левой рукой обнимая его за шею и нежно целуя в горячий лоб, жар чуть спал, но далеко не полностью, потому и аппетита у него нет. Сам же хозяин особняка тут же обнял меня за талию, притягивая ближе к себе, параллельно болезненно поморщившись, но не выпуская меня из своих жарких объятий, с нескрываемым удовольствием вдыхая запах моих длинных светлых густых волос, свободно лежащих на плечах и спине. Я взяла с хрустального блюда бутерброд с еще теплым мягким хлебом и вкуснейшей красной икрой и аккуратно поднесла его ко рту любимого, он с выражением крайнего сомнения на бледном лице с тонкими аристократичными чертами откусил маленький кусочек, медленно проживал его, проглотил и выдал свой вердикт, «А знаешь, правда, вкусно… Видимо, с годами наши предпочтения в еде действительно меняются…». После чего он съел весь бутерброд из моих рук, как ни в чем не бывало, облизав остатки подтаявшего сливочного масла с моих тонких пальцев и запивая его крепким кофе с коньяком, и это было так интимно. Ну, вот, это уже лучше, чем ничего… - Если ты думаешь, что я уже не ревную тебя к царскому сыну, ты очень ошибаешься, Аня… Ревную, еще как ревную… Если бы мне не нужно было вскоре уезжать на Кавказ, где идет кровопролитная война с горцами, и запросто можно не вернуться, я бы приехал и просто забрал тебя из того белоснежного особняка в привез свой дом… И мне всё равно, какие будут последствия, даже если придут люди от Цесаревича и убьют меня… Я предпочту один день рядом с тобой, чем целую жизнь без тебя… - перекидывая длинную прядь моих светлых волос с плеча мне на спину, через пару-тройку минут теплой уютной тишины, какой мы наслаждались в объятиях друг друга, с фатальным спокойствием негромко изрек барон и нежно поцеловал меня в шею своими горячими сухими губами. Как женщине мне естественно очень льстило услышать подобное от любимого мужчины, предпочитающего день со мной жизни без меня, но в то же время это были крайне опасные мысли и слова, заставившие меня невольно вздрогнуть. - Мне страшно, когда ты так говоришь, Володя… Если для тебя собственная жизнь не имеет особой ценности, то для меня твоя жизнь бесценна… Не забывай об этом… Береги себя хотя бы ради меня… - тихо выдохнула я и прижалась своими мягкими пухлыми губами к горячим устам Владимира в нежном поцелуе. Он почти сразу углубил поцелуй, по-хозяйски проникая своим гладким умелым языком в мой покорно приоткрывшийся рот, целуя меня долго, требовательно и проникновенно, пока ни закончился воздух в легких, а низ моего живота ни наполнился хорошо знакомой приятной сладкой тяжестью проснувшегося желания. Поцелуи моего любимого почти всегда имели привкус крепкого черного кофе или алкогольную горчинку коньяка, а иногда того и другого одновременно, как сейчас… После своими красивыми длинными пальцами пианиста хозяин особняка неспешно ласково провел по моим губам, подбородку, шее, ключице и замер в ложбинке между полных грудей, едва слышно выдохнув, «Аня… Любимая моя…», а память услужливо напомнила мне, какое же это блаженство, когда он проникает своими горячими пальцами в мое влажное лоно. Сейчас не имело никакого смысла думать об этом, ибо не время, но барон Корф тот мужчина, чувства к которому тесно переплетены во мне с сексуальным влечением, и от этой истины никуда не деться. А чуть позже он заговорил уже своим обычным низким бархатистым баритоном, прочитав мне стихи явно собственного сочинения. Время скажи, что же судьбою мне предрешено? В чем моя суть, птицей летать или упасть на дно? Крылья в душе зовут меня в дали счастье свое искать. Я за любовь, что ранит мне сердце, готов всё отдать! Кружит меня судьба словно ветер, как осенний лист. Я с ней играл, падал, но снова всегда поднимался ввысь. Врагам и бедам скажу с улыбкой, «Я счастлив наяву, Просто в душе, душе моей крылья. Я так живу!» Я так живу и что с того, что вся моя жизнь – сухое вино? Чем крепче я, тем лучше вкус. Я ничего уже не боюсь. Я так живу, мой грешен путь, но время вспять не повернуть. Пока любовь в моей душе – я лучше всех живу.