***
Сказать было проще, чем сделать. Всё, что удалось выяснить практически за месяц сборов слухов по всем местным городам, так это то, что, во-первых, помимо странных тварей особо актуальной угрозой для местной Поднебесной являлись демоны, явно отличающиеся от Хуа Чэна и Вэй Усяня. Во-вторых, местные заклинатели тоже явно имели совсем другую природу совершенствования духа, что косвенно говорило о совершенно других законах использования энергии. Значит, вырваться из Нараки будет крайне сложно и возможно (в лучшем случае, надежду на который пока не хотелось терять) только с использованием местных техник. В-третьих, Вэй Усянь выучил текст и мелодию баллады по мотивам «Сожалений Горы Чунь» настолько, что она могла бы уже преследовать его в кошмарах, умей он спать, как обычный человек. Его желания в том не было никакого, но это песенку, чтоб её автора настигли икота, чесотка и бессонница разом, звучала на каждом углу! От каждого селянина и горожанина! Её даже дети напевали — куда только смотрят их родители?! Если бы шестнадцатилетнему Вэй Усяню сказали, что однажды он будет осуждать распевание не вполне пристойной любовной баллады, он бы вдоволь посмеялся, но сейчас у него не оставалось сил на шуточки. Хотелось залить себе уши воском, чтобы только не слышать осточертевшую мелодию и слезливые завывания местной трактирной певички. Вэй Усянь вздохнул, принимаясь за еду. Это следовало отнести к «в-четвёртых»: Бессмертные Мастера, которые в их мире уже стали бы Небожителями, и даже Непревзойдённые демоны в этом странном мире не нуждались в пище, но чувствовали себя какими-то… голодными? Его Высочество сравнил ощущения с тем тяжёлым периодом своей жизни в изгнании, когда он всё ещё не мог умереть, но от недостатка еды падал в обморок. Усталость тоже начала копиться быстрей, но всё ещё не на уровне обычных заклинателей. При этом физически Вэй Усянь и Хуа Чэн по-прежнему были лишь сгустками ци, мёртвыми душами, скопившими слишком много сил, из-за чего на них распространялись все местные ловушки на призраков. Что не мешало им при ранениях начинать истекать кровью. Как весь этот безумный мир вообще мог существовать?! Очередная часть баллады была закончена. Певичка взяла перерыв под благосклонные выкрики публики, а Вэй Усянь заторопился покончить с едой, чтобы побыстрее двинуться дальше. Упаси Небо его ещё хоть раз услышать продолжение: следующая часть была словно сложена человеком, не имеющим никакого представления о правилах стихосложения и музыкальной гармонии. Сюжет, вдобавок, был каким-то чересчур завихренным, подкладывая в постель к классической парочке учителя-извращенца и бесстыдного ученика несколько десятков прекрасных суккуб. И все эти неуклюжие описания «ладных тел» и «округлых грудей» вдобавок к уже практически привычным по другим куплетами «влажным хризантемам», «нефритовым жезлам», «сочным персикам» и даже, спаси милостивый Будда, «пролитым эликсирам жизни» вызывали у Вэй Усяня приступы нездорового смеха, за который слушатели не раз пытались его побить. Они отчего-то любили эту историю какой-то странной нездоровой любовью, нимало не смущаясь тем, насколько плохим было изложение. Закончив с едой, Вэй Усянь поспешил покинуть заведение. Они с Его Высочеством и Чэнчжу договорились встретиться на главной площади торгового городка, и пусть до назначенного часа оставалась ещё куча времени, он всё же решил пройти сразу к месту встречи. Узнать что-то путное за пару часов в уже исхоженном им городе шансов было мало, а вот найти себе неприятностей на голову — это он легко бы сумел. Практически человеческие голод и усталость вынудили одного из сильнейших в истории небожителей и двух могущественных демонов брать заказы на ликвидацию нечисти совсем как обычным заклинателям. Причём, высокий авторитет крупных школ и орденов, а также низкая осведомлённость о том, какие вообще монстры водились в этом мире и как с ними бороться, делали эту работёнку опасной и не особенно прибыльной. В итоге самым умелым в этом деле себя показал Се Лянь, успевший за время путешествий повидать огромное количество самой разнообразной нечисти и научиться