1.Light
Азирафель просыпается. Его голова покоится на ровно вздымающейся груди Кроули, на талию давит горячая ладонь — мягко и оберегающе. Солнечный свет льется в спальню сквозь раздвинутые тяжелые шторы цвета бордо, играет с волосами Кроули, вспыхивает золотистыми искорками в огненных прядях. Азирафель улыбается, скользя сонным взглядом по лицу Кроули; красивые черты расслаблены, в уголках тонких губ играет еле заметная улыбка. Он почти не дышит, боясь спугнуть этот момент нежного и хрупкого умиротворения. Таких мгновений много, но каждый из них — самый ценный. Кроули завозился; ангел тихонько приподнимается и бросает взгляд на часы за спиной — почти десять утра. Он всегда просыпается раньше Кроули и не торопится покидать уютную кровать, наслаждаясь нежностью его объятий и теплом гибкого тела рядом. Азирафель разворачивается — и сталкивается с внимательным взглядом змеиных глаз. Ангел всегда был первым объектом в поле зрения пробудившегося демона; будто тот боится, что ангела может не оказаться рядом. Напрасно — Азирафель не хочет уходить. И в голове запускается счетчик прекрасных моментов, мгновений свободного счастья, разделенного на двоих. Им больше не нужно скрываться и прятаться под масками холодной вежливости — они остались вдвоем, не подвластные ни Аду, ни Раю. Принадлежащие только друг другу. Попытка встать изначально была обречена на провал. — Куда так быстро? — Кроули нависает над ним, и у Азирафеля внутренности простреливает острой нежностью. — Доброе утро, мой ангел. Его бархатный тембр обволакивает слова, посылает приятные мурашки по телу, и ангел в который раз растворяется в этом голосе, вместо кислорода наполняя им свои легкие. Кроули касается пальцами запястий и тут же накрывает его ладони своими, переплетая их пальцы. Азирафель прикрывает глаза и доверчиво подставляет шею под ласковые касания губ. Кроули такой ласковый по утрам; сонно моргает, но не перестает мягко касаться ангела и укутывать его искренними светлыми чувствами, словно оплетая крепкими кольцами. Не удушающе, а бережно и осторожно. Азирафель высвобождает ладони и обнимает Кроули за шею. Прижаться бы еще ближе — но они и так преодолели разделяющие их миллиметры. Трепет электрическими разрядами пробегает по венам, кожа покрывается мурашками под горячим дыханием Кроули, улыбка растягивает губы. Оберегать их любовь — новый жизненный приоритет, отбиваемый размеренными ударами сердца. Кроули внимательно заглядывает ему в глаза — Азирафелю хочется утонуть в этом золоте, наполнить себя им, впитать каждой клеточкой своего тела. Не только Кроули невероятно ласковый по утрам. Кроули ведет по шее губами, еле касаясь, прямо по артерии. Миллиметр ближе — и он сможет прочертить по коже клыками. Сердце ангела выбивает неустойчивый ритм по грудной клетке, будто пытаясь пробить ее насквозь. Все слова любви покидают мысли одного и оседают на теле другого, пробираясь под кожу, просачиваясь в вены, навсегда смешиваясь с кровью. Кроули поднимает руку, и Азирафель прижимается ближе к горячей ладони, прикрыв глаза. Ангелу не нужно смотреть, он кожей чувствует заигравшую на тонких губах довольную улыбку. Кроули тихо выдыхает и кончиками пальцев ведёт по линии челюсти, легонько, будто боится надавить чуть сильнее. Его движения пропитаны нежностью, столько тысячелетий копившейся в темной бездне, заменяющей ему душу. Дыхание совсем сбивается, застревает в горле. По позвоночнику пробегает сладкая дрожь, мышцы щек болят от широкой улыбки, он даже не пытается открыть глаза. Кроули хрипло шепчет: — Ну что, пойдем завтракать? Азирафель кивает, но его запястья вновь оказываются в крепкой хватке. — Не так быстро, мой сладкий. Я голоден, — слова сладким укусом впиваются в кожу, спускаются вниз сгустком томления. Кроули раздвигает его бёдра — аккуратно и мягко — и ангел лишь прикрывает глаза, отдаваясь заботливым рукам. Не так уж и сильно он хочет завтракать. С каждым днем ангел запутывается в кольцах Кроули все сильнее. Не как в клетке — а как в мягком пледе, что согревает и укутывает от всех опасностей мира, гудящего за окном; мира эфирного и инфернального. Навечно. Да, это именно то, чего хотел Азирафель.2.Dark