*** - Пока любовь в моей душе, я лучше всех живу… Стоит лишь опуститься мраку, твой прекрасный лик освещает мой путь… Стоит мне попасть в беду, твои исцеляющие руки дают мне силы… - с мягкой полуулыбкой и бесконечной любовью в серых очах цвета расплавленного серебра повторил последнюю строчку из своих чудесных стихов и дополнил ее дорогой мне человек, у которого сегодня было вполне хорошее настроение, что меня несказанно радовало, ибо такие дни являлись редкостью. После он вновь нежно поцеловал меня в шею, а своей большой горячей ладонью ласково погладил по еще плоскому животу и тихо выдохнул с ощутимой горчинкой, «Жаль, что не увижу тебя с животиком… Я бы хотел…». Мы еще немного посидели в малой столовой, обнимая друг друга, я в это время ласково перебирала своими ухоженными пальчиками короткие темные шелковистые прядки барона на затылке, наслаждаясь нашим единением и тактильным контактом, а потом медленно поднялись обратно на второй этаж. Владимир вернулся в собственную опочивальню, желая полежать, отдохнуть, а если получится, то и подремать, начал действовать лауданум, принося вместе со снятием боли и физическое расслабление, я расшнуровала его туфли и по длинному коридору, устланному персидским ковром, прошла в свою бывшую спальню. Там я переоделась с помощью молоденькой крепостной горничной с собранными русыми волосами в шелковое алое платье, расшитое золотой нитью, она же заплела мои густые белокурые локоны в элегантный низкий пучок, закрепив его шпильками. Напоследок я вновь зашла к любимому, надела оставленный на журнальном столике свой дорогой комплект украшений с рубинами и бриллиантами, присела около постели, со всей любовью поцеловала благословенные руки дорогого мне человека и тихо выдохнула, «Люблю тебя, Володя… Поправляйся…». После чего я покинула комнату обожаемого мною мужчины, а далее и его дом, мой кучер услужливо протянул мне руку в темной перчатке, помогая сесть в экипаж, я захлопнула дверцу кареты, запряженной двумя гнедыми лошадьми, накрылась поверх соболиной шубы в пол еще и большим двусторонним пледом из волчьих шкур, дабы не замерзнуть, и мы тронулись с места. Экипаж, мерно покачиваясь, покатился по укатанной зимней дороге столицы, с низкого пасмурного серого неба падал мелкий снежок, но у меня на душе было светло, я уезжала из особняка Корфов на Фонтанке с осознанием того, что мы с бароном стали еще ближе, между нами больше не осталось тайн, он поверил в свое отцовство, и это прекрасно. Во мне теперь живет частичка нас обоих, плод нашей невозможной любви, наша доченька, и пусть ее жизнь будет счастливой… POV Владимир «Владимир Иванович, поздравляю вас с Рождеством. По не зависящим от меня причинам впредь я не смогу приехать и навестить вас. Но мне будет приятно, если вы примете этот скромный дар. Анна» Прочитав небольшое послание от любимой женщины, написанное ее красивым ровным почерком, которое лежало в подарочной коробке, перевязанной атласной лентой, поверх еще одной небольшой черной коробочки, я отложил его в сторону и отпил пару глотков красного сухого вина из хрустального бокала, мне его сам доктор прописал. Эту коробку недавно привез лакей из белоснежного особняка Анны, и записка была составлена в абсолютно нейтральном тоне, чтобы невозможно было придраться ни к единому слову, будто Анна опасалась, что ее может случайно прочесть кто-то еще. А что это за «не зависящие от нее