бороться с ней едва ли не голыми руками, но его неудачливость постоянно было необходимо уравновешивать везением Хуа Чэна. Попутно они собирали информацию о местных совершенствующихся, пока Вэй Усянь занимался сбором информации с простых людей, пытаясь выяснить, что было «ядром» этого мира. «Каждую Нараку создал свой Будда. Древние говорили так. У старых «Адских миров» это не всегда очевидно, но четыре самых молодых измерения Нараки, существующие и по сей день, действительно были созданы искусственно, созданы очень сильными Небожителями. Первый хотел спрятаться и создал себе убежище, в котором застрял. Второй — наказать грешников, и мир тот стал воистину страшным местом, известным как Раурава — «Ад воплей». Третий сошёл с ума и возомнил себя способным создать мир, никак не контролируемый общими законами мироздания, а четвёртый возжелал создать отдельный мир для служителей своего культа, куда и переселился в погоне за вечной жизнью. Из каждой Нараки всегда есть выход, хоть поиски его и занимают много времени, а потому самый быстрый способ — спросить напрямую у создателя, что всегда оказывается заперт внутри вместе с попавшими в ловушку душами смертных». Вэй Усяню нужно было понять, кто создал этот мир и чего он хотел, а для того необходимо было собрать и проанализировать как можно больше информации. — Создатель Нараки всегда виден издалека, хочет он того или нет, — рассуждал Чэнчжу, который, как всегда, был на диво подкован в теме. — Он центр мира, его воля управляет людьми. Кроме того, я слышал, что Нарака, для чего бы она не была создана, всегда «чистит долги прошлых жизней», в том числе у своего создателя. — Вы сейчас имеете в виду?.. — Полагаю, Саньлан говорит о том, что всю жизнь тяготившийся сыновьим долгом человек, станет сиротой, богатый, но жестокий — рабом у дурного господина, лжец всеми будет обманут и всё в таком роде. — Верно, гэгэ, — улыбнулся Хуа Чэн. — Нет такого человека, которого искажённая реальность Нараки не нашла бы за что наказать. — Выходит, в таких мирах люди всегда несчастны? — с сомнением спросил Вэй Усянь, вспоминая молодые и весёлые лица деревенских жителей. На страдающих в аду грешников они не очень-то походили. — Вэй Ин, скажи, твоя жизнь была счастливой? — спросил вдруг Се Лянь. — Конечно, — не задумываясь ответил тот. И вдруг понял. Кто хочет быть счастливым, тот будет. Несмотря на смерти близких, на тьму, на страх, на войну — если слишком долго держать искусственную улыбку, она станет настоящей. Если уверять себя, что ты счастлив — ты будешь чувствовать себя счастливым. А жизнь жестока ко всем и всегда, хоть и по-разному. Се Лянь, видя его понимание, только печально улыбнулся. На свете нет тех всесильных всемогущих Богов, в которых так истово веруют простые люди, и никто не поможет тебе стать счастливым, кроме тебя самого. Ничья жизнь не устлана цветами. Но плохое и хорошее перемешиваются настолько плотно, что только сам человек выбирает, быть ему счастливым или несчастным. За каждой, даже самой тёмной ночью придёт рассвет. Увлёкшись воспоминаниями, Вэй Усянь не сразу понял, что уже дошёл до самой главной площади. Очнулся он только едва не налетев на какого-то мужчину, отчего-то тоже не смотрящего на дорогу. — Приглашаем мужчин! Приглашаем женщин! Приглашаем всех! Всего один день в городе театральная труппа из столицы с постановкой «Слёзы цвета цинь» о любви мастера Шэня и юного мастера Ло! — голосил где-то скрытый толпой зазывала. На него-то и отвлекались все прохожие. Вэй Усянь едва не застонал вслух. Да что же это такое! По улице уже не пройти, чтобы только не услышать очередную версию этой дурацкой истории. Чем она вообще так приглянулась местным жителям? — Опять эта мерзость?! — раздался вдруг в стороне полный негодования юношеский голос. — Тише, шисюн, не надо! — ответил ему другой, девичий. Удивлённый Вэй Усянь тут же принялся пробиваться сквозь толпу, чтобы хоть одним глазом посмотреть на этих загадочных незнакомцев с хорошим вкусом. Времени у него все равно было ещё достаточно, а упустить возможность завязать разговор с первыми местными, которым не нравились «Сожаления