Азирафель просыпается. Его голова покоится на ровно вздымающейся груди Кроули, на талию давит горячая ладонь — крепко и властно. Как оковы. Солнечный свет не может проникнуть в спальню — спотыкается о тяжелые бордовые портьеры, закрывающие все окно, теряется в грубых нитках и затухает в их плену. Единственный источник света — огонь, что еще горит в камине. Адский огонь. Азирафель скользит болезненно напряженным взглядом по лицу Кроули; красивые черты будто заострены, тонкие губы сомкнуты в жесткую линию, брови угрожающе сдвинуты даже во сне. Он почти не дышит, боясь спугнуть этот момент — единственный момент спокойствия и безмятежности, которые всегда заканчиваются, стоит Кроули открыть хищные глаза. Кроули завозился; ангел тихонько приподнимается и бросает взгляд на часы за спиной — почти десять утра. Просыпаться раньше Кроули уже вошло в привычку. Простая мера предосторожности — нужно быть готовым к малейшему колебанию в спектре его паршивого настроения. Азирафель разворачивается — и сталкивается с внимательным взглядом змеиных глаз. Ангел всегда был первым объектом в поле зрения пробудившегося демона; будто тот боится, что ангела может не оказаться рядом. Напрасно — Азирафель не может уйти. И в голове запускается обратный отсчет до конца этого дня; до того часа, когда Кроули успокоится, перестанет обращать на него внимание и уснет; когда достигнет разрядки и удовлетворится расцветающими на нежной коже бордовыми отметинами, а ангел будет смотреть в потолок и глотать горькие слезы. Кроули утверждал, что они сладкие на вкус. Попытка встать изначально была обречена на провал. — Куда так быстро, мой ангел? — Кроули нависает над ним, и у Азирафеля внутренности простреливает страхом. — Я разве разрешал? Его бархатный тембр обволакивает слова, и даже угрозы он умудрялся произносить так, что ангел тонул в его словах, с каждым днем погружаясь в них сильнее. Кроули касается пальцами запястий, и тут же сжимает, будто оплетая цепями, прижимает их к подушке. Азирафель прикрывает глаза и подставляет шею под колючие губы; пытаться высвободиться бесполезно — он сделает себе только хуже. Внутренности ноют, сорванные связки жгут горло, когда пытаются протолкнуть наружу стоны боли, едкий привкус страха оседает на прокушенном языке. Молчи и терпи. Иначе будет только хуже. Новая молитва, выжженная на подкорке сознания. Кроули внимательно заглядывает ему в глаза — Азирафелю хочется утонуть в этом золоте, захлебнуться им, никогда больше не всплывать в мучительную реальность. Живот болезненно скручивает, колючая дрожь прокатывается по телу — ангел надеется, что Кроули не заострит на этом внимание. Азирафелю хочется оттолкнуть его, но нельзя — Кроули рассердится, и тогда ангелу будет еще больнее. Кроули ведет по шее губами, еле касаясь, прямо по артерии. Миллиметр ближе — и он сможет прочертить по коже клыками. Сердце больно выбивает неустойчивый ритм по грудной клетке, будто пытаясь пробить ее насквозь. Лучше бы пробило. Кроули заносит руку, и Азирафель инстинктивно отворачивается, жмурясь до синеющих точек под веками. Ангелу не нужно смотреть, он кожей чувствует заигравшую на тонких губах жесткую ухмылку. Кроули хмыкает и кончиками пальцев ведёт по линии челюсти, издевательски легонько, будто на пробу. Но в его движениях — ни грамма ласки; лишь карикатура на нежные прикосновения. Дыхание совсем сбивается, застревает в горле. У ангела затылок ломит и сводит скулы, он даже не пытается открыть глаза. Кроули пугающе нежно прижимается губами к щеке, и Азирафелю хочется взвыть от отчаяния; намеренно или нет, он даёт ложную надежду, что у них ещё всё может быть хорошо. И каждую чертову ночь ангел проклинает себя последними словами за то, что поддаётся, что сомневается и что сам прижимается к Кроули, поддерживая в себе огонёк светлой надежды. Обречённой, бессмысленной надежды. Кроули хрипло шепчет: — Ну что ты, любовь моя? Ты ведь так хотел ответных чувств, хотел моей любви… Слова оседают на коже, выжигая её до костей. Азирафель не хотел. Он не хотел следов зубов на коже, капель яда на языке, закрытого пространства, плотоядного взгляда, грубого насилия каждую ночь. Он лишь хотел разделить с ним теплое и согревающее чувство, переполняющее нежное ангельское сердце. Он не предполагал, что делить одно дыхание на двоих будет так больно. Ангел, не сдержавшись, шмыгает носом, и ухмылка Кроули искажается, изгибается оскалом. — Прекрати, — рычит Кроули. Взгляд Азирафеля соскальзывает с его лица куда-то вниз. Ангел впивается короткими ногтями в ладони. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Загнать слезы обратно под веки, чтобы пролить их, когда Кроули уснет. — Вот так, умница, — вкрадчивые нотки вновь вплетаются в томный голос. — Ну что, пойдем завтракать? Азирафель послушно кивает, но хватка на его запястьях лишь усиливается. — Не так быстро, мой сладкий. Я голоден, — слова болючим укусом впиваются в кожу. Азирафель уже не уверен, что сможет удержать слезы до вечера. Кроули раздвигает его бёдра — резко и напористо — и ангел лишь прикрывает глаза, ставя заученные фразы на повтор. Просто не сопротивляйся, выгибайся и не сдерживай стоны, ему так нравится твой голос. Особенно твои крики. Он не знает, как уйти. Он уже и не понимает, хочет ли уйти. С каждым днем ангел запутывается в кольцах Кроули все сильнее. Пока Кроули не сожмет его до хруста в ребрах, перекрыв воздух и отрезав от солнечного мира. Навечно. Азирафель ведь этого хотел?