причины» было предельно ясно, царский сын запретил ей приезжать ко мне. Неужели Цесаревич что-то подозревает?.. Меня совершенно не страшил гнев Его Высочества и своя собственная судьба, будь, что будет, как говорят в народе, «Семи смертей не бывать, одной не миновать», единственное, что меня беспокоило, это будущее Ани, особенное сейчас, когда она ждет ребенка, вполне возможно моего. Мысль о нашей дочери вызывала поднимающуюся в груди неописуемую словами нежность, доселе незнакомое и непривычное мне чувство. И если для ее безопасности и благополучия мне придется не видеться с белокурой красавицей, я на это согласен, лишь бы у нее всё было хорошо, хоть кто-то из нас должен быть счастлив. Открыв черную прямоугольную коробочку, я извлек оттуда бархатный мешочек ей в тон, потянул за шелковистый шнурок и вынул чётки из голубоватой бирюзы с вкраплениями с крупным серебряным крестом с прохладными от перевозки по зимнему холоду гладкими круглыми бусинами. Перевернув крест, на обратной его стороне я увидел выгравированную на серебре надпись на французском, «Je t’aime», невольно горько улыбнулся уголками губ и отпил еще кислого терпкого вина. Я тоже люблю тебя, Аня… В большой библиотеке фамильного особняка моей семьи на Фонтанке с множеством книжных шкафов, полных книг, как русских, так и зарубежных писателей, собранных отцом, второй его страстью после театра была литература, в бронзовых канделябрах горели свечи, а от разожженного крепостной прислугой камина, где тихо потрескивали сухие поленья, исходило приятное тепло. На улице же в кромешной темноте тоскливо и заунывно завывала вьюга, резкими порывами ледяного северного ветра метель отчаянно билась в окна и щедро засыпала Петербург снегом. Вот тебе и Рождественская ночь… Если бы я физически чувствовал себя лучше, можно было бы поехать в гости к радушным и гостеприимным хозяевам Михаилу и Лизавете Петровне, Миша занимает в Зимнем высокий пост Адъютанта Его Высочества, и в особняке Репниных за праздничным столом соберется много нарядных веселых гостей, благородных дам и господ из Высшего Света. Однако чувствовал я себя, увы, совсем неважно, за прошедшую неделю жар пошел на спад, но рана от пулевого ранения заживала медленно и болезненно ныла, а из-за большой кровопотери я ощущал сильную слабость в теле и периодически даже противное головокружение. Хорошенькая невысокая крепостная брюнетка Ирина с длинными шелковистыми волосами и женственной фигурой, с которой до случая с выстрелом пьяного театрального поклонника Анны я проводил ночи, не люблю спать один, не привык, не оставляла меня без своей заботы, напоминая регулярно принимать лекарства и каждый день предлагая пообедать и поужинать. В первые дни аппетита не было совсем, но разумом понимая, что нужно хоть что-то каждый день есть, я ел без особого желания, просто потому, что надо, но сегодня я велел кухарке приготовить зеленые щи со свежей капустой и осетром, помня, что их всегда любила Аня, рыбная душенька, и съел тарелку даже с удовольствием. Моя любимая женщина привила мне любовь к рыбе… Этой ночью ровно в двенадцать часов завершится 1843 год и вступит в свои права 1844, многие люди любят украшать свои дома к Рождеству, но я абсолютно равнодушен ко всей этой блестящей мишуре, да и детей у меня нет, не для кого мне ставить и наряжать живую ель да украшать особняк, как нет у меня сегодня и праздничного настроения совершенно. На душе было гадко и паршиво, прямо как на улице за окном, погодка как раз в тему, я скучал по Анне, но понимал, что увижу обворожительную блондинку теперь не скоро, а потому хотелось напиться и забыться хотя бы на время, дабы заглушить свои горькие безрадостные мысли и чувства, утопить их в коньяке. Я