горы Чунь», — это нужно быть кем-то другим, не Вэй Усянем точно. Наконец, толпа чуть раздвинулась, и стали видны двое молодых людей лет двадцати — красивые, как и практически все местные жители, рослые, стройные. Юноша, похожий на кипарис и девушка — как цветочек в поле со своими нарядными оранжевыми ленточками в чёрных волосах. Хрупенькая на первый взгляд она при этом без труда удерживала за руку своего пышущего негодованием товарища, который явно рвался поотрубать головы всем виновным. Вэй Усянь чуть прищурился, едва не потирая руки. Какая удача! Двое заклинателей, да ещё и достаточно юных, чтобы он мог попробовать вывести их на диалог, прощупать почву и наконец получить хоть какой-то весомый результат. — Шимэй, пусти! Как ты можешь просто смотреть, как они валяют в грязи имя твоего учителя! — Не принимай это так близко к сердцу, шисюн. Учитель всегда говорил, что ты слишком вспыльчив, — от безмятежного вида своей подруги мальчишка буквально подавился гневом. Казалось, ещё немного и он начнёт плеваться огнём или впадёт в искажение ци. Вэй Усянь решил, что это идеальный момент вмешаться в разговор. — Да будет милостиво Великое Небо к сотоварищам на пути совершенствования, — начал он издалека. Юноша тут же прекратил вырываться из цепких ручек своей шимэй, переведя недобро прищуренные глаза на нежданного незнакомца. Смерив его прохладным взглядом, юнец всё же изобразил приличествующий случаю поклон. — Адепты пика Цанцюн повествуют брата по совершенствованию духа, — ответили детишки хором, но тут раздался очередной крик зазывалы, и юноша опять рванулся в его сторону. — Шимэй, пусти, я его убью! Проследив взглядом за явно уже привычно повисшей на плечах у чересчур вспыльчивого шисюна девицей, Вэй Усянь спросил, старательно маскируя интерес за вежливым недоумением: — Позвольте узнать, что же так… зацепило вас в этой истории? Сюжет, конечно, никакой, но… — Они порочат нашего учителя! — эмоционально воскликнул юноша, и у Вэй Усяня на секунду сбилось дыхание. — Вы говорите об учителе Шэне? Разве вся история не выдумана с начала и до конца? — увидев полные подозрительности глаза детишек, он поспешил исправить положение: — Прошу простить моё невежество, я лишь скромный паломник, что странствует с юга на север и с запада на восток, я совсем недавно в этих краях, а «Сожаления горы Чунь» не звучат как нечто правдоподобное. — Всё потому, что эта история и вправду лишь выдумка, — кивнула ему девушка, не рискуя, впрочем, снова отпускать своего шисюна. — Но главные герои — Шэнь Цинцю и Ло Бинхэ — реальны. И они правда любят друг друга. — Шимэй! — Прости, но это правда! Даже ты не можешь этого отрицать! — Но не так мерзко же, как описывают эти продажные актёришки! — В самих романах ничего такого нет! Они про чистую любовь, — скрестила руки на груди девушка, и мигом стало понятно, что этот спор время от времени повторяется в разных вариациях, не приводя ни к чему. — Друзья мои, а могу ли я попросить вас рассказать мне немного подробней обо всем этом? — снова вклинился Вэй Усянь. — Скажем, за лёгким ужином и чаркой вина? Я знаю тут одно место с прекрасной кухней. Расчёт был прост. Если чуть ли не все окружающие всех возрастов и достатков обсуждают одну и ту же историю про одних и тех же людей, то не может ли кто-то из этих людей быть тем самым загадочным создателем Нараки? Скорее всего, так и есть. Осталось лишь понять — Шэнь Цинцю или Ло Бинхэ.***
Разговорить детишек оказалось несложно: они и рады были обсудить хоть с кем-то своего Учителя (самого лучшего, доброго, мудрого, благородного, храброго…) и своего, как выяснилось, шиди (о нём отзывы были уже не такие восторженные, но тоже весьма хвалебные). Учитывая, что своим новым знакомцам Вэй Усянь на вскидку дал бы не более двадцати даже с учётом их статуса совершенствующихся, а девушка — Нин Инъин — упомянула, что шиди А-Ло был младше её на несколько лет, и при этом первая часть «Сожалений горы Чунь» была написана около трёх лет назад, то либо этот прекрасный со всех сторон Великий Учитель «любил» своих учеников вовсе не отеческой любовью, либо же заклинатели достигали здесь