помнил просьбу любимой, не пить много крепкого алкоголя, пока принимаю лекарства, особенно настойку опиума, вот только вино, будучи столовым слабоалкогольным напитком, увы, практически не приносило мне опьянения, дабы почувствовать легкий хмель, мне нужно выпить целый кувшин, не меньше. Хотя, куда мне спешить, у меня впереди целая бессонная ночь, к чёрту сонные капли, в компании кувшина выдержанного терпкого вина… Ночная тьма пробиралась в мою душу, заполняя ее холодным мертвым сумраком, одиночество окутывало меня невидимым коконом, забирая в свой плен, мне было тошно от всего и вся… Допив содержимое хрустального бокала на высокой тонкой ножке, я вновь наполнил его рубиновой жидкостью из кувшина и сделал несколько глотков, на пару секунд прикрыл веки, и пред моим внутренним взором предстали стройные стихотворные строки. Ну, здравствуй, Муза, заходи на огонек, составишь мне компанию, выпей со мной… За что будем пить?.. Конечно, за мою любимую женщину, за Аню, за ее счастье… Открыв глаза, я выдвинул верхний правый ящик письменного стола, за которым сидел, достал оттуда чистый лист, обмакнул перо в чернильницу и перенес на бумагу пришедшие мне на ум откровенно горчащие строки, посвященные естественно актрисе Императорских театров, а кому же еще, после чего вновь отпил сухого вина, люблю его кислый вкус… Я хочу тебя очень… До слёз… до мороза по коже… До искусанных губ… До скулящей от боли тоски… Но живу я, как жил, улыбаюсь случайным прохожим, И мечтаю… Несбыточно… просто коснуться руки. Я хочу тебя так, будто жизни осталось – неделя. Будто несколько дней… И уже ничего не успеть. Я с ума не сошел, просто нервы давно на пределе. Легче вспыхнуть и в пепел, чем долго, мучительно тлеть. Я хочу тебя… я по тебе невозможно скучаю… А тоска изнутри разъедает похлеще… любой кислоты. Каждый вечер свиданья во сне я тебе назначаю, За пятнадцать минут до рассвета, у пятой звезды. Приходи, нам обоим… нужна эта… зыбкая встреча! Дай мне шанс рассказать тебе то, что нет силы скрывать. Я хочу тебя очень!... От этого время… не лечит. Но сейчас я и сам… ничего не хочу… забывать… - Я по тебе невозможно скучаю, Аня… Приди ко мне хотя бы во сне… - выдохнул я в пустоту и щедро запил вином пожирающую изнутри тоску по очаровательной блондинке, от которой исходит удивительная мягкая энергия покоя, ангельски красивой, нежной, заботливой, понимающей, бесконечно любимой и желанной, любящей меня грешного. И от невозможности в данный момент времени в силу обстоятельств жить вместе на душе было противно и откровенно горько, ирония безжалостного рока, злорадная насмешка равнодушной судьбы… Анна ассоциировалась у меня с ласковой мурлычущей кошкой с пушистым хвостом, но я прекрасно понимал, что в ее мягких лапках есть острые коготки, иначе она бы просто не выжила в театре и не стала примой Императорской сцены. И если в прошлом в нашем сложно складывающемся общении я неизменно чувствовал пятилетнюю разницу между нами, то в настоящем в ментальном плане я воспринимал умную чувственную женщину своей ровесницей. Стрелки часов на стене незаметно перевалили за полночь, вот и наступил следующий год, а за это непременно нужно выпить… Вино цвета алой крови стремительно убывало из кувшина, но, проклятие, оно не приносило мне столь желанного опьянения, у меня очень хорошая переносимость спиртного, к тому же я привык к крепкому алкоголю, люблю коньяк, а вино мне, что компот, ноль эффекта. Ну, ничего, осталась еще добрая половина кувшина, будем надеяться на лучшее… Кто-то по тонкому льду тянет меня в пустоту… И снова в бокале вина не видно дна… Сколько ни пей – главное выжить… Снова Она рвется в сердце мое… Сколько ни пей – столько не выпить… Чтобы душа отпустила Её… *** POV Анна Вежливый стук вырвал меня из вереницы собственных мыслей, я перевела взгляд от огня в разожженном прислугой камине, весело приплясывающего на сухих поленьях и потихоньку пожирающего их, взамен отдавая свое уютное сухое тепло, на дверь своей просторной спальни с балконом в кремовых тонах и изрекла спокойное, «Войди…». Дверь отворилась, и в мою богато обставленную опочивальню, устланную персидским ковром, вошел Мирон в темно-сером сюртуке с отложным воротником в тон брюкам, сменивший уличные сапоги на домашние кожаные туфли, от которого неделю не было ни слуху, ни духу, закрывая за собой дверь. - Добрый вечер, Анна… - вежливо произнес мужчина, выглядящий несколько уставшим, и я рукой безмолвно указала ему на кресло, расположившееся по другую сторону от круглого журнального столика, на коем стояло блюдо с нарезанными фруктами и наполовину пустой бокал сладкого красного вина. Мой доктор говорит, что от ежедневного бокала вина никакого вреда ребенку точно не будет, а наоборот оно полезно для крови. Сама после принятия горячей ванны я с ногами сидела во втором кресле в длинном шелковом халате на голое тело, накрывшись по пояс большим двусторонним пледом из волчьих шкур, мягким, пушистым и очень теплым, я по жизни ужасная мерзлячка, а сейчас, будучи беременной, мне вообще нельзя мерзнуть. - Это ты скажи, добрый он или нет… - негромко ответила я, беря со столика хрустальный фужер на высокой тонкой ножке, с наслаждением делая небольшой глоток терпкого бургундского вина и следом отправляя себе в рот кусочек сладкой сочной спелой груши, вкусно. - Не сомневайтесь, Анна, он добрый… Тот человек больше никогда вас не побеспокоит… Вы ведь знаете, язык и до Киева доведет, а когда люди видят крупные ассигнации, их языки развязываются гораздо быстрее и охотнее… Я выяснил, где живет тот человек, узнал, что пару месяцев назад его жена умерла от чахотки, и подумал, а почему бы безутешному вдовцу не последовать за любимой супругой… Ну, и помог ему, полиция найдет его повешенным в собственном доме… Больше половины денег, что вы дали, осталось… А на улице темень, метёт и холод собачий, вот тебе и Рождественская ночь… Прямо как у Гоголя в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» в «Ночи перед Рождеством»… - тихо усмехнувшись на последних словах, абсолютно спокойно также негромко промолвил мой слуга и вместо того, чтобы сесть в кресло, своей бесшумной кошачьей походкой подошел к горящему камину и пружинисто присел около него на корточки, протягивая замерзшие руки к огню. Покойные родители Мирона были вольнонаемными слугами в богатом доме, никакого французского он естественно не знает, но грамоте обучен, и ночами, когда его периодически мучает бессонница, мужчина зачастую коротает время за чтением книг на русском языке. - Прекрасно… Отличная идея, любовь до гроба, мне нравится… Я знала, что ты не подведешь моего доверия… А оставшиеся деньги оставь себе… - с довольной улыбкой изрекла я и отпила еще пару глотков выдержанного вина, а после, расслабленно усмехнувшись, добавила. – Точно, как у Гоголя… Чёрт украл ясный месяц и наслал на столицу Российской Империи метель… В мистических повестях Николая Васильевича, основанных на славянском фольклоре, чёрт представлен забавным персонажем с рогами, копытами и хвостом, обманывающим людей, не имеющим ничего общего с реальным повелителем Тёмного Царства, падшим ангелом Люцифером, обладающим просто колоссальной мощью, сравнимой с силой урагана, разносящего всё на своем пути в щепки. Однако я читала легко и интересно написанные талантливым писателем «Вечера» с неподдельным удовольствием, такие увлекательные сказки на ночь с чертовщинкой… А стрелявший во Владимира получил по заслугам, к