состояния вечной молодости куда раньше, чем в их мире. Глядя на временами совсем детское, а порой чересчур взрослое поведение девушки, невозможно было понять, сколько ей лет. Юноша же, представившийся как Мин Фань, ощущался как человек несколько старше своей шимэй. Ровно до того момента, как в разговоре всплывала тема любви Обожаемого Учителя и его демонического шиди. «Учитель», — говорил Мин Фань с таким придыханием, что и его тоже можно было заподозрить в какой-то нелогичной влюблённости в Шэнь Цинцю. Сказанное таким тоном слово стоило писать аккуратным и в меру витиеватым, как у Лань Чжаня, почерком каким-нибудь самым заковыристым местным стилем начертания. Едва почуяв, что разговор сворачивает в русло любви Ло Бинхэ и Учителя, юноша тут же терял всю свою взрослость, кривясь как ребёнок, увидевший поцелуй родителей, и начинал ругать «негодных писак» и «бордельных певичек», которые опошлили Великую Любовь Прекрасного Учителя. Ло Бинхэ, что любопытно, роль при этом отводилась самая незначительная: в пересказе Мин Фаня он был лишь полукровкой-демоненком, которого Замечательный Учитель пожалел, пригрел и привязался, а негодный демоненок этого не ценил и не замечал, отчего Благородный Учитель успел уже пару раз помереть и бессчётное количество раз покалечиться. И только после того, как этот негодный демоненок прозрел и разглядел, что целиком и полностью было неправ, Милосердный Мин Фань как страшный ученик благословил (видимо, самолично) союз двух любящих сердец. Судя по тому, как временами начинала хихикать Нин Инъин, мальчишка здорово всё переврал, но Вэй Усянь был не в накладе. Из рассказа Мин Фаня было кристально понятно, что события этого мира явно крутились вокруг Шэнь Цинцю. Кто был самой обсуждаемой фигурой в местных двух мирах? Клинок Сюя, Шэнь Цинцю. Кто, судя по разрозненным обмолвкам Нин Инъин, умудрился собрать себе целый гарем из почитателей, среди которых всё сплошь самые сильные заклинатели и демоны Нараки? Краса Цанцюн, Шэнь Цинцю. Ради кого происходили политические распри разные ордена и школы заклинателей, кого, страшась ума и силы, желали убить демонические князьки? Утончённый и мудрый глава Пика Искусств Шэнь Цинцю — вот ответ. Кто спас мир (судя по словам детей, чуть ли не в одиночку и не один раз)? Ну конечно же Главный Стратег крупнейшей и самой уважаемой в мире заклинательской школы Шэнь Цинцю. Шэнь Цинцю, казалось, был везде. Дети, конечно, могли и преувеличить, но версию о том, что он и есть создатель Нараки, следовало отработать до конца. Оставалось дело за малым: сообщить о своих выводах Его Высочеству и Чэнчжу, а потом как-то напроситься в гости и расспросить хорошенько Великого Учителя Шэня. Правда, вот на пункте «напроситься в гости» и случилась первая осечка. — Учитель и А-Ло ушли в совместное путешествие, когда все их приключения закончились, — сказала Нин Инъин, отпивая немного кроваво-красного чая. — И надолго? — Вэй Усяню старался не дать понять, насколько жизненно необходимо было ему получить ответ на этот вопрос. — Ну, обычно они приходят где-то раз в полгода, чтобы проверить, что всё благополучно и я справляюсь с управлением Пиком, — Мин Фань посмотрел на дно чашки, словно там была какая-то подсказка. — И давно они приходили в последний раз? Вы не подумайте чего-то плохого, — с притворным смущением сказал Вэй Усянь, кожей почувствовав, как подобрались его собеседники. — Просто из текстов любовных баллад и всех этих низкосортных постановок сложно понять, несколько необычный человек ваш учитель. Поговорить с таким лично хоть несколько минут, прежде чем мы двинемся дальше, было бы для меня и моих братьев-паломников большой честью. — Ну, думаю, в ближайшем месяце Учитель должен уже прийти. Они с А-Ло давно не приходили, да шисюн? — неуверенно сказала Инъин. — Да. И если вы хотите подождать Учителя на Пике, мы выделим вам гостевой дом, — сразу же нацепил маску серьёзного Старшего Ученика мальчишка. Но потом сбился: — Вам же хватит одного дома? Сколько вас? — Всего трое, — улыбнулся Вэй Усянь, мысленно потирая руки. — Мои товарищи как раз должны уже ждать меня на городской площади.