человеку, причинившему вред моему любимому, у меня нет ни жалости, ни милосердия. По христианским заповедям я не живу и тех, кто причинил зло мне или моим близким, не прощаю… Каждый должен получать по заслугам… - Я никогда не подведу вашего доверия, Анна… Я сделаю для вас всё, достаточно лишь вашего слова… Вы ведь знаете, я сделал это не ради денег, а для вас… - поднявшись на ноги и вновь присев уже около моего кресла, заговорил Мирон, накрыв мою миниатюрную кисть, лежащую поверх мехового пледа, своей согревшейся от тепла камина большой ладонью, с любовью в светло-карих глазах взирая на меня. - Знаю, знаю… Ты один из немногих людей, которым я полностью доверяю… Для меня очень ценно, что ты рядом со мной… Оставь эти деньги себе в знак моей благодарности… Кстати, а ты никогда не думал приобрести свой собственный дом, хороший, добротный?.. Я дам денег на его покупку… - с благожелательной улыбкой предложила я, искренне желая отблагодарить русоволосого мужчину, который уже не раз доказал свою преданность, умного и надежного, способного решить любой вопрос, находящийся в его компетенции. Нет ничего важнее преданности, она бесценна… - Мне не нужен дом, я ведь практически не буду там появляться, и воры вскоре вынесут из него всё подчистую… Моё место рядом с вами, Анна… Для меня нет иного пути, кроме вашего, и я пойду по нему до конца… Я никогда не оставлю вас одну, всегда буду рядом… - с мягкой полуулыбкой через пару мгновений отозвался мой слуга, нежно поцеловал мои холеные пальчики своими теплыми губами и легко поднялся на ноги, отказавшись от возможности приобрести собственный дом. - Сегодня Рождество… Ты знаешь, я не отмечаю этот праздник и дом к нему не украшаю, а ты, если хочешь, сходи куда-нибудь, отметь с кем-нибудь… Я же собираюсь вскоре лечь спать… - благодушно произнесла я, отправляя себе в рот кисло-сладкую сочную виноградину без косточек с фарфорового блюда с золотой филигранью, стоящего на журнальном столике. Часы на стене показывали начало одиннадцатого, сегодня днем я ездила в гости к моей любимой Рите, Вольдемар тоже был дома, поскольку на Рождество у многих служащих во Дворце выходной, а пушистая белоснежная красотка Хаяти, как обычно, отиралась рядом с нами в гостиной. И если днем, хоть и прилично морозило, но в целом погода для зимы стояла более-менее, то к вечеру она совершенно испортилась. Прошлую ночь Александр Николаевич провел со мной, и мы естественно были близки, пусть в моем сердце и живет любовь к другому мужчине, к Владимиру, но и Цесаревич мне по-своему дорог, и мне приятно заниматься с ним сексом. Я не смешиваю секс и любовь воедино, для меня страсть и чувства не тождественны друг другу, это счастье, когда в твоей жизни есть человек, которого ты любишь сердцем и хочешь телом. Для меня такой человек – Володя, но реальная жизнь порой куда сложнее наших желаний и чувств… Сегодняшним зимним вечером Его Высочество ко мне не приедет, Он, как и многие другие, отмечает Рождество в кругу своей большой семьи в Зимнем, с женой, родителями, братьями и сестрами. Но огорчает меня отнюдь не это… - Не хочу никуда идти, устал, и голова болит… - помассировав пальцами виски, откликнулся Мирон, и я рукой указала ему на свой туалетный столик с большим зеркалом, где всегда стоит пузырек с настойкой опиума на спирту. После неудачного падения с лошади в юности меня периодически мучает сильная мигрень, и снимает ее только лауданум… - Выпей одну ложечку и запей водой, вскоре станет значительно легче… - посоветовала я нужную дозировку, рекомендованную моим доктором, настойка опиума очень горькая на вкус, поэтому всегда запивается чистой водой, зато обладает хорошим обезболивающим эффектом. Со словами, «Благодарю вас, Анна…», мужчина последовал моему совету, выпил ложку лауданума, мерная ложечка всегда лежит в специальной коробочке рядом со склянкой опиума, налил стакан воды из кувшина на журнальном столике, запил лекарство, пожелал мне «Спокойной ночи…» и покинул мою спальню, аккуратно прикрывая за собой дверь и оставляя меня одну. А по-настоящему огорчало меня то, что больше я не смогу поехать в гости к дорогому мне мужчине, не смогу увидеться с ним ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю… Александр Николаевич посчитал, что барон сам спровоцировал на выстрел этого пьяницу, чем подверг опасности мою жизнь и жизнь ребенка, которого я ношу, и Он не желает, чтобы после этой смертельно опасной ситуации я общалась с «братом». И как бы мне ни хотелось встретиться с любимым человеком, нарушать прямой запрет Цесаревича, а это по сути он и есть, я не собиралась. Ибо последнее, чего я сейчас желала, это портить отношения с Его Высочеством, когда Он считает моего ребенка своим, а Владимиру через несколько месяцев всё равно придется отправиться на Кавказ, в самое пекло беспощадной войны с горцами. Только тоскующие душа и сердце не желали слушать рациональных доводов трезвого разума, они рвались к любимому, дабы хотя бы просто увидеть его, услышать родной голос, удостовериться, что с ним всё в порядке… За неделю разлуки я соскучилась… Да, вот не живу я сердцем, иначе не было бы у меня ничего из того, чем обладаю сейчас, так что я не собиралась слушать его безумных опасных идей. При принятии решений я всегда руководствуюсь исключительно логикой и здравым смыслом, и не собираюсь отказываться от этой эффективной и отлично работающей комбинации. А на душе своими острыми коготками всё равно противно скребли кошки… А, ну, кыш, пушистые хвостатые нахалки… Надеюсь, Володе понравится мой небольшой подарок на Рождество, чётки из бирюзы, в отличие от меня самой он придерживается христианской традиции, поэтому в качестве памятного дара я выбрала именно чётки. Бирюза считается камнем любви и семейного счастья, помогает одиноким людям найти настоящую любовь, охраняет своего владельца от несчастных случаев, опасностей, неудач и негативной энергии окружающих. Ко всему вышеперечисленному бирюза также развивает интуицию, осмотрительность и дальновидность, помогает контролировать эмоции, оказывает благотворное воздействие на психическое здоровье человека, избавляет от страхов, неврозов и бессонницы. В общем по всем характеристикам бирюза очень полезный для человека полудрагоценный камень, и если барон хотя бы время от времени будет держать эти четки в своих красивых руках с утонченными пальцами пианиста, перебирая бусины, они будут оказывать на моего любимого мужчину свой благоприятный эффект. «Ваше время с бароном еще не пришло… Нужно подождать, потерпеть… Как говорила моя покойная мать, «Кто в метель гулять пойдет, тот уже не воротится… Заметет снегом, и околеешь в сугробе от холода…»», вспомнились мне сегодняшние мудрые слова Риты, и разумом я понимала, что подруга абсолютно права. Сейчас так нужно, в противном же случае гнев Александра Николаевича не оставит и камня на камне, а на кладбище появится свежая могила, где будет лежать Владимир, а я просто не могу этого допустить. И если чуть ранее я планировала лечь спать, то теперь сон ко мне совершенно не шел, словно Морфей решил закрыть на эту Рождественскую ночь предо мной врата своего сонного царства. Я допила сладкое вино цвета алой крови из бокала на тонкой ножке, множественные хрустальные грани которого переливчато играли в теплом золотистом свете зажженных свечей в бронзовых канделябрах, и вернула его на журнальный столик, невольно невесело усмехнувшись… Мы ночью глотаем бессонницу с бокалом густого вина…